Текст книги "Правосудие Зельба"
Автор книги: Бернхард Шлинк
Соавторы: Вальтер Попп
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
18
«Нечистота мира»
В воскресенье утром я сам себе организовал чай и сливочное печенье в постель и принялся размышлять. Я был уверен: Мишке и есть тот, кого я искал. Он во всех отношениях отвечал сложившемуся у меня представлению о преступнике: он был и игрок, и технарь-кудесник, и шутник, а его склонность к жульничеству довершала картину. В качестве сотрудника РВЦ он имел возможность внедряться в информационные системы предприятий, а в качестве друга фрау Бухендорфф – мотив выбрать для этого именно РХЗ. Повышение жалованья директорских секретарш было анонимным подарком подруге.
Одних этих фактов, если дело дойдет суда, конечно, будет недостаточно. И тем не менее для меня они были настолько убедительны, что я думал уже не о том, он ли это действительно, а о том, как мне его изобличить.
Очная ставка, в надежде на то, что он под тяжестью обвинений сломается? Смешно! Устроить ему новую ловушку, вместе с Эльмюллером и Томасом, на этот раз уже с конкретным прицелом и более тщательно подготовленную? Во-первых, у меня не было уверенности в том, что это даст положительный результат, а во-вторых, я хотел провести поединок с Мишке сам и собственными средствами. Это дело оказалось одним из тех, которые пробуждают мой личный интерес. На сей раз этот интерес был, может даже, слишком личным. Во мне росло какое-то нездоровое чувство – смесь профессионального честолюбия, уважения к противнику, глухой ревности, классического азарта охотника, преследующего дичь, зависти к молодости Мишке. Я знаю, это все – «нечистота мира», которой неподвластны лишь святые, если не считать фанатиков, полагающих, что они тоже ей неподвластны. Но меня она иногда угнетает. Поскольку мало кто признается себе, что заражен ею, я начинаю думать, что один страдаю от этого недуга. Когда я учился в Берлинском университете, мой учитель, Карл Шмитт, излагал нам теорию, проводящую четкую границу между личными и политическими врагами, и все признавали его правоту и находили в этом оправдание своему антисемитизму. Меня уже тогда мучил вопрос: может, другие не выносят нечистоты своих чувств и стремятся прикрыть, приукрасить их? И может, моя способность проводить четкую границу между чувством и делом просто недоразвита?
Я сделал себе еще чашку чаю. Можно ли изобличить Мишке с помощью фрау Бухендорфф? Можно ли через нее заставить его еще раз, теперь уже под контролем, внедриться в информационную систему РХЗ? Нельзя ли воспользоваться Гремлихом и его явным желанием подложить Мишке свинью? Мне не приходило в голову ничего убедительного. Придется положиться на свой талант импровизатора.
Продолжать слежку не было никакой необходимости. Однако, отправляясь в «Розенгартен», где мы иногда по воскресеньям встречаемся с друзьями, я пошел не привычным путем мимо водонапорной башни, а мимо церкви Христа. «Ситроена» Мишке перед домом не было, а фрау Бухендорфф работала в саду. Я перешел на другую сторону, чтобы не здороваться с ней.
19
Бог в помощь!
– Доброе утро, фрау Бухендорфф. Как прошли выходные?
В половине девятого она все еще сидела с газетой, раскрытой на спортивной странице. Для меня уже был приготовлен список предприятий, подключенных к системе смоговой тревоги, около шестидесяти названий. Я попросил ее отменить мою встречу с Эльмюллером и Томасом. Мне не хотелось видеться с ними до окончания расследования. Впрочем, я и потом не горел желанием общаться с ними.
– Вы тоже восторженная поклонница нашего теннисного гения, фрау Бухендорфф?
– Что значит «тоже»? Вы хотите сказать – как вы или как миллионы других немецких женщин?
– Ну, я, во всяком случае, считаю, что он действительно потрясающе играет.
