Текст книги "Большой риск. Путешествие на "Таити-Нуи""

Автор книги: Бенгт Даниельссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Тихий океан действительно оправдывал свое название, медленно и ровно катились его огромные волны. Создавалось впечатление, что мы незаметно скользим по ним. Умеренно пригревало солнце. Мы разделись почти догола и наслаждались теплом. Мне захотелось, чтобы это чудесное плавание было бесконечным. Не успел я об этом подумать, как мое желание, казалось, начало сбываться. Озабоченный вид механика и начавшаяся беготня говорили о том, что в машинном отделении опять не все благополучно. Конечно, злосчастная соединительная муфта опять перегрелась или, точнее, накалилась.

На долгом совещании капитана с механиком и директором было решено идти дальше, несмотря ни на что. Я считал их решение правильным и разумным. Такого же мнения придерживались и все остальные. Если машина выйдет из строя, мы снова поднимем импровизированный парус и наверняка достигнем своей цели с помощью попутных морских течений и пассатов, беспрестанно дувших с востока на запад, то есть в направлении нашего движения.

В машинном отделении муфта с поразительной регулярностью перегревалась несколько раз в день, но обилие соленых выражений и холодной воды не давали ей разлететься вдребезги. Когда брань и вода больше не помогали, машину приходилось на несколько часов останавливать. Постепенно мы стали смотреть на наш порывистый, неровный ход, как на нормальное явление, и нас это больше не тревожило. Такая беспечность отчасти объяснялась тем, что, несмотря на неоднократные остановки машины, мы делали около 200 миль в день.

К 25 апреля мы прошли две трети пути от островов Галапагос до Таити. Перед обедом мы остановили машину, чтобы дать муфте остыть. Через несколько часов механик установил, что мы без риска можем продолжать путь, и сразу же запустил машину. Но странное дело: "Каумоана" не сдвинулась с места. Капитан приказал дать полный вперед. "Каумоана" продолжала спокойно покачиваться. У капитана появилось страшное подозрение, и он, как бы угадав, что я его разделяю, приказал мне спуститься в воду и осмотреть гребной винт. Я надел водолазную маску и спустился по тросу, закрепленному на корме. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что произошло. Потеряли гребной винт. Вал не был поврежден, стало быть случившееся объяснялось только тем, что рабочие на панамской верфи либо забыли зашплинтовать винт, либо вставили шплинт так слабо, что он выпал.

Мы справились по морской карте и выяснили, что находимся в 250 милях от Маркизских островов и чуть дальше от ближайшего атолла архипелага Туамоту. За несколько дней мы вполне могли бы добраться до любой группы этих островов, подняв паруса, как это уже пришлось сделать в Карибском море, когда кончилось топливо. Но что будет, когда мы к ним подойдем? У Маркизских островов высокие скалистые берега. У островов архипелага Туамоту узкие, почти недоступные проходы или их совсем нет. Наши возможности управлять судном были весьма ограничены, двигаться против ветра мы не могли. Таким образом, задача подойти к любому из этих островов оказалась бы безрассудно смелой, если не сказать невыполнимой. Не было никаких сомнений в том, что нам нужен буксир, и чем скорее мы его добудем, тем лучше. Капитан был весьма осмотрительным человеком; он включил большой радиопередатчик и начал энергично вызывать станции в Папеэте и в Тайоа на Маркизских островах. Но сколько он ни нажимал на кнопки и ни крутил ручки, передатчик не издал ни единого звука. Капитан отказался от этой попытки только к утру следующего дня и начал искать другой выход из затруднительного положения. Поразмыслив некоторое время, он решил, что остается только одно – отправить несколько человек на шлюпке за помощью в Тайоа. Капитан выстроил всех нас на палубе и попросил выйти вперед тех, кто добровольно изъявит желание сыграть роль ангелов-спасителей.

