Текст книги "Дикое животное и человек"

Автор книги: Бернхард Гржимек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Глава X. Пять зоопарков Парижа

Людовик XIV подарил Версальский зверинец своей двенадцатилетней фаворитке

•

Один миллион двести тысяч марок за доставку животных

•

Якобинцы освобождали львов из заточения

•

Яванские крысы напали на дворец Бюффон мечтал о настоящем зоопарке

•

Вместо Народного парка детские карусели

•

Французская революция помогла созданию научного учреждения

•

Когда-то в Тюильри жили четвероногие…

Версальский зверинец, безусловно, не был первым зоопарком Парижа. Ведь еще около 1570 года Карл IX размещал в саду Лувра и в Тюильри, а значит, в самом сердце Парижа вольеры с различными животными. Там были львы и медведи, быки, буйволы и ослы, а двор забавлялся тем, что на специально сооруженной для этой цели арене натравливал догов на быков. Такое представление состоялось еще в октябре 1572 года – только два месяца спустя после Варфоломеевской ночи, во время которой были убиты десятки тысяч гугенотов. Вольеры же с экзотическими птицами и верблюды появились несколько позже.

Имелись зверинцы также и при замках Фонтенбло и Шантий. И вообще в XVII и XVIII веках у французской аристократии считалось престижным содержать у себя дома экзотических животных. А поскольку в те времена Франция задавала тон, то зверинцы возникли вскоре и при дворцах немецкой знати, а также других европейских стран.

В 1654 году кардинал Джулио Мазарини распорядился построить у входа в Венсеннский лес, в Париже, новый зверинец, куда собрали воедино животных из Лувра и Тюильри. Следовательно, уже тогда на том же месте, где несколько десятков лет назад был сооружен самый современный и большой зоопарк Парижа под названием «Боа де Венсенн», уже имелся зверинец.

Однако от всех тех старинных зверинцев сегодня не осталось и следа. Разве что два павильона еще напоминают о бывшем версальском зверинце, да еще в садоводстве, расположившемся сейчас на его месте, можно найти остатки фундамента старинных построек. И хотя сейчас никаких диких животных там не осталось, тем не менее я порекомендовал бы любителям природы, посещающим Версальский дворец, совершить небольшую пешеходную прогулку через парк, до бывшего заброшенного зверинца. Как только спустишься с широкой лестницы дворца и немного пройдешь вдоль левого берега крестообразного огромного «увеселительного пруда», сразу очутишься перед двумя еще сохранившимися павильонами и увидишь разрушенную стену знаменитого когда-то зоопарка. Однако эти павильоны вовсе не были предназначены для жирафов, как вам расскажут живущие там сегодня садовники: в зверинце никогда никаких жирафов не было. А предназначались эти сравнительно небольшие строения для гостей короля.

Когда знаменитый король Франции Людовик XIV в возрасте 24 лет принял решение о застройке государственных земель Версаля, которые за 28 лет до этого были приобретены его отцом, он поначалу и не думал о том колоссальном, великолепном дворце, который должен был возникнуть на этом месте. В первую очередь его интересовал сам парк и зверинец, к которому король питал особое пристрастие. Архитектор Лево набросал весьма необычный проект такого зверинца. Прежде во всех дворцах вольеры и клетки с дикими животными и экзотическими птицами были разбросаны по всей территории парка далеко друг от друга – там бассейн для водоплавающих, а там – львы в клетках. Лево впервые сосредоточил зверинец в одном месте, на территории, не превышающей трех-четырех гектаров. Но поскольку зверинец не был рассчитан, как современные зоопарки, на толпы народа, а предназначался только для короля и его почетных гостей, архитектор спроектировал его в виде расходящихся из одной точки лучей, подобно полураскрытому вееру. Из этой точки августейший посетитель мог обозревать всех животных разом. Такое расположение клеток было перенято затем почти всеми планировщиками, строящими зверинцы в Европе по примеру Версаля; его влияние заметно и на функционирующем и сегодня зоопарке Шенбрунн в Вене. На «смотровой площадке» строился и маленький замок, украшенный внутри портретами и скульптурами животных.

