Текст книги "Правдивая история завоевания Новой Испании"

Автор книги: Берналь Кастильо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 46 страниц)

Кортес не у власти

Напомню1, что в свое время император решил послать лиценциата Луиса Понсе де Леона в Новую Испанию, дабы потребовать от Кортеса полного отчета и, в случае нужды, привлечь его к ответственности. Сборы его длились неимоверно долго, но, наконец, он все же высадился в Вера Крусе. Кортес встретил его с великим почетом, и тот, согласно воле монарха, тотчас вступил в управление всеми делами Новой Испании и секретным образом сообщил Кортесу о всех возведенных на него обвинениях. Кортес легко доказал их вздорность. Но этим дело не ограничилось: фрай Томас Ортис, умный, но лукавый человек, прибывший вместе с лиценциатом, то и дело давал понять Кортесу, что есть еще ряд претензий угрожающего характера и что Луис Понсе де Леон имеет неограниченные полномочия, вплоть до вынесения смертного приговора. Конечно, монах хотел урвать малую толику золота, но Кортес не дал себя запугать, а, наоборот, заявил, что от короля за свои услуги он ждет не кары, а награды.

Затем Луис Понсе де Леон через глашатаев оповестил, что всякий, кто имеет жалобы или претензии, может их предъявить. Началось множество мелких, скучных процессов. До наиболее же крупного и интересного вопроса Луис Понсе де Леон так и не добрался, именно до широкого и справедливого, по мере заслуг, распределения земель между подлинными конкистадорами: он заболел злокачественной лихорадкой и вскоре скончался. Своим преемником он назначил лиценциата Маркоса де Агиляра, но с условием, чтоб он вступил в должность лишь после специального на то разрешения Его Величества.

Новый наместник был человек слабосильный, чахоточный, без всякого веса. Враги Кортеса требовали, чтоб он немедленно продолжал расследования, а друзья, наоборот, указывали, что Луис Понсе де Леон не имел права назначать от себя «наместника», а посему ему придется либо совсем уступить управление страной Кортесу, либо править совместно с ним. Впрочем, сам Кортес противился и той, и другой комбинации.

Как раз в это время прибыли мы, под предводительством Луиса Марина, из Нако в Мешико. Долго мы в Нако ждали известий о Кортесе, но все его и Сандоваля письма перехватывались. Тогда было отряжено 10 всадников (среди них был и я) в Трухильо, но уже в начале пути нам встретились два больных испанца, сообщивших об отъезде Кортеса, затем прибыло и письмо с официальным об этом сообщением. То-то была радость! Мы тотчас же пустились в путь по направлению к Гватемале, где вскоре соединились с Педро де Альварадо и его отрядом. Альварадо тоже был рад, что ему не нужно идти в далекий Трухильо на выручку Кортесу.

Вся страна была объята открытым мятежом. Всюду мы должны были пробиваться силой. К тому же раз нас застигло изрядное землетрясение: земля так тряслась, что многие из нас попадали, но другого ущерба мы не потерпели, хотя толчки продолжались долго и многократно.

Чем ближе к Мешико, тем больше росло наше нетерпение. Из Чалько мы послали гонца, что идем мы, его старые товарищи, числом 80, во главе с Альварадо. На это сообщение Кортес тотчас пустился нам навстречу до Истапалапана, причем участвовали в этом не только свита, боевые наши друзья, но и все власти города. В Мешико, в главном кафедральном соборе возблагодарили мы Нашего Сеньора Иисуса Христа, в доме Кортеса дан был роскошный банкет в нашу честь, а по окончании его нас развели в прекрасно обставленные помещения. Наутро мы были завалены подарками: и от Кортеса, и от Сандоваля, и от многих других. Представились мы в этот день и губернатору Маркосу Агиляру, причем просили его назначить нам энкомьенды с индейцами поближе к Мешико, он охотно соглашался, но указал, что в настоящий момент у него нет еще полноты власти.