Я сразу же согласился. Но, откровенно говоря, это вовсе не означало, что я оказался мужественнее остальных товарищей по несчастью. Мною руководил скорее эгоистический инстинкт самосохранения. Я был убежден, что у меня больше шансов остаться в живых на легко управляемой спасательной шлюпке, чем на трудно управляемой "Каумоане". Старший помощник капитана, два таитянских матроса и один машинист, очевидно пришедшие к тому же выводу, также шагнули вперед. В последний момент наша спасательная команда пополнилась, по приказу капитана, механиком, которому, собственно говоря, теперь нечего было делать на судне. Мы захватили на скорую руку немного провианта и воды, отдали концы и подняли паруса. Сильный попутный ветер очень быстро погнал нас от "Каумоаны". Скоро мы были одни в море.

Через два дня, когда на горизонте поднималось палящее солнце, мы с ужасом и в то же время с облегчением увидели, что находимся возле высокого скалистого острова, вероятнее всего Уа-Хука, из группы Маркизских островов. В тот же момент, совершенно неожиданно и непонятно почему, стих ветер. Теперь не оставалось ничего другого, как взяться за весла и грести изо всех сил. Нам недоставало коллективной тренировки – в сущности, никто из нас не был тренирован в гребле, – но тем не менее нас не поглотил морской прибой и мы не разбились о береговые скалы,

Судя по карте, от Уа-Хука до Тайоа на Нуку-Хиве, где находилась спасательная радиостанция, было 30 миль. Убедив друг друга, что наступивший штиль – чисто временное явление, мы налегли на весла. Однако шли часы, и не было ни малейшего дуновения ветра, ничто не нарушало сверкающую морскую гладь. Мы ужасно страдали от жары. Натруженные руки покрылись волдырями. Однако мы машинально продолжали грести и постепенно впали в полную апатию. Так длилось до тех пор, пока не наступили сумерки. Вечерняя прохлада оживила нас, когда мы оказались уже почти в самой бухте Тайоа. Несколько мигающих керосиновых фонарей указывали, где находится деревня. Покрытые ранами и волдырями руки и натруженные спины так болели, что мы чуть было не сдались, хотя до берега оставалось каких-нибудь 100-200 метров. Какой чудесной мелодией прозвучал в наших ушах скрежет шлюпки по дну! Чуть живыми выбрались мы на берег и поплелись на огонек. Где-то на половине пути к деревне мы встретили двух мужчин.

– Ага, вот они наконец, – бесцеремонно сказал один из них.

– Брось глупые шутки, – простонал старший помощник капитана.

– Наше судно потеряло гребной винт, мы пришли просить о помощи, – объяснил я слабым голосом.

– Да мы уже знаем всю вашу историю, – перебил меня второй. – Радист правительственной станции здесь в Тайоа связался с "Каумоаной" через полчаса после того, как вы отправились в путь. Ваша небольшая прогулка отказалась, собственно говоря, совершенно бесполезной.

Оба долго и от всей души хохотали над нами. Нам так и хотелось пристукнуть их, но мы были слишком слабы и измучены, чтобы справиться с ними. Да разве мы были виноваты – в том, что наш передатчик не работал?

Но в чем же все-таки было дело? Почему "Каумоана" так долго не могла связаться с Тайоа? Ответ на этот вопрос мы получили только на следующий день, когда немного пришли в себя. Объяснение оказалось простым и неожиданным. Все служащие радио французской Полинезии бастовали уже целую неделю, требуя повышения заработной платы. Один чиновник в Тайоа, искавший на коротковолновой станции джазовую музыку, совершенно случайно услышал позывные "Каумоаны". Шхуна, незадолго до этого прибывшая в Тайоа, тут же отправилась на помощь к дрейфующим товарищам. На следующий день она торжественно возвратилась с "Каумоаной" на буксире. Наши героические усилия были совершенно напрасны.

