Текст книги "В поисках заклятия"

Автор книги: Бернард Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава шестая,
в которой коронер Джон наносит визит матери

Всадники въехали в Эксетер уже после вечернего звона. Но городские ворота были еще открыты – с каждым мартовским днем их запирали все позже и позже. Гвин оставил отряд еще за городскими стенами, свернув к себе домой в Сент-Сидуэлл, а солдаты поскакали к замку, и де Вулф сам отвел Одина в конюшню к кузнецу.

Коронер перешел улицу к своему дому и, устало стаскивая сапоги в прихожей, услышал доносившиеся из зала голоса. Голодный и страждущий, Джон раздраженно толкнул внутреннюю дверь, гораздо более интересуясь своим желудком, нежели гостем. Проходя к камину, он увидел Жильбера де Ридфора, оживленно беседовавшего с Матильдой. Одетый в простую коричневую тунику, француз, чей плащ с капюшоном лежал на стоявшем рядом табурете, учтиво поднялся, когда Джон вошел.

– Твоя супруга любезно развлекала меня до твоего возвращения, – промолвил он. – Мне не терпелось узнать, нет ли у тебя каких-либо новых идей, особенно по поводу того, где мне надежнее спрятаться.

Вместо обычной угрюмой встречи, Матильда подарила мужу робкую улыбку и заботливо осведомилась о его ноге.

– Ужин будет очень скоро, Джон, – добавила она нехарактерным для себя тоном. – Я велела Мэри постараться, так как снова пригласила отобедать с нами сэра Жильбера.

Де Вулф мысленно застонал, раздосадованный перспективой вновь развлекать гостя. Единственное, чего он сейчас хотел, это поесть и пойти в «Ветку плюща» повидаться с Нестой. Он бы даже предпочел просто посидеть с кувшином эля у камина, чем слушать треп жены и Жильбера о великолепии Нормандии.

Коронер опустился в кресло, освобожденное де Ридфором, севшим на стул напротив.

– Нет ли каких новостей? – настаивал бывший тамплиер.

Де Вулф устало покачал головой.

– Ничего. Зря съездили.

– А как насчет этого священника? И не появились ли в городе незнакомые рыцари?

– Я только что въехал в Эксетер, так что не было никакой возможности узнать, – раздраженно проговорил коронер. – После ужина мне нужно будет в замок, так что тогда я, быть может, смогу что-нибудь узнать.

– Кажется, мой брат идет вечером на пир в Гильдию кожевников, – сказала Матильда, возвращаясь к своему обычному невыносимому тону.

Однако де Вулф твердо решил бороться за свое алиби для посещения «Ветви плюща».

– Это будет позднее – и мне все равно необходимо доделать кое-какие дела в своей канцелярии, если так можно назвать эту нору в земле.

Вошла накрывать на стол Мэри, за которой приплелся, пошатываясь под тяжестью корзины поленьев, Симон. Затем он принес еще вина и эля, и весь последующий час был посвящен трапезе. Де Вулф сидел большей частью молча, стараясь пропускать мимо ушей настойчивые попытки Матильды выудить у де Ридфора подробности его жизни во Франции. Джону трудно было примирить образ сурового воина, знакомого по Палестине, с этим галантным и учтивым кавалером, явно умевшим, когда того требовали обстоятельства, обращаться с женщинами.

Де Вулф уловил в де Ридфоре затаенную тревогу, и заметил постоянные обеспокоенные взгляды, бросаемые на него гостем всякий раз, когда тому удавалось оторваться от назойливых расспросов Матильды. В конце концов, коронер сжалился над ним и поделился своими планами устроить его где-нибудь за городом.

– Я решил поселить тебя в своей родной деревне, где я родился и где у моей семьи родовое поместье, – предложил он.

Лицо француза просияло, его облегчение было очевидно, хотя злобный взгляд Матильды выдал ее чувства: она презирала свояков столь же сильно, насколько те недолюбливали ее.

– Ты уверен, что они меня примут, Джон? – спросил де Ридфор. – И где эта твоя деревня?