Вернулся вскоре с Кубы и Диего де Ордас. За него крепко принялись и сам Кортес, и другие, ибо его легкомысленная доверчивость положила начало всем бедам и смутам. Но он отрицал за собой всякую вину и все сваливал на извращения Саласара и его козни. Впрочем, Кортес быстро помирился с умным и изворотливым Ордасом. Ведь это он, Ордас, заметил раньше других, что с момента прибытия Луиса Понсе де Леона Кортеса чтут и боятся меньше. Он же и дал совет, чтоб Кортес наверстал утраченное: пусть он живет пышнее, как гран-сеньор, пусть принимает представляющихся ему, сидя под балдахином, пусть зовет себя не просто Кортесом, а дон Эрнан Кортес. Скажу прямо, что Кортесу такие советы пришлись по сердцу. Но мы, конкистадоры первого призыва, так и не могли привыкнуть к новым пышным наименованиям; вот и я, в продолжение всей своей книги, называл нашего товарища и полководца просто Кортесом. Да и чем имя Кортес хуже и менее славно, нежели Цезарь, Помпеи, Ганнибал?

Маркоc де Агиляр, губернатор, с каждым днем все угасал, чахотка все усиливалась, а тут привязалась еще лихая лихорадка. Через восемь месяцев его не стало. Своим преемником он наметил казначея Алонсо де Эстраду, но с теми же оговорками и ограничениями, какие указаны были Луисом Понсе де Леоном по отношению к нему самому. Но Эстрада, к сожалению, не сумел использовать даже долю власти. Нуньо де Гусман, бывший в Пануко, с каждым днем все наглел и спокойно нарушал королевские указы, в конце концов он дошел до того, что стал переходить границы Мешико, вмешиваться в его внутренние дела, совершать насилие и даже казнить людей.

При таких условиях городской совет Мешико не раз обращался к Эстраде с просьбой – разделить власть с Кортесом. Но Эстрада уклонялся, да и Кортес этого не хотел, опасаясь новых наговоров и козней. Наконец, решили к Эстраде приставить Гонсало де Сандоваля. Вышло как будто хорошо, но враги Кортеса все же не дремали: выдумывались лживые обвинения, между прочим, будто Кортес отравил Луиса Понсе де Леона, Маркоса де Агиляра и Гарая, а теперь хочет извести еще Саласара и Чириноса.

Подлая эта клевета была записана и отправлена в Испанию, куда только что прибыл контадор Альборнос и еще усилил кутерьму. Откуда ни возьмись, всплыли и прежние обвинения. Словом, император решил: быть Эстраде одному, без помощников, а Саласара и Чириноса освободить и вернуть им все их имущество. Одновременно в Новую Испанию посылался главный командор Ордена де Алькантары, Педро де ла Куэва, чтоб разобрать дело Кортеса по всей строгости законов. Но главный командор так никогда и не прибыл в Новую Испанию.

Между тем, дела шли все хуже. Эстрада ничего не мог сделать с бунтами и восстаниями. Все еще, например, не подчинялись сапотеки и миштеки; войска, посылавшиеся туда, состоявшие из недавно прибывших новичков, были бессильны справиться; пришлось вмешаться опять нам, старым конкистадорам, особенно жившим в Коацакоалькосе, и заняться этим делом.

Куда храбрее зато Эстрада выступал в делах внутренних. Своеволию его тут не было предела. Так, например, в отсутствие Сандоваля, он схватил одного из слуг, кое-как судил его и приговорил к отрубанию руки. Узнав об этом, Кортес разгневался и страшно обрушился на Эстраду. Тот струсил и окружил себя телохранителями, а, кстати, выпустил Саласара и Чириноса, чтоб усилить свою партию. В благодарность за освобождение те дали ему совет – выслать Кортеса из Мешико, что тот и сделал!

Приказ этот Кортес принял с величайшим спокойствием. «Отлично, – заявил он, – я подчиняюсь. Из страны, завоеванной мною и моими товарищами ценою несчетных ран и трудов, изгоняют меня люди, неспособные даже водворить порядок. Хорошо. Отправлюсь в Испанию и изложу Его Величеству все до последнего».

Действительно, он тотчас же покинул Мешико, перебрался в соседний город Койоакан, а оттуда направился в Тескоко и Тлашкалу. Но жена Эстрады, почтенная и умная сеньора, испугалась последствий и заставила мужа помириться с Кортесом, ибо боялась, что последствием будут нескончаемые ссоры и убийства. Дело поручено было дону фрай Хулиану Гарсесу, первому епископу Тлашкалы, уроженцу Арагона, который, сильно встревоженный, встретил Кортеса, дабы как-нибудь уладить дело. Но Кортес был неумолим – он набирал средства для поездки в Испанию, и то же делали Гонсало де Сандоваль и Андрес де Тапия, решившие сопровождать его.