В бухте Тайоа "Каумоана" оказалась в безопасности, но никто не знал, когда начнется ремонт. Я все еще был пассажиром и потому счел себя в полном праве оставить директора и его друзей по несчастью. Я перешел на шхуну, перевозившую копру, которая вскоре ушла с Тайоа.

Через неделю я был уже в Папеэте, на этот раз свободным человеком.

Достаточно было одной-двух недель, чтобы убедиться, что жизнь на Таити не такая уж беззаботная, как я себе представлял. Даже нельзя было прилечь, где хотелось, под какой-нибудь пальмой – каждый клочок земли кому-нибудь да принадлежал. Вся земля была поделена на участки, так же тщательно огороженные, как в Европе. Деревья не ломились под тяжестью спелых фруктов, которые можно было есть даром. Лагуна была полным-полна всевозможной рыбы, но бедному европейцу, не знающему местных способов рыбной ловли, не поймать в ней ни одной рыбешки. Ясно, что моих сбережений хватило бы не надолго, и поэтому я благоразумно сразу же начал подыскивать работу. Несмотря ни на что, я не был разочарован. Жизнь здесь была интересной, климат – приятным, а местные жители оказались очень милыми и жизнерадостными людьми. Чего же еще желать? Тем более что таитянки вполне оправдывали свою славу очаровательных и соблазнительных женщин.

Истратив последние гроши – а произошло это очень быстро, – я нанялся матросом на шхуну по перевозке копры. Это была тяжелая и однообразная работа. Надо было таскать на шхуну и со шхуны 50-килограммовые тешки прогорклой копры и пряной ванили, но за этот каторжный труд нас щедро вознаграждали всякий раз, как только мы заходили на новый остров: появление шхуны у любого острова французской Полинезии было большим и редким событием, и поэтому нас встречали там песнями, танцами и празднествами.

У каждого влюбленного в Южные моря есть свой остров, полюбившийся иногда по самым странным причинам. Таким для меня был остров Руруту, и не таитянка заставила меня бросить бродячую жизнь моряка и прожить там целых восемь месяцев, а обилие овощей и фруктов. Нигде в мире я не видел таких больших и вкусных дынь, такой редиски и такого салата, как на острове Руруту. "Вот где я покончу с денежными затруднениями", – подумал я, разгуливая по плантациям. В Папеэте не хватало фруктов и овощей, а потому и цены на них были высокие. Заняться овощеводством, получать богатый урожай и поставлять овощи на Таити было бы очень прибыльным делом. Еще до того, как я стал моряком, мне приходилось заниматься овощами, ведь помогал же я своим воспитателям работать в огороде. И вот я принялся за осуществление своих планов. Без особого труда снял в аренду небольшой и дешевый участок земли. Овощи, что я посадил, хорошо принялись и выросли. Через несколько месяцев я собрал необыкновенный урожай. Таким образом, пока все шло блестяще.

К сожалению, я не учел одну небольшую, но очень важную деталь: между Руруту и Папеэте не было регулярного пароходного сообщения. На шхунах же, которые изредка заходили на эти острова, не всегда находилось место для моих овощей, но если и удавалось погрузить их, то в Папеэте они попадали уже гнилыми, так как шхуны эти до того, как зайти в Папеэте, долго болтаются между островами Тубуаи, а за доставку все равно приходилось платить. Мой так хорошо продуманный план рухнул, как карточный домик. Разочарованный, я покинул Руруту, воспользовавшись случаем сесть на шхуну, которая называлась "Каринга". Раньше я этой шхуны не видел, и все же она мне показалась удивительно знакомой. Вдруг меня осенило: ведь "Каринга" – это старая, незадачливая "Каумоана", отремонтированная и перестроенная так, что ее трудно было узнать.

Среди пассажиров, которых было более полсотни, оказался житель с Маркизских островов. Он ехал в Папеэте с тем, чтобы продать свою плантацию кокосовых пальм. Я понял, как глупо поступил, когда занялся овощеводством. Ведь единственное, на чем можно было заработать во французской Полинезии, это, конечно, копра. Орехи падали на землю сами, разве трудно было их очистить и высушить на солнце? При перевозке копра не портилась, а особый фонд гарантировал за нее. сравнительно высокую цену.

