Текст книги "Человек и сверхчеловек"

Автор книги: Бернард Джордж Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

слушать, когда о религии говорят непочтительно. Дон Жуан. Не тревожьтесь, командор. Идея всесветной религии переживет ислам,

переживет христианство, переживет даже то сборище гладиаторов-недоучек,

которое вы называете армией. Статуя. Жуан! Я должен буду призвать вас к ответу за эти слова. Дон Жуан. Стоит ли? Ведь я не умею фехтовать. Все идеи, за которые станут

умирать люди, будут всесветного значения. Когда испанец поймет наконец,

что он ничем не лучше сарацина, а его пророк ничем не лучше Магомета,

он восстанет, вдохновленный всеобъемлющей идеей, перегородит баррикадой

грязную трущобу, где проходила его полуголодная жизнь, и умрет на ней

за всеобщее равенство и свободу. Статуя. Вздор! Дон Жуан. То, что вы называете вздором, – единственное, ради чего человек

отваживается на смерть. Впоследствии, правда, и идея свободы покажется

уже недостаточно всеобъемлющей; люди станут умирать ради

совершенствования человека, в жертву которому они с радостью принесут

свою свободу. Дьявол. Да, да. Предлог для того, чтобы убивать друг друга, у них всегда

найдется. Дон Жуан. Что ж такого? Главное – не смерть, а страх смерти. Убить или

умереть – не стыдно. Стыдно жить пресмыкаясь, получая за свой позор

жалованье и проценты с прибылей. Лучше десять мертвецов, чем один живой

раб или его хозяин. Придет время – и люди восстанут, и сын пойдет на

отца, а брат на брата, и будут убивать друг друга за великую всесветную

идею уничтожения рабства. Дьявол. Да, но не раньше, чем ваши хваленые Свобода и Равенство сделают труд

свободных белых христиан дешевле, чем труд черного язычника,

продаваемого на невольничьем рынке. Дон Жуан. Не беспокойтесь! Дойдет черед и до белого труженика. Но я не

собираюсь защищать здесь те иллюзорные формы, которые принимает великая

идея. Я только хочу доказать вам на примере, что тот, кого мы именуем

Человеком и кто в личных своих делах труслив, как заяц, – становится

героем, когда борется за идею. Как гражданин он может быть жалок; как

фанатик – опасен. Поработить его можно, только если он достаточно слаб

духом, чтобы внять увещаниям рассудка. Уверяю вас, господа: стоит лишь

поманить человека тем, что сейчас он называет служением святому делу

и что потом будет называть множеством других имен, и вы увидите, что он

даже не задумается о тех последствиях, которые для него лично могут

оказаться плачевными... Донна Анна. Конечно, он отмахнется от всякой ответственности, а бороться с

последствиями предоставит своей жене. Статуя. Хорошо сказано, дочь моя. Не давай ему сбить тебя с толку своими

разговорами. Дьявол. Горе нам, сеньор командор! Раз уж речь зашла о женщинах, остановить

его не удастся. Хотя, сознаюсь, эта тема и для меня представляет

чрезвычайный интерес. Дон Жуан. В глазах женщины, сеньора, весь долг и вся ответственность мужчины

начинается и кончается добыванием хлеба для ее детей. Для нее мужчина

лишь средство к достижению ее цели: родить и вырастить ребенка. Донна Анна. Вот как вы представляете себе духовный мир женщины! Какой

возмутительный, циничный материализм! Дон Жуан. Простите, Анна. Я не говорил обо всем духовном мире женщины. Я

говорил только об ее взгляде на мужчину как на существо другого пола.

