Текст книги "Очарованная легендой"

Автор книги: Бетти Бити

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава 7

Следующие три дня прошли в вооруженном и для меня несчастливом нейтралитете. Я рано приходила в посольство и работала до конца, обычно до шести. Хотя делала перерыв на завтрак, потому что мистер Фицджеральд сказал, что я обязана. Он также заставил меня заучить правильную комбинацию цифр; заставляя повторять ее громко много раз, как ребенка – таблицу умножения. Он диктовал долго. И хотя играл честно – не пытался диктовать быстрее моей скорости, но и не расслаблялся в вежливую светскую беседу, даже над потоком приглашений, которые прибывали ежедневно и которые нам следовало вместе сортировать.

Странно, но, кроме сердитого замечания насчет «неправильного» парка, он больше не упоминал о моей встрече с доном Рамоном. В то же время он знал о ней все, в этом я была уверена. Но по каким-то причинам тянул, придерживая эту козырную карту. Возможно, ожидая возвращения посла Малленпорта, чтобы тот послал меня собирать вещи с какой-нибудь подходящей случаю пословицей, вероятно насчет гнилого яблока. Иногда я спрашивала себя, может, в Лондон уже отправлен новый закодированный запрос с требованием моей замены.

Но другие сотрудники посольства были довольны. И вели себя дружески.

– У вас очень неплохо получается, – ободрил меня Эшфорд во время нашего третьего завтрака втроем в небольшой кофейне гостиницы, которую мистер Фицджеральд так настоятельно мне рекомендовал, но куда, что знаменательно, сам не ходил.

– Лучше, чем мы смели надеяться, – сердечно вторил ему мистер Грин. – Нелегко приспособиться к сложившейся практике посольства. Оно ни на что не похоже. Немного смахивает на семью, но все же не семья. Всегда происходит что-то новое. Все необходимо делать по мановению руки.

Почти эти же слова, хотя и с долей любовной серьезности, произнесла миссис Малленпорт в тот же самый вечер.

Когда я вернулась в резиденцию, там царил переполох.

– Его превосходительство, – в своей манере обращаться больше к альтер эго, чем к слушателю, бормотала миссис Малленпорт, когда я вошла в зал, – думает, что мы соберемся по мановению руки.

Несмотря на волнение, она выглядела розовой и оживленной. Через мгновение на лестнице появилась Хестер с атласным вечерним платьем на руке.

– Удивительные новости, – окликнула меня Хестер. – Вашингтонская конференция идет настолько хорошо, что дают специальный прием в Белом доме. – Она глубоко вздохнула и медленно спустилась по лестнице, словно уже была там и это та самая знаменитая белая мраморная лестница. – Только что позвонили из Вашингтона. Мы с мамой должны лететь.

– Завтра, – сказала миссис Малленпорт, пытаясь выглядеть здравомыслящей дамой средних лет, но в ее взгляде сквозила та же мечтательность, что и у дочери.

– Поэтому мы просмотрели нашу одежду, – продолжала Хестер, наконец спускаясь в зал и показывая вечернее платье из жесткого вишнево-коричневого шелка под цвет глаз.

– Ошеломляющий цвет, – сказала я.

– Подождите, пока не увидите платье на мне. Пусть только Бианка его выгладит, а после обеда я устрою вам показ мод. – Ее слова заглушил звук шин за окном. – Мама, приехал автомобиль отвезти тебя делать прическу. Мадлен поможет с моей.

– Никогда не думали, дорогая, – улыбнулась миссис Малленпорт, и ласково потрепала мою руку, направляясь к почтительно открытой Чико двери, – что попадете в такую толкотню и суматоху, не так ли?

– Она не думала, что попадет во множество вещей, – ответила за меня Хестер с таким странным взглядом, что я снова вспомнила сердитое замечание мистера Фицджеральда насчет «неправильного» парка. И снова задала себе вопрос, кто ему сказал. Несравненная Ева? Или Хестер – молодая, темпераментная и непредсказуемая?

В платье она, конечно, выглядела абсолютно красивой. Цвет выгодно оттенял ее глаза, волосы, кожу. Искусный покрой подчеркивал совершенство фигуры – стройная талия, круглые груди, при ходьбе тяжелый шелк обрисовывал длинные красивые бедра. Платье было декольтировано, чрезвычайно декольтировано, обнажая гладкие плечи.

