Текст книги "Дикое животное и человек"

Автор книги: Бернхард Гржимек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Правда, на сегодняшний день здесь уже держат не 400 тысяч овец, как прежде, а только семь тысяч. Зато если при Фальц-Фейне пахотных земель поначалу было всего два процента от всех угодий, а под конец– 17 процентов, то при Советской власти уже две трети всех земель стали пахотными. Овцы здесь, можно сказать, содержатся теперь только в качестве подопытных животных: ведется селекционная работа, стараются вывести засухоустойчивые формы одновременно с хорошим качеством шерсти.

Прежде, до изобретения электрических стригальных машин, человеку приходилось от 35 до 50 минут елозить ножницами по овце, чтобы снять с нее все положенное количество шерсти, при этом он еще достаточно часто прорезал ей нечаянно и кожу… За один день редко удавалось остричь более 30 овец. Если овца при стрижке получала сильное ранение, стригалю за нее не платили, а если он во время стрижки, не дай бог, удушит нечаянно овцу, то из его жалованья вычиталось четыре рубля. До начала текущего века за стрижку одной овцы платили 2,5 копейки, затем стали платить по пять копеек; жилье и питание – бесплатное, но инструмент надо было приносить свой. Заработок в день не превышал обычно пяти рублей 50 копеек. С одной овцы получали в год несколько больше четырех килограммов шерсти. Из такого количества можно изготовить добрых два мужских костюма.

Уже в девяностых годах прошлого века Фридрих Фальц-Фейн приобрел стригальные машины, действующие при помощи пара (он был вообще за всякое новшество), однако никто не умел с ними как следует обращаться.

Профессор И. И. Иванов, занимавшийся тогда проблемой искусственного осеменения животных, попросил у Фальц-Фейна разрешения провести в его хозяйстве серию опытов по искусственному осеменению лошадей. Они дали блестящие результаты. Это позволяло осеменить спермой одного племенного жеребца вместо 20 несколько сот кобыл, и при этом отпадала необходимость отрывать кобыл от работы и водить по четыре, а то и по пять раз на случку к жеребцу. Теперь хватало одного раза.

Поначалу новый способ был встречен полным недоверием. Полученных таким образом жеребят считали неполноценными. Такое искусственное оплодотворение, введенное профессором И. И. Ивановым, стало применяться повсюду в Советском Союзе, а за годы, прошедшие между двумя мировыми войнами, – и во всех других европейских странах. В ФРГ на сегодняшний день большая часть телят появляется на свет именно подобным образом.

Год за годом сибирская язва уносила тысячи жертв из огромных овечьих отар России. Ужасная болезнь лютовала и среди крупного рогатого скота й лошадей. Луи Пастеру, как известно, удалось изобрести вакцину против этой эпидемии, способной убивать и людей. Фридрих Фальц-Фейн заказал Харьковскому ветеринарному институту изготовить для своего хозяйства вакцину для прививки скоту.

Подобные прививки прошли успешно, и в 1887 году почти все овцы Аскании-Нова подверглись инъекциям. Результат оказался самым неожиданным и ошеломляющим: с мест выпаса овечьих отар, пасущихся в степи, ежечасно начали поступать пугающие донесения, что привитые овцы гибнут не только дюжинами, а уже сотнями. Повсюду валялись их трупы. Тем не менее Фридрих не отступился, возобновил опыты и к девяностым годам достиг полного успеха. Обязательная вакцинация овец против сибирской язвы была введена во многих губерниях России, после чего потери среди овец резко пошли на убыль.