Он не более циничен, чем ее взгляд на самое себя прежде всего как на

Мать. Женщина – в сексуальном смысле – есть орудие, созданное природой,

чтобы увековечить ее величайшее творение. Мужчина – в сексуальном

смысле – есть орудие, созданное женщиной, чтобы наиболее экономным

путем осуществить этот завет природы. Инстинкт говорит ей, что это она

где-то на первых ступенях эволюционного развития изобрела мужчину, дала

ему самостоятельное существование, сотворила его – для того, чтобы

производить потомство более совершенное, чем то, которое может дать

однополый процесс. До тех пор, пока он выполняет предназначенную ему

функцию, ему разрешается мечтать, безумствовать, стремиться к идеалам,

совершать подвиги, лишь бы в основе всего этого лежало поклонение

женщине, материнству, семейному очагу. Но как опасно и неосмотрительно

было создавать самостоятельный организм, чья единственная функция

заключается в оплодотворении! Смотрите, что произошло. Прежде всего

мужчина стал плодиться и множиться, так что в конце концов на свете

оказалось столько же мужчин, сколько и женщин; и поэтому женщина может

использовать для своей цели лишь частицу того огромного запаса энергии,

который она оставила в распоряжении мужчины, избавив его от изнуряющих

усилий деторождения. Эта избыточная энергия обратилась на его мышцы и

мозг; он стал слишком сильным физически, чтобы подчиняться ей, и

слишком мощным духовно, чтобы удовлетвориться простым воспроизведением

рода. И вот, не спрашивая ее, он создал цивилизацию, в основу которой

положил ее домашний труд, как нечто незыблемое, данное от века. Донна Анна. Вот что верно, то верно. Дьявол. Да, но к чему в конце концов свелась вся его цивилизация? Дон Жуан. В конце концов она стала отличной мишенью для ваших циничных

трюизмов; но в начале начал это была попытка мужчины стать чем-то

большим, нежели простое орудие женщины для свершения ее долга. До сих

пор непрерывное стремление Жизни не только утверждать себя, но и

достигать все более и более высокой организации, все более и более

полного самосознания сводится в лучшем случае к войне между ее силами и

силами Смерти и Вырождения – войне, исход которой сомнителен. Отдельные

бои в ней – просто тактические ошибки, и победы, как в настоящих боях,

по большей части не зависят от полководцев. Статуя. Это в мой огород. Ну, ничего, ничего, продолжайте. Дон Жуан. Нет, командор, это в огород значительно более высокопоставленных

особ. Но и вы в своей военной практике, вероятно, замечали, что даже

глупый генерал может выиграть сражение, если генерал противника еще

чуть-чуть глупее. Статуя (вполне серьезно) Совершенно справедливо, Жуан, совершенно

справедливо. Некоторым ослам удивительно везет. Дон Жуан. Так вот: пусть Сила Жизни глупа; Смерть и Вырождение еще глупее.

Кроме того, они ведь у нее же на службе. И поэтому, так или иначе,

Жизнь побеждает. Мы обладаем всем, что плодородие может дать, а

жадность – сберечь. Выживет та форма цивилизации, которая обеспечивает

самые усовершенствованные винтовки и самых сытых стрелков. Дьявол. Вот именно. Выживет потому, что создаст самые производительные

орудия Смерти – а не Жизни. Вы неизбежно приходите к моим выводам,

сколько бы вы ни изворачивались, ни путали и ни передергивали, – не

говоря уж о том, как нестерпимо длинны ваши речи. Дон Жуан. Ах, вот как? А кто первый стал говорить длинные речи7 Впрочем,

если мои рассуждения так утомительны для вашего интеллекта, вы можете

оставить нас и возвратиться к любви, красоте и прочим вашим излюбленным

банальностям. Дьявол (глубоко обиженный) Дон Жуан, вы несправедливы и невежливы. Я тоже

сторонник интеллектуального общения. Кто еще способен так оценить его,

как я? Я спорю честно и, мне кажется, достаточно убедительно опровергаю

ваши положения. Если вам угодно, я готов продолжать разговор хоть целый

час. Дон Жуан. Отлично. Давайте. Статуя. Сказать по правде, Жуан, я не вижу, чтоб вы пришли к какому-нибудь

выводу. Но так как здесь нам приходится убивать не время, а вечность,

прошу вас, продолжайте. Дон Жуан (с некоторым раздражением). Мой вывод у вас перед носом, вы,

