Текст книги "Большой риск. Путешествие на "Таити-Нуи""

Автор книги: Бенгт Даниельссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Усталые, полные отчаяния, безмолвно опустились мы с Жаном на землю возле мертвого капитана. Было 4 часа утра. Ни Хуанито, ни Ганс не возвратились. Ничто не говорило о том, что на острове была хоть одна живая душа.

Глава девятая. Ракаханга

От внезапного шороха мы вздрогнули. Отчетливо донесся хруст коралловых камней. Казалось, будто кто-то пробирается сквозь чащу леса. Но не успел я решить – окликнуть или нет, как на фоне светлого неба совсем рядом с нами показался силуэт маленькой, хорошо знакомой фигуры. Я с облегчением спросил:

– Где ты был, Хуанито?

– Искал помощи. Но что случилось? Эрик...

– Да, он умер.

Хуанито опустил голову, и через мгновение послышались горькие всхлипывания. Его искреннее отчаяние тронуло меня, и я простил ему все зло, причиненное им Эрику и мне.

– Ну, успокойся же, расскажи, где ты был, – ласково сказал я.

– Я видел огонек, – ответил Хуанито жалким голосом. – Там, где-то на юге. Не очень далеко отсюда, Я уже почти дошел, но вернулся.

– Зачем же ты возвратился? Ты же за помощью пошел?

– Да, но я хотел поскорее сообщить вам, что видел огонек.

Наученный горьким опытом, я прекратил вопросы и только осведомился у Хуанито, не видел ли он Ганса. Он энергично покачал головой.

В ожидании Ганса я прошелся по берегу. Не всплыло ли случайно что-нибудь из наших вещей? Но я нашел лишь несколько банок с кофе. Чашка горячего, дымящегося кофе пришлась бы очень кстати, но, к сожалению, у нас не было ни спичек, ни воды. Поэтому вид банок только разозлил меня, и я из всей силы пнул их ногой. Не зная, что делать, я апатично бродил по пенящимся волнам прибоя. Вдруг я увидел треугольный плавник акулы, она беспокойно носилась взад и вперед как раз на том самом месте, где произошло крушение. Может быть, это была та самая бурая акула, которая так преданно следовала за нами в течение нескольких месяцев? В таком случае не удивительно, что она была сбита с толку и разочарована. Я возвратился ни с чем в наш убогий лагерь.

Вскоре пришел конец волнениям за судьбу Ганса. Через четверть часа снова послышался хруст. Это был Ганс. Он, спотыкаясь, подошел к нам, видно изнемогал от усталости, и опустился на землю. Ганс ходил в северную часть острова и тоже видел огонек. Таким образом, на основании рассказов Хуанито и Ганса было ясно, что на острове жили люди. Я решил немедленно пойти за помощью. Ганс настолько устал, что не мог снова отправиться в путь. Я попросил его остаться возле покойного капитана. А Хуанито должен был показать нам с Жаном путь к огоньку.

Небо уже совсем посветлело, и противоположная сторона лагуны была теперь отчетливо видна между пальмовыми стволами. Мы почти сразу же напали на узкую тропинку вдоль берега лагуны. По обеим сторонам тропинки лежали огромные груды только что срезанных кокосовых орехов, но ни одной живой души не было видно. Через полчаса мы пришли к широкому естественному каналу, соединяющему море с лагуной. Мы, поверив Хуанито, что он свободно переходил через канал во время ночных странствований, бухнулись в него и едва удержались на ногах. Течение было настолько сильным, что нас чуть было не унесло в море. Мы быстро преодолели, то вплавь, то вброд, один за другим еще четыре или пять таких же широких каналов, и тогда Хуанито заколебался: правильно ли он нас ведет? Но возвращаться назад не хотелось – ведь нам было известно, что остров имел форму правильного круга. Поэтому мы шли дальше, уверенные, что рано или поздно встретим жителей, если даже Хуанито случайно перепутал страны света.