Людовик был в таком восторге от проекта, что страшно торопил со строительством. Зверинец сооружался с 1.662 по 1664 год и обошелся в 450 тысяч франков. Может быть, такая сумма и не покажется слишком большой, но нельзя забывать, что короли в те времена привыкли пользоваться при строительстве дешевым подневольным трудом своих подданных. Людовику так не терпелось заполучить свой зверинец, что он после некоторых колебаний разрешил подрядчику продолжать работу даже по воскресеньям, после мессы. В 1665 году начали поступать первые чужеземные животные: страусы, египетские цапли, орлы, дикобразы, «фараоновы крысы» (мангусты), лисы, лев, экзотические голуби, казуар, слон (подарок короля Португалии), три крокодила от сиамского короля, верблюды, олени, лани и голландские коровы, молоком которых, замешанным на яичных желтках, кормили фламинго. На отдельном водоеме содержались и пеликаны. Питьевую воду подводили по двум зацементированным акведукам из речек Сен-Кер и Фонтено. Постройка акведуков закончилась лишь к 1688 году.

Судя по сохранившимся до наших дней счетам, доставка животных в Версаль с 1671 по 1694 год обошлась в 1,2 миллиона марок. Подобная дороговизна объясняется тем, что тогда еще приходилось для этой цели высылать собственные корабли и снаряжать специальные экспедиции. За это время в Версаль прибыло 536 султанок, 103 страуса и множество других животных.

Слон оказался непревзойденным мастером по развязыванию узлов: по ночам он упорно и ловко распутывал завязанные на его ногах канаты. Однажды ему даже удалось бесшумно снять с петель дверь помещения, в котором его запирали, и, не потревожив здорового сна своего служителя, отправиться на осмотр зверинца уже в роли посетителя…

Примерно с 1670 года король разрешил своему народу свободный доступ в парк, а следовательно, и осмотр зверинца. Но поскольку это приводило к постоянной порче клумб и статуй, да и вообще ко всяческому загрязнению парка, с 1699 года свободный вход был снова закрыт, и прогулки по парку разрешались уже только придворным и то в сопровождении специальных проводников. Именитые гости, спустившись с дворцовых террас, усаживались в роскошные лодки, среди которых были и настоящие венецианские гондолы. Одетые в экзотические костюмы «гондольеры» отвозили гостей сначала к зверинцу, а затем, после обеда, обычно к дворцу Трианон, сохранившемуся до наших дней на противоположном берегу озера.

Когда блистательный король превратился в ворчливого, страдающего от подагры и множества других болезней старца, он вдруг воспылал особой симпатией к одиннадцатилетней, притом не особенно красивой принцессе Аделаиде Савойской, обвенчавшейся год спустя с герцогом Бургундским. Под влиянием минутного каприза Людовик подарил ей весь зверинец да приказал его еще расширить, подновить и украсить. Поскольку герцог, супруг Аделаиды, предался мистицизму, его юная жена частенько проводила время с кавалерами в своем маленьком дворце при зверинце. Так во всяком случае утверждали злые языки. Но, когда фаворитка короля умерла в возрасте 28 лет, он потерял всякий интерес к своему детищу – зверинцу. Что касается его пятилетнего наследника, то тот поначалу долгое время проживал в Париже, в Лувре, и таким образом когда-то столь пышное и роскошное предприятие в течение последующих ста лет все больше приходило в упадок.