каменнолобый монумент. Согласимся, что Жизнь есть Сила, постоянно

стремящаяся проявить себя в организованной форме; что червь и человек,

мышь и мегатерий, сверчки, светлячки и святые отцы – все это более или

менее удачные попытки найти для этой первобытной силы более совершенное

выражение, причем идеалом служит существо всеведущее, всемогущее,

непогрешимое и наделенное способностью полного и безошибочного

самосознания, – короче говоря: бог. Дьявол. Я соглашаюсь ради продолжения спора. Статуя. Я соглашаюсь во избежание спора. Донна Анна. А я категорически возражаю в том, что касается святых отцов, и

очень прошу вас не припутывать их к спору. Дон Жуан. Я сделал это исключительно ради аллитерации, Анна, и больше не

собираюсь о них говорить. А теперь, поскольку других разногласий у нас

пока не возникало, согласимся далее, что Жизнь свои попытки приближения

к божественному идеалу не измеряла достигнутой красотой или физическими

достоинствами; ведь еще наш друг Аристофан отметил, насколько

совершенны в этом отношении птицы – их свободный полет, их яркое

оперение, наконец, – прибавлю от себя, – трогательная поэтичность их

любви и свивания гнезд. Так можно ли предположить, что Жизнь, будь ее

целью красота и любовь, могла бы, сотворив птиц, обратить свои усилия

на создание неуклюжего слона и уродливой обезьяны, нашей прабабушки? Донна Анна. Аристофан был язычник; но, кажется, вы, Жуан, немногим лучше

его. Дьявол. Значит, вы пришли к выводу, что Жизнь стремилась к неуклюжести и

безобразию? Дон Жуан. И не думал, господин дьявол; всем известно, что вы мастер искажать

чужие мысли. Жизнь стремилась к созданию мозга – вот в чем была ее

заветная цель Она стремилась к созданию органа, который сделал бы

возможным не только самосознание, но и самопонимание. Статуя. Ну, уж это метафизика, Жуан. Какого дьявола.. (Дьяволу.) Простите,

друг мой... Дьявол. Ничего, ничего, пожалуйста. Мне всегда лестно, когда мое имя

употребляют для придания особой выразительности сказанному. Прошу вас

не стесняться в этом смысле, командор. Статуя. Благодарю вас, вы очень любезны. Я, знаете, даже в раю не мог

отстать от военной привычки к крепким выражениям. Вот о чем я хотел

спросить Жуана: зачем все-таки Жизни заботиться о создании мозга? Зачем

непременно понимать себя? Почему нельзя просто наслаждаться? Дон Жуан. Если б у вас не было мозга, командор, вы наслаждались бы, не зная,

что наслаждаетесь,– и вам от этого не было бы никакой радости. Статуя. Так-то оно так. Но мне нужно ровно столько мозга, чтобы знать, что я

наслаждаюсь. Я не хочу понимать, отчего я наслаждаюсь. Право, это ни к

чему. Поверьте моему опыту: думать о своих удовольствиях – значит

портить их. Дон Жуан. Вот почему интеллект не пользуется популярностью. Но для Жизни,

для Силы, стоящей за человеком, интеллект необходим, потому что без

него человек обречен слепо стремиться навстречу смерти. Подобно тому,

как после многих веков борьбы Жизнь создала удивительный орган зрения,

с помощью которого живой организм видит свой путь и все то, что ему на

этом пути грозит или обещает радость, тем самым избегая тысячи прежде

неотвратимых опасностей, – так она теперь создает орган зрения

духовного, который позволит человеку видеть не только внешний мир, но

цель и смысл самой Жизни, благодаря чему он сможет трудиться во имя

этой цели, а не мешать ее достижению, близоруко преследуя свои узкие и

личные цели. Ведь даже и сейчас есть только один тип человека, которому

доступно истинное счастье, который всегда сохраняет всеобщее уважение

среди сумятицы противоречивых интересов и иллюзий. Статуя. Вы говорите о военном? Дон Жуан. Командор, я говорю не о военном. Когда приближается военный, люди

прячут серебряные ложки и спроваживают подальше жен и дочерей. Нет, не

оружие и не героя я пою, а философа – того, кто, созерцая, хочет

постигнуть выраженную в мире волю, размышляя, ищет путей претворения

этой воли в жизнь и, действуя, стремится свершить ее тем путем, который

подсказало размышление. Люди всех других типов мне давно уже надоели.