К сожалению, у меня не нашлось даже той скромной суммы, которую нужно было заплатить за плантацию. Кроме того, такая дешевизна вызывала у меня некоторые подозрения. Наверняка плантация была меньше, чем утверждал хозяин. Или, может быть, он был не единственным владельцем? Это часто случается. По прибытии в Папеэте мы тут же отправились с ним в контору по земельным участкам и тщательно просмотрели реестровые записи. Выяснилось, что он был единственным и законным владельцем, а площадь плантации составляла, как он и утверждал, 5 гектаров. Что и говорить, случай редкий, даже если плантация запущена. Жаль было терять такое выгодное дело.

Как всегда, в самый трудный момент в моей жизни где-то поблизости оказался брат Мишель. И теперь буквально через несколько дней я встретил его на улице. Он давно уже отбыл воинскую повинность, но не хотел возвращаться на Таити, прежде чем не сколотит сколько-нибудь значительного капитала. Я сердечно обнял его и тут же рассказал о блестящем дельце, которое ждало ловкого человека со средним капиталом. Мишель, ни секунды не колеблясь, выложил нужную сумму и сделал меня своим компаньоном на выгодных условиях. В веселом настроении, с купчей в кармане отправились мы на Маркизские острова. А через несколько дней удрученные и озадаченные вернулись на Таити. Фактически мы не были обмануты, ибо площадь плантации составляла ровно 5 гектаров и пальм росло там много. Но тем не менее нас обманули. Участок находился на склоне настолько крутой горы, что ее без преувеличения можно было назвать обрывом.

Удержаться на нем могли, пожалуй, одни серны. В довершение ко всему плантация спускалась к морю, так что орехи падали прямо в воду.

По возвращении в Папеэте Мишель вскоре получил место старшего помощника капитана дизельного судна на регулярной линии между Таити и островом Макатеа. Я было собрался уже снова наняться на какую-нибудь шхуну по перевозке копры. Но однажды, вернувшись из обычного рейса, брат рассказал мне, что на острове Макатеа есть вакантное место помощника начальника порта. По мнению Мишеля, я вполне подходил на эту должность. Я взвесил свое положение – мне стукнуло уже двадцать пять лет и пора было подумать о будущем, а эта работа могла обеспечить меня. Не питая больших надежд на положительный ответ, я послал заявление. К моему удивлению и, думаю, к удивлению Мишеля, я получил это место.

Время шло. С работой я, кажется, справлялся, и мною были довольны. Такой спокойной и приятной жизни у меня никогда еще не было. Но постепенно мне все настолько надоело, что к концу второго года я стал с тоской поглядывать на каждый выходивший из "моего" порта корабль.

И опять Мишель направил мою жизнь по новому руслу.

Глава вторая. Одни в утлой посудине

Однажды – это было во время появления Мишеля на острове Макатеа – мы сидели с ним и беседовали о всяких делах. Вдруг он совершенно равнодушным тоном сообщил мне, что собирается вместе с Эриком де Бишоп плыть на плоту в Южную Америку. Я подумал, что ослышался, и переспросил его. И он тем же спокойным голосом сказал мне о своем необыкновенном решении и добавил, что уже уволился с судна. От неожиданности я онемел и долго не мог произнести ни одного слова. Еще на Руруту я часто слышал об Эрике, поселившемся там задолго до моего приезда. Прочитал много книг о его приключенческих плаваниях. Мне он казался каким-то легендарным и достойным восхищения человеком, которого можно сравнить с Магелланом, Куком, Лаперузом. И это смелое плавание, которое он собирался совершить на 67-м году своей жизни, представлялось мне столь же грандиозным и фантастическим, как путешествия знаменитых первооткрывателей в Тихом океане несколько веков назад.