После почти двухчасового блуждания мы вышли в начале восьмого на открытую площадку недалеко от берега лагуны и увидели селение. По обеим сторонам широкой улицы расположились два ряда хижин. Большая часть из них была построена из плетней, сделанных из пальмовых листьев или бамбука, было несколько тесовых и каменных домов, крытых некрасивым ржавым гофрированным железок. Вокруг каждого дома был сад с кокосовыми пальмами, хлебными деревьями к роскошными цветочными клумбами. Безукоризненно чистая улица, посыпанная коралловым песком, казалась пустынной. Это меня несколько удивило, пока я не вспомнил, что сегодня воскресенье. Первым человеком, которого мы встретили, был статный полинезиец средних лет с красной набедренной повязкой. Он прогуливался в саду перед желтой бамбуковой хижиной. Увидев нас, он побледнел – очевидно, принял нас за привидения, настолько странно мы выглядели, – повернулся к нам спиной и собрался бежать.

– A tiai rii [5]5
  Подожди минуточку


[Закрыть], – сказал я по-таитякски.

Он сразу же остановился. Выражение его лица свидетельствовало о том, что испуг медленно уступал место сильному любопытству.

– Ua Ite oe i te parau Tahiti? [6]6
  Ты можешь говорить по-таитянски?


[Закрыть]– продолжал я, не надеясь получить утвердительный ответ.

Широкая улыбка озарила лицо мужчины, и на прекрасном таитянском языке он быстро ответил:

– Ты знал, к кому обратиться, Я единственный человек на острове, который говорит по-таитянски. Я выучил язык в молодости, когда служил матросом на таитянской шхуне.

Я кратко рассказал ему о том, что случилось с нами. Новость была слишком необычной, чтобы предназначаться только одному человеку. Он немедленно пустился вдоль улицы, дико крича, как мальчик-газетчик с последними экземплярами экстренного выпуска. Жители деревни, словно они только и ждали какого-нибудь происшествия, бежали со всех сторон. Скоро нас окружило не менее ста без умолку тараторивших мужчин, женщин и детей. Их язык напоминал полинезийский диалект, на котором говорят жители островов Туамоту, и поэтому я многое понимал. Некоторые из них немного понимали по-английски. То на таитянском языке, то на английском я объяснил им, что один из наших товарищей остался в пальмовом лесу, и попросил показать, где живет их вождь. Но все они были слишком заняты обсуждением наших особ и не спешили выполнить мою просьбу. Наконец тот первый человек, которого я встретил здесь, сжалился и взял меня под руку, но он привел меня прямо к себе домой, вместо того чтобы проводить к вождю. Я узнал об этом только тогда, когда он усадил меня на стул и поставил передо мной большое блюдо с жареной летучей рыбой и плодами хлебного дерева. Я пытался было возражать, но он прервал меня, коротко приказав:

– Молчи и ешь!

Соблазн был слишком велик, и, к заметному удовольствию моего хозяина, я с величайшим аппетитом набросился на вкусно пахнущую рыбу и плоды хлебного дерева. Если бы я находился на французском острове, то мне, конечно, предложили бы бутылку красного вина, но Ракаханга была английской или, точнее, новозеландской колонией, поэтому мне предложили чашку чая. В тот самый момент, когда я доедал последний плод хлебного дерева, прибыл посланец и коротко приказал мне следовать за ним. Он повел меня в конец улицы, к большому бетонному дому, где я встретился с Жаном и Хуанито. О них позаботились в других семьях и тоже накормили досыта. Через несколько секунд из этого дома вышел мужчина крепкого телосложения. По его полному достоинства виду и величественному взгляду, я понял, что это был вождь жителей острова. Звали его Турута. Он прекрасно говорил по-английски. Волнуясь и не теряя времени на длинные приветствия, которых требовал полинезийский этикет, я рассказал ему о нашем несчастье. С невозмутимым спокойствием Турута ответил:

– Я уже выслал несколько каноэ за вашим товарищем, а также и за покойным капитаном. Но мы не должны забывать и о вас. Пожалуйста, входите.