– А вы играете?
– Вы будете смеяться, но мне трудно найти достойного противника, который выдержал бы мой натиск. Правда, молодежь иногда побеждает меня просто потому, что у них другие физические возможности. Но в парном теннисе, с хорошим партнером, мне практически нет равных. А вы играете?
– Можно мне тоже похвастаться, господин Зельб, – в подражание вам? Я играю так хорошо, что мужчины наживают себе со мной комплексы. – Она встала. – Разрешите представиться: чемпион юго-западного региона среди юниоров в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году.
– Ставлю бутылку шампанского в качестве утешительного приза за комплекс неполноценности! – предложил я.
– Что это значит?
– Это значит, что я разделаю вас как Бог черепаху, а в утешение принесу вам бутылку шампанского. Но, как я уже говорил, лучше в парном турнире. У вас есть партнер?
– Да, у меня есть партнер! – ответила она с боевым задором. – Когда играем?
– По мне, так прямо сегодня, после работы, часов в пять. Чтобы вы недолго мучились неизвестностью. Но без предварительной записи мы же, наверное, не попадем на корт?
– С этим мой друг как-нибудь разберется. У него, кажется, есть кто-то в службе распределения теннисного времени.
– Где будем играть?
– На нашем заводском корте, в Оггерсхайме, я могу дать вам схему проезда.
Попрощавшись с ней, я явился в вычислительный центр и попросил господина Таузендмильха, взяв с него слово, «что это останется строго между нами», распечатку актуального расписания тренировок на теннисных кортах.
– Вы в пять часов еще будете здесь? – спросил я его.
Он заканчивал работу в половине пятого, но поскольку был молод, то с готовностью согласился задержаться и дать мне ровно в пять еще одну распечатку.
– Я обязательно доложу директору, господину Фирнеру, о вашей самоотверженной помощи.
Он просиял.
По дороге к главной проходной мне встретился Шмальц.
– Ну, как пирог, понравился? – осведомился он.
Мне хотелось думать, что его съел таксист.
– Передайте вашей супруге мою сердечную благодарность. Очень вкусный пирог! Как дела у вашего Рихарда?
– Спасибо, нормально.
Бедный Рихард! Тебе никогда не дождаться от отца более высокой оценки.
В машине я просмотрел распечатку сегодняшнего расписания тренировок на кортах, хотя знал, что не найду в ней записи о резервировании теннисного времени для фрау Бухендорфф или для Мишке. Потом я какое-то время просто сидел и курил. Играть нам, собственно, и необязательно: если Мишке в пять часов приедет и в нашем распоряжении действительно будет корт, значит, он попался. Но я все же поехал в Херцогенрид, [57]57
Район Мангейма.
[Закрыть] в школу к Бабс, которая была у меня в долгу, чтобы привлечь ее к участию в матче в качестве партнерши. Там как раз началась большая перемена, и я убедился, что Бабс была права: во всех углах обнимались и целовались парочки. Многие были в наушниках, даже среди тех, что стояли в компании с другими, играли или целовались. Может, им было недостаточно впечатлений, получаемых из внешнего мира? Или эти впечатления, наоборот, были для них невыносимы?
Я поймал Бабс в учительской, где она дискутировала с двумя практикантами о Бергенгрюне. [58]58
Вернер Бергенгрюн(1892–1964) – немецкий писатель, автор исторических романов, поэт и переводчик.
[Закрыть]
– А я считаю, что его надо вернуть в школьную программу, – сказал один. – Великий тиран и суд, [59]59
Роман Бергенгрюна «Великий тиран и суд» (1935).
[Закрыть] политика вне примитивной, голой злободневности – это нужно нашей молодежи.
– Сегодня в мире опять столько страха, а Бергенгрюн говорит всем своим творчеством: не бойтесь! – поддержал другой.
– А мне кажется, Бергенгрюн безнадежно устарел… – растерянно возразила Бабс.