– В Стоуке, приблизительно в пятнадцати милях к югу от Эксетера, почти у самого побережья. Это всего несколько часов спокойной езды, если отлив позволит перейти реку у Тейнмута.

– Настоящая дыра, смею вас заверить, – фыркнула Матильда, – но признаю, это достаточно далеко, если вам действительно кажется, что следует оставить прелести городской жизни.

– Кроме вашего любезного гостеприимства, я ничего хорошего не вижу в Эксетере, мадам, – заметил Жильбер. – Я сижу весь день, как в тюрьме, на этом постоялом дворе, чтобы не привлекать к себе внимания.

Джон встал и потянулся: после целого дня в седле затекла спина. Зато нога, похоже, перенесла поездку отменно: не болела и практически не напоминала о себе.

– Я должен отлучиться на пару часов по делам. Ты остаешься или пойдешь к себе?

Матильда посмотрела на бывшего тамплиера, и от умоляющего выражения ее лица Джону стало тошно.

– Ты ведь сказал, что чувствуешь себя там, как в тюрьме, так что побудь еще, посиди спокойно у хорошего огня. Я велю слуге принести еще вина.

Де Вулфу было безразлично, изнасилует ли рыцарь Матильду на холодном каменном полу. Тем более что он подозревал, что даже столь бесстрашный крестоносец не позарится на такое сокровище. Направляясь к двери, Джон пообещал, что отвезет Ридфора в его новое убежище на следующее утро.

– Приготовь свою дорожную сумку и лошадь. Встретимся в «Ветке плюща» сразу же после рассвета.

И с этим коронер исчез в темноте переулка св. Мартина, повернув в противоположном направлении от Ружмона и шерифа.

Давненько уже не имевший возможности разделить ложе с любовницей, коронер воспользовался некоторым затишьем в трактире, чтобы провести часок с Нестой в ее комнатушке наверху. В дымной харчевне, занимавшей весь первый этаж, было десятка два посетителей, большинство из которых Джон хорошо знал, но никто не комментировал его подъем по широкой лестнице в углу: отношения коронера с Нестой были слишком известны, чтобы заслуживать каких-либо замечаний.

Вместо обычного тюфяка в комнате Несты стояла настоящая кровать на коротких ножках. Де Вулф купил ее год назад, чтобы немного подняться над сквозняками, со свистом гулявшими по полу. За двенадцать месяцев кровать эта испытала немало, и, необходимо отдать должное французским столярам, ее ножки пока что выдерживали бурные схватки любовников.

И сейчас, когда они спокойно лежали в обнимку после любовного экстаза, уютно умостившись под покрывалом из сшитых овчин, Неста проказливо осведомилась о болях в пояснице.

– Еще бы, столько проскакать за день, сэр коронер, и на коне, и еще кое-где!

В отместку де Вулф ущипнул ее за голое бедро. Он расслабленно лежал, уткнувшись лицом в рыжеватые локоны на затылке любовницы.

– Интересно, как Жильбер де Ридфор справляется в этот момент с Матильдой? Удалось ли ему отбиться от ее распутных заигрываний?

Валлийка захихикала.

– Не могу представить подобных намерений в голове бедняжки, – ну разве что по отношению к тому жирному священнику в церкви св. Олафа.

Разговор о жене напомнил де Вулфу о том, что у него совсем нет времени.

– Мне лучше вернуться, пока она не стащила с бедняги тунику и штаны, – вздохнул он, отыскивая за кроватью свою одежду.

Неста выскользнула из-под одеяла на другую сторону и быстро оделась в темноте.

– А мне лучше заняться делом, или старый дурак Эдвин и эта полоумная прислуга разгонят всех моих завсегдатаев своей глупостью.

Отворив нестроганую дверь, она впустила тусклый свет рожка, зажженного для того, чтобы постояльцы могли найти дорогу к своим тюфякам.

– Спустись на последнюю кружку эля на дорожку – такого я еще не варила, хоть и грех себя хвалить.

Красивая женщина и пылкая любовница, Неста была еще прекрасной кухаркой и талантливым пивоваром. Де Вулф часто сетовал на то, что социальные барьеры и наличие супруги не позволяли ему жить с таким сокровищем.

