Текст книги "Меч Королей (ЛП)"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Бернард Корнуэлл
Меч Королей

Bernard Cornwell

Sword of Kings

Copyright © 2019 by Bernard Cornwell

All rights reserved

© группа «Исторический роман», перевод, 2020

* * *

Географические названия

Написание географических наименований в англосаксонской Англии отличалось разночтениями, к тому же существовали разные варианты названий одних и тех же мест. Например, Лондон в различных источниках называется Лундонией, Лунденбергом, Лунденном, Лунденом, Лунденвиком, Лунденкестером и Лундресом.

Без сомнения, у читателей есть свои любимые варианты в том списке, который я привожу ниже. Но я, как правило, принимаю написание, предложенное «Оксфордским словарем английских географических названий» или «Кембриджским словарем английских географических названий». В упомянутых словарях приводятся написания, относящиеся примерно к годам правления Альфреда, 871-899 гг., но даже это не решает проблемы. К примеру, название острова Хайлинга в 956 году писалось и «Хейлинсигэ», и «Хэглингейггэ». Сам я тоже был не слишком последователен, прибегая к современному написанию «Англия» вместо «Инглаланд», используя «Нортумбрия» вместо «Нортхюмбралонд» и в то же время давая понять, что границы древнего королевства не совпадали с границами современного графства.

Итак, мой список, как и выбор написания мест, весьма нелогичен:

Андефера —Андовер, Уилтшир

Басенгас – Басинг, Хэмпшир

Беббанбург —замок Бамбург, Нортумберленд

Бемфлеот —Бенфлит, Эссекс

Канинга —остров Канви, Эссекс

Челмересбург —Челмсфорд, Эссекс

Честрехант —Чешант, Хартфордшир

Сиппанхамм – Чиппенем, Уилтшир

Колнечестер —Колчестер, Эссекс

Контварабург —Кентербери, Кент

Синингестун —Кингстон, Суррей

Крепелгейт —Криплгейт, Лондон

Дамнок —Данвич, Саффолк

Истсекс —Эссекс

Элентон —Мейденхед, Беркшир

Эофервик —Йорк, Йоркшир (по-датски – Йорвик)

Фэфрешам —Фавершам, Кент

Острова Фарнеа —острова Фарн, Нортумберленд

Феарнхэмм —Фарнхэм, Суррей

Ферентон —Фарндон, Чешир

Флеот —река Флит, Лондон

Фугхелнесс —остров Фаулнес, Эссекс

Глевекестр —Глостер, Глостершир

Гримесби —Гримсби, Линкольншир

Хамптонскир —Хэмпшир

Хибург (вымышленное название) —замок Уитли, Алстон, Камбрия

Хиоротфорда —Хартфорд, Хартфордшир

Хамбр —река Хамбер

Йорвик —датское название Йорка, Йоркшир

Лиган —река Ли

Линдкольн —Линкольн, Линкольншир

Линдисфарена —Линдисфарн (Священный Остров), Нортумберленд

Ворота Лудда —Лудгейт, Лондон

Лупиаэ —Лечче, Италия

Лунден —Лондон

Меймкестер —Манчестер

Ора —Оэр, Кент

Скэпедж —остров Шеппи, Кент

Пещера святого Катберта —пещера Кадди, Холберн, Нортумберленд

Страт Клота —королевство на юго-западе Шотландии

Судгевеорк —Саутуарк, Лондон

Залив Свалван —Суэйл, устье Темзы

Темез —река Темза

Тотехам —Тоттенхэм, Лондон

Туид – река Твид

Ручей Веала —река Уолбрук, Лондон

Верламикестер —Сент-Олбанс, Хартфордшир

Вестмюнстер —Вестминстер, Лондон

Викумун —Хай-Уиком, Бэкингемшир

Вилтунскир —Уилтшир

Винтанкестер —Винчестер, Хэмпшир

Часть первая
Глупая затея

Глава первая

Гидена пропала.

Это не первый мой пропавший корабль. Море яростное и бескрайнее, корабли малы, а Гидена, что означает «богиня», меньше многих других. Её построили в Гримесби, на Хамбре, и дали имя Халигвэтер, или Святая вода. Пока я её не купил, на ней уже год рыбачили, и поскольку я не хотел иметь в своем флоте корабль с именем «Святая вода», я заплатил шиллинг девственнице, чтобы та помочилась в трюм, переименовал судно в Гидену и отдал рыбакам Беббанбурга.