– Но фрау директор! – воскликнули ее оппоненты в унисон. – До Бёлля, Фриша и Хандке сегодня никому уже нет дела. Как же нам иначе подвести молодежь к теме новейшей истории?
– Бог в помощь! – прервал я дискуссию и отозвал Бабс в сторонку. – Извини, пожалуйста, но ты сегодня обязательно должна играть вместе со мной в теннис. Это очень важно!
Она обняла меня, сдержанно, сообразно месту и времени.
– Надо же! Кого я вижу! Ты ведь обещал съездить со мной весной в Дильсберг! [60]60
Замок в земле Баден-Вюртемберг.
[Закрыть] А сам являешься, только когда тебе что-то понадобилось. Я, конечно, рада тебя видеть, но я все равно обиделась. – Она действительно смотрела на меня с радостью и в то же время обиженно.
Бабс – живая и отзывчивая женщина, маленькая, крепкая, с быстрыми движениями. Я знаю немногих пятидесятилетних женщин, которые так небрежно одеваются и так непринужденно себя ведут, сохраняя при этом обаяние своего возраста и не стремясь променять его на неестественную моложавость. У нее плосковатое лицо, глубокая поперечная складка на переносице, полные губы, решительный, иногда даже строгий рот, карие глаза с тяжелыми веками и коротко стриженные седые волосы. Она живет вместе со своими двумя давно выросшими детьми, Рёзхен и Георгом, которым с ней настолько комфортно, что они никак не решатся начать самостоятельную жизнь.
– Неужели ты действительно забыла нашу поездку в Эденкобен, [61]61
Город на юге земли Рейнланд-Пфальц.
[Закрыть] в День отцов? [62]62
Ежегодный праздник в честь отцов, отмечаемый в Германии на сороковой день после Пасхи.
Прим. верст.: С 1936 года.
[Закрыть] Тогда получается, что это скорее мне надо обижаться на тебя!
– О боже!.. Где и когда я должна играть в теннис? Неплохо бы, конечно, узнать – почему?
– Я заеду за тобой в четверть пятого. Домой, договорились?
– А потом отвезешь меня на репетицию! – Она поет в хоре «Маннхаймер-лидертафель».
– С удовольствием. Мы с тобой сегодня играем с пяти до шести на теннисном корте РХЗ в Оггерсхайме. Смешанный парный турнир с одной секретаршей и ее другом, главным подозреваемым в деле, которое я сейчас расследую.
– Как интересно! – сказала Бабс.
Иногда мне кажется, что она не принимает мою работу всерьез.
– Если тебя интересуют подробности, я расскажу тебе все по дороге. А если нет – тоже неплохо: мне нужно, чтобы ты вела себя естественно и непринужденно.
Раздался звонок на урок.
Надо же – он действительно звучал так же, как и в мои школьные годы. Мы с Бабс вышли в коридор. Ученики устремились в свои классы. Они были не только иначе одеты, чем мы, и носили другие прически – у них были другие лица. Они показались мне какими-то более неприкаянными, они явно знали больше, чем мы в свое время, но эти знания их не радовали. У них была какая-то вызывающая, грубая и в то же время неуверенная манера двигаться. Воздух вибрировал от их крика и грохота. Мне даже стало не по себе.
– Как ты здесь выдерживаешь, Бабс?
Она не поняла. Возможно, не расслышала вопроса. Она вопросительно посмотрела на меня.
– Ну ладно, до скорого. – Я поцеловал ее. Несколько учеников засвистели.
Наслаждаясь покоем и тишиной в машине, я съездил в универмаг «Хортен», купил шампанское, теннисные носки и две аудиокассеты для своего отчета, который сегодня вечером собирался надиктовать на пленку.