Поднявшись с кровати, коронер натянул нижнюю рубаху и длинную серую тунику с прорезями спереди и сзади, сделанными для удобства езды верхом. Длинные черные шерстяные чулки, доходившие до бедер, остроконечные туфли и тяжелый ремень завершили его гардероб. Серый волчий плащ с капюшоном остался дома.

Спускаясь по деревянным ступенькам в пивную, освещенную мерцающим пламенем огромного камина и несколькими сальными свечами, де Вулф узнал у двери знакомую фигуру. Мимо пронеслась Неста, гнавшаяся за одной из своих нерасторопных служанок.

– Тебя уже десять минут дожидается Томас. Говорит, у него для тебя новость.

Валлийка упорхнула, а коронер подошел к маленькому писарю, тут же вскочившему на ноги и по-птичьи заглядывавшему де Вулфу в лицо блестевшими в свете свечей глазками.

– Я узнал, кто этот священник. Ну тот, из Франции, – взволнованно пропищал он.

Безмерно благодарный коронеру за предоставленную работу, спасшую его от нужды и, возможно, голодной смерти, Томас всегда отчаянно хотел доказать, что он достоин занимаемой должности. И хотя де Вулф и Гвин обычно обращались с писарем с пренебрежительным презрением, во многих случаях он бывал им необычайно полезен.

– Ну, и кто же он? – поинтересовался Джон.

– Аббат из Парижа по имени Козимо Моденский.

– Моденский? Это не во Франции.

– Нет, он с севера Италии. Полагаю, он ватиканский священник, отправленный некоторое время назад в Париж в качестве нунция по особым поручениям. Никому не известно, в чем заключаются эти особые поручения, – хихикнул Томас.

– Как ты это узнал? И где он сейчас?

– Я разговаривал с одним из бенедиктинцев из монастыря св. Иакова, приехавшим сегодня на службу в честь св. Иеремии. Он сказал, что аббат Козимо остановился, к великому неудовольствию настоятеля, в их монастыре.

– А ему чего жаловаться?

– Во-первых, потому что Козимо – цистерцианец. А те в своей строгости смотрят свысока на этих клюнийских бенедиктинцев, несмотря на то, что у их орденов одно происхождение. А еще, похоже, он надменно, именем папы Целестина, потребовал кров и стол для себя и двоих своих людей, предъявив какое-то письмо, которое фактически исключает любое ослушание, даже со стороны епископов.

При этих словах Томас судорожно перекрестился.

Де Вулф задумался, прислонившись к дверному косяку.

– И никто не знает, какое поручение выполняет этот итальянец?

Маленький писарь пал духом.

– Я не смог это узнать, коронер. Похоже, никому это не известно. Аббат, судя по всему, человек очень скрытный.

Джон задумчиво погладил темную щетину на длинном подбородке.

– А мы ведь неплохо ладили с этим веселым настоятелем обители св. Иакова, а?

Томас, обрадовавшись проявлению интереса к его мнению, энергично закивал головой.

– Отец Питер был очень дружелюбен, когда мы приезжали к нему на лов рыбы несколько месяцев назад, – согласился он.

Как раз перед самым несчастьем, когда прежний конь де Вулфа сломал ему ногу и спас ему жизнь, они заезжали в монастырь, когда коронер должен был присутствовать при ловле осетра. Розовощекий настоятель, знавший толк в хорошем вине, оказал им тогда радушный прием.

– Будь готов на рассвете, Томас, и захвати все, что тебе понадобится на несколько дней, на которые ты покинешь свой клоповник возле собора. У меня для тебя есть задание, которое может тебе понравиться.

Бывшему священнику ничего не оставалось, как согласно кивнуть.

Скача трусцой на Одине в утреннем тумане вдоль реки Эксе, коронер подумал, что в сорок лет он, должно быть, уже начинает стареть. Во времена военной службе он просыпался свежий, как огурчик, в каком бы часу не звучала побудка, но сейчас взор его туманился, а мозги соображали туго.