Они забрасывали сети вдали от берега, а в тот день, когда Гидена не вернулась, ветер был яростным, небо серым, высокие волны белой пеной разбивались о скалы островов Фарнеа, и мы решили, что она затонула, так что в маленькой деревушке около Беббанбурга стало шесть вдов и втрое больше сирот. Быть может, мне следовало оставить прежнее имя, ведь известно, что смена имени рискованна для корабля, хотя точно так же известно, что моча девственницы отгоняет злой рок. Однако боги способны быть такими же безжалостными, как и море.

Затем из поместья, что я даровал ему на границе с королевством Константина Шотландского, прибыл Эгиль Скаллагриммрсон. Он пришел морем, он всегда добирался на своем снеккаре[1]1
  Cнеккар – (от древнескандинавского «snekkar», где «snekja» означает «змея», а «kar» соответственно – «корабль») —военный корабль викингов. Снеккар был меньше и маневреннее драккара (от древнескандинавских Drage – «дракон» и Kar – «корабль», буквально – «корабль-дракон»).


[Закрыть]Банамадр, что означает Убийца. Теперь на дне его корабля лежал мертвец.

– Прибило к берегу на Туиде, – сообщил он. – Он из твоих, так?

– На Туиде? – спросил я.

– На южном берегу реки. Нашел его на отмели. Первыми до него добрались чайки.

– Я вижу.

– Один из твоих, так ведь?

– Да.

Мертвеца звали Хаггар Бентсон – рыбак, кормчий на Гидене. Здоровяк и большой любитель эля, в шрамах от множества потасовок, задира, любитель поколотить жену и отличный моряк.

– Он ведь не утонул, так? – заметил Эгиль.

– Нет.

– И чайки его не убивали.

Похоже, Эгиля это забавляло.

– Точно, не убивали, – сказал я.

Хаггара зарубили. Его нагое тело было белым, как рыбье брюхо, за исключением рук и того, что осталось от лица. На животе, груди и бедрах зияли огромные раны, дочиста омытые морем.

Эгиль тронул мыском сапога рану, развалившую грудь Хаггара от плеча до грудины.

– Я бы сказал, что его прикончил удар топора, но сперва кто-то отрезал ему яйца.

– Я это заметил.

Эгиль склонился над телом, чтобы оттянуть мертвецу нижнюю челюсть. Эгиль Скаллагриммрсон силач, но и ему потребовалось приложить усилие, чтобы открыть рот Хаггара. Кость хрустнула, и Эгиль выпрямился.

– Зубы тоже выдрали, – сообщил он.

– И глаза.

– Это скорее работа чаек. Они любят глазные яблоки.

– Но язык ему оставили, – сказал я. – Бедолага.

– Дрянная смерть, – согласился Эгиль, повернулся и оглядел вход в гавань. – Я могу придумать только две причины для того, чтобы пытать человека перед тем как убить.

– Две?

– Ради удовольствия. Может, он оскорбил их, – пожал он плечами. – А вторая – чтобы заставить говорить. Зачем еще оставлять ему язык?

– И кто тогда? – спросил я. – Скотты?

Эгиль снова посмотрел на искалеченное тело.

– Должно быть, он кого-то раздразнил, но скотты в последнее время ведут себя тихо. Не похоже, что это они. – Он пожал плечами. – Может, что-то личное? Разозлил другого рыбака?

– Других тел нет? – спросил я. В команде Гидены было шестеро мужчин и двое мальчишек. – И обломков нет?

– Пока только этот бедолага. Но остальные просто могут еще плавать.

Ну что тут еще сказать. Да и ничего не поделаешь. Если Гидену захватили не скотты, то либо пират-норвежец, либо фризский корабль воспользовались погодой начала лета, чтобы поживиться уловом Гидены – сельдью, треской и пикшей. Но кто бы это ни был, Гидена пропала. Я подозревал, что её команду усадили на гребные скамьи налетчика, а когда через два дня после того, как Эгиль привёз мне труп, на берег севернее Линдисфарены выбросило и саму Гидену, подозрение стало почти уверенностью. Лишённый мачт корпус едва держался на плаву, и волны выбросили его на песок. Трупов больше не было, только обломки, которые мы оставили на песке – их наверняка разобьют осенние шторма.