20
Красивая пара
Мы с Бабс приехали минут за десять до начала игры. Ни зеленого, ни серебристого кабриолета еще не было. Меня это вполне устраивало. В свой теннисный костюм я облачился еще дома, шампанское я попросил поставить в холодильник. Мы уселись на верхней ступеньке лестницы, ведущей от террасы теннисного клуба к кортам. Отсюда нам хорошо была видна автостоянка.
– Ты волнуешься? – спросила Бабс. По дороге сюда она не проявила интереса к этой истории и сейчас спросила скорее из вежливого участия.
– Да. Мне, наверное, пора уже бросать работу. Раньше было как-то легче. Вот этот случай, например, неприятен тем, что главный подозреваемый, некий Мишке, мне очень даже симпатичен. Сейчас ты с ним познакомишься. Я думаю, он тебе понравится.
– А секретарша?
Может, она чувствовала, что фрау Бухендорфф в этом деле не просто статист?
– Она тоже очень приятная.
Мы с Бабс выбрали неудачное место: те, кто играл до пяти, теперь поднимались на террасу, а игроки следующей смены выходили из раздевалок и спускались мимо нас по лестнице.
– Твой подозреваемый ездит на зеленом кабриолете?
Теперь и я увидел, что подъехали Мишке и фрау Бухендорфф. Он выскочил из машины, торопливо обошел ее и с глубоким поклоном открыл ей дверцу. Она смеясь вышла и поцеловала его. Красивая, окрыленная, счастливая пара.
Фрау Бухендорфф заметила нас, когда они подошли к лестнице. Она помахала нам правой рукой и ткнула левой Мишке в бок. Тот тоже поднял руку в знак приветствия. В ту же секунду он узнал меня, рука его замерла в воздухе, лицо застыло. На какое-то мгновение Земля перестала вертеться, теннисные шары повисли в воздухе, как заколдованные, и звуки исчезли.
Потом все вновь ожило. Они поднялись к нам. Фрау Бухендорфф сказала:
– Мой друг Петер Мишке, а это господин Зельб, о котором я тебе говорила.
Я произнес обычные для таких случаев формулы вежливости.
Мишке поздоровался со мной так, как будто мы виделись впервые. Он превосходно играл свою роль, безошибочно выбирая жесты, улыбки, слова. Но это была отрицательная роль, и мне было почти жаль, что он играет ее с таким блестящим мастерством. Мне почти хотелось, чтобы он вместо этого выбрал правильное решение: «Господин Зельб? Господин Зельк? Человек с несколькими лицами?»
Мы отправились к дежурному по стадиону. Площадка № 8 была зарезервирована на имя Бухендорфф. Дежурный сообщил нам это холодным тоном с недовольным видом; он как раз препирался с какой-то пожилой супружеской парой, которая утверждала, что у них заранее было заказано время.
– Посмотрите сами – все площадки заняты, вашей фамилии в списке нет! – Он повернул монитор компьютера так, чтобы они тоже могли видеть.
– Ничего не знаю! – возмущенно воскликнул мужчина. – Я заказал время неделю назад.
Его жена уже смирилась с неудачей.
– Да ладно, Курт, это бесполезно! Ты, наверное, опять что-то перепутал.
Мы с Мишке переглянулись. Он сделал равнодушное лицо, но глаза его говорили, что он проиграл.
Этот матч я не забуду никогда. Мы с Мишке словно старались наверстать упущенное, компенсировать недостающий элемент открытой борьбы. Я играл с полной отдачей сил, но мы с Бабс все же потерпели сокрушительное поражение.
Фрау Бухендорфф сияла от радости.
– У меня для вас утешительный приз, господин Зельб. Как насчет бутылки шампанского на террасе?
Она единственная из нас совершенно непосредственно наслаждалась игрой и откровенно восхищалась своим партнером и противниками.
– Я тебя просто не узнаю, Петер! Ты сегодня, похоже, в прекрасном настроении?