Прибавлю, что за время пребывания Кортеса в Тлашкале у него перебывало множество всякого люда: друзья и боевые товарищи, касики разных племен, жители разных городов. Бывали, конечно, и разные интриганы и авантюристы, предлагавшие ему захватить власть в свои руки, стать королем Новой Испании, ибо никогда, по их словам, условия не были столь подходящими. Но Кортес с негодованием обрывал шептунов, советовавших ему государственную измену, а когда они не сразу успокоились, он двух из них велел посадить в тюрьму, обещая следующих молодчиков прямо уже вешать. С другой стороны, нашлись и другие сеньоры, которые старались натравить Эстраду, сообщая, что Кортес набирает войска, поднимает индейцев. Эстрада опять прибег к дону фрай Хулиану Гарсесу, но тот его успокоил, написав, что никаких наборов нет, а были лишь подлые людишки, которым острастку дал уже сам Кортес: «Эх, сеньор Алонсо де Эстрада, без всякой нужды бросились Вы в омут, изгнав Кортеса!»

Кортес энергично готовился к отъезду: заботу о своих владениях и доходах он передоверил лиценциату Хуану Альтамирано, собрал множество птиц, неизвестных в Испании, двух ягуаров, разные другие диковины, ловких индейцев-акробатов, несколько карликов и уродов. А тут еще пришли письма от друзей из Испании с печальным известием о смерти его отца, Мартина Кортеса, а также о новых наветах и клеветах, так что личное его прибытие становилось все более необходимым.

Кортес сильно опечалился: к трауру по жене прибавился еще траур по отцу. Но это не сломило его рвения – так как не было достаточно кораблей на месте, он велел скупить вновь прибывшие, роскошно обставил их всем, что необходимо для столь высокого и богатого путешественника. Кстати, он объявил, что охотно и безвозмездно возьмет с собой в Испанию всякого, кто пожелает, и будет считать его своим гостем на все время переезда. Так, кроме Сандоваля и Тапии, с ним отправилось много народа.

Переезд был отличный, и уже на 42-ой день показался берег Испании. То было в декабре 1527 года. Якорь бросили близ Палоса, около монастыря Нашей Сеньоры де ла Рабиды. Все, возблагодарив Бога, были вне себя от радости, но она скоро омрачилась печальным событием: Сандоваль, верный соратник Кортеса, захворал уже в дороге, а ныне лежал при смерти в Палосе, в домике позументщика. О таком его печальном состоянии известили Кортеса, но пока слуги были в монастыре Нашей Сеньоры де ла Рабиды, хозяин дома из ларя, подле самой кровати умирающего, взял 13 слитков золота и сейчас же пустился наутек. Сандоваль все отлично видел, но не в силах был помешать, да и опасался, как бы негодяй его не прикончил; когда же прибыл Кортес и послана была погоня, того уже и след простыл, и он благополучно, говорят, перебрался в Португалию.

Сандовалю становилось все хуже, твердо и по-христиански принял он смерть, распределив оставшееся свое добро между сестрой, бедняками и церковью. Душеприказчиком стал Кортес и похоронил его в монастыре Нашей Сеньоры де ла Рабиды с великой честью и искренним плачем. Да простит его Бог. Аминь.

Сандоваль был храбрым, решительным и осмотрительным капитаном. В Новую Испанию он прибыл 22 лет от роду, но скоро, как мы знаем, забрался высоко-высоко, вплоть до одиннадцатимесячного пребывания в роли губернатора совместно с Эстрадой. Росту он был высокого, крепкого сложения, с высокой грудью, широкими плечами, очень пропорциональный, и только ноги его были несколько искривлены. Волосы и борода вились и были русы. Голос имел неприятный: слегка сиповатый, да иногда и шепелявил. Науки он ведал ровно столько, сколько нужно было; завистью, скупостью и жадностью никогда не страдал. От солдат требовал строгой дисциплины, но всегда заступался за них и в походах хорошо о них заботился. Платье носил всегда скромное, солдатское; зато лошадь его была таких качеств, каких я ни до, ни после не видал ни в Hoвом Свете, ни в Испании, все знали его «Мотилью», караковой масти с белой отметиной на лбу и на бабках…

Похоронив Сандоваля, Кортес сейчас же известил Его Величество, герцога де Бехара, графа Карлоса де Арельяну и прочих знатных друзей о своем прибытии и о горестной утрате. В докладе Его Величеству он достойным образом описал Сандоваля, его выдающиеся таланты и заслуги как природного вождя и командира.