А через неделю после того, как на берег выбросило разбитую Гидену, пропала еще одна рыбацкая лодка. На этот раз в день столь безветренный и спокойный, какой способны создать только боги. Пропавший корабль назывался Свилви, Ласточка, ее кормчий, как и Хаггар, любил ставить сети далеко в море. Впервые я узнал, что Свилви пропала, когда в Беббанбург пришли три вдовы, ведомые беззубым деревенским священником, отцом Гэддом. Священник неуклюже поклонился.

– Там... – начал он.

– Что там? – спросил я, борясь с желанием передразнить беззубый присвист священника.

Отец Гэдд нервничал, что неудивительно. Я слышал, что он со слезами в голосе проповедовал, как плохо, что его деревней правит язычник, но всё его мужество испарилось, когда он встретился с этим язычником лицом к лицу.

– Болгар Харулдсон, господин. Он...

– Я знаю, кто такой Болгар, – перебил я.

Ещё один рыбак.

– Он видел два корабля на горизонте, господин. В тот день, когда пропала Свилви.

– У нас тут много кораблей проплывает, – ответил я, – торговых. Было бы странно не увидеть парочку.

– Болгар сказал, что сначала они шли на север, затем на юг.

Трусливый дурак не мог толком ничего объяснить, но в итоге я понял, что он пытался сказать. Свилви ушла в море, и Болгар, как человек опытный, заметил место, где она скрылась за горизонтом. Затем он заметил мачты двух кораблей, прошедших в сторону Свилви, а через некоторое время они повернули обратно. Свилви была за горизонтом, но, судя по тому, как таинственные корабли сначала шли на север, а потом на юг, они с ней встретились. Совсем не таким курсом обычно идут торговцы.

– Тебе следовало привести Болгара, – сказал я, дав трем вдовам серебро и священнику два пенни за то, что принес мне новости.

– Есть новости? – спросил меня Финан тем вечером.

Мы сидели на скамье у Беббанбургского пиршественного зала, смотрели на лунную дорожку в море за восточной стеной. Изнутри слышалось мужское пение и смех. То были мои воины – все, кроме десятка дозорных на высоких стенах. Слабый восточный ветер доносил запах моря. Стояла тихая ночь. С тех пор как мы пересекли холмы и разбили Скёлля в его высокой крепости год назад, в землях Беббанбурга царил мир.

После той жуткой битвы мы считали, что норвежцы разбиты и западная часть Нортумбрии покорена, но путники приносили вести, что до сих пор норвежские драккары пристают к нашим берегам, их воины ищут для себя землю, но никто из них не называет себя королем, как Скёлль, и не переходит холмы, не беспокоит пастбища Беббанбурга, что означало своего рода мир.

Константин – король Альбы, которую некоторые называют Шотландией, воевал с норвежцами из Страт Клоты, возглавляемыми королем по имени Оуайн. Оуайн тоже оставил нас в покое, и Константин хотел с нами мира, пока не победит норвежцев Оуайна. Мой отец называл это «шотландским миром»: скотты совершали постоянные и беспощадные набеги исключительно за коровами, а мы всегда наносили ответные удары по долинам скоттов, чтобы вернуть домашний скот. Мы крали ровно столько же, сколько и они, и было бы гораздо проще без набегов, но в мирные времена молодые люди должны учиться воевать.

– Новость в том, – сказал я Финану, – что у нас тут появились разбойники, – я кивнул в сторону моря, – и они разграбили два моих корабля.

– Всегда есть какие-нибудь разбойники.

– Мне это не нравится.

Мой лучший друг Финан в битве свиреп, как все ирландцы, и к тому же непревзойденный мечник.

– Почуял чужое дерьмо? – усмехнулся он.

Я кивнул. Временами понимание приходит непонятно откуда, из ощущений, из запаха, который невозможно уловить, из беспричинного страха. Боги защищают нас, посылают это странное обострение чувств, уверенность, что на безмятежном пастбище затаились убийцы.

– Почему они пытали Хаггара? – спросил я.

– Потому что он был злобной сволочью, конечно же.

– Да, – согласился я, – но тут что-то посерьезнее.

– И что ты намерен делать?

– Конечно, начну охоту.

– Что, заскучал? – рассмеялся Финан, но я промолчал, и он снова развеселился. – Ты заскучал, – с укором произнес он, – и ищешь повод, чтобы потешиться со Спирхафоком.