Позади ехал на своей огромной бурой кобыле Гвин, а за ним по-дамски сидевший на своем пони Томас. Рядом с ним, на сером мерине, возвышался прямой, как шест, Жильбер де Ридфор. Даже без знаменитого белого плаща с огромным крестом он выглядел настоящим рыцарем-тамплиером.

Все ехали молча, ибо каждый был занят собственными мыслями, хотя Жильбер то и дело озирался, чтобы убедиться, что в утреннем тумане за ними не мчится погоня.

Они миновали нескольких крестьян и торговцев, направлявшихся в Эксетер, многие из которых несли огромные связки или толкали перед собой тележки с товарами для продажи в городе, другие вели навьюченных ослов или воловьи упряжки, наполненные сельской продукцией. Дорога поворачивала из Эксетера на юг к Топсему, небольшому порту в начале устья Эксера. На полпути стоял крохотный монастырь св. Иакова, основанный полстолетия назад Балдуином, знаменитым шерифом этого графства. Маленькое здание находилось у подножия холма, чуть выше заливной поймы реки, и Джон велел Гвину остаться на главной дороге с сэром Жильбером, вне видимости из монастыря, на тот случай, если таинственному римскому священнику вздумается выйти за ворота. Сам же поехал с писарем к обители, и через несколько минут вернулся один.

– Как я и надеялся, все уладилось просто, – объяснил ой, когда их кони резво припустили в сторону Топсема. – Отец-настоятель Питер не питает большой любви к этому итальянцу, который, как ему кажется, присосался к нему, как непрошеная пиявка.

– А где твой писарь? – поинтересовался де Ридфор.

– Настоятель позволил ему пожить у себя под личиной странствующего брата, идущего принять приход в Корнуолле. На такие хитрости Томас мастак. Он, пожалуй, смог бы даже заставить их поверить в то, что он – новый архиепископ.

– Почему настоятель согласился? – пробурчал Гвин.

– Я сказал ему, что светские власти хотели бы знать, почему приехавший в Англию папский нунций не заявил о себе властям. Не знаю, почему, но этого не знает и настоятель. Томас попытается разнюхать, зачем здесь этот итальянец.

– У меня нет никаких сомнений насчет того, зачем здесь Козимо, – с горечью заметил де Ридфор. – В прошлом году его посылали расследовать катарскую ересь в Альбигойской провинции Франции. Теперь у него похожая миссия – найти меня.

Де Ридфор уже подтвердил, что Козимо Моденский действительно был тем священником, которого ему доводилось видеть в парижском командорстве. Теперь он был убежден, что этого аббата послали разобраться с ним: пленить или уничтожить.

Подгоняемый опасной близостью аббата, тамплиер задал такой быстрый темп, что через полчаса они уже были в небольшом порту Топсема и разыскали паром, переправивший их на болота западного берега. А оттуда поскакали трусцой в Паудерем, затем в Долиш, первую деревню на открытом побережье. Когда они проезжали по деревне, Гвин наблюдал краешком глаза за своим хозяином, и, как он и ожидал, увидел, с какой тоской тот посмотрел на красивый каменный дом на единственной улице.

Озорной рыжий помощник коронера не смог удержаться от замечаний, смысл которых не дошел до де Ридфора, мысли которого занимало главным образом собственное затруднительное положение.

– Ба, сколько кораблей на берегу, коронер, – заметил Гвин с притворной наивностью. – И несколько настоящих морских – должно быть, пришел нормандский флот. Де Вулф лишь крякнул – он понял, на что намекает корнуоллец. В Долише жила одна из его обожаемых любовниц, белокурая Хильда. Она была замужем за Торджилом-лодочником, и теперь, когда большая часть канальной флотилии стояла в этой бухточке, тот, вероятно, был дома, развлекаясь со своей молодой и красивой женой.