Вместе с экзотическими животными в «степном оазисе» стали появляться и всякого рода странные личности. Так некий Вильгельм Конраец, любитель соловьиного пения, а еще пуще – алкоголя, потеряв свое место на сцене Парижской оперы, приземлился в качестве учителя музыки в Таврической степи. Он обучал детей не только музыке, но и немецкому и английскому языкам. Однако учителя музыки не удовлетворяло пение соловьев в асканийских кущах. Он хотел сам стать обладателем этих замечательных певцов. Вскоре он отловил себе изрядное количество соловьев и принялся их дрессировать, чтобы они пели у него в комнате. Как ни странно, ему удалось этого добиться. Причем способ был крайне прост: достаточно провести жесткой щеткой по листу бумаги, чтобы заставить соловья в клетке запеть. Набрав целую коллекцию дрессированных соловьев, он отбыл на свою родину. Однако через пару лет один из Фальц-Фейнов, будучи в Париже, заметил на бульварной скамейке фигуру спящего, совершенно опустившегося человека и узнал в нем бывшего учителя музыки Конраеца.

Частыми гостями Аскании-Нова бывали и такие ученые знаменитости, как профессор Людвиг Гек – директор Берлинского зоопарка; орнитолог, доктор Отто Хайнрот, известный профессор зоологии Матчи и многие русские ученые.

В годы перед первой мировой войной в зоопарке Фридриха Фальц-Фейна работало почти сто человек. Все большую известность приобретал его «Степной оазис». Несмотря на то что он был расположен далеко от железной дороги и в то время еще не существовало автобусов, тем не менее туда не иссякал поток посетителей – до 4600 человек в год, – чтобы полюбоваться на чужеземных животных, нашедших здесь, в степи, свою новую родину.

В Аскании-Нова в то время обитало 402 вида различных животных, из них 344 вида птиц, 50 – копытных, да еще в придачу

кенгуру, мары, сурки. Не держал Фальц-Фейн у себя только хищников, и в теперешней Аскании-Нова этого тоже не делают.

В один прекрасный день сам царь сообщил о своем желании посетить Асканию-Нова. Поднялся большой переполох, всю окрестность празднично украсили, воздвигли триумфальные арки, «старый» дом возле зоопарка буквально утопал в цветочных гирляндах, флагах и зеленой листве. Срочно была сформирована казачья сотня для поддержания порядка, потому что со всех сторон начали стекаться толпы крестьян и проезжих, чтобы поглазеть на государя всея Руси. 23 апреля 1914 года, когда царь со своей свитой на трех автомобилях прибыл из Крыма в Асканию-Нова, можно безусловно считать звездным часом Фальц-Фейнов. Ведь это был небывалый случай, чтобы царь посетил обыкновенное, не титулованное лицо да еще вдобавок прожил в его доме несколько дней в качестве гостя! Ознакомительные поездки и приемы были засняты на недавно изобретенную кинопленку представителем парижской фирмы «Патэ». Десятью днями позже Фридрих получил от царя телеграмму, где тот просил пожаловать к нему в гости в Ливадию. На прощание царь даровал ему дворянство.

Насколько мне известно, это первый и единственный случай, чтобы кто-нибудь получил дворянство за содержание зоопарка.

Потом была революция, освобождение Аскании-Нова Красной Армией, затем ее захватили войска интервентов, а затем снова Красная Армия. Фальц-Фейн уехал за границу.

Когда Фридрих Фальц-Фейн жил уже в качестве эмигранта в берлинском отеле «Континенталь», он написал письмо сыну известного торговца животными Германа Рухе из Альфельд-Ганновера, в котором просил его приехать по важному делу. Фридрих вручил сыну своего коллеги толстый пакет. В нем оказались несколько тысяч рублей – долг. Фридрих совершенно спокойно мог бы не отдавать этого долга, потому что вся немецкая собственность была конфискована еще царским правительством, даже та, что принадлежала помещикам – выходцам из немцев, в течение многих поколений уже полностью обрусевшим и заслужившим боевые награды. Но тем не менее он нашел способ и возможность добровольно передать свой долг человеку, у которого пользовался кредитом. Молодой Рухе был до слез тронут необыкновенной порядочностью клиента своего отца.

А Фридрих Фальц-Фейн мирно скончался в 1920 году в санатории Бад Киссинген и был похоронен на старом кладбище «Двенадцати апостолов» в Берлине. На могильном камне, изображающем двух степных орлов, высечена надпись:

«Здесь покоится знаменитый создатель Аскании-Нова».