Это просто скучные неудачники. Когда я жил на земле, вокруг меня

постоянно рыскали разные ученые мужи, вынюхивая во мне слабое местечко,

за которое можно было бы уцепиться. Врачи советовали мне позаботиться о

своем теле и предлагали шарлатанские средства против мнимых болезней. Я

отвечал, что не чувствую себя больным; они назвали меня невеждой и

ушли. Врачи духовные советовали мне позаботиться о своей душе, но я

чувствовал себя столь же здоровым духовно, как и телесно, и не хотел их

слушать; они назвали меня безбожником и ушли. После них явился политик

и сказал, что все в природе подчинено одной цели – добиться, чтобы он

попал в парламент. Я сказал, что мне все равно, попадет он в парламент

или нет; он назвал меня ренегатом и ушел. Тогда явился романтик,

человек Искусства; он принес мне любовные песни, стихи и картины, и с

ним я был дружен много лет к большому своему удовольствию и некоторой

выгоде, так как его песни научили меня лучше слышать, картины – лучше

видеть, а стихи – глубже чувствовать. Но в конце концов он привел меня

к поклонению Женщине. Донна Анна. Жуан! Дон Жуан. Да, я стал находить в ее голосе всю музыку песен, в ее лице – всю

красоту картин, в ее душе – весь жар поэзии. Донна Анна. И вероятно, потом разочаровались. Но ее ли вина, что вы наделили

ее всеми этими совершенствами? Дон Жуан. Да, отчасти это ее вина. С удивительной инстинктивной хитростью

она молчала и позволяла мне превозносить ее, приписывать ей то, что я

сам видел, думал и чувствовал. Мой романтический друг был слишком беден

и робок и потому зачастую не смел подойти к тем женщинам, которые своей

утонченностью и красотой, казалось, отвечали его идеалу; так он и сошел

в могилу, не утратив веры в мечту. Но мне судьба и природа

благоприятствовали. Я был знатного происхождения и к тому же богат;

если моя наружность не нравилась, льстили мои слова, хотя обычно мне

и в том и в другом сопутствовала удача. Статуя. Фат! Дон Жуан. Вы правы; но даже мое фатовство нравилось. И вот оказалось, что

стоит мне только затронуть воображение женщины, она уже готова дать мне

уверить себя, что я любим; но, увенчав успехом мои искания, она никогда

не скажет: "Я счастлива: моя страсть удовлетворена", но всегда сначала:

"Наконец-то все преграды пали", а затем: "Когда мы опять увидимся?" Донна Анна. То же самое говорят и мужчины. Дон Жуан. Простите, я утверждаю, что никогда этого не говорил. Но женщины

все как одна произносят именно эти две фразы. И я хочу сказать, что

меня они всегда чрезвычайно смущали; ведь первая из этих фраз означала,

что дама была движима единственным побуждением – прорвать мою оборону и

приступом взять крепость; а во второй она довольно открыто заявляла,

что отныне смотрит на меня как на свою собственность и намерена

распоряжаться моим временем по своему усмотрению. Дьявол. Вот тут-то и сказалось ваше бессердечие. Статуя (качая головой). Не следует повторять слова, сказанные вам женщиной,

Жуан. Донна Анна (строго). Они должны для вас быть священны. Статуя. Оно, положим, правда, что женщины всегда говорят именно эти слова.

Насчет преград это бы еще ничего, но вот от второй фразы меня всегда

немножечко коробило, разве только уж и вправду был влюблен по уши. Дон Жуан. После этого дама, которая до той поры жила беспечно и вполне

счастливо, вдруг теряла покой, сосредоточивала на мне все свои помыслы,

принималась хитрить, преследовать, подстерегать, следить, всячески

стараясь удержать свою добычу, – добычей, как вы сами понимаете, был я.

Но ведь я вовсе не того искал. Быть может, это все было вполне уместно

и естественно, но где же музыка, живопись, поэзия, наслаждение,

воплощенные в прекрасной женщине? И я бежал прочь. Так бывало не раз.