Мишель коротко рассказал мне о начатых приготовлениях. Эрик уже закончил детальный чертеж конструкции плота. Комендант маленькой военно-морской верфи в Папеэте выделил место для строительства и обещал всяческую помощь. Добродушные таитяне срезали в горах 800 толстых бамбуковых стволов и с большим трудом притащили их на верфь. Но Эрику не хватало рабочих рук. В его распоряжении было всего лишь несколько человек – Мишель, его ровесник некто Франсиско Коуэн, который также собирался принять участие в путешествии, и несколько таитян. Нужно было по крайней мере еще два добровольца. Мишель добавил, что если они покажут себя с хорошей стороны, то наверняка смогут участвовать в путешествии. Нетрудно было догадаться, куда он гнул. Меня он ни о чем не спросил, сразу же попрощался и медленно побрел в порт, где стояло его судно.

Это был ловкий маневр. Я, конечно, начал бы возражать Мишелю и нашел бы массу веских причин, чтобы остаться на Макатеа, где я был материально обеспечен и имел возможность продвигаться по службе. Он же сделал мне коварный намек и заставил работать мою фантазию. Ему лучше, чем мне, было известно, как сильно тоскуют по морю бывшие моряки. Почти против собственной воли я все чаще и чаще подумывал о чудесных приключениях. И участником их будет Мишель, а не я. Наконец я не выдержал и решил принять заманчивое предложение, которое мне пока никто еще не сделал.

В начале июня 1956 года я приехал в Папеэте. Я увидел, как Мишель и Франсиско на том месте, где строился плот, готовили огромные вязанки бамбуковых стволов. Каждый ствол был толщиной с руку. Вскоре пришел Эрик, по-видимому, он нисколько не удивился моему присутствию и одобрительно похлопал меня по спине. Должно быть, Мишель уже давно заверил его, что он может на меня рассчитывать. Во всяком случае, как мне показалось, поведение Эрика означало, что я принят в члены экспедиции. Со свежими силами взялся я за работу. Готовые связки бамбука мы укладывали в большую деревянную раму длиной 14 метров и шириной 45 метров. На этом огромном плавучем сооружении нужно было построить невысокую палубу, каюту и установить две мачты. Вряд ли есть более простой план постройки плота, но сидеть верхом на бамбуковых стволах и без конца закреплять, оттягивать и завязывать узлы при страшной тропической жаре очень утомительное занятие.

Через неделю приехал секретарь экспедиции – чилийский консул во французской Полинезии Карлос Гарсия Паласиос. С ним прибыл невысокого роста плотный чилиец, изъявивший, как сообщил Карлос, желание нам помогать. Мы с радостью приняли его предложение. Удовлетворяя наше любопытство, Карлос рассказал, что Хуанито – так звали его соотечественника– по профессии корабельный механик, прибыл на Таити десять месяцев назад на увеселительной яхте. Хозяин яхты получил выгодное предложение от одной торговой фирмы в Папеэте и продал ее. Вместо того чтобы сразу же вернуться в Чили, как сделали остальные члены экипажа, Хуанито стал попусту тратить полученные на билет деньги – устраивал пирушки с вновь обретенными таитянскими друзьями и подругами. Но ничто не вечно, тем более деньги на Таити. Бедняга Хуанито скоро остался без денег и без друзей. Последние месяцы он работал в саду консульства, но такое трудоустройство измучило обе стороны, и Хуанито решил переменить профессию. Он не знал ни слова по-французски, но мы выразительными жестами объяснили ему, что от него требуется. Весело улыбаясь, будто мы оказали ему какую-то услугу, он сел верхом на бамбуковые стволы и начал связывать их с такой быстротой и таким уменьем, что, казалось, ничем другим он никогда в жизни не занимался.

Скоро мы единодушно решили, что Хуанито заслуживает достойного вознаграждения и лучшим вознаграждением было бы взять его в путешествие на плоту.