Будь Фридрих сейчас на моем месте и разъезжай он здесь, по Асканийской степи, ему было бы чему порадоваться. Дом, в котором он родился, стоит целехонек, в нем почти ничего не изменилось, и он наверняка узнал бы все свои старые комнаты, несмотря на то что теперь они заставлены письменными столами и канцелярской мебелью. Перед фасадом приезжих по-прежнему молчаливо встречают древние, грубо изваянные из камня скифские бабы. Они когда-то давно были вырыты из степных могильников и водружены у парадного въезда. Посаженные им деревья шумят и поныне. Искусственная роща по-прежнему орошается хитроумной сетью арыков; вода в них подается насосом, который приводится в движение паровой машиной. В полях произрастает низкорослая пшеница – сорт, специально выведенный для степных районов. Стебель ее достигает всего 30 сантиметров в высоту. Дело в том, что летом в этом континентальном климате разница между температурой воздуха днем и ночью очень велика. Поэтому в ранние утренние часы на растениях оседает обильная роса – в это время года она служит единственным источником влаги на полях. Если высевать обычную пшеницу с высоким стеблем, то растение будет испарять слишком много влаги, и никакой росы не хватит для того, чтобы сохранить ему жизнь. А вот низкорослая пшеница в этом отношении застрахована.

Еще в 1906 году в Аскании-Нова периодически работал М. Ф. Иванов, однофамилец И. И. Иванова, впервые применившего в этом хозяйстве искусственное осеменение. После революции профессор Михаил Федорович Иванов занялся выведением овец «асканийской тонкорунной породы» и «украинской белой степной свиньи» – породы, которые на сегодняшний день получили широкое распространение по всему Советскому Союзу. Большой Научно-исследовательский институт животноводства носит теперь его имя. Главный корпус этого института, построенный в 1957 году, выдержан в классическом стиле французских дворцов XVIII столетия, фасад украшает бюст его основателя. А перед самым входом в парк установлен большой стенд с именами и фотографиями сотрудников Аскании-Нова, особо отличившихся своей работой за последние годы, – им присвоено звание Героев Социалистического Труда.

– Если бы вы были советским гражданином, – шутит директор Асканийского зоопарка, – вы бы тоже обязательно стали Героем Социалистического Труда!

Это все из-за моей неиссякаемой энергии. Ну разумеется же, я хочу использовать с толком каждый проведенный здесь день, пока гощу в Аскании-Нова. Вскакиваю я чуть свет. Сплю в «Доме для приезжих», в котором вечно полно ученых, съезжающихся сюда из самых разных концов Советского Союза. «Дом» ничем не отличается от комфортабельной маленькой гостиницы. Рано утром, как только открывается столовая, я бросаюсь к столам, за которыми завтракают рабочие совхоза, наскоро выхлебываю свой борщ – так называется суп из свеклы со сметаной и яйцом, – быстренько съедаю перловую кашу, бутерброд с ветчиной, запиваю сладким чаем с лимоном и потом уже до вечера ничем не питаюсь, чтобы использовать все светлое время суток для съемок. К этому я привык еще в Африке. Между прочим, и все пять зоологов зоопарка охотно составляют мне компанию.

Мы выезжаем на «джипе» далеко в степь, где возле одного из хуторов пасется стадо из 45 африканских антилоп-канн. Это потомки тех, что завез сюда еще Фальц-Фейн, причем 15-е поколение их за 65 лет, которые они обитают здесь, на Украине. На время обеда конные пастухи загоняют антилоп в закрытый двор с деревянными строениями типа конюшен. Мы отворяем ворота, а Н. Лобанов кладет поперек входа на землю балку. Его расчет верен: каждая антилопа побаивается незнакомого предмета, преградившего ей дорогу. Но потом, собравшись с духом, перемахивает через него огромным прыжком длиной в несколько метров! А я стою сбоку и снимаю. Именно таким способом мне удается снять самых крупных антилоп Африки в роскошном прыжке.