Мишке старательно изображал искрящееся веселье. За шампанским мы с ним мало разговаривали. Разговор поддерживали женщины. Бабс сказала:
– Какой же это парный турнир! Если бы я была лет на двадцать моложе, я бы подумала, что мужчины сражаются за меня. А так получается, что это вы вдохновили их на спортивные подвиги, фрау Бухендорфф.
И они заговорили о возрасте и о молодости, о мужчинах и о любовниках, и фрау Бухендорфф, произнося какую-нибудь фривольность, каждый раз чмокала молчаливого Мишке в щеку.
В раздевалке мы с Мишке были одни.
– И что теперь будет? – спросил он.
– Я представлю руководству РХЗ свой отчет, а что они будут предпринимать, я не знаю.
– А вы можете не упоминать в своем отчете Юдит?
– Это не так-то просто. Она ведь в определенном смысле была живцом. Без нее мне будет трудно объяснить, как я вас вычислил.
– А вам обязательно объяснять, как вы меня вычислили? Может, будет достаточно моего признания, что это я взломал систему MBI?
Я задумался. У меня не было оснований опасаться, что он собирается обмануть меня. Главное – я не видел способа, как он мог меня обмануть.
– Я попробую. Только уж, пожалуйста, без фокусов! Иначе мне придется дополнить свой отчет задним числом.
Женщины ждали нас на стоянке. Неужели я вижу фрау Бухендорфф в последний раз? При этой мысли у меня защемило в груди.
– Ну что, до скорого? – сказала она на прощание. – Кстати, как продвигается ваше расследование?
21
Сердобольный ты наш!
Мой отчет Кортену получился коротким. И все же мне понадобилось пять часов времени и две бутылки каберне-совиньон, прежде чем я около полуночи закончил свой «диктант». Вся история расследования еще раз прошла перед моими глазами, и мне действительно было непросто оставить фрау Бухендорфф за рамками повествования.
Я описал связь РХЗ – РВЦ как открытый фланг системы MBI, с которого в информационную систему РХЗ могли проникнуть не только сотрудники РВЦ, но и другие подключенные к нему предприятия. У Мишке я позаимствовал характеристику РВЦ как «орудия промышленного шпионажа». Я порекомендовал перевести протоколирование данных о выбросах в автономный режим, отключив его от центральной системы.
Потом я в откорректированной форме изложил ход расследования – от своих разговоров и розыскных мероприятий на заводе до вымышленного психологического поединка с Мишке, во время которого он сознался в совершенных им компьютерных манипуляциях и изъявил готовность сделать официальное признание перед руководством РХЗ с разъяснением технических деталей.
С пустой и тяжелой головой я отправился спать. Мне снился теннисный матч в железнодорожном вагоне. Проводник в противогазе и толстых резиновых перчатках все время пытался выдернуть у меня из-под ног ковровую дорожку, стоя на которой я играл. В конце концов это ему удалось, и мы продолжили игру на стеклянном полу, сквозь который видны были мелькающие шпалы. Моей партнершей была какая-то безликая женщина с тяжелыми, обвислыми грудями. Каждый раз, когда она делала резкие движения, я боялся, что стекло под ней проломится. Когда оно и в самом деле проломилось, я с ужасом и облегчением проснулся.
Утром я отправился в контору двух молодых адвокатов на Таттерзальштрассе, и их секретарша, которая явно не страдала от перегруженности и которая иногда выполняла для меня небольшие печатные работы, пообещала набрать мой отчет к одиннадцати часам. Адвокаты тем временем играли на своем компьютере в «Амиго». Потом, просмотрев у себя в конторе почту, в основном проспекты по системам сигнализации и видеонаблюдения, я позвонил фрау Шлемиль.