Он был прав. Мне хотелось вывести в море Спирхафок, а потому я отправлюсь на охоту.

* * *

Корабль был назван так в честь ястребов-перепелятников, что гнездятся в негустых лесах Беббанбурга, и как ястребы, был создан для охоты. Длинный корабль с низкими бортами и выступающим носом с резной головой ястреба. На его скамьях помещались сорок гребцов. Корабль построили из хорошего мерсийского дуба и ясеня двое братьев-фризов, которые, сбежав из своей страны, основали верфь на берегу Хамбра.

Прибив к ребрам по одиннадцать длинных досок с каждого борта, они построили корпус, затем установили мачту из гибкой нортумбрийской сосны, натянули канаты, поддерживающие мачту и рей, на котором гордо наполнялся парус. Гордо – потому что он нес мой знак, знак Беббанбурга, голову скалящегося волка. И волк, и ястреб – оба свирепые, оба охотники. Даже Эгиль Скаллагриммрсон, как и большинство норвежцев, презиравший и саксонские корабли, и саксов-моряков, нехотя одобрил Спирхафок.

– Хотя, конечно, – заметил он, – он не совсем саксонский, так ведь? Фризский.

Саксонский или нет, Спирхафок туманным летним утром выскользнул из узкого канала, ведущего из гавани Беббанбурга. Прошла уже неделя с тех пор, как я узнал о судьбе Свилви, неделя, как мои рыбаки не удалялись далеко от берега. По всему побережью, во всех бухтах поселился страх, а потому Спирхафок искал мщения. Прилив прибывал, стоял штиль, но мои гребцы дружно навалились на вёсла, и корабль шёл против ветра, оставляя за кормой расходящийся след. В безмолвии раздавался только скрип весел в уключинах, шелест воды за бортом, плеск мелких волн о прибрежную гальку и отчаянные крики чаек над величественной крепостью Беббанбурга.

Сорок человек налегали на длинные весла, еще двадцать скрючились между скамьями и на носовой площадке. Все в кольчугах и с оружием, правда, копья, топоры и мечи гребцов грудой лежали в центре корабля вперемешку со щитами. Мы с Финаном стояли на короткой палубе кормчего.

– Может, позже поднимется ветер? – предположил Финан.

– А может, и нет, – проворчал я.

Финану не нравилось в море, он никогда не понимал моей любви к кораблям, и в тот день составил мне компанию только из-за надежды на драку.

– Кто бы ни убил Хаггара, наверняка он уже давно скрылся, – ворчал он, пока мы покидали гавань.

– Наверняка, – согласился я.

– Тогда мы просто теряем время.

– Скорее всего, – снова согласился я. Спирхафок качнулся на длинных угрюмых волнах, заставив Финана ухватиться за борт, чтобы устоять на ногах.

– Садись, – сказал я ему, – выпей эля.

Мы гребли навстречу восходящему солнцу. Потеплело, с запада подул ветерок, достаточный, чтобы поднять парус, и парус с волчьей головой надулся. Гребцы блаженно отдыхали, пока Спирхафок разрезал ленивые волны. Земля скрылась в дымке позади нас. Около островов Фарнеа нам повстречалось несколько рыбацких лодок, но как только мы вышли в открытое море, возникло ощущение, что мы одни во всем мире: ни мачт, ни кораблей. Большую часть времени я позволял рулевому веслу свободно болтаться: корабль медленно нес нас на восток, ветра едва хватало, чтобы надувать тяжелый парус. Солнце взбиралось всё выше, большая часть моих людей задремала.

Время грез. Я подумал, что именно таким и был Ги́ннунгагап – пустое пространство между льдами Нифльхейма и пеклом Муспельхейма, бездна, из которой возник мир. Мы плыли по серо-голубой пустыне, мои мысли медленно дрейфовали. Финан спал. Парус время от времени провисал, а затем с гулким хлопком надувался. Только мягкое колыхание следа за кормой свидетельствовало, что мы движемся.

И в этой безмятежности я размышлял о королях и смерти, потому что Эдуард еще был жив. Эдуард, называвший себя Anglorum Saxonum Rex – король англов и саксов. Король Уэссекса, Мерсии и Восточной Англии пока был жив. Он болел и выздоравливал, снова болел, потом донесся слух, что он умирает, но пока еще жив, а я поклялся убить двоих, когда Эдуард умрет. Я дал это обещание и не знал, как его сдержать.

