Текст книги "Правдивая история завоевания Новой Испании"

Автор книги: Берналь Кастильо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц)

Поход в Тлашкалу

В середине августа1 1519 года мы оставили Семпоалу, соблюдая величайший порядок и возможную осторожность.

В первый же день мы прибыли в городок Шалапу2, а оттуда в Шикочималько3, грозную крепость, утопавшую в виноградниках. Везде донья Марина и Агиляр наспех сообщали лишь самое наинеобходимое о нашей святой вере, об императоре доне Карлосе и об отказе от человеческих жертв. Всюду мы ставили также крест. Встречали нас хорошо, так как здешние жители дружили с Семпоалой и не хотели платить дани Мотекусоме.

То же продолжалось и далее, когда мы пришли крутым горным перевалом в Техутлу4. Но тут-то и начались наши напасти. Дорога становилась все круче, горы все выше и безлюднее; съестного нигде нельзя было найти; со снеговых вершин дул холодный ветер, часто шел град, и мы, привыкшие к теплому климату, шли продрогшие, почти замерзшие. Хорошо еще, что кое-где при дороге находились безлюдные группы домов и большие святилища идолов, которые, как я уже говорил, называются cues [(пирамиды храмов)], и подле них были навалены значительные запасы дров для служения их идолам, которые были в этих святилищах. Но еды и здесь не было. Наконец, мы вступили на землю города Цаоктлана5, уже в пределах королевства Мотекусомы, как то видно было по иному строению домов, иной одежде и всему укладу здешних жителей. К касику, вперед себя мы послали двух индейцев из Семпоалы, а сами любовались красивым видом опрятного города, блестевшего белизной штукатурки – дворцами касика, высокими cues и святилищами. И вспомнили мы приветливые города нашей Испании и прозвали город «Белая крепость» [(Castil-blanco)]6, к тому же и несколько солдат-португальцев, что были с нами, сказали, что поселение это похоже на город Белая крепость [(Castil-blапсо)] в Португалии. Между тем прибыл местный касик Олинтетль7 с наиболее знатными жителями. Отвели они нам наши квартиры, достали припасов, но ясно было, что не очень они к нам благоволили. После еды этот касик по требованию Кортеса через наших переводчиков рассказал о своем сеньоре Мотекусоме, о его великих военных силах, что были во всех провинциях, платящих ему дань, и о других многих войсках на границах и в приграничных провинциях; затем он сообщил о величайшей укрепленности города Мешико, так как все строения его расположены на воде [озера]; перебраться от одного здания к другому можно было только по переносным мостам или на лодках, и у всех зданий были плоские крыши, на каждой плоской крыше могли установить большие щиты, и каждое здание было крепостью; и о том, что для прохода в город есть три дамбы с дорогами, а в каждой дамбе 4 или 5 промежутков, через которые вода из одной части попадает в другую; и на каждом таком промежутке был деревянный мост, и если один из этих мостов поднимался, то никто не мог пройти в Мешико. Также он рассказал об огромном количестве золота, серебра, драгоценных камней – chalchiuis и других богатствах, которые были у Мотекусомы. Немало мы дивились этим рассказам. Но, странно, не страх они нам внушали, а великую жажду поскорее испытать свое счастье вопреки всяким укреплениям и съемным мостам. Таков уж испанский солдат – нет для него невозможного: ведь на деле Мешико оказался куда грознее этих рассказов!

Кортес же в ответ стал произносить свои обычные речи о нашем короле и сеньоре-императоре доне Карлосе и святой вере. Но индейцы молчали. Тогда Кортес обратился к нам: «Теперь, сеньоры, пожалуй, больше нечего делать, как водрузить крест!» «Нет, сеньор, – возразил падре фрай Бартоломе де Ольмедо, – время еще не пришло; сказали Вы им много полезного, но все же еще недостаточно, чтоб они уверовали». Так Кортес и отказался от своего намерения.