Двор с величайшим интересом ждал прибытия героя. Герцог де Бехар и граф де Арельяна бросились к королю и так много и восторженно рассказывали о Кортесе, что Его Величество сменил гнев на милость и издал приказ, чтоб Кортесу всюду по дороге оказывались подобающие почести, торжественные встречи и приемы. Сам герцог де Медина Сидония с великой охотой зазвал Кортеса к себе и лишь через два дня отпустил его на паломничество к Нашей Сеньоре де Гуадалупе2. Вот тут-то Кортес и встретился с сеньорой доньей Марией де Мендосой, супругой главного командора [Ордена] де Леона, дона Франсиско де лос Кобоса, которая пребывала в Гуадалупе с большой свитой изящных сеньор, среди которых особенно выделялась ее сестра, редкая красавица. Столь чудесная встреча пришлась по сердцу Кортесу; справив все обязанности паломника, он, несмотря на тройной траур, по жене, отцу и Сандовалю, охотно пребывал в кругу дам, тонким своим обращением и великой своей славой завоевывая все сердца. Да и понятно, где найти второго, столь же образованного, известного, веселого, щедрого и речистого. Много он роздал изящных подарков, разные вещицы из золота, серебра, жемчуга, перьев, лучшие же дары он подносил донье Марии и ее сестре: даже золото в слитках он просил их принять, дабы они могли заказать себе украшения по собственному вкусу. С ними же он из Гуадалупы прибыл ко двору, который в ту пору был в Толедо. А по дороге он устраивал всевозможные празднества и торжества, и столь расположил к себе донью Марию, что она охотно поженила бы его на своей сестре и тогда Кортес без всякого сомнения сейчас же был бы назначен губернатором Новой Испании, но – увы! Кортес уже был помолвлен с доньей Хуаной де Суньигой, племянницей герцога де Бехара.

Донья Мария в своих письмах к мужу без устали расхваливала Кортеса и требовала, чтобы тот всячески повлиял на Его Величество: отменный рыцарь и благородный человек не может не быть самым преданным слугой; пусть король не только не гневается, но вознаградит его по заслугам. Впрочем, и сам король все больше горел нетерпением увидеть, наконец, того, кто завоевал для него обширнейшие страны, кто был предметом стольких похвал и нареканий.

Когда поэтому Кортес прибыл, он, по приказанию короля, был торжественно встречен, и герцог де Бехар, граф де Арельяна, главный командор [Ордена] де Леона и прочие сановники проводили его на аудиенцию. Кортес преклонил колено, но Его Величество сейчас же его поднял, и наш вождь в простой и свободной речи стал повествовать о своем тяжком походе в Гондурас и о предательстве Саласара и Чириноса. Затем он передал королю особо на сей счет составленную меморию.

Король отпустил его очень милостиво и вскоре, разобрав дело, не поскупился на отличия: Кортес был возведен в маркизы дель Валье Оашаки, получил богатые поместья, большой крест Ордена Сантьяго и патент на чин генерал-капитана Новой Испании. Содержание ему, впрочем, установлено не было, почему – не знаю.

Кортес испросил вторичную аудиенцию для принесения благодарности. Но уже через несколько дней он так опасно занемог, что его считали погибшим, и его друзья, особенно герцог де Бехар, уговорили государя посетить умирающего. Столь исключительная милость вызвала немалую зависть, и когда Кортес поправился, многие постарались отвратить от него короля. Они в этом преуспели, ибо сам Кортес стал несколько зазнаваться. Он забыл, что сделали для него главный командор [Ордена] де Леона и его супруга, донья Мария, и признавал как бы одного лишь [герцога] де Бехара. При его посредстве он бомбардировал короля просьбами о назначении его губернатором Новой Испании. Но король не соглашался, будь то по наущению Совета по делам Индий или по совету обиженного главного командора [Ордена] де Леона – во всяком случае, расположение короля все более исчезало, и когда поступила еще новая просьба подобного рода, было велено раз и навсегда покончить с такими домогательствами.