Приунывший коронер уткнулся взглядом в дорогу. Проехав еще несколько миль вдоль побережья, они попали в широкую долину Тейна. В месте впадения реки в море песчаная коса сильно сближала берега, так что во время отлива реку можно было перейти на лошадях. В это утро им повезло, и они смогли без какой-либо задержки переправиться вброд. К полудню всадники уже спускались по красивой лесистой долине в Стоук на Тейнхеде. Господский дом стоял у самой деревни, состоявшей из новой церкви св. Андрея и дюжины домов и хижин, которые с виду были получше, чем в большинстве других деревень. Отец коронера, Симон де Вулф, семья которого приехала из Казна в самом конце предыдущего столетия, был убит пятнадцать лет назад в Ирландском походе. Хотя, подобно своему сыну, он провел бблыпую часть жизни в сражениях, это был умелый и старательный землевладелец: два его поместья, в Стоуке и в Холкуме, возле побережья, содержались в отличном состоянии, и с крестьянами обращались хорошо.

Во двор усадьбы сбежались слуги и вольные, чтобы поприветствовать пользовавшегося популярностью хозяина, ибо теперь Джон де Вулф, его брат Уильям и сестра Ивлин совместно владели этим леном, а их бойкая мать, Энида, пользовалась пожизненным правом на поместье.

Мажордом-саксонец, Элси, вышел распорядиться, чтобы лошадей отвели на конюшню, а затем, многословно выражая свою радость, провел де Вулфа и де Ридфора в дом. Гвин направился на кухню, где, как ему было известно по давнему опыту, хихикающие служанки будут усердно кормить и поить его до отвала.

Дом был полностью каменный: одним из последних деяний Симона перед смертью стало обеспечение семьи надежным жильем, в котором можно было бы отразить нападение, хотя, к счастью, в этих местах уже много десятков лет никто не воевал. Частокол, окружавший внутренний двор, еще не прогнил, но подъемный мост над небольшим рвом не поднимали уже много лет, что было первым признаком спокойной и мирной жизни.

– Семья дома, Элси? – поинтересовался де Вулф, когда они поднимались по наружной лестнице к входу на первый этаж.

– Ваша мать и сестра здесь, сэр Джон. А ваш брат поехал присмотреть за расчисткой новых участков под пашню в Западной Роще.

Джон улыбнулся. Это было так свойственно Уильяму. Брат, хотя и удивительно похожий на него внешне, не был солдатом. Его увлекало лишь ведение сельского хозяйства и управление поместьем, что вполне устраивало де Вулфа, так как он участвовал в прибылях. Вместе с постоянными поступлениями от доли в деле по экспорту шерсти с Хью де Релага, получался приличный доход, при котором можно было бы и не работать.

Наверху де Вулф представил Жильбера де Ридфора матери и сестре. Энида де Вулф была еще красивой шестидесятилетней женщиной, лишь с небольшой проседью в светлых волосах. Цвет волос де Вулфа достался ему от отца. Энида была чистокровной кельткой, что отчасти объясняло антипатию к ней Матильды. Ее отец был корнуолльцем, а мать – валлийкой, и бегло говорить на этих похожих языках Джон научился еще в детстве, сидя у нее на коленях.

Сестра Ивлин в свои тридцать четыре была полноватой и веселой, и еще незамужней. Когда-то она хотела стать монахиней, но мать справедливо подозревала, что ее дочь слишком говорлива, чтобы ужиться с суровыми правилами монастыря, и настояла на том, чтобы та осталась помогать вести хозяйство в поместье.

Де Вулф познакомил их вкратце с проблемой де Ридфора, делая особое ударение на том, что рыцарю хотелось бы

до прибытия своего товарища из Франции побыть в каком-нибудь спокойном месте. Обладавшая острым умом и улавливавшая все нюансы поведения сына, мать сразу же поняла, что дело здесь не только в необходимости мира и покоя, но ничего не сказала, и вместе с Ивлин радушно встретила гостя. Жильбер проявил свою обычную обворожительность, и вскоре женщины уже оказались во власти его обаяния. Отказываясь для вида, как того требовала вежливость, француз сказал, что он остановится на местном постоялом дворе, чтобы избавить их от необходимости кормить его. Но хозяйки и слышать об этом не хотели.

– Не то чтобы этот приют при церкви был неудобен, – гордо проговорила Ивлин. – Мой отец основал его для путников вместо шумной пивной. Но здесь вам будет намного лучше.