Зато индейцы очень интересовались нашими двумя псами, нашими конями да нашей артиллерией. Наши переводчики здорово пустили им пыль в глаза, объявив, что это – наши сотоварищи на войне, что они с яростью набрасываются на врага и дотла уничтожают его. И опять послышались речи, что мы подлинные teules [(божества)] и что следовало бы нас умилостивить подарками. Действительно, касик Олинтетль и его свита вскоре принесли нам подвески, ожерелье, разные фигурки из очень низкопробного золота, а также тюк материй и в придачу дали еще четырех индеанок для печения хлеба.

Не забуду я одного места в этом городе, на площади, где было несколько их святилищ. На большом пространстве, в тщательном порядке, стояли пирамиды черепов, всего не менее 100 000. Знаю хорошо, что обозначает такая цифра, но их действительно было столько! А по другую сторону, огромными грудами, высились остальные части костяков. Все было окружено частоколом с черепами же на остриях. Трое papas [(жрецов)] специально блюли это страшное место. Впоследствии мы видели еще немало таких пирамид, даже в Тлашкале, но нигде их не было столько8.

На расспросы Кортеса о дальнейшем пути касик рекомендовал дорогу на Чолулу, очень удобную и ровную. Но наши воины из Семпоалы указали, что путь на Тлашкалу все же лучше, так как жители Чолулы – верные подданные Мотекусомы, да и в самом городе стоит большой мешикский гарнизон. Кортес затем потребовал у Олинтетля 20 знатных человек, воинов, которые пошли бы с нами, и нам их тотчас предоставили. А на другой день, рано утром, мы выступили к Тлашкале.

Выйдя из «Белой крепости» [(Castil-blanco)], мы направились далее своей дорогой с еще большими предосторожностями и всегда зажженными фитилям и, как обычно, одетые в доспехи. Из маленького городка Шаласинго, где нас одарили золотом, материей и двумя индеанками, мы послали двух видных людей из Семпоалы послами в Тлашкалу, ибо мы слышали, что по всей Тлашкале собираются несметные полчища9.

Два дня мы ждали наших послов. Оказалось, их не стали и слушать, так как из присутствия у нас множества наших друзей из Семпоалы, Цаоктлана и других поселений-данников Мешико тлашкальцы заключали, что мы двинулись на них по желанию Мотекусомы! Слышны были поэтому лишь проклятия и угрозы по нашему адресу, обещания нас зарезать и съесть. А послов наших заключили в темницу, откуда они лишь с великим трудом выбрались.

Не ждали мы этого! Но что же делать: мы двинулись дальше, вверив себя Богу, с нашим развернутым знаменем, которое нес альферес [(знаменосец)] Коррал; индейцы, населяющие места, где мы остановились на ночлег, точно так же, как и семпоальцы, предостерегали нас вступать [на землю Тлашкалы]. Таким образом мы шли, а впереди нас выезжали конные, полугалопом, по трое, чтобы могли помочь друг другу; а когда конные в бою рассекали отряды врага, они наносили копьями удары в лица, не давали застревать им в телах врагов и хватать их рукой, если же случалось, что копье схватили рукой, то следовало со всей силой держа его рукой, освободить – повернувшись, сильно пришпорить коня и выдернуть копье или увезти индейца, потащив его за собой.

И таким образом мы прошли около двух легуа. И счастье нам сперва улыбнулось. Без боя прошли мы сквозь пограничное укрепление, которое было столь крепко сложено из камней, извести и битума, что еле поддавалось железной кирке. Будь тут защитники – плохо бы нам пришлось… И Кортес сказал: «Сеньоры, последуем за нашим знаменем, на котором знак святого креста, и вместе с ним мы победим». И мы все как один ответили, что готовы идти, в добрый час! Ибо Бог – истинная сила. Вскоре мы вдали увидели человек 30 воинов с плюмажами и военными знаками в полном вооружении: с двуручными мечами, круглыми щитами и копьями; мечи и копья снабжены были столь остро отточенными кремнями, что могли померяться с нашим оружием. Мы выслали всадников, чтоб захватить их живьем, но индейцы не только не побежали, а мужественно встретили атаку и ранили несколько лошадей. Рассвирепели тогда и наши, и вскоре 5 индейцев пали мертвые. Тогда из засады высыпало не менее 3000 воинов, и конница наша должна была отойти. Подошедшая артиллерия опрокинула врага, который, впрочем, держался молодцом: четверо наших было ранено, а с той стороны оставили 17 убитых.