После сего король отбыл в Барселону, а Кортес занялся брачными делами. Свадьба его с доньей Хуаной де Суньигой была отпразднована с такой пышностью, что многие уверяли, будто подобной никогда еще не было в Испании. При сем случае, как мне рассказывали, королева узнала, что драгоценные камни, поднесенные ей Кортесом по приезде, куда хуже, нежели его подарок невесте, и она, уже раньше расхоложенная неблагодарностью Кортеса к прежним его покровителям, главному командору [Ордена] де Леона и его жене донье Марии де Мендосе, теперь окончательно отвернулась от него…

Став маркизом, Кортес послал, между прочим, идальго Хуана де Эрраду в Рим к папе Клименту VII3, предыдущий – Адриан VI – уже скончался 3 или 4 года назад, с богатыми подарками, подробным донесением об открытых и завоеванных землях и просьбой об уменьшении десятины. Подарки приняты были милостиво, особенно понравились индейцы-акробаты; увлекались также реляциями о наших победах и страданиях, прислано было особое благословение за усердное и удачное искоренение язычества, но… сбавки десятины не получилось!

Последние годы

В Мешико между тем прибыла назначенная Его Величеством Королевская Аудьенсия во главе с Нуньо Гусманом, прежним наместником в Пануко. Двое из четырех прибывших с ним аудиторов вскоре заболели и умерли, и будь Кортес в Мешико, его бы, разумеется, обвинили в их кончине. Но оставшиеся весьма энергично принялись за дело. В один момент, например, они скрутили Эстраду, который не сумел им противиться, хотя условия были благоприятны. Впрочем, у Аудьенсии было куда больше власти, чем у любого наместника: она, например, могла раздавать энкомьенды не на время, а на вечные времена, причем конкистадоры «первого призыва» должны были идти в первую голову. Вот и съехались они со всех концов Мешико1 и, в общем, они получили недурные куски, но… о вечном владении речь как-то заглохла, так как Аудьенсия боялась слишком большой их независимости. Говорят, что такой оборот дел получился по наущению Саласара; может быть, во всяком случае, он был у них излюбленным советчиком.

Посыпались опять обвинения и выдумки против Кортеса. Напрасны были старания поверенного Кортеса, лиценциата Хуана Альтамирано, горячего и преданного человека, напрасно было и наше заступничество – нам не верили и немало нам за это причинили притеснений. Вообще, произвол все рос и рос; между прочим, клеймение рабов2 достигло небывалых размеров, так что провинция Пануко совершенно обезлюдела. Но это и переполнило чашу: король узнал о бесчинствах Гусмана и отозвал всю Аудьенсию.

Аудьенсия пыталась бороться, послала поверенного в Испанию, оправдывалась, просила, чтоб Кортеса отнюдь не посылали вновь в Новый Свет. Но и мы не отставали. Только что вернулся из Испании Педро де Альварадо, который был там возведен в наместники Гватемалы, и мы вместе с ним составили убедительную бумагу с точным изложением всех козней Аудьенсии, осмелившейся вновь очернить Кортеса. В силу этого, прежнее решение о роспуске Аудьенсии не было отменено, но Нуньо Гусман уже по-своему вознаградил себя за потерю власти. Он предпринял поход в провинцию Халиско3, где нахватал уйму золота, действуя гадкой хитростью и небывалым насилием.

Между тем, в Мешико из Испании прибыла новая Аудьенсия опять из четырех аудиторов с президентом доном Себастьяном Рамиресом де Фуенлеалом, все люди великой честности и редкой справедливости. Когда они через четыре года отпросились на заслуженный покой, их провожали похвалы и благословения. Действительно, они – я сам это испытал не раз – работали, не покладая рук, заботились об индейцах и их просвещении, совершенно запретили клеймение, творили суд праведный. Только с Гусманом они не смогли справиться: он все еще был в дальнем походе и смеялся над их законными требованиями. Удалось лишь добиться присылки из Испании особого уполномоченного, лиценциата Диего Переса де ла Торре, которому поручено было отыскать Гусмана и арестовать его.