Собственно говоря, именно это меня и прославило. Донна Анна. Вы хотите сказать – обесславило. Дон Жуан. От вас ведь я не убежал. Что же, вы осуждаете меня за то, что я

бежал от других? Донна Анна. Вздор, сударь, вы забыли, что разговариваете с

семидесятисемилетней старухой. Подвернись случай, вы бы точно так же

убежали и от меня, – если бы я вас отпустила, конечно. Со мной это было

бы не так легко, как с другими. Если мужчина сам не хочет соблюдать

верность долгу и семейному очагу, его нужно заставить. Все вы хотели бы

жениться на прелестных олицетворениях музыки, живописи и поэзии. Но это

невозможно, потому что их не существует. Если обыкновенная плоть и

кровь вам не подходит – останетесь вовсе ни при чем, только и всего.

Ведь мирятся женщины с мужьями из плоти и крови, да еще и этого-то

подчас маловато! Придется и вам примириться с женами из плоти и крови.

Дьявол недоверчиво хмурится. Статуя делает гримасу.

Я вижу, никому из вас это не нравится, но тем не менее это так; и, как

говорится, хоть оно и не по вкусу, а придется проглотить. Дон Жуан. Дорогая сеньора, вы в нескольких фразах изложили всю сущность моих

возражений против романтики. Вот именно потому я и отвернулся от моего

романтического приятеля с художественной натурой – как он сам называл

свое ослепление. Я поблагодарил его за то, что он научил меня

пользоваться ушами и глазами, но сказал, что поклонение красоте, погоня

за счастьем и идеализация женщины – все это в качестве жизненной

философии гроша ломаного не стоит; он назвал меня филистером и ушел. Донна Анна. По-видимому, Женщина, несмотря на свои многочисленные

недостатки, тоже кой-чему вас научила. Дон Жуан. Она сделала больше; она дала мне ключ ко всему, чему меня учили

другие. Ах, друзья мои, когда преграды пали в первый раз – какое это

было ошеломляющее открытие! Я ждал безумства, опьянения, всего того,

что в юношеских грезах связывается с любовью; и что же – голова моя

оставалась совершенно ясной и мысль работала с безжалостной четкостью.

Самая завистливая соперница не разглядела бы в моей подруге столько

изъянов, сколько видел я. Я не был обманут; я взял ее, не одурманивая

себя наркозом. Донна Анна. Но вы ее взяли. Дон Жуан. В этом и заключалось откровение. До той минуты я никогда не терял

господства над самим собой, никогда сознательно не делал шага, пока мой

разум не обсудит и не одобрит его. Я мнил себя существом сугубо

рационалистического склада, мыслителем. Вместе с глупым философом я

восклицал: "Я мыслю, следовательно я существую". Но Женщина научила

меня говорить: "Я существую, следовательно я мыслю". И еще "Я хотел бы

мыслить еще глубже, следовательно я должен существовать еще

интенсивнее". Статуя. Все это ужасно абстрактно и метафизично, Жуан. Если б вы были более

конкретны и излагали свои мысли в виде занимательных анекдотов о своих

любовных похождениях, вас было бы куда легче слушать. Дон Жуан. Ах, ну что тут еще говорить! Разве вы не понимаете, что, когда я

оказался лицом к лицу с Женщиной, каждый фибр моего незатуманенного,

мысляшего мозга советовал мне пощадить ее и спасти себя. Моя

нравственность говорила: нет. Моя совесть говорила: нет. Мое рыцарское

чувство и жалость к ней говорили: нет. Моя осторожность и опасение за

себя говорили: нет. Мое ухо, искушенное тысячью песен и симфоний, мой

глаз, изощренный в созерцании тысячи картин, не знали пощады, по

косточкам разбирая ее голос, ее черты, ее краски. Я улавливал в ней

предательское сходство с ее папашей и мамашей, по которому можно было

угадать, чем она станет через тридцать лет. Я отмечал блеск золотого

зуба в ее смеющемся ротике; вдыхая ее аромат, размышлял об отправлениях

ее нервной системы. Романтические грезы, в которых я шествовал по

райским долинам руку об руку с бессмертным, вечно юным созданием из

кораллов и слоновой кости, покинули меня в этот великий час. Я

вспоминал их, тщетно стараясь вернуть их обманчивую красоту; но они

теперь казались мне пустой выдумкой; мое суждение оставалось

неподкупным; на каждую попытку мозг мой сурово отвечал: нет. И вот, в

ту самую минуту, когда я готовился принести даме свои извинения, Жизнь

схватила меня и швырнула в ее объятия, как моряк швыряет объедки рыбы в

клюв чайки или альбатроса. Статуя. Могли бы и не раздумывать столько. У вас та же беда, Жуан, что и у

