Текст книги "Ислам и Запад"

Автор книги: Бернард Луис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Объединение Германии и Италии стало источником вдохновения в мусульманских землях, особенно в Турции, где некоторые лидеры сочли, что их страна может сыграть роль Пруссии или Сардинии и послужить ядром гораздо более крупной объединенной общности. Но какой должна стать эта общность? Не пантюркистской – время подобных идей еще не пришло, в то время они даже не обсуждались. Основой политического самосознания и привязанностей был ислам, и панисламизм явился первой и естественной реакцией мусульман на примеры пангерманизма и панславизма. Лишь много позже на политическом горизонте появились пантюркизм и панарабизм, и даже тогда имелись некоторые сомнения относительно того, что же эти понятия на самом деле означают.

Рождение политического панисламизма как официальной политики исламского единства или по меньшей мере кооперации датируется 70-ми годами XIX века, когда османское правительство при султане Абдул-Азизе (1861–1876) и более активно при султане Абдул-Хамиде II (1876–1909) пыталось мобилизовать общественное мнение по всему мусульманскому миру на поддержку слабеющей Османской империи и тем обеспечить ей столь необходимую помощь в борьбе с многочисленными и могущественными врагами. Знаменательно, что панисламистские призывы османских султанов вызвали куда больший отклик в отдаленных мусульманских землях, особенно в тех, что были завоеваны европейскими колонизаторами или опасались завоевания, чем среди их собственных соседей или подданных. Даже после османской конституционной революции 1908 года политику государственного панисламизма продолжали младотурецкие паши-модернизаторы. В ноябре 1914 года, после начала Первой мировой войны, османские власти даже объявили джихад, или священную войну, против Антанты и призвали всех мусульман, особенно находящихся под властью держав Антанты, сражаться за исламское, то есть османское, дело. Понятно, что призывы к священной войне за ислам под водительством младотурок и их немецких и австрийских товарищей по оружию были не слишком притягательны и не вызвали почти никакого отклика.

Окончание Первой мировой войны, распад Османской империи, последовавшие за этим невзгоды и тяготы, равно как и возможности, которые, казалось, представились в результате падения царизма и начала Гражданской войны в России, вызвали к жизни ряд вдохновленных религией движений. Лидер младотурок Энвер-паша, бежав из побежденной Турции, сформировал организацию с амбициозным названием «Армия ислама», целью которой было освободить мусульманские народы рухнувшей Российской империи. Некоторые из этих движений были связаны с коммунистами или перешли под контроль коммунистов в то время, когда антирелигиозная природа коммунизма еще не была ясна. Почти все они выражали свои идеи скорее в религиозных, чем в национальных или даже социальных терминах.

Самым значительным среди этих движений, и притом единственным, добившимся реального успеха, было турецкое национальное, или кемалистское, движение, названное так по имени своего лидера, Мустафы Кемаля, впоследствии прозванного Ататюрком. Поднятое кемалистами в Анатолии восстание против оккупации страны войсками Антанты и планировавшегося расчленения Турции было на ранних этапах по крайней мере столь же исламским, сколь и патриотическим, и исламские священнослужители составляли значительную часть его лидеров и участников. Декларации и призывы восставших в Анатолии были обращены в основном к «османским мусульманам», а не к туркам, и движение пользовалось восторженной поддержкой по всему исламскому миру. Только после победы и установления в 1923 году республики кемалисты стали делать основной упор на национализм и секуляризм.

В этом они добились замечательных успехов. Единственные среди проигравших в Первой мировой войне, они отвергли продиктованный победителями мир; единственные среди завоеванных и оккупированных мусульманских государств, они нанесли поражение завоевателям-оккупантам и изгнали их. Их успех прогремел во всех землях ислама и многих вдохновил на то, чтобы последовать их примеру.

Между двумя мировыми войнами, когда британцы и французы управляли большей частью исламского, и в особенное-ти арабского, мира, даже антиколониализм обычно принимал британские или французские формы, организовывался в политические партии и изъяснялся языком политического, более или менее светского, национализма. Но, как показали последующие события, ни партийные организации, ни националистические идеологии на самом деле не соответствовали глубинным инстинктам мусульманских масс, которые нашли выход в организациях и программах иного типа, возглавлявшихся религиозными лидерами и сформулированных на языке религиозной веры и чаяний.