Потому что для этого мне придется оставить Нортумбрию и отправиться в сердце Уэссекса, где я – Утред Язычник, Утред Безбожник, Утред Предатель, Утред Повелитель демонов, а чаще всего меня называли Утредэрв – Утред Нечестивый. В Уэссексе у меня могущественные враги и мало друзей, поэтому передо мной открываются три пути. Я мог вторгнуться с небольшим отрядом, который неизбежно разобьют, мог отправиться с горсткой людей, рискуя, что меня раскроют, или мог нарушить клятву. Два первых пути приведут меня к гибели, а третий – к позору клятвопреступника. Того, кто не сдержал слово.

Моя жена Эдит точно знала, как мне поступить.

– Нарушь клятву, – язвительно сказала она. Мы лежали в нашей спальне позади главного зала Беббанбурга. Я задумчиво рассматривал черные от дыма и темноты балки и ничего не ответил. – Пусть поубивают друг друга, – продолжила она. – Это ссора южан, не наша. Мы здесь в безопасности. – И она была права, в Беббанбурге мы в безопасности, но ее требование все равно рассердило меня. Боги видят наши обеты, и нарушить их означает навлечь на себя их гнев. – Ты умрешь из-за глупой клятвы? – Эдит тоже разозлилась. – Ты этого хочешь?

Я хотел жить, но жить, не запятнав свою честь клятвопреступлением.

Спирхафок отвлек меня от дилеммы, и, встрепенувшись от свежего ветра, я схватил рулевое весло и ощутил дрожь воды, проходящую через длинную ясеневую рукоять. Хотя бы этот выбор был прост. Чужаки убили моих людей, и мы плыли по покрытому рябью морю, сверкавшему мириадами солнечных зайчиков. Плыли, чтобы отомстить.

– Мы еще не дома? – спросил Финан.

– Думал, ты спишь.

– Дремлю. – Финан заворчал, поднялся и огляделся. – Там корабль.

– Где?

– Вон там, – он показал на север. Из всех, кого я знаю, Финан обладает самыми острым зрением. Он, может, и старел вместе со мной, но его зрение ничуть не ухудшилось. – Только мачта, паруса нет.

Я уставился в дымку, но ничего не видел. Потом мне показался, будто в бледном небе что-то мелькнуло: словно кто-то чиркнул углем. Мачта? Я потерял ее из виду, снова разглядел и повернул корабль на север. Парус возмущенно хлопал, пока мы не выбрали канаты по правому борту, и ветер снова не накренил Спирхафок. За бортом громче забурлила вода. Пробужденные внезапно ожившим кораблем воины зашевелились и обернулись в сторону далекого корабля.

– На нем нет паруса, – повторил Финан.

– Он идет против ветра, – сказал я. – Значит, они гребут. Вероятно, торговец. – Не успел я договорить, как крошечная отметина на туманном горизонте исчезла, сменившись развернутым парусом. Я наблюдал за кораблем. Большой квадратный парус увидеть было гораздо легче, чем мачту. – Поворачивают к нам, – сказал я.

– Это Банамадр, – сказал Финан.

Я рассмеялся.

– Ты гадаешь.

– Ничего я не гадаю, – возразил Финан. – У него на парусе орёл, это Эгиль.

– Неужели ты его видишь?

– А ты нет?

Мы плыли навстречу друг другу, и через несколько мгновений я сумел ясно различить выбеленный известью верхний пояс обшивки, четко выделяющийся на фоне более темного корпуса. Я также разглядел парящего черного орла на парусе и орлиную голову на высоком носу. Финан оказался прав – это Банамадр, корабль Эгиля.

Банамадр приблизился, я опустил парус, и Спирхафок закачался на волнах. Это дало Эгилю знак, что он может подойти к борту, и его корабль повернул к нам. Он был меньше моего, но такой же хищный – охотник фризской постройки, которым Эгиль гордился, потому что, как и большинство норвежцев, чувствовал себя счастливым только в море. Нос Банамадра вздымал белую пену, корабль продолжал поворот, огромный рей спустили вниз, команда свернула парус и развернула длинный рей от носа к корме. Затем корабль скользнул к нашему правому борту, безупречно выполнив маневр. С носа Банамадра бросили канат, второй летел ко мне с кормы, Эгиль крикнул команде вывесить парусину или тряпки через светлый верхний пояс обшивки, чтобы корабли не столкнулись и не потерлись, потом ухмыльнулся мне.