Когда началась революция, якобинцы, ворвавшиеся в Версальский дворец, прошествовали с флагами и под барабанный бой через весь парк и очутились перед зверинцем. Предводитель, революционеров объявил директору зверинца Леману, что они пришли, чтобы именем народа освободить из заточения животных, рожденных свободными по воле господней и томящихся в неволе лишь для развлечения тиранов. Леман, не оказывая сопротивления, высказал, однако, опасение, как бы выпущенные на волю хищники не сожрали своих спасителей. Поэтому освободители удовлетворились тем, что он торжественно вручил им ключи от клеток с хищниками. Что касается остальных, оставшихся к тому времени в живых обитателей зверинца, то их частично забрали с собой, частично передали живодеру, а то и просто выпустили из вольер свободно разгуливать по огромному парку. Был среди них и верблюд, пять видов обезьян, олени, много птиц. Но были и яванские крысы, потомки которых за последующие десятилетия причинили много вреда Версальскому дворцу и другим крупным строениям в парке. Олени и птицы большей частью погибли в следующую зиму. Однако некоторые из них приспособились к новой обстановке и даже размножились. Около 1840 года зоологу Журдену удалось собрать весьма многочисленную и очень интересную коллекцию из экзотических животных, подстреленных или пойманных им в Версальском лесу.

А в зверинце оставались только носорог, лев, живущий вместе с собачкой, которую он нежно любил, один буйвол, одна антилопа, одна зебра-квагга (!), венценосный голубь, шесть или семь павлинов и две дюжины кур. Профессорам из Парижского естественноисторического музея после двухлетних бесконечных ходатайств удалось наконец добиться того, чтобы им передали этих животных и перевезли в Париж. К сожалению, носорог незадолго до того повредил себе ногу и погиб из-за гноящейся раны, так что в Ботанический сад, где решено было создать зверинец, прибыл только его труп. Примерно к 1809 году постройки, относящиеся к Версальскому зверинцу, были уже полностью разрушены. Правда, в сороковых годах прошлого столетия была сделана попытка их вновь отстроить. Там намеревались разместить конный завод для арабских скакунов. Строительство уже началось, но было прервано революцией 1848 года, после чего уже больше не возобновлялось.

Если сегодня со знаменитой площади Согласия (Place de la Concorde) направиться по берегу Сены к востоку, то непременно попадешь в большой парк – «Jardin des Plantes», то есть Ботанический сад, в котором находится Естественноисторический музей. Часть Ботанического сада отведена под зоопарк, который был основан в 1650 году Людовиком XIII в качестве «Jardin Royal des Plantes Medicinales» (Королевского сада для лекарственных растений). Уже знаменитый естествоиспытатель Бюффон, возглавлявший музей с 1739 по 1788 год, поселил в Ботаническом саду лебедей, уток и павлинов. Распорядился он также вырыть «медвежий ров», в котором при его жизни, однако, бродили лишь дикие кабаны. Всю свою жизнь он носился с идеей организовать настоящий, полноценный зоопарк. Когда ему в 1783 году наконец удалось расширить территорию Ботанического сада, он намеревался просить двор о передаче ему животных из совершенно запущенного Версальского зверинца. Однако ни ему, ни его последователю Добентону не удалось осуществить эту идею. Возник зоопарк только в годы после революции. Занимает он всего 6 гектаров, однако и сегодня еще экспонирует на столь небольшой территории множество достойных внимания животных. Старый слоновник, постройки 1802 года, используется до сих пор; столь же стар длинный ряд домиков, частью крытых соломой, в которых живут разные виды диких быков, олени и антилопы. Старый обезьянник, построенный в 1841 году, заменен модной новостройкой 1927 года; исчезли и галереи клеток для хищников, вместо которых воздвигнут большой павильон хищников, окруженный, однако, со всех сторон обычными тяжелыми железными клетками, а не свободными вольерами.