И, интуитивно поняв ситуацию, она могла бы добавить «безопаснее», но придержала язык.

После хорошей трапезы Жильберу показали небольшие покои с входом из зала, являвшиеся единственной комнатой, кроме антресоли и женской спальни. Француз сбросил большую дорожную сумку, вмещавшую его вещи, и с удовлетворением осмотрел постеленный для него на полу толстый соломенный матрац. Когда Джон готовился уезжать в Эксетер, де Ридфор попросил его сообщать о любых изменениях ситуации.

– Твой писарь должен узнать истинные намерения Козимо Моденского, – умолял он.

– Да какую угрозу может представлять для тебя один коротышка-священник, – успокоил его де Вулф. – Даже два его спутника едва ли смогли бы увести боеспособного тамплиера против его воли.

– Это верно, – ответил де Ридфор. – Но он искусный организатор и интриган. Можешь не сомневаться, для грубой физической работы найдутся другие. Вот почему я так хочу знать о появлении любых незнакомых людей. Ты ведь сообщишь мне, Джон? – закончил он с умоляющим видом.

Пообещав де Ридфору держать его в курсе всего происходящего и сразу сообщить ему, когда прибудет Бернар, коронер попрощался. Крепко обняв мать и сестру и забрав Гвина, он поехал через Западную Рощу, желая повидаться с братом. К тому же так тоже можно было вернуться домой, миновав полоску леса, окаймлявшего реку, и оттуда в Кингстентон, так как к этому времени прилив все равно не позволил бы им проехать у Тейнмута.

Уильяма они застали вовсю размахивающим топором, в окружении полудюжины вилланов. Его туника была подобрана между ног и заправлена за широкий ремень, а штаны из саржи терялись в сапогах огромного размера. Вырубали деревья, чтобы увеличить пашню, и волы оттягивали более крупные стволы на древесину и дрова, а ветки сжигали на большом костре.

– Немного найдется господ, работающих вместе с сервами, – пробормотал Гвин с нотками неодобрения подобным панибратством.

– Он это делает, потому что ему нравится махать топором. Как и мне, но я предпочитаю завалить сарацина, а не бук, – ответил де Вулф, ласково глядя на брата.

Заметив их, Уильям бросил на землю топор, и пятнадцать минут братья оживленно беседовали, а корнуоллец тактично пошел поболтать с приказчиком. Джон объяснил Уильяму ситуацию с Ридфором, будучи с братом откровеннее, чем с женщинами.

– Угроза его жизни представляется мне вполне реальной, но он видит убийцу за каждым кустом, – заключил он. – Буду рад, когда приедет этот другой тамплиер и парочка сможет убраться в Ирландию, или куда там еще.

Прощаясь, брат пообещал сделать все возможное, чтобы как можно радушнее принять нежданного гостя. Де Вулф позвал Гвина, и они поскакали по узкой дороге в лес, тянувшийся вдоль приливного берега реки. Небо было затянуто облаками, грозившими дождем, но тот так и не пошел, и всадники перешли Тейн в том месте, где в четырех милях от моря река внезапно сужалась. Передвигаясь в размеренном темпе, они надеялись достичь Эксетера ранним вечером, поехав из Кингстентона через Айдфорд и Кенн.

Коронер и его оруженосец скакали рядом в совершенном молчании. За все эти годы они преодолели тысячи миль вместе, по снегу и в песчаных бурях, в гололед и под палящим солнцем. Оба не отличались болтливостью, и, если не считать воспоминаний за кружкой эля в трактире, темы их разговоров ограничивались насущными делами, такими, как в какую сторону свернуть на развилке дороги, или указанием на хромоту лошади.

Сегодня их кони показывали себя с лучшей стороны, и де Вулф был доволен Одином, достойным преемником его любимого Брана. Размеренной рысью, позволяя жеребцу и кобыле самим выбирать темп, путники могли бы скакать так много часов. По приличной дороге в хорошую погоду при подсохшей грязи можно было преодолевать тридцать миль в день. Это была не главная дорога между Эксетером и Плимутом, но довольно проторенная, пролегавшая мимо множества деревень и клочков обрабатываемой между лесками земли. Так что всадники были несколько потрясены, когда за очередным поворотом столкнулись с полудюжиной вооруженных бандитов, явно настроенных на воинственный лад.