– По-вашему, стоит надеть ожерелье?

– Нет, так в самый раз.

Я не преувеличивала. Если мистер Фицджеральд увидит ее в этом платье, не думаю, что у Евы останется шанс. Игра, сет и подача за Хестер Малленпорт. Я робко спросила Хестер, не летит ли случайно мистер Фицджеральд в Вашингтон.

– Конечно нет – даже если бы захотел. Он не может покинуть Чарагвай до возвращения его превосходительства.

Она подошла к зеркалу и повернулась перед ним.

– Странно, но для меня это его платье.

– Его?

Миг она безучастно смотрела на меня и затем ответила.

– Джеймса. Его особое, я подразумеваю. Единственный раз я надела его на вечер с ним. – Она села на табурет туалетного столика. – Два месяца назад. Именно тогда мы по-настоящему узнали друг друга. Когда мы начали нравиться друг другу так же, как…

– Как? – подсказала я, но она повернулась ко мне спиной и посмотрела на свое отражение в зеркале:

– Когда я выяснила, что на самом деле он не любит Еву.

Она внезапно развернулась на табурете и вызывающе посмотрела на меня, словно я подвергала сомнению правдивость этого утверждения.

Я промолчала, тогда она встала, расстегнула молнию на платье, переступила через него и аккуратно повесила. Потом вынула из ящика туалетного столика коробку электрических бигудей и включила их в сеть.

– Он просто считает, – продолжала онa, энергично встряхивая флакон шампуня, – что Ева – самый изумительный секретарь на свете. И только.

– Это уже что-то, – горячо сказала я.

И могла добавить, что за такое мнение я дам сломать себе ногу, если не больше. Возможно, мой тон сказал это за меня.

– Для вас, может быть, – ответила Хестер, – но не для меня. – Она с силой бросила мне флакон. – Мне нужно больше. Я нуждаюсь… хочу…

Внезапно я поняла, что не желаю слышать то, в чем она нуждалась или что хотела. Я спросила ровным голосом:

– Как втирать шампунь в волосы – вперед или назад?

– Вперед, – сказала она, подтянув табурет к ванне и садясь к ней. – Я хочу… – продолжала она с лицом, скрытым влажными волосами, пока мои пальцы втирали в них шампунь, – просто выйти замуж.

– Уверена, что выйдете, – натянуто ответила я.

– Не хочу быть невежливой, но меня интересует карьера только моего мужа.

– Понятно, – сдержанным тоном сказала я.

– Хотя, – глухо послышался сквозь мыльную пену ее голос со смехом, – не хочу, чтобы он женился на мне, потому что я – дочь его превосходительства.

Мои пальцы резко остановились. Я почти подняла ее за волосы.

– Разве можно так говорить, – отчаянно воскликнула я. – Это последнее, что он бы сделал. Он не такой человек. Как вы могли даже подумать?

Ореховые глаза Хестер широко раскрылись в удивлении, затем она негромко фыркнула:

– Я все забываю, что за очень короткое время вы узнали его довольно хорошо. – Потом ее улыбка исчезла. – Но спасибо, – мягко сказала она, – на самом деле я так не думаю. Просто не доверяю своему счастью. – От шампуня или от искреннего сожаления, но сейчас ее прекрасные глаза наполнились слезами. – Простите, что бросила вас в понедельник. Простите, что втянула… но в любви все справедливо, не так ли? И я искренне не понимала тогда… – Она сжала мою руку в почти сестринском сожалении.

Но Хестер не объяснила, чего не понимала. И каким образом то, что она бросила меня с мистером Фицджеральдом, поспособствует их любви.

Я была рада остаться наконец в одиночестве. Миссис Малленпорт немного поохала, что я целые две ночи проведу только с экономкой и Чико, но Хестер очень кстати заметила, что сама миссис Малленпорт регулярно оставалась в таком положении, когда Хестер была в школе.

Мистер и миссис Грин устроили у себя в субботу открытый дом, так что у меня не было других проблем, кроме работы в посольстве и, конечно, непримиримого Джеймса Фицджеральда.