Еще в 20-е и 30-е годы XX века, когда на политической арене по-прежнему доминировали националистические лидеры и в публичных дискуссиях слышался только националистический дискурс, случались собрания, где люди говорили не о народе, стране или свободе, но об исламе и об общине верующих, о том, что необходимо возродить их веру и восстановить священный закон. В послевоенные годы, когда колониальные правители ушли и независимость уже не была главной проблемой, на этих собраниях все убедительнее зазвучала иная нота: национальный суверенитет сам по себе – пустая оболочка, мир ислама по-прежнему в рабстве у своего заклятого врага, чье господство выражается в так называемых современных, неисламских, законах, привычках и нравах, которые поддерживает политика иноземного образца и которые даже после ухода неверных иностранцев проводят в жизнь их мусульманские марионетки-ренегаты. По мере того как мусульманские страны одна за другой получали независимость, все более яростное сопротивление религиозных движений направлялось против собственных мусульманских правителей. Во времена политического унижения, экономических лишений и социальных потрясений им было чем разжечь недовольство.

Первое влиятельное движение такого рода, известное под названием «Братья-мусульмане» (ал-Ихван ал-Муслимун), было основано в 1928 году в Египте религиозным учителем по имени Хасан ал-Банна. О ранней его истории мало что известно, но похоже, что в первые восемь лет своего существования оно занималось в основном социальной религиозной и социальной деятельностью. Его основатель, известный как «Верховный наставник», посылал миссионеров читать проповеди в мечетях и других общественных местах по всему Египту. «Братья…» развернули широкомасштабную образовательную, социальную, благотворительную и религиозную работу в городах и деревнях и даже занялись предпринимательством.

Политическую деятельность они начали в 1936 году, после подписания Англо-египетского договора, и, приняв сторону палестинских арабов в их борьбе против сионизма и британского правления, сумели распространить свое движение на другие арабские страны, прежде всего Сирию. В 1941 году Хасан ал-Банна был за антибританскую деятельность на некоторое время посажен в тюрьму. «Братья…» отправляли добровольцев сражаться на стороне арабов в войне 1948 года и после этого, видимо, содержали постоянную вооруженную милицию. В результате премьер-министр Египта Нокраши-паша распустил организацию, конфисковал ее собственность и приказал арестовать многих ее членов. В 1948 году он был убит одним из «Братьев…», а вскоре после этого при невыясненных обстоятельствах был убит и Верховный наставник. Запрещенные «Братья…» продолжали функционировать подпольно. В апреле 1951 года их организация была вновь легализована в Египте с запрещением участвовать в какой бы то ни было секретной и военной деятельности. Они, тем не менее, принимали участие в военных действиях против британских войск в зоне Суэцкого канала и, видимо, сыграли определенную, хотя и неизвестно какую именно роль в поджоге Каира 26 января 1952 года.

У них с военных лет существовали тесные связи с некоторыми членами секретного комитета «Свободных офицеров», захвативших в 1952 году власть в Египте. Помимо некоторых общих черт в идеологии и устремлениях, многие из участвовавших в перевороте офицеров либо были членами организации «Братьев-мусульман», либо сочувствовали им.

Поначалу отношения между «Братьями…» и «Свободными офицерами» были близкими и дружественными, и даже в январе 1953, когда военный режим распустил все политические партии, «Братья…» избежали этой участи на основании того, что считались неполитической организацией. Однако затем отношения между новым Верховным наставником и «Свободными офицерами» испортились, и вскоре «Братья…» уже нападали на новый режим за его предполагаемую неспособность соответствовать исламским идеалам. Последовало короткое, но бурное противостояние, во время которого «Братья…» вели активную работу, особенно среди рабочих и студентов и даже сотрудников спецслужб. В январе 1954 года правительство вновь распустило «Братьев…» и арестовало многих руководителей и рядовых членов организации. Затем было достигнуто определенное примирение, в результате чего арестованные «Братья…» были выпущены на свободу, а организации разрешено функционировать на неполитической основе.