С леденящими кровь криками разбойники кинулись на всадников. Один оборванец взмахнул длинной палкой, пытаясь выбить Гвина из седла. Два других набросились с обеих сторон на де Вулфа: один – размахивая ржавым мечом, другой – тыкая сломанным копьем, у которого недоставало нижней части древка. Еще трое кружили сзади, вооруженные топором, длинным кинжалом и еще одной палкой.

Если разбойники думали, что в их засаду попала пара жирных купцов, возвращавшихся с рынка в Кингстентоне, то крупно ошиблись. На коронера и его оруженосца десятки раз нападали всевозможные злодеи, и они довольно неплохо научились защищаться.

После первых нескольких секунд замешательства сработали рефлексы двух старых солдат. Хотя на де Вулфе не было ни кольчуги, ни шлема, на бедре у него раскачивался длинный меч, а к седлу была приторочена булава с цепью. На Гвине была, по обыкновению, потрепанная кираса из толстой проваренной кожи с подбитыми металлическими шипами наплечниками. Кроме массивного палаша; в петлю седельной луки была продета секира с длинным древком.

Отчаянные крики сопроводил свист одновременно выхваченных из ножен мечей. Гвин, с ликующим воплем и почти маниакальной улыбкой восторга, вздернул свою кобылу на дыбы и, развернув, обрушил копыта лошади на виллана с палкой. Тот вскрикнул от боли, когда железные подковы ударили ему в грудь. Когда виллан, пошатнувшись, повалился на дорогу, Гвин развернул коня к двум разбойникам, подошедшим сзади. Тот, что был с кинжалом, окаменел от понимания, что они выбрали явно неподходящие жертвы для грабежа. Прежде чем разбойник успел сообразить, что к чему, Гвин наотмашь рубанул его мечом по шее. Как подкошенный, бандит рухнул на землю. Из его шейной артерии на лиственный перегной хлынул фонтан крови.

Тем временем де Вулф сражался сразу с двумя разбойниками. Один из них, с искаженным от ярости беззубым оскалом лица, все норовил проткнуть его копьем. Меч коронера был недостаточно длинен, чтобы достать нападающего, и Джон чувствовал, как наконечник копья цепляет его плащ, хотя волчья шкура была достаточно твердой, чтобы выдержать натиск. Когда второй бандит подскочил с другой стороны и попытался ударить по ноге де Вулфа мечом, Джон вонзил шипы шпор в бока Одина. В негодовании жеребец подался вперед, и оба отверженных оказались друг перед другом у пустого места. Натянув поводья, де Вулф развернул Одина, подняв коня на дыбы, и повторил маневр Гвина, пытаясь обрушиться на самого опасного противника – разбойника с копьем.

Тому удалось уклониться от молотящих копыт, но он упал на колени и был попран огромным декстрарием, когда Джон безжалостно развернул Одина еще раз. Железная подкова опустилась прямо между лопатками разбойника, и крики людей и ржание возмущенных лошадей не смогли заглушить хруст сломавшегося позвоночника.

Осознав допущенную смертельную ошибку, четверо других отверженных попытались убежать. Тот, которого Гвин сбил на землю в самом начале, замешкался дольше других и поплатился за это жизнью. Он было рванул к лесу, но огромная рыжая кобыла настигла его, прежде чем он успел добежать до первых деревьев. Гвин, зажавший обнаженный меч под мышкой, чтобы держать левой рукой поводья, вытащил секиру из ремня и сдвинул правую руку вниз по древку. Как только кобыла сравнялась с беглецом, клинообразный обух секиры со свистом опустился на его макушку. Лезвие раскололо череп почти до затылка, и разбойник, конвульсивно подергиваясь, рухнул на дорогу в лужу собственной крови и мозгов. По инерции корнуолльца занесло почти в деревья, но он развернул кобылу, чтобы посмотреть, как обстоят дела у его хозяина.