– Ты занят тут тем, чем я думаю?

– Ага, напрасно теряю время, – крикнул я в ответ.

– Может, и нет.

– А ты?

– Ищу сволочей, захвативших твои корабли, конечно же. Можно подняться к тебе на борт?

– Давай!

Эгиль помедлил, оценивая волны, потом прыгнул. Норвежец, язычник, поэт, моряк и воитель. Высокий, как и я, с распущенными светлыми волосами, выбритым и острым, как нос драккара, подбородком, глубоко посаженными глазами, хищным носом и постоянно смеющимися губами. Мужчины охотно следовали за ним, а женщины еще охотнее. Я знал его всего год, но успел полюбить и начал доверять. Он годился мне в сыновья и привел семьдесят норвежских воинов, которые поклялись мне в верности в обмен на землю на южном берегу Туида.

– Нужно идти на юг, – коротко сказал Эгиль.

– На юг?

Эгиль кивнул Финану.

– Доброе утро, господин. – Он всегда называл Финана «господином», ко взаимному веселью. Потом он повернулся ко мне. – Ты не теряешь время понапрасну. Мы встретили торговца-скотта, идущего на север, и он рассказал, что там было четыре корабля. – Он кивнул на юг. – Далеко в море, с земли не увидать. Четыре саксонских корабля, просто чего-то ждали. Один остановил торговца и потребовал три шиллинга пошлины, а когда тот отказался платить, они украли весь груз.

– Они хотели взять с него пошлину!

– Прикрываясь твоим именем.

– Моим именем, – тихо и зло сказал я.

– Я как раз возвращался, чтобы рассказать. – Эгиль оглянулся на Банамадра, где ждали человек сорок. – Мне не хватит людей, чтобы захватить четыре корабля, но вдвоем-то мы сможем их потрепать.

– Сколько людей на тех кораблях?

Финан вскочил на ноги. Глаза у него загорелись.

– На том, что остановил скотта, сорок. И он сказал, что два других примерно того же размера, а третий поменьше.

– Да, мы их потреплем, – мстительно сказал я.

Слушая нас, Финан наблюдал за командой Эгиля. Трое снимали носовую фигуру орла. Они положили тяжелый кусок дерева на палубу и стали помогать остальным, отвязывавшим парус.

– Что это они делают? – спросил Финан.

Эгиль повернулся к своему кораблю.

– Если мерзавцы увидят орла на парусе, они поймут, что это боевой корабль. Если увидят моего орла, поймут, что это я. Так что я переворачиваю парус. – Он ухмыльнулся. – Мы маленький кораблик, они посчитают нас легкой добычей.

Я понял, что он предлагает.

– Значит, мне следовать за тобой?

– На веслах, – предложил он. – С парусом они заметят тебя намного раньше. Банамадр выступит приманкой, а потом ты поможешь мне их прикончить.

– Помогу? – насмешливо повторил я, отчего он рассмеялся.

– Но кто они? – спросил Финан.

Именно этот вопрос и мучил меня, пока мы гребли на юг. Эгиль вернулся на свой корабль, пустой грязно-бурый парус нес его впереди. Несмотря на его предложение, Спирхафок тоже шел под парусом, но в полумиле позади Банамадра. Я не хотел, чтобы мои воины перед битвой устали от тяжелой гребли, и мы условились, что Эгиль повернет Банамадра, если заметит те корабли.

Повернет и сделает вид, что удирает в сторону берега, завлекая, как мы надеялись, врага в ловушку. Как только Эгиль повернет, я опущу парус, так что враг не увидит голову волка и подумает, что это еще один торговец, легкая добыча. Носовую фигуру ястреба мы сняли. Огромные резные символы задабривают богов, вселяют страх во врагов и отгоняют злых духов, но по традиции их снимают в спокойных водах, поэтому их не прибивают и не вырезают прямо на носу, чтобы можно было легко снять.

– Четыре корабля, – без всякого выражения Финан, – саксы.

– И хитрые, – заметил я.

– Хитрые? Ты назвал тех, кто тыкает в тебя острой палкой, хитрыми?