В новую фазу конфликт вступил после заключения в октябре 1954 года Англо-египетского соглашения. Против него, как и против договора 1936 года, яростно выступали «Братья…», считавшие, что только вооруженной борьбой можно добиться желанных целей. 26 октября 1954 года один из них едва не убил президента Насера, который ответил суровыми репрессивными мерами. Более тысячи человек было арестовано и предано суду, а шестерых, включая некоторых интеллектуальных вождей движения, приговорили к смерти и казнили. «Братья…» вновь оказались на нелегальном положении, но тем не менее продолжали функционировать и вроде бы время от времени организовывали заговоры с целью свержения режима. Их часто арестовывали, а троих в августе 1966 года казнили, причем одной из жертв был ведущий идеолог организации Саид Кутб. «Братья…» продолжали нелегально действовать в арабских странах, где-то более, где-то менее открыто. Они остаются мощной силой и в разное время пользовались материальной поддержкой различных консервативных мусульманских режимов, в том числе саудовской, иорданской и иранской монархий. Отчасти по этой причине они уступили в популярности более радикальным подрывным исламским группировкам, часть которых финансируется самопровозглашенными исламскими революционными режимами, а часть выражает действительное недовольство масс. В Египте, где «Братьям…» разрешено действовать как религиозной организации, но не как политической партии, они тем не менее приняли участие во всеобщих выборах 1987 года в союзе с двумя светскими партиями и завоевали 37 мест в Народном собрании.

«Братья-мусульмане», помимо египетских «Свободных офицеров», были связаны и с другими политическими силами, в том числе с «Фатхом», самой крупной и влиятельной палестинской военной организацией. По понятным причинам с ранней историей «Фатха» тоже не все ясно, но его прошлые связи с «Братьями-мусульманами» прослеживаются достаточно четко. Символика и образность «Фатха» исключительно исламские. Псевдоним Ясира Арафата, Абу Аммар («отец Аммара»), отсылает к исторической фигуре Аммара ибн Ясира («Аммара, сына Ясира»), сподвижника Пророка, доблестно сражавшегося вместе с ним во всех битвах. Название «Фатх» – технический термин, обозначающий «то, что завоевано для ислама в священной войне» [123]123
  Другое объяснение названия «Фатх» гласит, что это перевернутый акроним словосочетания «Харакат Тахрир Фаластин» – «Организация освобождения Палестины».


[Закрыть]. Именно в этом смысле султан Мехмед И, который в 1453 году завоевал Константинополь для ислама, именуется Фатихом, или Завоевателем. Та же система образов используется и в номенклатуре Армии освобождения Палестины, бригады которой названы в честь великих побед мусульманского оружия в битвах при Кадисии, Хаттине и Айн Джалуте. Называть воинские подразделения в честь победоносных сражений – обычная практика. Примечательно здесь то, что все три победы были одержаны во время войн ислама с немусульманами – при Кадисии были побеждены персы-зороастрийцы, при Хаттине – крестоносцы, при Айн Джалуте – монголы. Во втором и третьем случаях победители даже не были арабами, но они были мусульманами, а только это и имеет значение. Неудивительно, что военные сводки «Фатха» начинаются мусульманским призывом «Во имя Бога, милостивого, милосердного».

То же исламское самоотождествление проявлялось в очень тесных связях между ООП и Исламской революцией в Иране, красочной иллюстрацией которых были объятия Хомейни и Арафата во время приезда последнего в Иран с поздравлениями новым правителям, когда он пообещал «водрузить знамя ислама на стены Иерусалима». Потом пути бывших союзников разошлись.

С тех пор «Фатх», как и другие организации его поколения, был оттеснен в глазах исламских масс на второй план более радикальными и последовательными группировками того типа, который принято называть «фундаменталистским». Среди них выделяются палестинская «Хамас», ливанская шиитская «Хезболлах» («Партия Бога») и алжирский Исламский фронт спасения, запрещенный после его победы на выборах в начале 1992 года.