Впрочем, это случилось лишь при вице-короле доне Антонио де Мендосе4, который был прислан после отбытия Себастьяна Рамиреса де Фуенлеала и оказался столь же деятельным и неподкупным. Но бедняга Диего Перес де ла Торре так и не воспользовался плодами своих забот: вернувшись из Халиско, он скоропостижно скончался…

Но вернемся к Кортесу. Пробыв ряд лет в Испании, он стосковался но Новому Свету и в качестве генерал-капитана и маркиза решил переехать море и поселится в своем маркизате. Встретили его с подобающими почестями, но далеко не так, как прежде, и он, пробыв некоторое время в Куаунауаке, каковой город принадлежал к его маркизату, отправился в Мешико к вице-королю, чтоб с ним точнее договориться насчет подданных и генерал-капитанстве на Южном море5.

Переговоры эти шли неудовлетворительно. Число подданных было, правда, заранее определено, но Кортес за единицу считал семью, а вице-король – каждого взрослого индейца в отдельности. Так они и разошлись, и Кортес поссорился не только с Аудьенсией, но и с самим вице-королем. Апеллировали в Испанию, а пока Кортес взимал подати по своему усмотрению и собственному расчету.

Впрочем, в это же время Кортес снаряжал экспедицию в Южное море, ибо к этому его обязывал особый договор, заключенный с Его Величеством в городе Гранаде 22 июня 1526 года, в бытность Кортеса в Испании. Ведь уже до своего отъезда Кортес построил и отлично снарядил 4 корабля в провинции Сакатуле, командующим которых поставил идальго Альваро де Сааведру Серона. Заданием было: идти на Молукки или в Китай, чтоб выяснить прямой путь на родину гвоздики и других специй. В декабре 1527 года корабли двинулись в путь и действительно дошли до Молукк, хотя и сильно пострадали от бурь, голода и болезней. Молуккские острова оказались во власти Португалии. Это и многое другое, достойное удивления, рассказал мне года через три один матрос, участник плавания6. Теперь Кортес направил уже вторую экспедицию. А случилось это в мае 1532 года. На сей раз шли лишь два корабля под командой некоего Диего Уртадо де Мендосы. Продвигался он все вдоль берега, чем экипаж остался недоволен, и один корабль взбунтовался и отделился от него; правда, потом они сообщали, что поступили так с его разрешения, но в этом можно вполне усомниться. Впрочем, ушли они недалеко: вскоре корабль разбился, и лишь немногие смогли спастись в Халиско. Что же касается другого корабля и самого Диего Уртадо де Мендосы, то они исчезли бесследно. Потери эти весьма огорчили Кортеса, но он все же снарядил два новых корабля во главе с идальго Диего Бесеррой де Мендосой; капитан другого корабля Эрнандо де Грихальва был подчинен Бесерре. Сперва они должны были отправиться на поиски Диего Уртадо де Мендосы, а затем двинуться на открытие новых земель. Сильная буря разъединила их в первую же ночь. Один корабль, на котором был Эрнандо де Грихальва, нашел какой-то необитаемый остров, названный Сан Томе, на расстоянии более 200 легуа пути, да с тем и вернулся. На другом вспыхнул бунт во главе с пилотом Ортуньо Хименесом, Бесерра был убит, а экипаж продолжал путь. Открыт ими был остров, прозванный Санта Крус, с большим якобы изобилием жемчуга; но туземцы были столь свирепы, что убили Хименеса и всех, кто высадился с ним, а немногие остальные вернулись в Халиско, чрезмерно восхваляя богатства новооткрытой земли7.

Вторая неудача нисколько не охладила Кортеса. Прежний свой план он изменил лишь в том смысле, что решил сам пойти на поиски великих новых земель, которые, по его убеждению, должны были находиться в Южном море. Для этой экспедиции он назначил три корабля, только что отстроенных в Теуантепеке.