Мы сказали об этом Эрику, и, поскольку один из предполагаемых участников только что сообщил о своем отказе, Эрик сразу же согласился внести Хуанито в список.

– Нам могут пригодиться его технические познания. Мы собираемся взять с собой полную радиоустановку с бензиновым мотором и прочим оборудованием, – добавил Эрик.

Хуанито, как обычно, улыбался, хотя ни слова не понимал. Точно я не знаю, когда окончательно было решено взять его в состав экспедиции, во всяком случае сам он никогда не пытался отказаться от этого. Как выяснилось впоследствии, он согласился главным образом потому, что власти на Таити отказали ему продлить срок его пребывания на острове.

Мы так хорошо работали, что уже в начале сентября плот был готов и спущен на воду. Мы назвали его "Таити-Нуи", что означает "великий остров Таити", гордое имя, данное острову в древние времена местными жителями. Плот заслуженно обращал на себя внимание не только своим видом, но и тем, что, вопреки всем предсказаниям, плавал на воде как пробка. Многие осматривали плот, пока он строился на военно-морской верфи, но скептичнее всех к нему отнесся Тур Хейердал. Он занимался археологическими раскопками на острове Пасхи и, возвращаясь оттуда, случайно задержался в Папеэте. Он озабоченно покачал головой и с серьезным видом заявил, что никогда не осмелился бы доверить свою жизнь такой фантастической посудине. Но ведь Тур Хейердал никогда не был моряком. Моя вера в Эрика осталась непоколебимой и укрепилась еще больше после весьма удачных испытаний плота, проведенных в начале октября. Как и остальные члены экспедиции – Эрик, Мишель, Франсиско и Хуанито, я верил в успех этого долгого плавания. Нам предстояло пройти 5 тысяч морских миль.

Эрик подсчитал, что путешествие займет три-четыре месяца, но провианта – муки, риса, макарон, консервов и других припасов – мы на всякий случай взяли на пять месяцев. Многие из друзей на Таити, беспокоясь, по-видимому, о нашем благополучии, в последний момент принесли прохладительные напитки, пиво, ветчину и свертки со всевозможной снедью. Некоторые доброжелатели проявили изобретательность и подарили нам дюжину живых кур, свинью и, как неприкосновенный запас, две сотни кокосовых орехов, отверстия в которых были заботливо закупорены по-таитянски камедью. Кроме того, в качестве талисманов нам были преподнесены три котенка.

Мы покидали Папеэте 8 ноября 1956 года. Наш плот напоминал Ноев ковчег. Это впечатление еще больше усиливалось от того, что таитянки украсили его от носа до кормы цветами и листьями. Внутри каюта была похожа на хороший бакалейный магазин во время ежегодного учета; но ни внешний вид плота, ни беспорядок, который царил на нем, нас не тревожили. Серьезное беспокойство вызывал вес нашей посудины, которая благодаря непредвиденной щедрости друзей стала много тяжелее. После двухсуточного плавания мы убедились в том, что нам необходимо либо выбросить часть груза за борт, либо возвратиться на Таити и увеличить плавучесть плота, заполнив бамбуковыми стволами пустое пространство под палубой. Не желая расставаться с ценными съестными припасами, Эрик решил немедленно вернуться на остров. Нетрудно понять, что возвращение после окончательного отплытия явилось бы поводом для злых сплетен и шуток. Я был восхищен пренебрежительным равнодушием Эрика, с каким он отнесся к этой неприятной перспективе. Несмотря на выдвижные кили, идти против ветра было трудно, и мы по радио попросили коменданта в Папеэте выслать за нами канонерку, на буксире которой мы выходили из порта. Через 12 часов пришла канонерка и, милостиво взяв плот на буксир, отвела нас в скрытый залив южного побережья Таити. Мы быстро собрали несколько сот бамбуковых стволов и, связав их, уложили под палубу. Это помогло. Довольные, что не пришлось лишиться части припасов, мы снова с помощью канонерки вышли из залива и легли курсом на юг.