«Братья-мусульмане» и их преемники действовали в основном в арабских странах, но параллельные движения существовали повсюду. В Иране эту тенденцию одно время представляла организация «Фидайан-е ислам» («Поборники ислама»). Группа действовала в основном в Тегеране между 1943 и 1955 годами и совершила ряд политических убийств, самым громким из которых было убийство в марте 1951 года премьер-министра, генерала Али Размара. «Поборники…», наладившие связи с «Братьями-мусульманами», пользовались значительным влиянием в массах и посредством террора оказывали давление на политиков. Есть сведения, что определенную ограниченную поддержку им оказывало даже полуофициально религиозное руководство. Их воздействие на иранскую политику продолжалось до тех пор, пока еще одно, на этот раз неудачное, покушение на жизнь премьер-министра, Хосейна Ала, в октябре 1955 года не привело к запрещению организации и казни по приговору суда некоторых ее руководителей. После этого исламские активисты ушли в подполье, из которого триумфально вышли в 1979 году, во время первой успешной Исламской революции Нового времени.

Вдохновленные религией движения возникали в таких разных исламских странах, как Индонезия, Пакистан, Босния, Судан и Сенегал. Одним из самых интересных – и менее всего известных не только на Западе, но и в исламском мире – было басмаческое движение в мусульманской Средней Азии в первые годы советской власти. Слово «басмачи», которое по-узбекски значит «разбойник», «налетчик» [124]124
  От басма«налет» с суффиксом имени деятеля «-чи». В русском конечное «и» было воспринято как показатель множественного числа и образована форма единственного числа «басмач». – Прим. пер.


[Закрыть], советские власти применяли к участникам серии восстаний против русского или советского правления, которые начались в январе 1919 и продолжались до 1923 года, когда движению был нанесен решительный удар. Небольшие группы повстанцев продолжали действовать еще в течение ряда лет. Последний предводитель басмачей, Ибрагим-бек, в 1926 году ушел в Афганистан и оттуда совершал набеги на советскую территорию. В 1931 году он был захвачен советскими войсками и казнен. Примечательно, что в полудюжине крупнейших западных энциклопедий мне не удалось найти ни одной статьи о басмачах, возможно, основном оппозиционном советской власти движении в Средней Азии [125]125
  Напротив, «Большая Советская Энциклопедия» посвятила им пространную ругательную статью. Французский ученый Реми Дор недавно опубликовал замечательную поэму, которую записал у тюркоязычных киргизов, перебравшихся в Афганистан из Советской Киргизии. В истинно эпическом стиле она повествует о жестокой и тщетной борьбе киргизов с большевиками (Балши-бек) и их окончательном поражении в начале 1930-х годов (Turcica 8[1976]: 87–116).


[Закрыть].

Однако религиозная самоидентификация и объединение проявлялись не только в форме радикальных и боевых оппозиционных организаций. Правительства, в том числе заведомо светские и реформаторские, в кризисные времена инстинктивно делали то же самое. После Лозаннского договора 1923 года Турция и Греция договорились об обмене населением: греческое меньшинство в Турции переселялось в Грецию, турецкое меньшинство в Греции – в Турцию. Между 1923 и 1930 годами 1250 тысяч «греков» было отправлено из Турции в Грецию, а чуть меньшее количество «турок» из Греции в Турцию.

На первый взгляд может показаться, что стороны до мелочей следовали европейскому принципу национальной принадлежности и гражданства: греки и турки, не желающие или не могущие жить в качестве национальных меньшинств в других национальных государствах, возвращаются в свои отчизны и воссоединяются со своими народами. При ближайшем рассмотрении, однако, описанный выше обмен приобретает несколько иной характер. Употреблялись и в самом деле слова «греки» и «турки», но что они означали в то время и в том месте? В заброшенных греческих христианских церквах в Карамане, в южной Турции, надписи на могилах сделаны греческими буквами, но по-турецки; огромное большинство членов семей так называемых репатриантов почти или совсем не знали греческого и общались между собой по-турецки; правда, записи на турецком они делали греческими буквами, подобно тому, как евреи и христиане в арабоязычных странах писали по-арабски, но еврейским или сирийским письмом, а не арабицей. На всем Ближнем Востоке письмо тесно связано с религией, с писанием. Точно так же многие из так называемых турок, отправленных в Турцию с Крита или из других мест в Греции, почти или совсем не знали турецкого и говорили между собой по-гречески, а писали на своем греческом диалекте зачастую турецкой арабицей. По всем западным канонам турецкие греки были вовсе не греками, а исповедующими христианство турками, а так называемые турки из Греции – большей частью греками-мусульманами. Если брать термины «грек» и «турок» в западном, а не ближневосточном значении, то знаменитый обмен населением между Грецией и Турцией оказывается не репатриацией греков в Грецию, а турок в Турцию, но депортацией турок-христиан из Турции в Грецию, а греков-мусульман из Греции в Турцию. Большинство переселенцев начало изучать свои «родные» языки только после прибытия на предполагаемую родину.