всех умных людей: мозгов слишком много. Дьявол. Но скажите, сеньор Дон Жуан, разве после этого вы не почувствовали

себя счастливее? Дон Жуан. Счастливее – нет; умнее – да. В это мгновение я впервые познал

самого себя, и через себя – мир. Я понял, как бесполезны всякие попытки

ограничить условиями ту неотразимую силу, которая зовется Жизнью;

проповедовать осторожность, тщательный выбор, добродетель, честь и

целомудрие... Донна Анна. Дон Жуан! Критикуя целомудрие, вы оскорбляете меня. Дон Жуан. Ваше целомудрие я не критикую, сеньора, поскольку оно привело к

появлению мужа и двенадцати детей. Будь вы даже распутницей из

распутниц, вы не могли бы сделать больше. Донна Анна. Я могла бы иметь двенадцать мужей и ни одного ребенка; об этом

вы не подумали, Жуан. И позвольте вам заметить, что человеческий род,

ныне пополненный моими усилиями, потерпел бы от этого значительный

ущерб. Статуя. Браво, Анна! Жуан, вы побеждены, разбиты, уничтожены. Дон Жуан. Вовсе нет, хотя это действительно был бы существенный ущерб. Я

согласен, что донна Анна коснулась сути дела. Но тут ни при чем любовь,

целомудрие или даже постоянство, потому что двенадцать детей от

двенадцати разных отцов, быть может, еще лучше способствовали бы

пополнению человеческого рода. Предположим, мой друг Оттавио умер бы,

когда вам было тридцать лет; вы бы, конечно, недолго вдовели – для

этого вы были слишком красивы. Предположим далее, что его преемник

умер, когда вам было сорок; вы бы все еще были неотразимы, а женщина,

которая дважды была замужем, выйдет и в третий раз, если ей

представится к тому возможность. Во всяком случае, нет ничего

невозможного или предосудительного в том, чтобы одна почтенная дама

родила в течение своей жизни двенадцать детей от трех разных мужей. По

всей вероятности, такая дама меньше оскорбляет закон, чем бедная

девушка, родившая одного незаконного ребенка, которую мы обливаем

грязью за это. Но осмелитесь ли вы утверждать, что она более строга к

себе? Донна Анна. Она более добродетельна; для меня этого достаточно. Дон Жуан. В таком случае добродетель, очевидно, профессиональный признак

женатых и замужних. Давайте смотреть на вещи просто, дорогая Анна. Сила

Жизни уважает институт брака лишь потому, что она сама изобрела его,

чтобы увеличить рождаемость и улучшить заботу о детях. Честь,

целомудрие и прочие ваши нравственные фикции ни в малой степени ее не

интересуют. Брак – самое непотребное из всех человеческих

установлений... Донна Анна. Жуан! Статуя (протестующе). Ну, знаете ли... Дон Жуан (твердо). Да, самое непотребное; потому-то он так и популярен. А

женщина, охотящаяся за мужем, – самое неразборчивое из всех хищных

животных. Нет другого заблуждения, которое бы нанесло столько вреда

человеческой совести, как привычка смешивать понятие брака с понятием

нравственности. Бросьте, Анна! Не притворяйтесь шокированной: вы лучше

нас знаете, что брак – это западня для мужчины, где приманкой служат

обманчивые совершенства и показные добродетели. Когда ваша почтенная

матушка угрозами и наказаниями принуждала вас заучить с полдюжины

пьесок для спинета – что доставляло ей не больше удовольствия, чем вам,

– разве она не думала только об одном: внушить каждому из ваших

поклонников, что, женившись на вас, он заполучит ангела, чья музыка

наполнит дом райскими мелодиями или, во всяком случае, будет убаюкивать

его после обеда. Вы стали женой моего друга Оттавио; что ж, раскрывали

вы хоть раз спинет с того дня, как церковь соединила вас? Донна Анна. Какой вы глупый, Жуан. У молодой замужней женщины есть дела