Хоть было уже поздно, но мы все же двинулись дальше, чтоб выйти из гор и спуститься в долину, изобилующую цветущими полями и садами. На ночлег мы расположились подле веселого ручейка, обмыли раны и смазали их, за неимением масла, жиром, вытопленным из убитого индейца. На ночь покушали мы щенят, оказавшихся здесь во множестве. Жители, убегая, увели и увезли все с собой, но собаки и щенята сами вернулись к ночи на старые пепелища. Всю ночь лошади были не расседланы, и пикеты, секреты и патрули зорко охраняли наш сон.

Наутро мы двинулись дальше и вскоре наткнулись на неприятеля, который шел двумя отрядами всего около 6000 человек. С великим шумом надвигались они на нас, но Кортес отправил к ним трех пленных с предложением прекратить враждебные действия, так как мы пришли в качестве друзей и братьев к ним. Одновременно он приказал Диего де Годою, королевскому эскривано, внимательно занести все дальнейшее в протокол, дабы, если нам когда-либо придется отвечать за урон, мы имели бы доказательство, что не мы начали первые. Но враг не стал слушать никаких речей, а с остервенением бросился на нас. Тогда воскликнул Кортес: «Сантьяго! На них!» И мы ответили тем же, и наши аркебузы произвели немалое опустошение в их густых рядах. Враг отступил и соединился с главными силами, приблизительно 40 000 воинов, со своим командующим, которого звали Шикотенкатль10, и со своими белыми и красными военными знаками, поскольку такими были и военный знак, и форменное одеяние этого Шикотенкатля.

Местность была пересеченная, с многими обрывами, и конница наша была очень затруднена; к тому же враг стоял выше и бил сверху вниз, метко обстреливая нас не только стрелами и дротиками, но и камнями из пращей. Стало несколько легче, когда бой перешел в ровную долину. Беда была лишь в том, что мы должны были держаться все время вместе, иначе нас бы разъединили и уничтожили в отдельности: ведь против нас было не менее 20 сильных отрядов.

Враг всячески наседал; даже песком осыпал нас, чтоб ослепить и выбить из строя; но больше всего он стремился захватить наших коней. Живьем он никого не захватил, зато был такой печальный случай. Педро де Морон, отличный кавалерист, и еще трое с ним получили приказ врезаться во вражеские ряды; здесь у него вырвали копье, изранили его мечами, а конь, получивший ужасный удар в шею, пал. Не подоспей мы вовремя, пропал бы и сам Морон, подхваченный замертво одним из трех оставшихся всадников. Как ни опасно было отделяться от других, наш взвод ринулся на подмогу, и нам удалось отбить Морона; лошадь же, уже мертвую, уволокли, и нам удалось лишь срезать седло. Десятеро из нас были ранены, но не плоха была работа и наших мечей. Морон, впрочем, скоро скончался от ран; а труп лошади, как мы потом узнали, возили по всей Тлашкале напоказ и в конце концов сбруя, подковы и налобник были принесены в дар идолам. Целый час уже длилась битва. Велик был урон врагов. Изрядно мы бились, так как никогда еще не были столь близки к гибели. Но и неприятель показал себя храбрецом; в полном порядке он отступил, потеряв одних военачальников не менее восьми. О преследовании нечего было думать, ибо от усталости мы еле держались на ногах. Да и местность была мало подходяща из-за обрывов, множества домов, а также странных и опасных ям, в которых жили некоторые туземцы. Произошла эта битва при Теуасинго или Теуакасинго во 2-й день11 сентября месяца 1519 года. Мы отошли к нескольким большим cues [(пирамидам храмов)] и укрепились там, точно в крепости. Раненых своих, 15 человек, мы опять пользовали человечьим салом, а также ухаживали за 4 ранеными лошадьми; едой нам служили куры и все те же вкусные щенята. Пленных забрали мы с два десятка, между прочим, двух знатных.