В другом загоне содержится табун домашних лошадей, которых скрещивают с жеребцами дикой лошади Пржевальского. Здесь есть представители каждого переходного звена, от чистокровного дикого жеребца до домашней лошади. Всех их, так же как и антилоп-канн, выпускают пастись в открытую степь, разумеется, под присмотром конных пастухов.

Однако семь чистокровных лошадей Пржевальского из предосторожности держат в отдельном загоне. Правда, загон этот настолько велик, что трудно обнаружить ограду, и создается полное впечатление, что видишь этих свободолюбивых диких красавцев на воле… [5]5
  В Аскании-Нова в настоящее время живет более 40 чистокровных лошадей Пржевальского. Это самое крупное стадо в мире.


[Закрыть]

Одну из диких кобылиц отловили в Монголии и привезли сюда, у нее уже дважды были жеребята, а жеребца привезли из ФРГ.

Рядом обитает стадо зебр Бема, тот же самый подвид, что и в Серенгети, в Восточной Африке. Поначалу зебры нас дичатся, испуганно отбегают в сторону, но под конец любопытство берет верх – они окружают нас плотным кольцом, а мы спокойно расхаживаем среди них.

Здесь же разводят куланов, сибирских горных козлов, бантенгов, болотных антилоп ситутунга – общей сложностью 36 видов диких копытных численностью в 500 голов, да еще в придачу 64 вида птиц численностью в 2000 особей. Уходом за животными занято пятьдесят человек, и каждый год приезжает примерно 50– тысяч человек, чтобы полюбоваться на зверей. К старому фальц-фейнскому зоопарку теперь прирезано еще 200 гектаров новой земли, и помимо этого зоопарку принадлежат еще свыше 800 гектаров, то есть восемь квадратных километров, что под загонами.

Вообще-то говоря, животные содержатся здесь не для показа посетителям, а для других целей. Так, например, Аскания-Нова снабжает молодняком многие зоопарки Советского Союза, но главным образом животных здесь разводят для того, чтобы заселять ими заказники и другие территории, восстанавливая там истребленных некогда диких животных. Вот почему здесь так много прекрасных стад благородных оленей, отлично выхоженных пятнистых оленей и маралов, которые сейчас так доверчиво окружили нашу повозку!

Какой необычайной красоты картины предстают здесь вашему взору! Бескрайнее голубое небо, каким его можно увидеть только над безграничными долинами Востока, желтовато-зеленая степь, мирно пасущиеся стада диких животных. И я снимаю, снимаю, снимаю без конца. Кого я только не заснял на пленку! Тут и антилопы нильгау, и степные орлы, олени вапити, маралы; посчастливилось мне снять стайки краснозобых казарок и индийских гусей.

Но когда наша лошадка наконец перед заходом солнца поворачивает к дому и я начинаю упаковывать свою аппаратуру, то обнаруживаю, что один из моих объективов потерян. Теперь он лежит где-нибудь в высокой траве на площади размером в несколько квадратных километров – пойди найди! Я имел неосторожность сказать об этой потере моему провожатому и никак не ожидал, что это вызовет такую реакцию: один из всадников тотчас же скачет в деревню, привозит оттуда телегу, набитую школьниками, которых расставляют цепочкой для прочесывания местности. Боже мой! Вот уж не ожидал, что вызову своим неосторожным сообщением такую сумятицу! Напрасно я пытаюсь убедить своих спутников, что объектив хорошо застрахован и что нет никакой необходимости его так тщательно разыскивать. Какое там!

– Это будет настоящий позор, если вы уедете отсюда, потеряв такую необходимую для вашей работы вещь! – ответил мне на это Н. Лобанов. Он оказался настоящим следопытом. Отмерил кусок степи, где мы примерно могли проезжать, по самым незаметным вмятинам в траве находил места, где мы останавливались и фотографировали, и места, по которым проносились галопом бизоны.