Скопище решеток под столетними деревьями производит впечатление чего-то архаичного. Но тем не менее там живет прекрасная пара взрослых горилл, и можно найти такие редкости, как овцебыков, горалов, киангов, лошадей Пржевальского, голубых баранов, семь видов пеликанов. В зоопарке содержится в целом 130 видов млекопитающих, 150 различных форм, следовательно, больше, чем в новомодном Парижском зоопарке в Венсеннском лесу, в котором представлено лишь 108 видов и 118 форм. Если сложить оба этих зоопарка вместе, то получится наиболее богатая коллекция млекопитающих на Европейском континенте. В ней насчитывается и наибольшее число антилоп. То, что оба учреждения подчиняются одному директору, безусловно, способствует чрезвычайно полезному взаимообмену.

Во второй половине прошлого столетия повсюду в Европе начали создавать зоопарки. Парижская общественность открыла на средства, собранные у граждан, в 1854 году в западной части города, а именно в Булонском лесу, зоопарк, занимающий площадь в 20 гектаров. Основной целью создания этого зоопарка послужило желание проверить, смогут ли чужеземные животные прижиться в нашем, европейском, климате. Поэтому поначалу хищные животные там отсутствовали.

К сожалению, первоначальный замысел такого «народного парка» постепенно видоизменялся. В наше время он превратился в детский увеселительный парк. Детей сажают в старомодные вагончики-«кукушки» и провозят через Булонский лес ко входу в зоопарк. В нем они находят обширные игровые площадки, купальный бассейн, качели, горки, огромное колесо, приводящее в движение искусственную речку: ее быстрое течение проносит лодки с посетителями мимо зеленых лужаек, окаймляющих ее берега.

Знаменитый естествоиспытатель Добентон, чей бронзовый бюст украшает вход в солидный, модный павильон для птиц, наверняка не пришел бы в восторг, обнаружив в его вольерах одних лишь самых обычных и наиболее часто встречающихся птиц: павлинов, домашних голубей, домашних уток, карликовых кур и пару фазанов. Незарешеченная площадка для выгула слонов пуста: их здесь нет. Есть современные открытые помещения для медведей, павианов и львов. Но медведи без конца показывают разные фокусы и попрошайничают, объедаясь сахаром и мороженым, которое посетители покупают в расположенных по соседству ларьках. То же самое происходит и возле вольер с ланями – их кормит всякий кому не лень, На арене, рассчитанной на более чем тысячу зрителей, цирковой дрессировщик демонстрирует обучение львов-подростков. А на высокой голубиной башне со множеством отсеков и ячеек обитают лишь прилетевшие сюда из города птицы и больше никто. Пустует и бассейн для тюленей.

Как это обычно водится в известных ка весь мир городах, где сохранились знаменитые памятники старины и старинные здания, каждый приезжий осматривает обычно в Париже Дом инвалидов, площадь Согласия, Лувр, Нотр-Дам и Эйфелеву башню. Однако не многие знают о том, что в городе на Сене имеется еще и прекрасный, вполне современный зоопарк. Построен он был в 1931 году по случаю «Колониальной выставки», по проекту фирмы Карл Гагенбек и находится в восточной части города, в Венсеннском лесу. Прежде его часто называли «Оргией бетона» за беспорядочное нагромождение искусственных бетонных скал. Однако тот, кто посетит его сегодня, убедится в том, что зоопарк уже не производит подобного впечатления. Его директор, профессор Нувель, в течение многих лет занимается озеленением искусственных утесов, насаждая различные вьющиеся растения – плющ, горец и дикий виноград. А поскольку за прошедшие годы и деревья сильно подросли, то они закрыли своими кронами каменные нагромождения, да и перемежающиеся сними ухоженные зеленые газоны и кусты придают парку гораздо более естественный и выигрышный вид, чем у него был прежде. Лишь длинный ряд огромных площадок для медведей, называемых «медвежьими горками», между которыми невозможно втиснуть ни клочка зелени, – вот те, действительно, выдают, каким поначалу выглядел Венсеннский зоопарк.