В районе между Таити и зоной буйных западных ветров на 40° южной широты, метко названных моряками "the roaring forties" 3, господствуют главным образом восточные ветры. Сила их постоянно меняется. Мы знали, что, пока мы не достигнем 40° южной широты, первая часть пути будет самой беспокойной, и были к этому готовы. К счастью, почти сразу же подул сильный попутный ветер и дул всю неделю. Его сменил северо-восточный ветер, из-за которого мы потеряли несколько градусов долготы, но зато выиграли несколько градусов широты. А это было важнее. Но как только мы вышли на уровень группы островов Тубуаи, нашей удаче внезапно настал конец. В течение нескольких дней нас медленно, но неуклонно сносило назад к острову Райваваэ, где Эрик последние два года работал землемером. Когда прекратился ненужный нам встречный ветер, мы находились к северу от острова; описав почти точный полукруг вокруг его восточной половины и продолжая движение вдоль западного побережья острова, мы завершили круг, при этом несколько раз чуть было не разбились о высокие прибрежные скалы. Эрик пристальным взглядом провожал остров, свое последнее пристанище, пока тот не исчез за горизонтом. Выражение его лица было необычайно мягким.

На следующий день нам предстояли еще одни, но уже более веселые проводы. Перед нами вдруг появилась правительственная шхуна "Тамара", находившаяся в это время в инспекционном плавании в водах островов Тубуаи. Нельзя сказать, что это было для нас полной неожиданностью, потому что мы постоянно связывались с ней по радио. Капитан шхуны заявил, что у него есть приказ губернатора немедленно отбуксировать нас обратно на Таити, если мы выразим такое желание. Мы поблагодарили его за любезное предложение и объяснили, что нуждаемся только в воде, вине и сигаретах, так как не были уверены, что нам хватит этих необходимых припасов до Чили. Добряк капитан тотчас же уважил нашу просьбу и, дав протяжный гудок, стал медленно удаляться; таитянские матросы неуверенно махали нам на прощание, думая, вероятно, что уже никогда больше нас не увидят. Через несколько дней мы миновали широту последнего, самого южного из островов Тубуаи. Вся французская Полинезия с ее красивейшими островами и привычными для нас водами осталась позади. Перед нами простирался серый и холодный океан, пустынный на протяжении всего нашего долгого пути до Южной Америки, – а это 5 тысяч миль к востоку.

Уже в начале января 1957 года, то есть через семь недель после того, как мы покинули Таити, на 35° южной широты подул крепкий западный ветер. Он начал дуть значительно раньше, чем мы ожидали, и очень нас обрадовал. Мы взяли курс прямо на Южную Америку. Благоприятный и редко прекращающийся попутный ветер дул почти в течение двух месяцев большей частью на одной и той же широте. Погода стояла хорошая, температура держалась между 20° и 25° тепла (в южном полушарии в это время была середина лета). Плот управлялся почти сам собой с помощью выдвижных килей, он был безопасен и удобен. Мы легко справлялись с вахтой, сменой парусов, радиосвязью и приготовлением пищи. Еще никогда в жизни – ни на суше, ни на море – не было у нас столько свободного времени.

Эрик весь свой досуг посвящал чтению книг по океанографии и этнографии и делал записи для будущей диссертации о мореплавании полинезийцев. Он всегда жил в собственном мире, все неприятности воспринимал с олимпийским спокойствием и, казалось, был настолько занят своими мыслями, что не замечал происходящего вокруг. Франсиско больше всего интересовался рыбной ловлей. Он мог часами сидеть на палубе с таитянской пикой в руке и охотиться за золотой макрелью и тунцами. Но добыча его была очень скудной, что, впрочем, скорее объяснялось тем, что в этих широтах вообще мало рыбы. Франсиско родился и вырос на Таити и был не менее искусным рыболовом, чем коренные островитяне.