Это произошло между двумя народами, один из которых, будучи христианским, долгое время испытывал мусульманское влияние, а другой, будучи мусульманским, более других мусульманских народов продвинулся по пути секуляризации. Даже сегодня в светской Республике Турции словом «турок» принято именовать только мусульман. Немусульмане считаются гражданами Турции, но ни они сами, ни их соседи не называют их турками. Отождествление «турок-мусульманин» практически не знает исключений. Стоит отметить также, что хотя житель Турции, не исповедующий ислам, не считается турком, иммигранты-мусульмане нетурецкого происхождения, будь то из бывших провинций Османской империи или из других мест, быстро становятся заправскими турками.

В Иране подобных вопросов практически не возникает. Несмотря на этническую пестроту, население страны в подавляющем большинстве исповедует ислам, а христиане, иудеи и зороастрийцы составляют лишь незначительные меньшинства. Евреи, персоязычные и живущие в Иране на протяжении тысячелетий, при династии Пехлеви недолгое время процветали экономически, но оставались вне социальной, культурной и политической жизни страны. Христиане, в основном армяне и ассирийцы, сохраняли этническое и религиозное самосознание и, как и евреи, оставались, за немногими исключениями, за пределами интеллектуальных и политических процессов. К зороастрийцам, которых светские националисты считали хранителями истинно иранского национального самосознания, истовые мусульмане относятся с соответствующим подозрением, да и в любом случае их слишком мало, чтобы пользоваться каким-то влиянием. На бехаитов, как последователей постмусульманского завета, не распространяется предписываемая шариатом терпимость. При шахе они процветали и играли в Иране довольно значительную роль. При республике те из них, кто не отрекся от своей веры, объявлены вне закона.

В Египте и арабских странах Благодатного полумесяца ситуация несколько сложнее. В арабоязычных странах издавна живут значительные христианские и еврейские меньшинства, говорящие на том же арабском языке, хотя в прошлом они писали на нем другим письмом и в некоторых областях говорили на несколько ином диалекте. Когда в конце XIX – начале XX века была впервые выдвинута идея общеарабской нации, в соответствующем движении важную роль играли арабоязычные христиане. Им, естественно, должна была прийтись по душе мысль о национальном, а не религиозном отождествлении, поскольку в первом случае они могли претендовать на равные гражданские права, на что во втором им рассчитывать не приходилось. В националистической перспективе арабы были нацией, разделенный на разные конфессии, и христиане, а временами даже иудеи могли надеяться на признание себя арабами наряду с мусульманским большинством.

Христиане с самого начала играли ведущую роль среди сторонников, идеологов и вождей светского национализма. Как представители немусульманских общин в мусульманском государстве, они занимали стабильное, временами даже привилегированное, но всегда однозначно неравноправное положение. В периоды ослабления власти и перемен даже те ограниченные права, которые им предоставлял этот статус, оказывались под угрозой. В государстве, где основой отождествления была бы не религия и община, а язык и культура, они могли претендовать на полноправное членство и равенство, которого были лишены при старых порядках. Как христиане, они были более открыты западным идеям и с большей охотой самоотождествлялись по национальному признаку. Западное, или вестернизированное, образование, к которому они имели доступ, давало им значительное преимущество и в интеллектуальной, и в коммерческой деятельности. Вклад христиан, особенно ливанских, в развитие газетного и журнального дела в Египте и других арабских странах был непропорционально велик по сравнению с их численностью, а среди выдающихся романистов, поэтов и публицистов мы на раннем этапе развития современной арабской литературы встречаем множество христианских имен. Даже среди вождей и теоретиков националистических движений было много христиан. Выдвижение на первые роли в культурной и политической жизни шло рука об руку с быстрым увеличением материального достатка христианских меньшинств. На короткий период арабы-христиане, в основном из Сирии и прилегающих районов, получившие образование в миссиях, стали первопроходцами и глашатаями нового арабского мира, а американские и французские миссионеры – наставниками и покровителями арабов-христиан, которые смотрели на них с подобающим пиететом и почтением. Это прекратилось, когда мусульманское большинство очнулось от оцепенения и выступило, подчас весьма резко, против лидерства меньшинства, пользующегося иностранной помощью. Так всегда поступает любое большинство в любой точке земного шара [126]126
  Многие арабские интеллектуалы-христиане, ныне живущие в основном во Франции и в Соединенных Штатах, как и французские и американские потомки или преемники их бывших наставников, ощущают естественную ностальгию по тому золотому веку, но делают совершенно неестественный вывод, что то было нормальное и справедливое положение, которое продолжалось бы вечно, если бы не злодейское вмешательство подрывных внешних сил. Злые силы каждый, понятно, определяет в соответствии с собственными интересами и предрассудками.