Но посетитель, желающий составить себе правильное, представление о парижских зоопарковских животных, непременно должен посетить оба зоопарка – этот и тот, что в Ботаническом саду. А здесь, в Венсеннском, он увидит и американских вилорогов– единственную антилопу Северной Америки, сбрасывающую наподобие оленей свои рога, увидит бушбоков, лошадиных антилоп, водяных козлов, беломордого бубала, горную зебру Гартманна, зебру Греви; на двух разных островах живут, шимпанзе и гиббоны; размножаются в зоопарке и фламинго; львы и тигры живут на открытых площадках, отгороженных от публики широченными и глубочайшими рвами; есть здесь и вольеры с макаками, павианами, паукообразными обезьянами, есть группа из семи жирафов, ориби, болотные козлы, сомалийские газели, желтоспинные дукеры, белохвостые олени, окапи, уже несколько раз приносившие в неволе потомство, фенеки (маленькие пустынные лисички), еноты-ракоеды, японские бурые медведи, большая коллекция редких лемуров с Мадагаскара, разные виды мартышек, есть и белобрюхий тюлень, красные волки, испанские рыси, песцы, гибриды между львом и тигром, кианги и куланы. Жила здесь и лошадь Пржевальского, рожденная в Праге, где она недавно умерла в возрасте 30 лет.

Но ни в том, ни в другом зоопарке нет Аквариума. Зато недалеко от Венсеннского зоопарка, в помещении Колониального музея, есть хорошо оборудованные Аквариум и Террариум для тропических животных, а в западной части города, близ дворца Шайо, в бывшем Трокадеро, есть Аквариум, в котором экспонируются холодноводные рыбы.

В еженедельнике, рекламирующем мероприятия и. достопримечательности Парижа, в рубрике «Зоопарки» я обнаружил еще один – четвертый по счету зоопарк, на сей раз частный, принадлежащий актеру Жану Ришару, живущему в Эрменонвилле, примерно в 60 километрах от центра города. Проехать туда на машине по автостраде номер два не составляет никакого труда. В этой деревеньке знаменитый писатель Жан-Жак Руссо провел весной 1778 года последние недели своей жизни. Гостил он здесь в прелестном дворце, построенном на озере и принадлежащем маркизу Рене де Жирардин. Там его и похоронили, однако позже, во время революции, его прах переправили в Пантеон.

А теперь киноактер Жан Ришар устроил рядом со своей красивой виллой, на самой опушке леса, зоопарк. Посещение – свободное. Правда, животным он предоставил всего лишь четверть своего сада, напоминающего скорее дворцовый парк. Поэтому им приходится довольствоваться лишь маленькими домиками и довольно тесными вольерами, но содержится все в идеальной чистоте и порядке. Несмотря на то что я приехал в будний день, да еще и довольно рано утром, на стоянке парковалось уже свыше 40 машин посетителей, и маленький зоопарк был переполнен. Живут в нем помимо разных других животных подростковый, слон, верблюды, львы, тигры, леопарды, ламы, один гриф, макаки, два гиббона. У одного из гиббонов вокруг талии надет пояс, к которому прикреплена «страховка», скользящая на кольце вдоль туго натянутой проволоки. Сам же гиббон, широко раскинув руки, ходил взад и вперед по горизонтально натянутому канату, словно настоящий канатоходец.

Вдоль основной дорожки, ведущей через зоопарк, расставлены щиты с карикатурами на известных французских актеров, головы которых посажены на туловища различных зверей. Но основным притягательным моментом, по-видимому, служит все же дрессировка трех почти взрослых львов, выращенных здесь, в зоопарке, которых время от времени демонстрирует сам хозяин дома.

Таким образом, можно считать, что этот самый молодой и самый маленький зоопарк Парижа – не что иное, как некий рецидив давно прошедших времен зверинцев.

Мне могут возразить, что тут было рассказано не о пяти парижских зоопарках, как гласит название главы, а всего лишь о четырех. Ведь в самом первом и знаменитом давно уже нет никаких животных! Однако, как сказал мне профессор Нувель, проект нового государственного зоопарка уже разработан во всех деталях и скоро приступят к его строительству.