Весть о том, что собирается сам Кортес, мгновенно привлекла множество народа – все были заранее уверены в удаче; вскоре набралось 320 человек, среди которых было лишь 30 семейных. Снаряжение закончилось быстро, и без особых приключений дошли до острова Санта Крус. Отсюда Кортес послал корабли обратно за колонистами и их женами; но исход был печален: два судна пропали, и лишь одно вернулось в Санта Крус, где настала тяжкая нужда. Съестные припасы истощились, туземцы не имели ни маиса, ни овощей, а промышляли лишь рыболовством да сбором диких растений. Начались болезни, и многие поумирали. Но Кортес все же, движимый человеколюбием, отправился на поиски пропавших двух кораблей. После долгих поисков их, наконец, нашли в отчаянном положении – на мелях и острых рифах, тем не менее, их удалось снять и счастливо привести на Санта Крус со всем грузом, особенно съестными припасами. Оставшиеся на острове набросились на сытную еду с таким остервенением, что сразу захворали, а многие и померли. Избегая этого печального зрелища, Кортес вновь пустился по морю вдоль побережья, открывая другие земли, соединенные между собой, это была Калифорния. Но тут он захворал, вернуться же в Новую Испанию ни за что не соглашался, так как опасался насмешек и издевательств ввиду безрезультатности экспедиции8.

Между тем супруга Кортеса пребывала в великой заботе, тем более, что прослышала, будто один из кораблей погиб около Халиско. Она снарядила два корабля на поиски, послав с ними трогательное письмо, зовя вернуться к семье, ибо геройских дел и без того совершено было достаточно. Подобное же письмо присовокупил и вице-король дон Антонио де Мендоса. Письма подействовали: Кортес передал команду Франсиско де Ульоа, а сам устремился домой, в Куаунауак, к донье Хуане. Радость домашних трудно описать, но довольны были также вице-король и вообще все население Мешико, опасавшиеся, что при отсутствии Кортеса все касики могут поднять восстание.

Наконец, через несколько месяцев Кортес послал еще одну, четвертую, флотилию. Семь месяцев носилась она по морю, но вернулась ни с чем.

На все эти морские предприятия Кортес потратил из собственного кармана более 300 000 песо. Вполне понятно его желание, чтобы король возместил хотя бы часть этих издержек; не менее необходимо было убедить испанские власти в правильности учета Кортесом подданных. Вот почему он и стремился вновь поехать в Испанию. Но еще до отъезда он сумел дать ряд очаровательных и пышных празднеств – турниров, представлений, процессий, маскарадов, боев быков и прочее – в честь только что состоявшегося мира между Испанией и Францией. В празднествах этих принимали участие как сам вице-король, так и члены Королевской Аудьенсии, с которыми Кортес опять близко сошелся.

Незадолго до отъезда Кортес пригласил меня поехать с ним вместе, тем более, что в Испании он мне мог быть очень полезен. Я согласился, и на целых два месяца опередил его, так как он задержался – это было в 1540 году – ввиду траура по королеве Изабелле.

В Мадриде Кортеса приняли приветливо, с почестями, предоставив ему весьма видную квартиру; ежели же он, по делу, направлялся в Совет по делам Индий, его всегда приглашали на эстраду, где помещался президиум. Тем не менее, хлопоты его не увенчались успехом, и государь не отпускал его в Мешико!

Что касается меня, то я вернулся в Новый Свет, где меня ждала печальная новость: туземцы горной части Халиско возмутились, и при их усмирении пал Педро де Альварадо.

Альварадо, еще в 1537 году построил в Гватемале, где он был наместником, на самом западном краю Нового Света, в гавани Акахутлы, большой флот из 13 кораблей. Целью было: найти путь в Китай. На это предприятие Альварадо потратил почти все свое состояние, все те громадные богатства, какие он вывез из Перу9. Но вице-король, узнав об этом и предвидя успех, непременно захотел участвовать в деле. Альварадо согласился и в 1538 году прибыл в Мешико, чтоб совместно с вице-королем избрать начальника экспедиции, так как сам он не мог оставить Гватемалу в виду сильного брожения.

Вот тут-то и случилось восстание в Халиско. Альварадо поспешил на помощь весьма вовремя, так как кучка испанцев была близка к истощению. Неприятель отпрянул, но продолжал отбиваться в горах; Альварадо наступал. И случилось так, что на горной тропе лошадь одного из солдат оступилась, затем опрокинулась и так сильно подмяла Педро де Альварадо, что он впал в беспамятство. Его уложили в носилки, он несколько раз приходил в себя, но вскоре умер, так как не было настоящего ухода и покоя.

Так скончался один из виднейших наших товарищей, подлинный конкистадор «первого призыва». Многочисленная его семья горько плакала, больше всего убивалась его жена, донья Беатрис де ла Куева. Все мы, старые его товарищи, старались ее утешить, но напрасно. И вот, неисповедимым образом случилось, что и она вскоре покинула сию юдоль печали при необычных совершенно условиях.