Весь следующий день мы отдыхали, исправляли арбалеты, изготовляли для них стрелы. Но затем Кортес сказал: «Смотрите, сеньоры, как бы тлашкальцы не подумали, что с нас довольно и одной битвы! Покажем им, что мы не ослабели. Давайте пойдем на разведку». И семь всадников, несколько аркебузников и арбалетчиков, а всего 200 человек, вместе с нашими союзными индейцами, отправились посмотреть цветущую, густо заселенную равнину. Легко мы при этом изловили несколько десятков туземцев, мужчин и женщин, но не причинили им вреда; зато наши союзники, свирепые по природе, не смогли удержаться от поджогов и грабежей.

Вернувшись в наш лагерь, мы, по повелению Кортеса, развязали пленных и накормили их. Затем наши переводчики, донья Марина и Агиляр, беседовали с ними долго и вразумительно, говоря, что мы им братья и пришли им помогать, а не вредить. Одарили их также цветным бисером и отпустили их, вместе с двумя знатными пленниками, которым было наказано передать письмо главному начальнику.

Но старого Шикотенкатля они не нашли, а сын его велел передать такой ответ: «Пусть-ка сунутся во владения моего отца, там мы и помиримся, но лишь тогда, когда насытимся их мясом, а богов своих почтим кровью их сердец». Помня недавнюю битву, не очень-то обрадовались мы такому ответу, но все же само возвращение обоих посланных было приятно: значит, они нам доверяют, слепой страх исчез. Кортес одарил их поэтому, а кстати и расспросил насчет Шикотенкатля и его военных сил. Оказывается, их не убыло, а прибыло, ибо всего у него теперь было пять отрядов, каждый по 10 000 человек; все они имели особых начальников, особые знамена с общим гербом Тлашкалы – белая птица с распростертыми крыльями, а также полковые знамена и ротные значки, совсем как у нас, в Испании. Не ожидали мы таких порядков, а посему, будучи людьми и помня близость смерти, мы ночью исповедались и причастились; всю ночь, почитай, никто не спал.

В 5-й день12 сентября 1519 года выступили мы на рассвете, не исключая и раненых. Арбалетчики и аркебузники получили приказ стрелять только залпами, причем одни только заряжали, а другие, лучшие стрелки, только стреляли; конница должна была действовать массой, помогая друг другу, рассекая отряды врага, не ввязываясь в длительную борьбу; пехотинцам с мечами и круглыми щитами, которые кололи и рубили, было рекомендовано биться сомкнутым строем; орудийная прислуга была увеличена. Вместе с альфересом Кораллом у нашего развернутого знамени, для его защиты, было 4 товарища. Итак, мы вышли из нашего лагеря, и, не пройдя и половины четверти легуа, мы увидели, как поля кругом покрылись воинами с большими плюмажами и военными знаками, под сильный шум труб и больших морских раковин. Началась битва, страшная, не поддающаяся описанию. Наша горсточка в 400 человек, среди которых было множество раненых и больных, была как бы вклинена в разъяренное вражеское море, и каждый из нас знал, что без победы он умрет либо на поле битвы, либо под ножом жреца.

В один момент вся земля была усеяна воткнувшимися стрелами и дротиками, но умелая стрельба и ловко рассчитанные действия кавалерии и пехоты не слишком часто позволяли врагу подойти вплотную. И все же мы бы не выдержали напора, если бы само великое множество врагов не явилось спасением: маневрировать они не могли, и многие отряды так и не введены были в бой, а с другой стороны, каждый наш выстрел бил без промаха. Наконец, уже в прошлой битве между Шикотенкатлем и другим военачальником – Чичимекатекутли – возникли пререкания, а теперь они перешли в явный разрыв, и общее командование было разрушено. Так понемногу ослабели атаки, а вскоре некоторые их части совсем воздерживались от боя, что навело уныние и на остальных. Все же отход произведен был в добром порядке, и наша конница лишь слегка могла преследовать врага. Велика была наша благодарность Богу. Ведь только один из нас был убит, хотя более 60 получили ранения; сам я был задет камнем в голову, и стрела врезалась в бедро, но все же я мог продолжать сражаться, как и большинство остальных раненых. Вернулись мы к своим укреплениям с более легким сердцем и в одном из подземных жилищ похоронили нашего убитого, дабы индейцы не заметили, что и мы смертны. Впрочем, нужда была все же не малая. Опять для наших ран не было масла, а для еды… не хватало соли! К тому же со снежных гор вновь потянуло холодом, и мы дрогли всю ночь, хотя и впадали в сон от усталости.