[Закрыть].

В последние десятилетия для многих мусульман видное положение христиан стало нетерпимым. Частью через национализацию, которую проводили социалистические правительства, частью посредством более откровенных действий экономическая мощь христианских общин постепенно урезалась во всех странах и даже в их последнем оплоте – Ливане. Преобладанию христиан в интеллектуальной жизни давно пришел конец; появилось новое поколение писателей, среди которых подавляющее большинство составляют мусульмане. Христианские политики и идеологи по-прежнему существуют, но их роль в обществе, все более осознающем свои мусульманские корни и устремления, весьма ограничена. Из числа организаций, составляющих ООП, «Фатх» состоит по большей части, хотя и не исключительно, из мусульман. С другой стороны, есть много христианских экстремистских организаций, поскольку в исповедуемом ими радикальном экстремизме христиане надеются обрести признание и равенство, ускользнувшее от них в национализме. Здесь можно провести параллель с мотивацией, а возможно, и с дальнейшей судьбой еврейских революционеров в царской России. Когда националистическое движение стало по-настоящему народным, оно сделалось менее национальным и более религиозным – иными словами, менее арабским и более исламским. В кризисные моменты – а таких в последние десятилетия было предостаточно – инстинктивная конфессиональная спайка перевешивает все остальное.

Столь же инстинктивный традиционный взгляд видит мир разделенным на две группы: община мусульман и община неверных, а подразделения внутри второй не суть важны.

Поучительна реакция на внешне светскую борьбу националистов и коммунистов в Ираке. 17 марта 1959 года в египетских мечетях была прочитана опубликованная затем на первых полосах газет молитва за тех, кто погиб, сражаясь с коммунистами в Мосуле:

«Бог велик! Бог велик!.. Да укрепит Он мучеников своею милостью и дарует им вечную жизнь в Своем милосердии и погрузит их врагов в позор и бесчестие!.. Всякого, кто сбивается с пути истинного, Бог сокрушит; того, кто отличается в прегрешениях, Бог унизит! Считайте павших за дело Божие не мертвыми, но живыми, пребывающими с Господом, придающим им силы…

Боже Всемогущий, Всесильный, укрепи общину Твоего Пророка своим благоволением и уготовай поражение врагам их… С верой почитаем мы Тебя, искренне мы взываем к Тебе, Тебе вверяем мы кровь наших мучеников… Ради торжества Твоей веры пролили они свою кровь и умерли как мученики: веруя в Тебя, они блаженно приветствовали день жертвоприношения. Потому помести их, Боже, как товарищей, вместе с добропорядочными, мучениками и праведниками».

^{(ср.: Коран 4:69).}

Эта религиозная страсть и пыл, знаменовавшие новый всплеск исламских чувств, не могли не вселить тревогу в христианские меньшинства в Ливане и других странах.

С тех пор режимы во многих мусульманских странах стали еще более открыто исламскими. Это затронуло и доморощенные радикальные и революционные государства, и, иногда даже в большей степени, политически консервативные. Самая что ни на есть народная революция в исламском мире, иранская, пошла дальше всех по пути восстановления традиционных исламских норм в таких областях, как уголовное право, вменяемое в обязанность соблюдение религиозных обрядов, положение женщины дома и в обществе и статус неисламских меньшинств. Для иудеев и христиан, адептов признанных исламом религий, находящихся под его покровительством, это статус подчиненности с предоставлением некоторых, хотя и не всех, прав, которыми пользуются их соотечественники-мусульмане. Что же касается адептов непризнанных религий, вроде бехаитов в Иране, ахмадитов в Пакистане и последователей африканских культов в Южном Судане, то при строгом применении законов шариата им предоставляется выбор между обращением в ислам и смертью, которая может быть заменена обращением в рабство.