поважнее, чем сидеть навытяжку за спинетом; вот и отвыкаешь постепенно

от музыки. Дон Жуан. Если ее не любишь. Нет уж, поверьте мне: просто когда птичка в

клетке – приманка больше не нужна. Донна Анна (язвительно). Зато уж мужчина никогда не снимает маски, даже

после того, как в его клетку попалась птичка! Чтобы муж был груб,

невнимателен, себялюбив – да разве это возможно! Дон Жуан. Что доказывают эти ответные упреки, Анна? Только то, что герой

такая же грубая подделка, как и героиня. Донна Анна, Все это глупости. Есть много вполне счастливых браков. Дон Жуан. "Вполне" – это слишком сильно сказано, Анна. Вы просто имеете в

виду, что разумные люди стараются ладить между собой. Отправьте меня на

галеры, скуйте одной цепью с каторжником, у которого случайно окажется

следующий номер, – и я должен буду принять этого невольного сотоварища

и постараюсь ладить с ним. Говорят, общение между такими сотоварищами

по большей части носит дружеский характер и нередко переходит в

трогательную привязанность. Но от этого цепи еще не становятся желанным

украшением, а галеры – обителью вечного блаженства. Люди, больше всего

рассуждающие о радостях брака и нерушимости его обетов,– обычно те

самые, которые заявляют, что если разбить цепи и дать узникам свободу,

все общественное здание немедленно развалится. Нужно быть

последовательным. Если узник счастлив, зачем сажать его под замок? Если

нет – зачем делать вид, что он счастлив? Донна Анна. Во всяком случае, позвольте мне, старухе, сказать вам без

обиняков: браки увеличивают население мира, а разврат – нет. Дон Жуан. А что, если наступит такая пора, когда это перестанет быть

истиной? Ведь недаром говорят, что на всякое хотенье найдется уменье,

и если Человек действительно хочет чего-нибудь, он в конце концов

откроет способ добиться своего. Надо признать, вы, добродетельные дамы,

и ваши единомышленники, – вы сделали все возможное для того, чтобы

склонить Мужчину к убеждению, что величайшим благом в мире является

добропорядочная любовь, под которой следует понимать поэзию, красоту и

счастье обладания прекрасными, утонченными, нежными и любящими

женщинами. Вы научили женщин ставить превыше всего собственную

молодость, здоровье, изящество и утонченность. Так найдется ли в этом

раю тонких чувств и переживаний место для детского визга и домашних

забот? Не скажет ли в конце концов человеческая воля человеческому

разуму: придумай, как мне узнать любовь, красоту, романтику, страсть

без их оборотной стороны, без вечной обузы расходов, забот, тревог,

болезней, страха смерти, без свиты нянек, слуг, докторов и учителей? Дьявол. Но все это, Дон Жуан, вы можете найти в моем царстве. Дон Жуан. Да, ценою смерти. Так дорого человек не склонен платить, он хочет,

чтобы романтические наслаждения ада были доступны ему еще на земле, И

способ достигнуть этого найдется; если воля тверда, мозг не спасует.

Близок день, когда численность великих народов станет уменьшаться от

переписи к переписи, когда коттедж в пять-шесть комнат будет стоить

дороже фамильного замка, когда лишь преступная бесшабашность бедняков и

тупое ханжество богачей будут мешать угасанию человеческого рода,

отнюдь, впрочем, не способствуя его облагораживанию, – в то время как

благоразумные смельчаки, бережливые эгоисты и корыстолюбцы, мечтатели и

поэты, любители денег и солидного комфорта, поклонники успеха,

искусства и любви поднимут против Силы Жизни оружие противозачаточных

средств. Статуя. Все это очень громкие слова, мой юный друг; но если б вы дожили до