Именно он проводил миссис Малленпорт и Хестер в аэропорт. Перед отъездом он закончил диктовку и только затем, чтобы посыпать соль на рану, попросил меня снова повторить правильную комбинацию цифр шифра.

– На обратном пути загляну в клинику, поболтаю с Евой, – сказал он мне. – Но на встречу по вопросам помощи в кабинете его превосходительства вернусь в одиннадцать тридцать, hora inglesa.

Он слабо улыбнулся, словно ожидая, что я повторю последние два слова и улыбнусь в ответ. Но я воздержалась.

Из окна кабинета Евы, сквозь листья ее растений, я наблюдала, как он непринужденно садится в официальный автомобиль и приветственно улыбается водителю. Затем он заметил индейца с полной тележкой золотых роз. Мистер Фицджеральд согнул палец и индеец принес огромный букет. Еве или Хестер? – подумала я. И вернулась к своей горе бумаг.

Я видела, как он приехал обратно – конечно, вовремя. И пока встреча не прервалась на завтрак, я остро ощущала его присутствие за дверью.

Я думала, присоединится ли он к нам за нашей уже традиционной тарелкой холодного салата в кофейной напротив. Но первый секретарь исчез в канцелярии, и я не видела его, пока он не появился в шесть, чтобы подписать отпечатанные мной письма.

– Вы обедаете одна? – осведомился мистер Фицджеральд со своего рода официальным беспокойством короля замка.

– Нет, – отрицательно покачала головой я.

Там будет Чико, поэтому это не было прямой неправдой, а только умолчанием, чтобы поддержать мою гордость, но я знала, Джеймс Фицджеральд думает, что у меня свидание, и видела его мысленные прикидки, кто это может быть и подходящий ли он эскорт.

– Хорошо, только не слишком опаздывайте, – сказал он, хмурясь. – Вам известно, что мы работаем в субботу утром?

– Да.

– Тогда увидимся завтра.

Он коротко пожелал мне спокойной ночи, но перед тем, как оставить мой кабинет и удалиться за ворота канцелярии, добавил к моему удивлению:

– Да, кстати, не занимайте завтрашний вечер.

Глава 8

Когда субботу утром я пришла в посольство, мистер Фицджеральд уже снова был заворотами канцелярии. Я чувствовала себя особенно свежей и отдохнувшей. Накануне я рано легла спать после поданного Чико легкого ужина. Утро выдалось изумительно прекрасным. Заделов в работе не оставалось. Даже растения Евы, кажется, отвечали на мою заботу. Я начинала чувствовать себя хозяйкой ситуации. Естественно, меня заинтриговало прощальное замечание (или, скорее, прощальный приказ) мистера Фицджеральда. Но что бы оно ни означало, я откажусь.

Он позвонил мне почти немедленно. Мы обменялись приветствиями, и первый секретарь начал диктовку, которая продолжалась около часа. Затем он отодвинул папки, повернул стул ко мне и сказал:

– Сейчас перейдем к довольно утомительной теме.

Я глядела в сторону, но его голос звучал так, словно он сдерживал улыбку.

– Сегодня вечером, – продолжал он. – Этот прием.

Он подал мне карточку с золотым обрезом, подобную сотне, которые я уже видела на той неделе и которые имели надпись почерком Евы: «Принято».

Эрнандо Комек, министр культуры, имеет честь пригласить мистера Фицджеральда и сопровождающее лицо на прием, который состоится в 8.00 вечера субботы во Дворце культуры.

Я читала, перечитывала приглашение и ждала. Я скорее чувствовала, чем видела, что мистер Фицджеральд смотрят на меня с надеждой. Где-то глубоко внутри я чувствовала странную смесь разочарования и негодования.

Думаю, он тоже ощутил мое настроение. Его тон стал холоднее.

– И сопровождающее лицо, – многозначительно произнес он. – Это означает присутствие жен.

– Да, – ответила я с таким же каменным выражением лица.

– Обычно меня сопровождают Хестер или Ева. При их неизбежном отсутствии мантия, боюсь, падет на вас.

Он не пытался подсластить пилюлю. Никакой попытки замаскировать факт, что эта обязанность столь же неприятна ему, как и мне. Иначе я бы не возражала так сильно.

Я сердито подняла взгляд.