Тревоги немусульманских меньшинств Ближнего Востока усугубили Иранская революция и подъем исламского фундаментализма – иногда народного, иногда упреждающего – в других странах. Частично их тревожило растущее чувство конфессиональной спайки и религиозной страсти, которое неизбежно ставит тех, кто не исповедует господствующую веру, в деликатное положение. После долгого периода господства светских, либеральных и националистических идеологий и программ немусульманские меньшинства Ближнего Востока не готовы вернуться в прежнее приниженное состояние. Некоторые ищут решение своих проблем в эмиграции; некоторые обратились к радикальной политике, а кое-кто все с меньшей надеждой ждет помощи извне.

Формальное аннулирование Турецкой Республикой Османского халифата и отказ от его панисламской политики и деятельности оставили на его месте пустоту. Османский панисламизм просуществовал недолго и мало чего добился, но он отвечал психологическим потребностям осажденного исламского мира. Чувство опасности и стремление к единству никуда не делись, и целая вереница претендентов на опустевший трон постаралась соответствовать оному стремлению. Четверо из них были арабскими королями, а пятый – незаурядным религиозно-политическим лидером, но все они потерпели неудачу. Дважды в Аравии – хиджазский король Хусейн в 1924 году и король Абд ал-Азиз ибн Сауд в 1926 и дважды в Египте – король Фуад в 1926 году и король Фарук неоднократно – правящие монархи пытались подготовить почву для своего признания халифом всех мусульман. Их мало кто поддержал, зато многие выступили против. Больше поддержки снискал Великий муфтий Иерусалима Хадж Амин ал-Хусейни, который призывал мусульманское общественное мнение поддержать палестинских арабов, а после бегства в 1941 году в Германию пытался создать союз ислама и держав Оси. Но мусульманскиий мир, уже разочаровавшийся в османском джихаде made in Germanyи в арабском восстании made in England,не оправдал его надежд, и даже немцы, у которых были другие планы и обязательства, повели себя крайне осторожно. Они нашли Великому муфтию применение в качестве пропагандиста куда более деятельного в то время арабского национализма, а также попытались с его помощью заручиться поддержкой мусульман в оккупированных Балканских странах и среди советских военнопленных, но, наученные опытом западных держав, чье место они собирались занять, скупились даже на обещания.

Оглядываясь назад, мы понимаем, что арабский национализм в период между двумя войнами был безнадежным предприятием. Всего две мусульманские страны, Турция и Иран, были по-настоящему независимы, и во главе обеих стояли вестернизированные модернизаторы, решительно отказавшиеся от всяких авантюр за пределами собственных границ. Они предлагали модель и подавали пример опирающегося на собственные силы современного национального государства, намеренного вступить в современную западную цивилизацию, а не противостоять ей.

Такова была политика Турции и, до 1979 года, Ирана. Но при послевоенной реорганизации Ближнего Востока возникли новые государства, и амбиции некоторых из них простирались далеко за пределы их границ. Преследуя эти зачастую противоречащие друг другу цели, они взывали как к националистическим, так и к религиозным чувствам.

Попытки создать межисламский конгресс и организации начались в конце XIX века и ни к чему не привели. Первой серьезной послевоенной инициативой был Исламский Конгресс, созванный в 1954 году в Мекке. С самого начала первую скрипку в нем играли египтяне. Намерения президента Насера были ясны уже из его брошюры «Философия революции»:

«Остается третий круг [первыми двумя были арабский и африканский] – круг, обнимающий континенты и океаны, который, как я сказал, есть круг наших братьев во исламе, тех, кто, где бы ни было их место под солнцем, поворачивается вместе с нами к одной и той же кибле, чьи губы торжественно произносят те же молитвы.

Моя вера в величие положительной действенности, которая могла бы явиться результатом укрепления исламских уз, связывающих всех мусульман, усилилась, когда я сопровождал египетскую миссию, посланную в Саудовскую Аравию выразить соболезнования в связи со смертью ее великого короля.