Я думал, что дом из бетона был конторой или канцелярией вождя Туруты, но, войдя вслед за ним внутрь, я, к своему удивлению, оказался в больнице. Мы не настолько ослабели, чтобы ложиться в больницу, хотел было я сказать, но вспомнил обо всех ранах и царапинах и послушно опустился на деревянную скамейку, на которую указал мне Турута. Лечение началось с того, что санитар, брат Туруты, достал бутылку и налил каждому из нас по маленькому стаканчику. Мы осторожно понюхали жидкость красноватого цвета. Это был коньяк! Мы разом осушили стаканчики и снова протянули их. Но санитар невозмутимо объяснил, что это единственная бутылка спиртного на острове, и поставил ее в шкаф с медикаментами. Мы пожалели, что не догадались притвориться очень больными. Следующая процедура была не менее приятной: мы приняли душ из цистерн, наполненных прохладной дождевой водой. В заключение санитар тщательно наклеил пластыри на все раны наших ободранных рук и ног.

Облаченные в чистую одежду, предложенную нам санитаром, мы вышли из больницы и встретились с людьми, посланными вождем к месту крушения. Они принесли вполне современные носилки Красного Креста, на которых покоилось тело Эрика. На его губах все еще была та торжествующая улыбка, которую я видел перед тем, как нас поглотил прибой. Вскоре появился Ганс, он спотыкался, вид у него был изможденный, глаза запали. Он принял лечебные процедуры и настолько восстановил свои силы, что смог доковылять до соседнего дома, где гостеприимные жители острова приготовили хороший завтрак.

Люди вождя Туруты рассказали, что они нашли разбитый плот. Разбился только деревянный остов. И они даже поинтересовались, откуда мы взяли такие хорошие бочки.

Пока мы разговаривали с Гансом и полинезийцами, принесшими тело Эрика, вождь куда-то исчез. Он вскоре вернулся и сообщил, что губернатор группы северных островов Кука совершает сейчас ежегодную инспекционную поездку и, возможно, завтра прибудет на Ракахангу. На мой вопрос, как он об этом узнал, Турута с гордостью ответил, что на острове, разумеется, есть радиостанция, которой ведает один из его братьев. С любезного разрешения Туруты мы немедленно отправились туда и послали на Таити телеграмму секретарю нашей экспедиции Карлосу Гарсия Паласиосу.

Пока мы ходили на радиостанцию, брат Туруты, заведующий больницей, надел на Эрика длинные брюки, белую рубашку, полосатый галстук и сандалии. Я не стал возражать потому, что хорошо знал полинезийские обычаи. Но одна необычная деталь сразу бросилась мне в глаза: на голове Эрика была белая повязка. Заметив моё удивление, Турута молча протянул мне только что заполненное им свидетельство о смерти. В графе "причина смерти" красивым ровным почерком было написано: рана на затылке и пролом черепа. Все стало ясно: Эрик не утонул, он умер от удара в затылок, когда перевернулся плот. Одежда, которую мы не догадались с него снять, когда подходили к острову, не играла никакой роли в его смерти. С чувством некоторого облегчения положил я свидетельство на стол. Выждав некоторое время, Турута сказал:

– Ваш капитан умер вчера вечером. По законам, существующим на островах Кука, все умершие должны быть похоронены в течение одних суток. Поэтому я предлагаю похоронить капитана сегодня в 3 часа дня.

Такие же законы, связанные с охраной здоровья населения, существуют во всей французской Полинезии. Ничуть не удивленный такой поспешностью, я кивнул ему в знак согласия.

– Хорошо, – сказал Турута. – Теперь пойдемте со мной. Вам надо поесть. Должно быть, все-таки это ужасно голодать так, как голодали вы.

Мы ответили, что совсем недавно плотно позавтракали и что голодная смерть нам не угрожает. Турута решил, что мы говорим это из вежливости, поэтому он молча повел нас к зданию муниципалитета, красивому дому, построенному в полинезийском стиле и открытому с трех сторон. Четвертая сторона представляла собой глухую стену с длинным рядом портретов английских королей и королев. Хорошо, что островитяне в своей лояльности не дошли до того, чтобы готовить английские кушанья: длинный стол в середине зала был уставлен только полинезийскими яствами. Здесь был и жареный поросенок, и куры, приготовленные в земляной печи, салат из завязей кокосовых орехов, зеленые кокосовые орехи, печеные плоды хлебного дерева и многое другое.