На следующий день Кортес послал трех видных пленных, а также и тех двух, которые уже раз были нами отправлены для переговоров к касикам Тлашкалы. Он еще раз подтверждал наше миролюбие и требовал свободного пропуска в Мешико, не более. Посланцы эти застали как раз Большой Совет, притом в очень дурном настроении; и в первый момент Совет даже не желал выслушать посланцев. Но затем постановили: созвать всех жрецов, прорицателей и колдунов и по их решению действовать. После множества заклинаний, волшебств и гаданий жребием те ответили, что мы не teules [(божества)], а люди, но сила наша идет от солнца, и если напасть на нас ночной порой, то нам несдобровать. Шикотенкатлю поэтому был послан соответственный приказ, и в следующую ночь он направил на нас 10 000 отборных воинов, которые и напали с трех сторон одновременно. Шли они с величайшей уверенностью застать нас врасплох, да еще и в состоянии «слабости». Велико было их изумление, когда они убедились в противном. Ведь мы все время спали одетыми, с оружием в руках, а кони наши были оседланы и взнузданы; не дремали и наши посты и патрули. Немедленно мы открыли убийственный огонь, и наши удары были не хуже «дневных». Враг заколебался, отступил; наша конница далеко его преследовала по ровному полю при полной луне.

Итак, замысел не удался; двух из своих советчиков – жрецов, прорицателей, колдунов они даже принесли в искупительную жертву, как мы впоследствии узнали. Потери тлашкальцев были велики, мы же потеряли лишь одного из наших семпоальских друзей убитым, да двух ранеными.

Впрочем, наутро и мы сильно сдали. Ведь во всем лагере не было ни одного, кто за этот поход не получил бы раны, а 45 человек умерли от ран, болезней или холода; многие неоднократно болели, да и сейчас 12 товарищей лежали пластом; сам Кортес, а также падре Ольмедо сильно страдали лихорадкой. Угнетало и мучило нас также полное отсутствие здесь соли. И невольно вырастали горькие сомнения: не смешно ли нам, больным и ослабевшим, идти походом против великого Мотекусомы с его многими армиями, даже если Тлашкала нас и пропустит? Угнетенность наша росла, тем более что мы вновь отправили пленных с предложением мира, а ответа все еще не получали.

Не унывала лишь донья Марина, родом индеанка, но с великим, бестрепетным сердцем. Всюду и везде она была вместе с нами, будь то днем или ночью; никогда она не выказывала малодушия и даже тревоги, хотя отлично знала, каковы наши дела. Заслуги ее безмерно велики: переговоры вела она, и таким тоном, будто от нас лишь зависит гибель или спасение данной страны! Последним пленникам, например, она поручила сказать, что мы готовы простить все случившееся, даже… убиение нашего товарища-коня, но что терпение наше истощается и гнев наш будет ужасен…

На сей раз Бог внушил знатнейшим тлашкальским касикам – Машишкацину и старому Шикотенкатлю иначе отнестись к нашим посланным. Собрано было Большое Собрание, и взвешены все обстоятельства. Больше всего повлияло, что мы, несомненно, не друзья и союзники Мешико, который вот уж 100 лет враждует с Тлашкалой, уводит людей, разрушает обмен, так что нельзя достать ни соли, ни хлопка. Правильнее поэтому бороться не против нас, а вместе с нами против Мотекусомы, общего врага, а посему послать к нам посольство, продовольствие, женщин. Так и порешили касики. Но молодой Шикотенкатль, не присутствовавший на Собрании, и слышать не хотел о примирении, а, наоборот, готовил новое ночное нападение. Дошло до того, что он отказался от повиновения Совету, а тот, в свою очередь, запретил начальникам отдельных частей исполнять приказы Шикотенкатля-сына. Урезонить его должны были те четыре посла, какие направлялись к нам, но и они, опасаясь молодого сумасброда, пошли кружным путем.