Она долго ломалась, потом наконец организовала мне встречу с Кортеном за обедом в казино. Прежде чем забрать свой отчет, я купил в бюро путешествий на Планкен билет на ночной авиарейс в Афины. Анна Бредакис, подруга моих студенческих лет, просила меня заблаговременно сообщить о приезде, чтобы она успела навести на своей унаследованной от родителей парусной яхте порядок и составить команду из своих племянниц и племянников. Но я предпочел лишних пару часов провести в пирейских портовых кабачках, чем прочесть в «Маннхаймер-морген» об аресте Мишке и ждать, когда позвонит фрау Бухендорфф и соединит меня с Фирнером, чтобы тот льстиво поздравил меня с успехом.
Я на полчаса опоздал на обед с Кортеном, хотя что и кому я хотел этим доказать?
– Вы господин Зельб? – спросила меня какая-то серая мышь за стойкой с неестественно нарумяненными щеками. – Я позвоню господину генеральному директору. Присядьте, пожалуйста.
Я подождал в холле. Кортен пришел, сухо поздоровался.
– Ну что, дорогой мой Зельб, не идет дело? Тебе нужна моя помощь?
Это был тон богатого дядюшки, приветствующего своего племянника, который в очередной раз пришел клянчить деньги. Я удивленно посмотрел на него. Допустим, он устал и раздражен, но усталости и раздражения мне и самому было не занимать.
– Единственное, что мне от тебя нужно, это чтобы ты оплатил счет, который приложен к отчету вот в этом конверте. Остальное – на твое усмотрение: можешь послушать, как я раскрыл твое дело, а можешь потом сам обо всем прочитать.
– Ну, ну, ну, дорогой мой, зачем же так кипятиться! Почему ты сразу не сказал фрау Шлемиль, о чем речь?
Он взял меня под локоть и повел обратно в Синий салон. По пути я тщетно искал глазами свою рыжеволосую знакомую.
– Значит, ты все-таки раскрыл это дело?
Я кратко передал ему содержание отчета. Когда я за супом заговорил о незадачливости его команды, он кивнул с серьезным видом:
– Теперь ты понимаешь, почему я пока не решаюсь выпустить вожжи из рук? Вокруг одна посредственность. – Я не нашелся, что сказать по этому поводу. – Ну а этот Мишке, что он за фрукт?
– А каким ты представляешь себе человека, который заказывает для вашего завода сто тысяч резусов и аннулирует счета, начинающиеся на «тринадцать»?
Кортен ухмыльнулся.
– Вот именно, – продолжал я. – Веселый малый и, кроме того, компьютерный гений. Если бы он сидел в вашем вычислительном центре, ничего подобного не случилось бы.
– И как же ты вычислил этого «компьютерного гения»?
– Все, что я хотел сказать об этом, написано в отчете. У меня нет особого желания лишний раз распространяться на эту тему. Мне этот Мишке почему-то понравился, и, честно говоря, я с тяжелым сердцем припер его к стенке. Поэтому мне бы хотелось, чтобы вы с ним обошлись как-нибудь помягче… не слишком строго, понимаешь?
– Зельб, сердобольный ты наш! – рассмеялся Кортен. – Ты так и не научился идти до конца или не идти вовсе! – Потом, уже задумчиво, прибавил: – Но может, именно в этом твоя сила: ты деликатничаешь, лелеешь свою совесть и в конечном счете все-таки выдаешь результат…
Я обомлел. Откуда вдруг эта агрессия и этот цинизм? Слова Кортена больно задели меня за живое, и он, видя это, довольно поглядывал на меня.
– Не бойся, дорогой мой Зельб, мы не жаждем крови. А то, что я сказал о тебе, – я ценю это в тебе, пойми меня правильно.
Он мягко заглянул мне в глаза и тем самым подлил масла в огонь. Даже если он трижды прав – разве дружба не означает бережное отношение к иллюзиям другого? Но он неправ. Я почувствовал, как во мне закипает злость.
От десерта я отказался. И кофе я тоже предпочел выпить в кафе «Гмайнер». Да и Кортену нужно было к двум часам на совещание.
В восемь вечера я поехал во Франкфурт и оттуда улетел в Афины.