У стола стояло всего четыре стула, а на столе – четыре прибора, но обслуживать нас пришло почти все население острова. Особенную благодарность мы испытывали к женщинам, которые стояли по две у каждого стула и отгоняли мух, осмелившихся мешать нам во время еды. На этом полинезийском банкете по обычаю пел хор мужчин и женщин, одаренных бесподобными голосами, Я заметил, что большая часть их репертуара состояла из песен острова Таити. По-видимому, это было связано с тем, что они часто слушали радио Папеэте. Одна из этих песен называлась "Таити-Нуи". Печальная, торжественная песня о родном острове, по имени которого был назван наш плот. Островитяне, вероятно, думали, что нам эта песня особенно понравится, и спели ее много раз. Часто повторявшийся припев о Таити наводил меня на грустные мысли о нашем, так печально закончившемся плавании и портил настроение. Поэтому я попросил спеть какую-нибудь песню о Ракаханге и услышал очень веселую мелодию,

Следовало оказать честь яствам на столе, чтобы было видно, насколько мы ценим внимание и гостеприимство островитян. Мы методично уничтожали одно блюдо за другим. Наши героические усилия облегчались тем, что все было необыкновенно вкусно приготовлено и возбуждало аппетит. Мы впихивали в себя гораздо больше, чем казалось возможным. И когда мы, довольные одержанной победой, закончили еду и осмотрелись кругом, то увидели, что ближайшие к нам блюда опустошены. Это дало повод Туруте сделать вывод, что мы хотим поскорее отъесться, и не успели мы с большим трудом вылезти из-за стола, как он любезно пригласил нас зайти в его дом и еще раз перекусить. Мы пытались объяснить ему, что больше нуждается в отдыхе, чем в еде. Но сколько мы ни возражали, все равно пришлось буквально затолкать в себя еще несколько кушаний. Только тогда мы получили возможность растянуться на прохладных матрацах из листьев пальмы "панданус" на веранде дома Туруты.

Туруте с трудом удалось разбудить нас около 3 часов дня. По пути в церковь он с гордостью показал нам красивое здание школы из коралловых блоков. По наивности я спросил, кто же преподает в ней. Турута был немало удивлен моим вопросом и ответил, что, разумеется, он и есть учитель школы. Я был почти уверен, что он является и священником острова. Но в церкви мы узнали, что по какой-то причине он назначил на эту должность одного из своих многочисленных братьев. Наш покойный капитан лежал в простом, но красивом гробу, покрытом какой-то цветной материей. Присмотревшись, я увидел, что это чилийский, флаг, подаренный нам перед отплытием обществом пошивочных мастерских в Конститусьоне. Наверное, он был найден жителями острова на берегу, неподалеку от места крушения, и передан священнику. На острове вряд ли нашелся бы французский трехцветный флаг, и попытка исправить ошибку только поставила бы в неловкое положение обе стороны. Мы сделали вид, что не обратили на это внимания. Да и на самом деле нет ничего предосудительного в том, что Эрик будет похоронен под чилийским флагом – он любил Чили как вторую родину. Кроме того, наше обратное плавание было организовано благодаря помощи чилийцев. Но зато я подумал вот о чем: ведь официально Эрик принадлежал к католической церкви. Правда, он никогда не был верующим католиком. Единственная религия, которая его когда-либо интересовала, была древняя языческая религия полинезийцев, поэтому не имело никакого значения, что похоронный ритуал совершал протестантский священник.

Он прочел несколько длинных молитв, затем четыре человека подняли гроб с прахом Эрика. По знаку священника мы поднялись и последовали за ними из церкви. От церкви до кладбища было всего несколько сот метров. Но на середине пути я почувствовал невероятную усталость и тошноту. Словно в тумане, я увидел, как сначала Хуанито, а потом Жан упали без сознания. Их унесли. Что стало с Гансом, я не знаю. С большим трудом мне удалось удержаться на ногах, пока засыпали могилу, после чего Турута увел меня домой и уложил на веранде, где я тотчас же уснул крепким сном.