Постепенно становилось все темнее. И наконец, радостный вопль – один из школьников все-таки нашел объектив! Я бы никогда не поверил, что подобное вообще возможно на эдакой огромной степной равнине! Но о том, что у меня где-то свалился с телеги еще и экспонометр, я решил лучше промолчать. Иначе бы все участники этой операции остались без ужина…

Когда я хожу сейчас по Аскании-Нова, то ловлю себя на том, что стараюсь посмотреть на все глазами покойного Фридриха Фальц-Фейна. Это потому, что я перед самым отъездом сюда прочел воспоминания о нем, написанные его братом. Разумеется, он нашел бы здесь новые, современной постройки конюшни, но и его, старые, еще стоят на месте. Значит, они были построены добротно и прочно, раз сохранились здесь с начала века [6]6
  В Аскании-Нова построены новые современные антилопники, новые вольеры на площади свыше 2,5 тыс. га, заложен новый парк на площади 100 га, зоопарк регулярно пополняется новыми животными.


[Закрыть].

Как много времени уже прошло с тех пор! Между прочим, я узнал, что один гибридный жеребец, полученный от скрещивания зебры с лошадью Пржевальского, появившийся на свет в 1929 году, умер только несколько недель тому назад, в возрасте 34 лет – настоящий долгожитель среди лошадиных!

Нескольких крупных антилоп-канн здесь ежедневно доят, словно коров. Они дают в среднем по два литра молока в день, иногда даже по шести, а удой у одной канны достигает даже семи литров! Меня угостили стаканом такого молока из холодильника. Впервые в жизни мне пришлось попробовать молоко антилопы. По вкусу оно мало отличается от коровьего, только намного жирнее. Его дают здесь больным в близлежащем госпитале.

В соседнем отсеке конюшни я обнаружил парочку молодых антилоп – больших куду. Они кажутся мне ужасно знакомыми– где-то я их только недавно видел! Особенно знакомыми потому, что в ушах у них алюминиевые метки. Ведь в нашем Франкфуртском зоопарке все новорожденные копытные получают ушные метки, чтобы потом всегда было легко определить, когда они родились и откуда родом. И действительно, во дворе я обнаружил два новых ящика с надписью: «Зоопарк, Франкфурт». Этих животных мы недавно продали голландскому зверо-торговцу, а уж он перепродал их дальше, сюда. Значит, они проделали то же самое долгое путешествие, что и я, и кружным путем добрались по Советскому Союзу почти до самого Черного моря!

Ах вы дорогие мои франкфуртские куду, далеко же вас, однако, занесло! Но будем надеяться, что ехали вы сюда не напрасно и станете родоначальниками асканийского стада куду…

Глава IV. Рыси возвращайтесь назад!

Жертвы оказывались обезглавленными

•

Ручная рысь Линдеманна в качестве подопытной модели

•

Безопасны для человека

Так ли уж зорки «рысьи глаза»?

•

Рыси «владеют» земельными участками величиной с целое поместье

Удивительные находки стали попадаться в марте и апреле 1959 года в районе озера Бодензее, вокруг местечка Мескирх у Уберлингина. Это были мертвые косули, у которых головы почему-то были отрезаны и куда-то запрятаны. Уже заподозрили было, что это дело рук каких-то садистов, но тут лесничий Хайгле рано утром, на рассвете, обнаружил злоумышленника: перед ним стояла самая настоящая рысь. Их разделяли всего каких-нибудь четыре метра, поэтому лесничему удалось хорошо разглядеть и кисточки на ушах, и короткий хвост, и бакенбарды, и даже темные пятна на шкуре. Какое-то мгновение зверь пристально разглядывал человека, а затем бесшумно исчез в кустах.

По свидетельству охотника А. Берглунда, в Швеции появление рыси тоже замечают именно по находкам обезглавленных жертв, в особенности если это косули.