Глава XI. Лососей спасут. А кто спасет человека!

Рейн в роли сточной канавы

•

Рыбы отравлены, а нам эту воду пить…

•

Покупку Аляски оплатили лососи

•

Рыбы, которые «чуют» сквозь воду и облачаются в панцирь

•

Одновременно с гидростанциями необходимо строить рыбозаводы

Со времен катастрофического замора рыб, имевшего место в 1949 году, в Рейне нет больше знаменитого рейнского лосося. И с этого же примерно времени Рейн перестал быть «Великой немецкой рекой», а превратился в клоаку для сотен тысяч человеческих уборных и стока грязных и ядовитых индустриальных отходов.

В Федеративной Республике Германии насчитывается 7 тысяч поселков, у которых хотя и имеется канализация, но нет очистительных сооружений, следовательно, все свои нечистоты они спускают прямо в реки. Мимо знаменитого романтического утеса Лорелеи, где, по преданию, моряк загляделся на прелестную деву с золотыми волосами, проплывает теперь ежедневно 20 тысяч тонн индустриальных отходов, растворенных в речной воде… А не будь они растворенными в воде, то могли бы заполнить 957 товарных вагонов, или 24 поезда! Наши реки и ручьи ежедневно принимают порцию сточных вод в 21 миллион кубических метров! И только одна треть этих вод бывает предварительно очищенной. Один литр рейнской воды в районе Майнца содержит 20 граммов осадка. Это напоминает скорее суп, чем речную воду. Даже дождю, падающему над индустриальным районом, приходится пробиваться сквозь слой воздуха, в каждом кубометре которого содержится 85 тысяч частиц пыли, в то время как в лесном воздухе парят всего каких-нибудь 500–600 частиц. Над всей территорией. ФРГ висят в воздухе два миллиона тонн пыли! К этому следует добавить еще и 5 миллионов тонн серной кислоты; 70 процентов этого ядовитого вещества нависает непосредственно над Рурской областью. Там и ели не превышают шести метров в высоту, в то время как в других местах они достигают двадцати. Несчастны те люди, которые вынуждены постоянно дышать этим воздухом. Я полагаю, что человеческие легкие никак не менее чувствительны к нему, чем елки…

А теперь к человеческим нечистотам и фабричным отходам добавились еще и стиральные порошки. А уж их-то не удается удалить из воды даже при помощи очистительных сооружений!

Так что сегодня остается, пожалуй, только радоваться тому, что закуска «рейнский лосось», которую еще изредка можно найти в меню отдельных гостиниц на берегах Рейна, выловлена не в этой сточной канаве, а прибыла в свежезамороженном или законсервированном виде с далекой Аляски, из Северной Америки или Скандинавии. Часто это вовсе и не речные лососи, а крупная кумжа, или озерная форель, относящаяся к тому же семейству лососевых, а то и сайда – «озерный лосось», относящийся к тресковым; мясо их предварительно особым способом окрашивается «под лосося».

Но самое страшное в том, что наша речная вода предназначена не только для обитания рыб – ведь мы ее к тому же и пьем! В Федеративной Республике Германии, да и вообще в большинстве западноевропейских стран, грунтовых вод уже давно не хватает на то, чтобы обеспечить ими все население. Из наших водопроводных кранов течет большей, частью отфильтрованная речная или озерная вода. В Институте гигиены в Майнце исследовались многочисленные пробы водопроводной воды. И что же? Даже в той воде, которая на вкус была безукоризненной, находили много остатков от бензопирена и родственных ему веществ, считающихся канцерогенными. Кроме того, очень часто обнаруживались следы детергентов из новомодных стиральных средств. Оба эти вещества вызывали у подопытных животных в тревожных масштабах рак желудка… И ядовитые эти примеси с каждым днем все увеличиваются. Боннскому правительству пришлось выделить 800 миллионов марок на то, чтобы очистить Рейн хотя бы от самых опасных загрязнений.