А именно: соседний с городом Сантьяго де Гватемала вулкан, бушевавший уже трое суток, изрыгнул такой поток лавы, камней и кипящей воды, что по пути вырывались столетние деревья и пробивались самые толстые стены. Все смешалось, никто не знал, что делает сосед, отец не смел помочь сыну. Было это 11 сентября10 1541 года, в воскресенье, под вечер. Почти половина Сантьяго де Гватемалы погибла, разрушен был и дом, где жила вдова Альварадо. Она с дочерьми и прислужницами спасалась в крепкой часовне, но ворвался горячий вал и всех истребил, спаслись лишь дочь и две служанки, их вытащили из-под развалин со слабыми признаками жизни. Дочь эта и осталась единственным отпрыском Педро де Альварадо, ибо сыновья тоже умерли в молодости.

Что же касается большого флота, то его участь была плачевна. Экипаж почти весь разбрелся, узнав о гибели Альварадо. Лишь через год с лишним вице-король куда-то послал несколько кораблей. Что они сделали – не знаю; знаю лишь, что никогда никто не думал вернуть семье Педро де Альварадо хотя бы малую часть громадных его затрат…

Что касается Кортеса, то он все еще задерживался в Испании. Его Величество в то время предпринял поход на Алжир11 огромной армадой. Кортес – маркиз дель Валье тоже предложил свои услуги и выступил вместе со своим старшим сыном, наследником майората, взяв также дона Мартина Кортеса, который был от доньи Марины, и множество оруженосцев, слуг и лошадей, отплыв на отличной галере в компании с доном Энрике Энрикуесом. Но такова была воля Бога, что по прибытии страшная буря, как известно, уничтожила почти всю королевскую армаду; разбилась и галера Кортеса, при чем он, его сыновья и его присные с великим трудом спасли жизнь, зато потеряли все богатое имущество. Военный совет – все маэстре де кампо и капитаны, – рекомендовал Его Величеству, ввиду громадности потерь среди рыцарей и солдат, прервать поход. Но Кортес был иного мнения: с оставшимися немногими силами он ручался атаковать и взять Алжир, если командование передано будет ему. Предложение это принято не было, и Кортесу окончательно опротивел двор; остатки армады Его Величества отплыли от Бужи, что около Алжира. А Кортеса постигла и иная досада: брак старшей его дочери доньи Марии Кортес с Альваро Пересом Осорио, сыном маркиза де Асторга, разбился, хотя в приданое Кортес давал 100 000 дукатов золотом и множество драгоценностей. Все эти обиды сильно расстроили Кортеса, стали сказываться и годы, и последствия великих его военных тягот. Окончательно подорвали его силы внезапный взрыв лихорадки и дизентерия. Он решил уехать из Севильи, где вокруг него всегда толпилось множество людей и попрошаек, и поселился в тиши, в Кастильехе де ла Куесте. Здесь он готовился к смерти: написал завещание, распределил имущество, выделил крупные суммы на дела благотворительности. Умер он 2 декабря12 1547 года. Останки его с великой помпой похоронены были в усыпальнице герцогов Медины-Сидонии, но впоследствии, в силу последней его воли, перевезены в Новую Испанию, где они покоятся в Койоакане или Тескоко, точно не помню. Умер он, по моим расчетам, на 62-ом году жизни, поскольку в год, когда Кортес отправился с нами с острова Куба в Новую Испанию – 1519-й, ему было 34 года. Из его дочерей и сыновей законнорожденными были – дон Мартин Кортес, унаследовавший маркизат, донья Мария Кортес, о которой я уже говорил, вначале была в браке с доном Альваро Пересом Осорио, после с графом Луна де Леоном, на донье Хуане женился дон Эрнан Энрикуес, унаследовавший де Тарифа, а донья Каталина де Арельяно умерла юной девой в Севилье; супруга Кортеса сеньора маркиза донья Хуана де Суньига переехала в Испанию… И было два незаконнорожденных сына, одного звали дон Мартин Кортес, командор [Ордена] Сантьяго, от переводчицы доньи Марины, и дон Луис Кортес, также командор – Сантьяго, от другой сеньоры доньи де Эрмосильи; и трое дочерей от других цветных женщин; все они вышли в люди, и Кортес щедро обеспечил их в своем завещании.