Но каким образом рысь попала в окрестности Бодензее? Может быть, удрала из какого-нибудь зоопарка или странствующего зверинца? Или сбежала при перевозке животных по железной дороге? Вообще-то подобное вполне возможно. Сбежали же в 1936 году три рыси из Мюнхенского зоопарка «Хелла-брунн», и никто не поднимал по этому поводу особого шума. Одна из беглянок прожила на воле по крайней мере до 1950 года, что было доказано очевидцами. И что немаловажно: за это время рысь ни разу не нанесла ущерба домашнему скоту. Тем не менее последние рыси в Баварии были застрелены еще в 1850 году, в Вюртемберге – в 1846, а в соседней Швейцарии последний представитель этих «джентльменов удачи» испустил дух в 1872 году в районе Граубюндена.

С тех пор от рыси осталось лишь одно воспоминание в немецком языке, а именно когда кто-то обладает очень острым зрением, то о нем говорят, что у него «рысьи глаза». На необычайную остроту зрения у рыси указывал еще старый доктор Конрад Геснер в своей «Книге о зверях», вышедшей в Цюрихе в 1557 году. «Своими глазами она зрит сквозь древо и камень», – пишет автор. И дальше утверждает уже совсем фантастические вещи: якобы рысь так тщательно зарывает свои экскременты для того, чтобы из них впоследствии получились драгоценные камни…

Так что же, у рыси и на самом деле такое уж сказочно острое зрение? Вольдемару Линдеманну удалось досконально изучить этот вопрос, работая в тридцатых годах в Беловежском заповеднике, в польском девственном лесу. В свое время и в этом национальном парке – всемирно известной родине зубров– старательно истребили всех крупных хищников – рысей, медведей и волков. В результате чрезмерно размножились косули и олени, которые начали повреждать в больших количествах молодые деревца, и, так как больше никто не «выбраковывал» слабых и больных особей, они стали вырождаться: у оленей сейчас редко можно встретить роскошные ветвистые рога, и поэтому у охотников исчезло желание за ними охотиться; таким образом численность копытных начала угрожающе нарастать…

Польша после первой мировой войны приняла решение вновь заселить девственный лес животными. Рыси и волки сами пришли из соседних с Беловежской пущей областей, а медведей, правда, не без некоторых трудностей, удалось привезти туда из зоопарков. Сотня рысей, живущих теперь в пуще, ежегодно с ноября по март режет от 200 до 300 больных и слабых косуль и оленей. Это составляет примерно 10–15 процентов от всего их поголовья.

Рысь умерщвляет свою добычу молниеносно, перекусывает шейные позвонки и потом зачастую отделяет голову от туловища и прячет ее в какое-нибудь укромное место. Так что смерть в лапах такого хищника, как рысь, во многих случаях наступает даже быстрее, чем от пули охотника.

Рысь способна в течение четырех – шести часов проглотить’ до пяти килограммов мяса. Так что с тех пор, как в Беловеже снова появились волки и рыси, численность косуль и оленей сократилась, но вовсе не катастрофически. Просто в природе наступило биологическое равновесие. Зато те особи, что остаются жить, бывают значительно крупнее и здоровее, чем прежде.

Так вот именно в этом знаменитом лесу Линдеманну в мае 1935 года посчастливилось найти двух еще слепых котят – детенышей рыси. Он принес их домой и дал им домашнюю кошку в качестве кормилицы. Рысята оказались самцом и самочкой, назвали их Мурр и Линка, и, как только у них прорезались глазки, они начали играть и резвиться как самые обычные котята. Игрушками им служили собственный хвост или хвост и уши другого, деревянные шарики или кусок оленьей шкуры. Они ласкались к своему хозяину, в возрасте десяти недель уже каждый знал свою кличку и тотчас же являлся на зов. Рысят, резвящихся в лесу, Линдеманн без труда вызывал свистом или определенной командой. Линку даже удалось отучить от горячо любимой охоты на домашнюю птицу. Мурр же никак не мог отказать себе в этом удовольствии, несмотря на то что, проштрафившись, бывал каждый раз сурово наказан. Но если уж он гнался за добычей, то все крики, свисты и команды были напрасны.