– Они нападают на корабли из Беббанбурга, но всех прочих только запугивают. Сколько пройдет времени, прежде чем король Константин узнает, что Утред Беббанбургский отнимает у скоттов грузы?

– Вероятно, уже узнал.

– Так сколько пройдет времени, прежде чем скотты решат нас наказать? – спросил я, – Пусть Константин и сражается с Оуайном из Страт Клоты, но у него есть корабли, которые он может послать к нашим берегам. – Я посмотрел на Банамадр, слегка кренившийся под западным ветром и оставляющий белый след за кормой. Для небольшого корабля он резвый и маневренный. – Кто-то хочет рассорить нас со скоттами.

– И не только со скоттами, – произнес Финан.

– Не только со скоттами, – согласился я.

Мимо нашего берега проплывают корабли из Шотландии, Восточной Англии, Фризии и всех земель викингов. Я никогда не взимал пошлину с этих грузов. Я считал, что это не мое дело, если скотты плывут мимо на корабле, груженном шкурами или горшками. Да, если корабль зайдет в мою гавань, я возьму с него плату, но так делают все. Но теперь в мои воды забрался небольшой флот и от моего имени собирает пошлину, и я подозревал, откуда этот флот пришел. И если я прав, то эти четыре корабля заявились с юга, с земель Эдуарда, короля англов и саксов.

Нос Спирхафока врезался в зеленое море, отбрасывая на палубу плотную белую пену. Банамадр, влекомый усиливающимся западным ветром, тоже раскачивало. Мы оба шли на юг, чтобы напасть на тех, кто убил моих арендаторов. И если я не ошибся, я имею дело с кровной местью.

Кровная месть – это война между двумя родами, поклявшимися уничтожить врага. Моя первая месть – Кьяртану Жестокому, который перебил всех домочадцев дана Рагнара, что воспитал меня как сына. Я наслаждался этой местью и свершил ее, убив и Кьяртана, и его сына, но эта направлена на врага намного более могущественного. Врага, живущего далеко на юге, в Уэссексе Эдуарда, и способного поднять целую армию. Чтобы убить его, мне придется отправиться туда. Туда, где меня ждет целая армия, чтобы прикончить.

– Он поворачивает! – ворвался в мои мысли Финан.

Да, Банамадр поворачивал. Я увидел, как спустили парус и утренний свет отразился от лопастей выдвигаемых весел. Увидел, как длинные весла погружаются и вздымаются. Банамадр греб на запад, как будто искал спасения в гавани Нортумбрии.

Похоже, меня настигла кровная месть.

* * *

Мне нравился Этельхельм-старший, богатейший олдермен Уэссекса, владелец многих поместий, человек радушный и даже щедрый. Но всё же он умер моим врагом и пленником.

Я не убивал его. Я захватил его в плен, когда он сражался против меня, но обращался в соответствии с его положением. Но затем Этельхельм подхватил лихорадку. Мы пускали ему кровь, платили христианским священникам за молитвы, оборачивали его в шкуры, поили отваром из трав, которые должны были излечить его, но он умер. Его сын, Этельхельм-младший, распространил ложь, что я убил его отца, и поклялся отомстить за него. Поклялся развязать кровную вражду.

И все же я считал Этельхельма-старшего другом, пока его старшая дочь не вышла за короля Эдуарда Уэссекского и не подарила ему сына. Этот сын, внук Этельхельма Этельвирд, стал этелингом. Наследный принц Этельвирд! Капризный, избалованный ребенок, выросший в раздражительного, мрачного и эгоистичного юнца, жестокого и тщеславного. Но старшим сыном Эдуарда был не Этельвирд, а мой друг Этельстан.

Так почему же этелингом был не Этельстан? Потому что Этельхельм распространил слух, будто Этельстан незаконнорожденный, поскольку Эдуард не женился на его матери. Поэтому Этельстана сослали в Мерсию, где я с ним познакомился и начал восхищаться мальчиком. Он вырос воином и справедливым человеком, и единственным его недостатком была горячая приверженность христианскому богу.

А сейчас Эдуард был болен. Все знали, что он скоро умрет. И после его смерти начнется борьба между сторонниками Этельхельма-младшего, видевшим на троне Этельвирда, и теми, кто понимал, что из Этельстана выйдет король получше. Уэссекс и Мерсию, соединенных непрочным союзом, битва разорвет на части. И потому Этельстан заставил меня поклясться, что после смерти Эдуарда я убью Этельхельма и тем уничтожу его власть над знатью, которой предстояло собраться на витан и утвердить нового короля.