Наш радист Мишель, передав на Таити ежедневную сводку о погоде и новостях, забавлялся перекличкой с радиолюбителями многих стран мира, в том числе таких отдаленных, как Сирия или Норвегия. Иногда он брал подводное ружье, подаренное ему китайскими спортсменами перед отплытием из Папеэте, и прыгал в море охотиться за рыбой, однако успехи его были не лучшими, чем у Франсиско. Я же брал уроки по мореходству у Эрика и строил модель каноэ с балансиром, которая, как я полагал, смогла бы когда-нибудь послужить образцом для настоящего. Я давно уже мечтал о длительном плавании в водах Океании на таком каноэ. Хуанито тратил все свободное время на то, чтобы выучить наизусть французский словарь. Однако его первая попытка прочитать французскую книгу потерпела полное фиаско. Он выбрал детективный роман, изобиловавший воровским жаргоном, а таких слов, естественно, не оказалось в словаре. Поэтому он решил учиться языку у нас и быстро выучил множество повседневных слов и выражений.

Простите, я совсем позабыл об остальных участниках плавания, у которых с первого до последнего дня нашего путешествия была уйма свободного времени, – о свинке и котятах. С самого начала мы решили поберечь свинку – Хуанито назвал ее Чанчитой – до тех пор, пока не съедим кур. Лакомую пищу мы экономили и подавали жареных кур к столу только по воскресным дням. Поэтому прошло больше месяца до того, как мы начали с жадностью поглядывать на Чанчиту. У нас оставался еще роскошный петух, и мы решили бросить жребий, кто из них должен стать первой жертвой. Чанчита выиграла и, таким образом, была помилована еще на неделю. Но в следующее воскресенье, когда мы собирались ее зарезать, Мишель поймал золотую макрель, и мы вместо жареной свинины уплетали рыбное филе. Еще через неделю, когда было окончательно решено зарезать Чанчиту, Мишель опять поймал золотую макрель. Видно, свинке судьбой было предназначено остаться в живых. Мы, и особенно Хуанито, настолько к ней привязались; что решили обращаться с ней, как с членом экипажа. Чанчита, будучи полноправным участником экспедиции, начала получать не остатки с нашего стола, а настоящую порцию каждый раз, когда мы садились есть. Впрочем, мы сами были заинтересованы в том, чтобы Чанчита была сыта. Свое недовольство она выражала самым опасным для нас образом. Она рыла носом палубу и грызла бамбуковые стволы, благодаря которым плот держался на воде.

Один из наших котят-талисманов скончался, еще когда мы находились в водах островов Тубуаи. Двое других несколько раз сваливались в море, но нам всегда удавалось с большим трудом их спасти, когда они уже тонули. Наконец они окрепли и твердо стояли на ногах, казалось, им также нравится морская жизнь, как и всем остальным участникам экспедиции. Однажды – словно нам не хватало свинки и котят – мы обнаружили еще бесплатных пассажиров: стайку лагунных рыбок. Около борта плота можно было различить рыб величиной с палец, по-таитянски они называются "нануе". Живут они только около коралловых рифов в мелководных лагунах островов Южных морей. (По крайней мере никто раньше не встречал их в открытом море.) Очевидно, где-то возле южного берега Таити, куда мы заходили последний раз, они приняли наш плот за коралловый риф и обнаружили свою ошибку, когда было уже поздно. Мы часто надевали маски и ныряли в воду с тем, чтобы узнать, не отстали ли от нас "нануе", но они каждый раз приближались к нам тесной стайкой и весело помахивали хвостиками. Почуяв акулу или другого хищника, "нануе" немедленно прятались в щелях между бамбуковыми стволами. Там они чувствовали себя в полнейшей безопасности. На подводной части плота было, вероятно, достаточно морской травы и моллюсков, и они не голодали, но мы на всякий случай время от времени бросали им остатки пищи.