На всех прочих людей рыси попросту не обращали никакого внимания. И если Линка еще позволяла кое-кому гладить себя по спинке, то Мурр не допускал подобных фамильярностей и сразу же поворачивался и уходил. Чем старше он становился, тем нелюбезнее делался. Однажды Мурр, стоя возле крыльца, поедал брошенный ему кусок мяса, когда мимо проходила служанка. Причем даже не очень близко – шагах в десяти от него. Вдруг зверь в бешенстве прыгнул на ничего не подозревающую девушку и, не выпуская мяса из пасти, разорвал ей когтями бедро. Пришлось Мурру примерно в годовалом возрасте перекочевать в Варшавский зоопарк. Линка же продолжала жить у Линдеманна и никогда не проявляла себя враждебно по отношению к людям. Но только к людям. Собак обе рыси злобно ненавидели и старались немедленно умертвить.

Рыси явно избегали воды. Никакими лакомствами невозможно было заманить их в какой-нибудь ручей или пруд. При этом они прекрасно умели плавать, что выяснилось во время половодья. По ночам они часто пристально, не мигая, смотрели на луну. Она словно завораживала их своим колдовским светом. Тогда они часами способны были сидеть на подоконнике и, подняв к небу голову, тихонько подвывать: «У-у-уо-о-о-у-у-у!»

Половозрелой самка рыси становится только на втором году жизни, самец – на третьем. Увидев впервые в своей жизни снег, рысята сначала осторожно его обследовали, а потом разом окунулись в сугроб и принялись с явным удовольствием в нем валяться. Во время своих прогулок с хозяином они всегда старались держаться в тени деревьев или кустарника, а не выходить в открытое поле. Пересеченную местность предпочитали равнинной. Ежели шел дождь, они становились вялыми и приходили в дурное настроение. Грозы боялись страшно: стоило блеснуть молнии и ударить грому, как они молниеносно исчезали под кроватью или еще в каких-нибудь укромных уголках.

Когда владелец выпускал их по утрам из сарая, где они теперь спали, они его неизменно радостно приветствовали: терлись головами о его руки или одежду и проводили мягкой лапой с втянутыми когтями по его ногам. Поскольку к нему они относились совсем иначе, чем к другим людям, Линдеманн решил выяснить, по каким отличительным признакам они его, собственно, узнают? Он переоделся в одежду одного из егерей, который был одного с ним роста и примерно той же комплекции, а на него надел свой костюм. Однако когда тот вошел в помещение к рысям, те все равно не стали его приветствовать, а к Линде-манну, надевшему на лицо маску, они сначала приблизились с некоторой опаской, но, дотронувшись до его рук и ног, сразу же словно преобразились. Стоило же их хозяину заговорить под маской своим голосом, они уже в полном восторге подпрыгивали возле него и урчали от удовольствия.

Однажды Линдеманн решил явиться к ним в женской одежде. Пока он молчал, потребовалось немало времени, чтобы сломить их недоверие, в особенности у Мурра. Когда же он помимо женской одежды напялил себе на лицо еще и маску, они вообще перестали обращать на него внимание и обиженно ушли. Но как только он заговорил с ними обычным голосом, они сначала робко, но затем решительнее приблизились к нему и наконец узнали.

Линке иногда разрешалось залезать к своему хозяину в постель– она это ужасно любила. Но если в кровати спал кто-нибудь посторонний, она ни за что не соглашалась там лежать. После того как Мурра пришлось отправить в Варшаву, Линка особенно сильно привязалась к своему другу-человеку. Все, что ей удавалось добыть во время прогулки, – будь то мышь или молодая косуля – она притаскивала, клала перед ним на землю и пытливо заглядывала в глаза: ну бери же! Передней лапой она перекатывала добычу из стороны в сторону до тех пор, пока он не брал ее в руки.