Подумать только – какая благодать и пошла прахом! А ведь еще в 1880 году в нижнем течении Рейна ежегодно вылавливалось около 70 тысяч лососей, многие из которых весили до 45 килограммов и достигали в длину полутора-метров! А в начале прошлого века при найме слуг или посыльных заранее оговаривалось условие, что питаться одной лишь лососиной им придется не чаще двух дней в неделю…

В конце прошлого столетия голландцы просто-напросто перегораживали сетями устьевые рукава реки, пытаясь захватить весь улов лососей для себя одних. Но тогда поспешно созвали конференцию с участием всех заинтересованных государств, и нидерландцы вынуждены были пойти на уступки. Ведь им и так было ясно, что для размножения самкам и самцам лососей все равно приходится подниматься на тысячу километров вверх по реке, пока они не достигнут мест своих нерестилищ на Верхнем Рейне и впадающих в него ручьях. Для этой цели они вынуждены добираться до самой Швейцарии, то есть на высоту примерно тысячи метров над уровнем моря. А если молодые лососи перестанут спускаться вниз по реке к морю, то и никакие взрослые никогда больше не поднимутся вверх против течения, к местам нерестилищ. Потому что у лососей все происходит не так, как у угрей, а наоборот: те уходят нереститься в море, а эти приходят для размножения к нам в реки. Так что голландцы в конце концов даже согласились взять на себя расходы по искусственному выращиванию мальков лосося, несколько миллионов которых они стали ежегодно выпускать в верхнем течений Рейна.

Надо сказать, что и в других реках в прежние времена не умели по достоинству оценить и с толком использовать эту благодать. Так, еще в 1827 году в устье Мемеля ежедневно выл а вливали более тысячи штук лососей, каждый из которых весил в среднем по 15 килограммов. Даже всего по одной марке за штуку их невозможно было полностью сбыть и приходилось каждый раз большую часть улова закапывать в землю… В Северной Америке в прежние времена устанавливали на некоторых реках «лососевые колеса», которые просто вычерпывали идущих на нерест лососей лопастями. Одно такое колесо порой могло за день вычерпать до 14 тысяч рыб. Огромные области Аляски до сих пор оставались бы непригодными для обитания человека, если бы не кочующие косяки лососей. В некоторых районах жителям достаточно было работать всего каких-нибудь 14 дней во время хода лосося, чтобы обеспечить себя пищей на целый год.

Когда в 1867 году государственный секретарь США Стевард откупил у русского царя за 7,2 миллиона долларов огромную территорию Аляски, американцы сочли это неудачной сделкой и долгое время называли ее не иначе как «стевардова дурь». Но уже вскоре одним только ловом лосося в водах Аляски удалось выручить за год больше, чем стоила вся покупка этой земли. В 1905 году в Британской Колумбии и в штате Вашингтон было выловлено 59 миллионов килограммов лососей. В штате Вашингтон еще в сороковых годах нашего столетия ежегодно заготавливали 2 350 000 ящиков лосося – цифра, в которую трудно даже поверить. И тем не менее это всего только шестая часть того «урожая», который снимали там с 1910 по 1917 год. Специалисты в те годы считали, что вылов лососевых идет на убыль только из-за все увеличивающегося числа плотин и гидроэлектростанций. Уже обсуждались планы, как их заменить паровыми электростанциями, потому что лососевый промысел все еще казался экономически более важным, чем создание электрического тока силой воды.