Двое из оставшихся отверженных уже укрылись в безопасных густых зарослях, но де Вулф преследовал последнего наискосок по дороге, занеся меч, чтобы ударить, как только бандит окажется в пределах досягаемости. Но беглецу повезло: он проскочил между двумя буковыми стволами, лишь на долю секунды опередив опустившееся в нескольких дюймах за его спиной оружие. Деревья и придорожный колючий кустарник были слишком густы, и Один резко остановился, уткнувшись носом в заросли ежевики.

Два бывших крестоносца съехались трусцой и остановились посреди дороги, загоняя мечи назад в ножны. Гвин, растрепавшиеся рыжие волосы которого торчали из-под

островерхой кожаной шапки, широко улыбнулся, не стыдясь своего восторга.

– Давненько мы этим не занимались, коронер! – прорычал он, соскочив с кобылы, чтобы вытереть обух топора о высокую траву на обочине.

Затем подошел к разбойнику, чью голову наполовину отрубил, и перевернул его ногой.

– Уже мертвый – почти вся кровь вытекла.

Когда Гвин проверял другого отверженного, с расколотой головой, также уже успевшего отдать Богу душу, коронер выскользнул из седла и вдруг понял, что, вопреки ожиданиям, поврежденная нога еще не совсем в порядке, особенно для выполнения гимнастики на боевом коне. Он погладил Одина по шее и зашептал ему на ухо что-то успокаивающее, так как жеребец все еще дрожал от возбуждения и гнева.

Когда конь немного успокоился, Джон подошел к человеку, которого ударил копытами Один. Тот лежал ничком. Убежденный, что разбойник без сознания или мертв, коронер с удивлением увидел, что тот зашевелился при его приближении и тщетно пытается подтянуться на руках к деревьям, волоча за собой ставшими бесполезными, парализованные из-за перебитого позвоночника ноги.

После нескольких попыток потерявший надежду разбойник опустился на дорогу, повернув лицо в сторону де Вулфа, пряча под телом руки. Когда коронер наклонился к нему, отверженный внезапно выхватил правую руку и сделал отчаянный выпад кинжалом, который вытащил из-за пояса.

Де Вулф отшатнулся от неожиданности, а Гвин выругался и уже полез за мечом, но Джон выставил руку, останавливая оруженосца.

– Оставь его в покое, Гвин. Он все равно умрет. Какой смысл везти его в Эксетер, чтобы повесить.

– Он вне закона, коронер, так что все равно, что волк. Лучше добить его сейчас, тогда я смог бы потребовать вознаграждение.

На человека, объявленного судом вне закона, прекращали распространяться нормы королевского права, и любой гражданин мог убить его на месте, как волка. А принесший отрубленную голову в тюрьму графства мог потребовать от шерифа платы за помощь в очищении лесов от шаек вооруженных грабителей. Де Вулф покачал головой.

– Мне кажется, что коронеру или его подчиненному незаконно и неблагоразумно было бы требовать награду за голову преступника. И, в любом случае, мне бы пришлось проводить расследование.

Разочарованный Гвин показал на два других трупа.

– А как насчет этих? Ты и тут будешь проводить расследование?

Джон на минуту задумался.

– Не вижу смысла – мы никогда не узнаем их имен и не сможем получить доказательств принадлежности их к англичанам. Кроме нас, нет никаких свидетелей, и никто не догадается, что с ними случилось. Юридически их не существует.

Он повернулся посмотреть на парализованного разбойника, распростершегося на дороге и вжавшего лицо в землю. Интересно, подумал де Вулф, каково знать о неминуемой скорой смерти. Не обладая богатым воображением, коронер имел лишь весьма смутные представления о воскрешении, похоже, принимавшимся священниками за само собой разумеющееся. Встретятся ли они с этим грабителем на небе – в раю или в аду? Будут ли там все когда-либо жившие на земле? Все дети, все младенцы, все мертворожденные? Это казалось маловероятным, и Джон прервал этот неожиданный самоанализ и наклонился поговорить с обреченным изгоем.