Поэтому мне придется отправиться в Уэссекс, где не счесть врагов.

Потому что я поклялся.

И я не сомневался, что это Этельхельм послал корабли на север, дабы ослабить, отвлечь и, если повезет, убить меня.

* * *

В летней дымке показались четыре корабля. Они покачивались в летнем море, но когда мы появились, они подняли паруса и развернулись, чтобы преследовать нас.

Банамадр спустил парус, поскольку делал вид, что убегает на запад, и четыре корабля не увидели черного орла, который теперь был развернут к корме. Увидев, что Банамадр повернул, мы тоже спустили парус, так что враг не увидит волчью голову Беббанбурга.

– А теперь – гребите! – крикнул Финан. – Гребите!

Утренняя дымка таяла. Порывистый ветер раздувал далекие паруса, корабли настигали Эгиля, который посадил только по три гребца с каждого борта. Если весел будет больше, это выдаст, что корабль не торговый, а переполненный воинами драккар. На мгновение я задумался, не последовать ли его примеру, а затем решил, что четыре далеких корабля вряд ли испугаются одинокого военного корабля. Их больше, и я не сомневался, что этих людей отправили убить меня, если им выпадет такой шанс.

Так что я дам такой шанс.

Но воспользуются ли они им? Скорее всего, они настигнут Банамадр, поскольку их быстро подгоняет свежий ветер, и я решил раскрыться, отдав команду снова поднять большой парус. При виде волчьей головы враги замедлят ход, но, несомненно, решат, что победят в битве, даже против Утреда Нечестивого.

Парус с хлопком поднялся и наполнился ветром, Спирхафок погрузился в волну, набирая скорость. Весла втянули, гребцы надевали кольчуги, расхватывали щиты и оружие.

– Отдыхайте, пока есть время, – крикнул я им.

Море покрылось белыми барашками, ветер взбивал верхушки волн в пену. Спирхафок глубоко погружал нос, палубу окатывало водой, затем нос вздымался и падал в следующую волну. Рулевое весло в моих руках налилось тяжестью и дрожало от скорости давящей воды, мне требовались все силы, чтобы управлять кораблем. Я всё еще правил на юг, навстречу четырем кораблям, бросая им вызов. Теперь и Эгиль сделал то же самое. Два корабля против четырех.

– Думаешь, это корабли Этельхельма? – спросил Финан.

– А чьи ж еще?

– Его не будет ни на одном из них, – проворчал Финан.

Я рассмеялся.

– Он сейчас дома в Вилтунскире, а этих ублюдков просто нанял.

Теперь ублюдки построились в ряд, перегородив нам путь. Три корабля примерно, как Спирхафок, четвёртый, дальше к востоку, поменьше размером, не больше Банамадра. Этот корабль, увидев, что мы повернули на юг, отстал. Похоже, он не слишком стремился вступить в схватку. Мы были ещё далеко, но мне показалось, что на маленьком корабле народа немного, в отличие от трёх более крупных, которые продолжали двигаться в нашу сторону.

– Там полно воинов, – сказал Финан.

– Скотт Эгиля говорил, что на корабле, который остановил его, было около сорока человек.

– Я думаю, больше.

– Узнаем.

– И у них лучники.

– Точно?

– Я их вижу.

– У нас есть щиты, – сказал я. – Лучникам нужен устойчивый корабль, а не лодка, на которой болтает, как на необузданном жеребце.

Мой слуга Рорик принёс мне шлем. Не парадный с серебряным волком на гребне, а удобный, принадлежавший ещё моему отцу и всегда хранившийся на борту Спирхафока. Металлические нащёчники на нём поржавели, их заменили кожаными. Я натянул шлем, и Рорик завязал нащёчники так, что противник не увидел бы ничего, кроме моих глаз.

Три корабля не несли на парусах никаких знаков, хотя тот, что дальше к западу, ближайший к невидимому отсюда побережью Нортумбрии, демонстрировал свернувшегося змея, должно быть, вышитого шерстью, как и наш волк. Огромное полотнище было укреплено шнуром, образующим ромбовидный узор, на котором красовался чёрный змей. Волны пенились, разбиваясь о нос корабля.