Молодь лосося, вылупившаяся из икры в верховьях рек и ручьев, остается там примерно в течение года, а в северных областях Евразии и Америки даже два или три года. В это время мальки бывают весьма схожи с обыкновенной ручьевой форелью и питаются поначалу так же, как те, улитками, насекомыми, а позже и мелкой рыбешкой. Но в один прекрасный день лососей начинает обуревать тяга к морю. Правда, попав в океан, они не совершают в нем столь грандиозных путешествий, как, например, угри, а придерживаются побережья, так называемой шельфовой зоны континентов. Там они довольно интенсивно «наводят порядок» в стаях макрелей, шпрот и сельдей, упорно преследуя их скопления. При этом они начинают необыкновенно быстро расти. Один помеченный лосось, которого удалось выловить через четыре недели, прибавил за это время семь килограммов, в момент мечения он весил 9,5 килограмма, а после вторичного вылова – уже 16,5. Именно в этот период жизни лосося его мясо приобретает тот розоватый «лососевый» оттенок, который столь высоко ценится гурманами; интенсивность окраски зависит от степени накопления жира.

Прежде считали, что в море лосося невозможно встретить дальше чем в ста километрах от берега, что лососи вынуждены держаться близ устья той реки, которая является их родным домом, чтобы потом суметь найти обратную дорогу. Но ихтиолог А. Хартт пометил 36 383 лосося в северной части Тихого океана и затем выпустил их. И что же выяснилось? У отдельных рас, например у чавычи, 17 процентов помеченных особей в течение года снова было выловлено в тех же местах; лососи, помеченные возле Алеутских островов, частично были обнаружены очень далеко оттуда, где-то в Амуре; балтийские лососи резвились в открытом море в 1000 километрах от устья своей родной реки, а тихоокеанские – еще дальше. Но самое длительное путешествие совершила чавыча: помеченная в 1956 году возле Адака, на полпути между Аляской и Камчаткой, она была поймана в 1957 году на расстоянии 3800 километров оттуда – в штате Айдахо, в Америке.

В море лососи нагуливают побольше жира, обретают необходимые рост и силу для предстоящего далекого путешествия вверх против течения реки. Добрая половина всех лососей проводит в море три зимы, но каждый пятнадцатый возвращается в реку уже через год, а 25–30 процентов – через два. Некоторые из них возвращаются и позже, чем через три года: так по крайней мере поступают шведские лососи.

Ихтиологи долго ломали себе голову над загадкой: как удается лососям безошибочно находить дорогу назад к устью реки, по которой они в молодости спустились в море, а оттуда разыскать нужный приток, а возможно, даже тот же ручей, где они когда-то вылезли из икринки? Из 100 тысяч шведских лососей, помеченных еще в своих родных реках, только 1 тысяча (то есть один процент) была впоследствии обнаружена заблудившейся в других реках; сходные результаты дали и учеты, проведенные в Северной Америке.

По всей вероятности, лососям помогает в этом исключительно острое обоняние. Ведь рыбы, как известно, способны чуять в воде: они ощущают самые тонкие запахи. Так, в 1959 году в штате Вашингтон были отловлены 3 тысячи лососей из двух разных притоков одной и той же реки. Затем половине из них ноздри заткнули ватой. Все лососи, имевшие возможность пользоваться обонянием, вскоре вернулись в свои исходные притоки. Из тех же, чьи носы были заткнуты, половина заблудилась.

Другими опытами было доказано, что рыбы «помнят» химический состав воды, в котором находились непосредственно перед тем, как отправиться в свой долгий путь к морю. Если их незадолго до отправки пересадить на некоторое время в другую реку, то спустя несколько лет они появятся именно там, а не на своей настоящей «родине». Но ведь вода каждого ручья и каждого притока перемешивается с другой водой тем сильнее, чем больше притоков впадает в основное русло реки, не говоря уже о море. Следовательно, у рыб должно быть поразительно тонкое восприятие химических свойств воды, чтобы обнаруживать самые незаметные следы того или иного вещества в воде! В это даже трудно поверить. Тем не менее в опытах с рыбами других видов тоже удалось выявить их потрясающую способность обнаруживать самые незаметные, присутствующие в воде вещества.