Осенью следующего года кончался контракт с польским Управлением лесного хозяйства, по которому Линдеманн работал в лесничестве, и надо было уезжать. Пришлось с тяжелым сердцем отдать Линку в тот же Варшавский зоопарк. Но поскольку она была такой миролюбивой, ее там не стали сажать в клетку, а держали на тонкой цепочке, которая на колечке скользила вдоль туго натянутой проволоки, как держат многих цепных собак. И еще год спустя она узнавала своего бывшего хозяина среди сотен людей. Она поднималась на задние лапы, клала ему передние на плечи и, как во времена своего детства, принималась лизать шершавым языком это дорогое ее сердцу лицо…

Дикие животные, ставшие такими ручными, представляют собой большую ценность для этолога, ученого, изучающего поведение животных. И Вольдемар Линдеманн, работая в лесничестве, разумеется, не упустил возможности основательно использовать ручных рысей для постановки научных опытов.

Так, по его заказу была изготовлена деревянная вышка и установлена на самом высоком месте прямого как стрела шоссе, ведущего через Беловеж. Стены вышки были снабжены подвижными щитами. С высоты трех метров просматривалась вся дорога. От этой вышки тянулась вдоль шоссе электропроводка, где через каждые 50 метров были вкручены лампочки, с помощью которых Линдеманн давал команды своим помощникам. На каком-то определенном расстоянии от вышки, поперек дороги, протягивали тонкую проволоку. На ней подвешивались на крючках чучела разных животных, на которых обычно охотится рысь, и помощники Линдеманна, дергая за тоненький шнур, тянули их через дорогу. «Бежала» такая жертва в весьма естественной позе и не прямо, а рывками, зигзагами, прыжками, что достигалось различным подергиванием шнура. Здесь было и чучело пятнистого кролика, заяц-русак, лесная мышь и заяц-беляк. Рысь находилась вместе с исследователем на вышке, и по ее реакции определяли, на каком расстоянии она способна заметить ту или иную добычу. Во время приготовления дорогу от нее заслоняли щитом и открывали только перед самым пуском «добычи». Итак, по тому как рысь начинала рваться и тянуть за ошейник, исследователь без особого труда мог определить, обнаружила ли она мнимую жертву или нет.

Таким способом удалось перепроверить утверждения старого доктора Конрада Гесснера относительно необыкновенной зоркости рысьих глаз. И что же выяснилось?

Когда выпадал снег, Линке удавалось различить зайца-беляка только на расстоянии 25 метров; серого же зайца-русака – на расстоянии 300 метров; кролика – в 325 метрах, косулю – в 500. Даже маленькую мышку рысь обнаруживала на расстоянии 75 метров. Летом же все было наоборот: беляка она прекрасно замечала на расстоянии 350 метров, точно так же как косулю. Это только лишний раз доказывает, какую важную роль для животного, за которым охотятся, играет защитная окраска! Мышь рысь обнаруживала летом только в 50 метрах от себя, зайца-русака – в 225 метрах, кролика – в 300. Светлой летней ночью рыси удавалось еще заметить зайца-беляка, когда он «перебегал» дорогу в 200 метрах, а зайца-русака – в 125 метрах.

Между прочим, человек видел все то же самое ничуть не хуже, а иногда и лучше. Правда, следует учесть, что он знал, где именно «добыча» должна появиться.

Так что ничего уж такого сверхъестественного рысьи глаза собой не представляют и, разумеется, не способны «зрить сквозь древо и камень»…

Тем не менее Линка однажды явственно проследила (что можно было видеть, наблюдая за ее глазами и головой) канюка, описывавшего круги в небе на расстоянии трех километров. Размах крыльев канюка – около 1,2 метра.

Между прочим, еще никогда не случалось, чтобы живущая на воле рысь напала на человека. Вот собак они, правда, не боятся даже в тех случаях, когда какая-нибудь свора загоняет их на дерево. Если на собаках не надеты колючие панцири, защищающие шею и грудь, то рассвирепевшая рысь может их сильно поранить и даже умертвить.

В наши дни рысь в Польше стала снова постоянным обитателем и находится под охраной Управления лесным хозяйством. В центральных районах Швеции теперь, по причине массового