– Не пойду, – резко сказала я. – Более того, – я встала, чтобы придать своему вызову некоторую физическую сущность, – не имею ни малейшего намерения. – Краска негодования залила мое лицо. Мой голос возвысился, я почти топнула ногой. – Я никуда не пойду как третий выбор! – Но на самом деле я сердилась не поэтому, не так ли? Конечно же только из-за необходимости идти куда-то с этим невыносимым, несносным, жестоким человеком.

Неторопливо, даже подчеркнуто медленно мистер Фицджеральд встал и навис надо мной.

– Вы пойдете, мисс Брэдли, – медленно произнес он, не повышая голоса, – и точка. Извините, что вам не нравятся обстоятельства, – мне тоже, но нам остается только смириться. Прием вас заинтересует. Он расширит ваш кругозор. Многие девушки отдали бы все ради возможности попасть на него. – Он поднял обрамленную золотом карточку и держал ее между большим и указательным пальцем.

– Дело не в приеме, – воскликнула я, сжимая кулаки.

Он бесстрастно взглянул на меня, затем мягко сказал:

– Вижу.

Я видела, как еще раз твердый рот напрягся, сдерживая то, что, я знала, будет проклятием. Я знала, он собирается сказать, что моя компания его тоже не прельщает. И это знание оскорбило меня еще больше.

– В любом случае мы очень мало будем видеть друг друга. Вы будете говорить главным образом с дамами. Я уже сказал Чико, что ужин вам не потребуется. На этих приемах всегда много еды, и невежливо не есть. Я подберу вас у резиденции ровно в семь тридцать. Помните мои слова о hora inglesa.

Он открыл для меня дверь кабинета. Я все еще упиралась. Но знала, что проиграла.

– Я иду, – сказала я, чтобы пролить бальзам на свою гордость, – только по долгу службы.

– Это относится к нам обоим, – холодно согласился он.

– Вы невыносимы! – внезапно взорвалась я. – Вы получили слишком много власти слишком рано!

– А вы, дорогуша, слишком долго не пробовали отцовского ремня.

Он энергично закрыл за мной дверь, словно очень хотел исправить это упущение прямо здесь.

Я готовилась, словно к сражению. В полдень вымыла волосы и высушила их на солнце. Надела выбранное мной длинное платье – легкий выбор, потому что привезла всего два. Хлопчатобумажное, василькового цвета, с небольшими белыми цветами. Приталенное, как платье Хестер, без рукавов, но с квадратным вырезом, не декольтированное, с белой кружевной каймой по всей юбке и вокруг шеи. Я надела жесткую нижнюю юбку, волосы падали естественными волнами вокруг лица.

Я тщательно и не чрезмерно наложила косметику. Спрятала в небольшую вечернюю сумочку пудреницу, расческу, помаду и пару монет. В семь двадцать пять накинула на плечи подаренной матерью на прошлое Рождество бархатный плащ. Затем дожидалась на лестничной площадке, пока ровно в семь тридцать не раздался дверной звонок.

Я слышала, как Чико пересек зал и открыл дверь. Затем, как Хестер, медленно спустилась по лестнице, плащ свободно падал за спиной, на полдороге я сняла его и перекинула через руку.

Несколько секунд мистер Фицджеральд молча смотрел на меня. В белом смокинге он выглядел красивым и статным. Чико деликатно удалился на расстояние за пределами слышимости, и я остро ощутила, что мы с мистером Фицджеральдом остались наедине. Сознавала, что некоторая часть меня хочет притвориться, что это нормальное свидание, что мистер Фицджеральд пригласил меня, потому что хотел, а не потому, что так требовали служебные обязанности.

Мне казалось, что я вижу, пока спускаюсь, как целая гамма разнообразных выражений пробегает по его лицу. Сначала я думала, что он доволен моей точностью и внешним видом – возможно, даже немного больше, чем доволен. Свет в зале придал его лицу обманчивую нежность. Ближе я заметила знакомое напряжение вокруг рта и челюсти и его глаза, далекие от даже намека на какое бы то ни было выражение мягкости. Что он смотрит на мое платье не только с ненавистью, но словно я специально рассчитывала на такую его реакцию. И надела это исключительно с целью раздражить его. Мы обменялись самыми краткими приветствиями. Он протянул руку за моим плащом, затем сказал тихим, но смертельным голосом, тщательно сдерживаясь, чтобы не слышал Чико:

– Я подожду, пока вы подниметесь и переоденетесь. Платье не годится для приема.