возраста Анны или хотя бы до моего, вы бы узнали, что тот, кто сумел

избавиться от страха перед нуждой, многодетностью и другими семейными

заботами и намерен лишь наслаждаться радостями жизни, – только

освободил в своем сознании место для страха перед старостью, уродством,

немощью и смертью. Когда жена ничем не занята, она своими вечными

требованиями забав и развлечений допекает бездетного труженика, как его

не допекли бы и двадцать штук детей, и сама при этом терзается еще

больше. И я не чужд суетности: молодым человеком я пользовался успехом

у женщин, статуей – вызываю восторги критиков. Однако признаюсь: если

бы у меня не было других занятий, как только утопать в наслаждениях, я

давно удавился бы с тоски. Когда я женился на матери Анны – или, чтоб

быть точным, когда я наконец сдался и позволил матери Анны женить меня

на себе, – я знал, что утыкаю свою подушку шипами и что для меня, до

той поры непобедимого щеголя-офицера, женитьба означает поражение и

плен. Донна Анна (шокированная). Отец! Статуя. Очень сожалею, если я тебя огорчил, душенька; но уж раз Жуан сорвал

последние лоскутки приличия с нашего разговора, не вижу, почему бы и

мне не говорить прямо то, что я думаю. Донна Анна. Гм! Как видно, одним из шипов была я. Статуя. Нисколько; ты подчас даже бывала розой. Видишь ли, большая часть

неприятностей, связанных с твоим воспитанием, доставалась на долю твоей

матери. Дон Жуан. Позвольте задать вам один вопрос, командор: почему вы покинули

небеса и явились сюда утопать, пользуясь вашим выражением, в том самом

сентиментальном блаженстве, которое некогда могло заставить вас

удавиться с тоски? Статуя (пораженная этими словами). А ведь он прав! Дьявол (встревоженный). Как! Вы хотите отступиться от своего слова? (Дон

Жуану.) Все ваши философствования – не что иное, как скрытая

пропаганда! (Статуе.) Вы уже забыли мертвящую скуку, от которой я

предлагал вам укрыться здесь? (Дон Жуану.) А ваши предсказания насчет

грядущего бесплодия и вымирания человеческой породы разве не побуждают

нас еще сильнее отдаться тем радостям искусства и любви, которые, по

вашему же признанию, воспитали вас, возвысили и облагородили? Дон Жуан. Я и не думал предсказывать неизбежность вымирания человеческой

породы. Жизнь – будь то в ее слепом, аморфном проявлении или в любой из

форм, которые она для себя создала, – не может стремиться к угасанию.

Его превосходительство перебил меня, не дав мне кончить. Статуя. Я начинаю сомневаться, что вы вообще когда-нибудь кончите, друг мой.

Вы страшно любите слушать собственные речи. Дон Жуан. Это верно; но вы уже столько терпели, что вам ничего не стоит

дотерпеть до конца. Итак, задолго до того как бесплодие, о котором я

говорил, станет чем-то более реальным, нежели простая вероятность,

начнется реакция. Великая основная цель совершенствования рода,

вознесения его до таких высот, которые сейчас кажутся

сверхчеловеческими,– цель, пока еще скрытая ядовитым туманом любви,

романтики, притворной стыдливости и утонченности чувств, – прорвет этот

туман и засияет в солнечных лучах; и тогда никому больше не придет в

голову путать ее с удовлетворением личных прихотей, с осуществлением

несбыточных юношеских грез или житейских расчетов, свойственных более

зрелому возрасту. В церковных наставлениях брачующимся будут полностью

восстановлены самые откровенные места, которые сейчас частью сокращают,

частью вовсе пропускают, из боязни оскорбить стыдливость жениха и

невесты. Их будут почтительно выслушивать и принимать, потому что в них

с трезвым целомудрием, серьезностью и ответственностью говорится об

истинной цели брака; а все романтические клятвы и обеты, всякие "покуда

смерть нас не разлучит" и тому подобное исключат из текста, как

легкомысленную болтовню. Будьте справедливы к нашему полу, сеньора, и

признайте: мы всегда утверждали, что отношения между полами не