Два дня прошли спокойно, и Кортес, всегда советовавшийся с нами по всем делам, предложил нам небольшую ночную экспедицию в соседний городок Сумпансинго – не для избиения или устрашения, а лишь для провианта. Часа за два до восхода солнца мы вышли; участвовали все более или менее здоровые, между прочим, 6 всадников, 10 арбалетчиков и 8 аркебузников. Команду принял сам Кортес, жестоко еще страдавший от лихорадки.

Было совсем темно, и с гор веял ледяной ветер. Не только люди, но и лошади сильно остудились, и два коня заболели опасно. Вообще было много признаков неудачи, и суеверные люди стали болтать о возможности большого несчастья. Но Кортес нас успокаивал, и мы благополучно подошли к самому городу.

Продвижение наше было замечено, и все население спасалось в поспешном бегстве ввиду диких россказней, что мы убиваем всех, не щадя ни возраста, ни пола, пожираем сердца врагов и тому подобное. Видя весь этот переполох, мы нарочно задержались на обширном дворе при нескольких cues [(пирамидах храмов)], пока не рассвело, и тогда жрецы и старики, наблюдавшие за нами, решились подойти и заговорить. Начали они с извинений, что не оказали нам ни почестей, ни поддержки припасами, но в этом виноват молодой Шикотенкатль, стоявший вблизи и запретивший сношения с нами.

Кортес, через донью Марину, успокоил их и велел им идти к касикам главного города с сообщением обо всем виденном и слышанном и новыми предложениями мира, а пока прислать 20 индейцев с продуктами. Так они и сделали, и вскоре у нас были и хлеб, и куры, и даже две индеанки. Весело вернулись мы в лагерь, который с тех пор неоднократно снабжался припасами из городка Сумпансинго, несмотря на недовольство Шикотенкатля.

И все же в лагере было неблагополучно. Прежнее уныние выросло, особенно за наше ночное отсутствие, в нечто более опасное. Особенно недовольны были лица, имевшие поместья и индейцев на Кубе. Смертельно надоели им шатания по чужим землям, раны, лишения, холод. Выбрали они семь человек – имена их, чести ради, не хочу называть – для переговоров с Кортесом, начали ласково и вкрадчиво, а кончили требованиями и почти угрозами. Мера напастей переполнена! Дальше ждать – испытывать Бога! Безумием было уничтожать корабли, чего не делали ни римляне, ни сам Александр… Кортес отвечал им решительно, порой пространно, да так пристыдил, что им пришлось ретироваться. Конечно, было еще немало ропота, проклятий, косых взглядов и тайных разговоров, но прямое послушание соблюдалось, и в крутых мерах не было нужды.

Нелады были и у врагов. Совет Тлашкалы в четвертый уже раз запрещал молодому Шикотенкатлю враждебные действия против нас, и все же он плохо подчинялся или как бы издевался. Так, от него пришли 40 индейцев со съестными припасами, копалом и перьями попугаев, в сопровождении 4 старух. Как будто пришли с миром, а на деле – с издевкой: «Если вы страшные teules [(божества)], как уверяют жители Семпоалы, то примите в жертву присылаемых женщин и съешьте их; если вы добрые teules, то удовлетворитесь курением копала и перьями; а коли люди – кушайте присланные яства…» Индейцы-носильщики между тем всюду шныряли и вынюхивали, то уходили из лагеря, то приходили, иногда заменяясь другими лицами, и ясно было, что они шпионы. Кортес поэтому велел двух из них, на вид наиболее почтенных, схватить и расспросить, и они быстро сознались, с какой целью их послал Шикотенкатль, стоявший недалеко наготове с войском в 20 000 человек. То же сказали и другие. Тогда Кортес объявил об этом по лагерю; все наличные шпионы были схвачены – числом 17, – и Кортес велел некоторым отрубить большой палец, другим всю кисть и в таком виде вернуть их обратно к Шикотенкатлю. Вид этих несчастных сильно подействовал на Шикотенкатля, который уже готов был дать сигнал к наступлению; он сразу присмирел, тем более что один из крупнейших его соначальников отказал ему в повиновении и ушел со своими отрядами.