До этого я думала, что не могу быть больше унижена Джеймсом Фицджеральдом, чем сопровождая его не желающей и нежеланной на этот вечер. Сейчас я поняла, как сильно ошибалась.

– Что с ним такое? – спросила я.

– Слишком низкий вырез, и ваши руки открыты.

В отчаянии я погладила свои оскорбляющие взор руки.

– Вам понравилось платье Хестер!

– Это совсем другое. Оно для Вашингтона. Пожалуйста, не задерживайте нас, споря. Идите наверх и наденьте платье с закрытой шеей и рукавами.

– Такого у меня нет. Я здесь слишком мало времени… – Мой голос затих.

– Позаимствуйте у Хестер, – сказал он с мужской небрежностью.

– Она намного выше меня!

Первый секретарь издал сердитое восклицание на чарагвайском патуа, которое, я уверена, сделало бы честь дону Району, если бы я могла его понять, схватил меня за руку, и не успел Чико открыть дверь, как он сам распахнул ее.

Он бросил водителю адрес, и мы рванули с места. Я подумала, что мистер Фицджеральд сдался в неравной борьбе на чужой территории женской моды, но не тут-то было. Лимузин стремительно доставил нас в центр города, сейчас весело пробуждавшегося к ночной жизни. Автомобиль ехал по ярко освещенному торговому центру, пока не остановился перед вереницей маленьких эксклюзивных магазинов с деликатно освещенными окнами, оформленными красиво и просто, но дорого. Униженная, я увидела в середине французское ателье «Дом Одетт», перед которым швейцар в форме разгонял мальчишек-чистильщиков, пытавшихся развернуть свое занятие среди зевак, глазеющих на витрины.

Швейцар торопливо открыл дверь и поклонился. Он так увлекся, низко кланяясь мистеру Фицджеральду, что самый маленький мальчик сумел ловко прокрасться за ним по тротуару и добраться до двери салона. С усилием, потому что был худ и мал ростом, он широко открыл ее, низко кланяясь и передразнивая швейцара, затем невинно улыбнулся мне:

– Buenas noches, сеньорита.

Я узнала маленького визжащего мальчика, которого в воскресенье Мораг таскала за ухо в парке.

– Buenas noches, Петизо, – улыбнулась я в ответ, успокоившись при виде улыбающегося знакомого лица.

Я полезла в сумочку за монетой. Попались только пятьдесят сукре, что считалось необычно большой суммой, но мне было плевать.

Я вложила монету в ладонь Петизо.

– Вы заработаете себе друга на всю жизнь, – сухо сказал мистер Фицджеральд, целеустремленной рукой пропуская меня в салон.

– С одним я справлюсь, – прошептала я, но он услышал.

– Ваша проблема в том, – ответил он, – что вы не узнаете друзей, когда видите.

Затем мы оказались посреди устланного толстыми коврами салона. Из-за атласного занавеса устричного цвета выплыла тучная чарагвайская леди, элегантно одетая и причесанная, и началась самая неприятная часть вечера.

Для начала, довольно, впрочем, естественного, она предположила, что я жена Джеймса Фицджеральда. В вежливой экстравагантной манере чарагвайцев, на смеси испанского, английского и французского, она расхваливала красивое лицо сеньоры и ее фигуру. А волосы! Она всплеснула руками. Такого цвета и тонкости – она сравнила их с собственным черным блестящим помпадуром, с умалением последнего.

С большой любезностью и еще большей твердостью мистер Фицджеральд оборвал ее излияния. На быстром испанском он объяснил, что платье нужно для приема, немедленно – длинные рукава, высокий вырез, несущественный цвет.

Черноволосая леди понимающе улыбнулась. Конечно, она знает точно, exactement [9]9
  Точно (фр.).


[Закрыть], exacte-mente [10]10
  Точно (исп.).


[Закрыть], знала, что требуется.

– А размер сеньоры?

Джеймс Фицджеральд нахмурился, словно это тоже несущественно.

– Размер, Мадлен? – Он повернулся ко мне.

– Десять, – коротко ответила я, кипя внутри.

– Быстро, por favor, – добавил мистер Фицджеральд.

Чарагвайская леди исчезла за устричным занавесом и вернулась с двумя платьями. Она развернула их для осмотра. Одно коричневое, другое черное. Чарагвайки-модницы, как я заметила, предпочитали темные цвета. Ни одно платье мне не подходило, но я кротко последовала за мадам Одетт в удобную примерочную и надела самое безвредное, коричневое.

В нем я была похожа на новую английскую гувернантку, но, по крайней мере, оно хорошо сидело.

Сеньор сейчас же должен увидеть меня в нем. Он будет восхищен, горд, admiroso [11]11
  Поражен (исп.).


[Закрыть]. Мадам проводила меня в салон. Джеймс Фицджеральд не выразил ни того, ни другого, ни третьего. Он просто бросил на меня взгляд, кивнул и сказал мадам Одетт:

– Правильно, это подойдет. Она может оставить его на себе. Упакуйте второе платье, завтра я его заберу.

Он извлек чековую книжку и выписал мадам чек на сумму, которую она, Скромно потупившись, деликатно показала ему на листке бумаги.

– Я не могу позволить заплатить за меня! – с негодованием сказала я.

– Не волнуйтесь, не буду! Вам положено пособие на тропическую одежду. Я прослежу, чтобы из него вычли соответствующую сумму.

Он открыл мне дверь и посадил в автомобиль. Петизо на тротуаре махал нам вслед как безумный. Я улыбнулась и махнула в ответ, затем посмотрела на часы на приборной панели. Хотя казалось, будто прошло много часов, все унизительное действо заняло всего двадцать минут. Но мы на пятнадцать минут отставали от hora inglesa.

Удивительно, мистер Фицджеральд не ругал меня на этот счет, пока автомобиль летел со всей возможной скоростью к Дворцу культуры. Я открыла сумочку и тайком взглянула в зеркало пудреницы на размазанную и сейчас неподходящего цвета косметику. Я чувствовала, как глаза мистера Фицджеральда следят за мной с мужским раздражением на подобное женское легкомыслие. Я провела расческой по волосам, слегка припудрила лицо, наложила немного синих теней.

Спустя миг он натянуто проговорил:

– Мне казалось, вы и так выглядите очень хорошо.

Но имели ли его слова буквальный смысл или просто означали – пожалуйста, прекратите суетиться, – я не знала. Странно, но это маленькое замечание почему-то подняло мое упавшее настроение до весьма непропорциональных высот. Я почувствовала уверенность в себе.

По бесконечным серым мраморным ступенькам Дворца культуры я поднималась почти улыбаясь.

На половине лестницы я рассеянно сказала:

– Извините.

– Все в порядке. Мне следовало вас предупредить. Хотя, по правде говоря, не моя это область. – Первый секретарь улыбнулся странной, почти обезоруживающе примирительной улыбкой.

Я поднялась еще на полдюжину ступенек:

– Мы опоздали.

Он пожал плечами:

– Зная чарагвайцев, могу предположить, что они станут испытывать к нам еще более теплые чувства.

Мы достигли вершины, слуги в форме провели нас внутрь, объявили и представили министру и его жене.

Похоже, мистер Фицджеральд оказался прав: Все удивились нашему опозданию, но с мягкой улыбкой. Последовали остроты и шутки насчет hora inglesa.

Но именно дон Рамон невольно сделал единственное язвительное замечание. Он появился почти сразу после того, как нас представили, и поцеловал мне руку. Дон Рамон похвалил мою внешность.

– Ах, – со смехом воскликнул он, – наконец-то пунктуальные британцы немного опоздали! Сеньорита, – он повернулся к Джеймсу Фицджеральду, – сказала мне, что это привилегия английской женщины. И они, – восхищенно добавил дон Рамон, – существа большого духа. Я знал, когда сказал вам о hora inglesa в прошлое воскресенье, сеньорита, что у вас уже возникло озорное желание нарушить это правило.

Я не успела дать дону Рамону ответ, который он заслуживал. Мистер Фицджеральд увлек меня к дамам. Я не смела смотреть на выражение его лица.