Когда Турута разбудил меня, я чувствовал себя уже настолько отдохнувшим и бодрым, что сначала подумал, будто проспал несколько дней подряд. Однако был только понедельник. Меня разбудили лишь потому, что прибыл губернатор северных островов Кука, сопровождаемый судьей. Оба внимательно выслушали наш рассказ, затем судья заявил, что по существующим законам он должен составить протокол о крушении плота, но сделает он это только после того, как разрешит все уголовные дела. (В основном это были иски к владельцам поросят, рывших землю в чужих садах, и претензии к слишком жизнерадостным молодым людям, нарушавшим ночной покой.) Немного было дел и у губернатора. Турута и его братья безукоризненно справлялись со своими обязанностями.

Остаток дня мы посвятили еде и сну, это еще не потеряло прелести новизны для нас.

Чтобы составить протокол о катастрофе, понадобилось вспомнить все подробности последних дней. После этого мы вышли очень подавленными из здания муниципалитета. С Таити была получена телеграмма. В ней сообщалось, что за нами выслана канонерка, которая прибудет на Ракахангу, по всей вероятности, в четверг, во второй половине дня. Это сообщение несколько утешило нас. Мы принялись разыскивать вещи после кораблекрушения и упаковывать все то немногое, что уже удалось подобрать. Жан вместе с несколькими атлетического сложения парнями отважился даже нырять в том месте, где перевернулся плот. Но они вытащили лишь приемник. Больше повезло тем, кто прочесывал берега острова. Когда все находки были аккуратно сложены в доме муниципалитета, я, к своей безграничной радости, нашел среди них не только деревянного полинезийского божка, но и изуродованную металлическую коробку, в которую перед самой катастрофой положил лаг, морскую карту, мой личный дневник и восемь фотопленок [7]7
  Благодаря этой удачной находке я смог рассказать о нашем путешествии во всех подробностях. Жан Пелисье, который, возвратившись во Францию, поспешил издать книгу под названием «Пятеро на плоту», полагался только на свою память, вот почему в ней много неточностей как в данных о курсе, которым мы шли, так и в изложении последовательности событий и их взаимосвязи. Кроме того, по не всегда понятным причинам, он предпочел опускать некоторые важные события...


[Закрыть]. Дрожащими от волнения руками я раскрыл ее. Все бумаги и фотопленки оказались в полной сохранности.

Французская канонерка "Лотос" прибыла сразу же после полудня 4 сентября, и, так как в лагуне не было подходящего прохода, ей пришлось стать на якорь за внешним рифом, с подветренной стороны острова. Вождь Турута немедленно приказал приготовить несколько каноэ и предложил губернатору и мне сесть в то, которым командовал он сам. Первым на борту "Лотоса" я встретил нашего верного Карлоса Гарсия Паласиоса, который обнял меня со слезами на глазах. Вторым был мой товарищ Франсиско Коуэн, который ходил с нами в плавание на "Таити-Нуи1". За ним стояла французские офицеры в свежих, накрахмаленных формах. Жан, Ганс и Хуанито шли вслед за нами, в другом каноэ. Вскоре с обеих сторон посыпались вопросы и ответы. Поднявшийся гомон совершенно заглушил наш разговор. Но это уже теперь ничего не значило. Мы могли наконец излить долго сдерживаемые чувства.

Турута, как и следовало ожидать, оказался на высоте положения: не успели прибывшие гости спуститься на землю острова, как он без промедления пригласил их в муниципалитет, где все население, выстроившись четырехугольником, приветствовало их пением гимна Великобритании "God save the Queen" [8]8
  «Боже, храни королеву».


[Закрыть]. Затем для всех нас был устроен пир, и мы поглотили такое количество еды, что и сами поразились и удивили всех друзей. Как говорится, тренировка вырабатывает сноровку.

Командир "Летоса" получил приказ привезти на Таити прах Эрика, и поэтому сейчас же после обеда мы отправились на маленькое красивое кладбище и осторожно открыли свежую могилу. Не успели мы покончить с этим печальным делом, как надо было готовиться к балу. Жители Ракаханги решили устроить его в нашу честь. Многим могло показаться кощунством такое сочетание горя с весельем, и сначала мы все отказались от предложения островитян. Но Туруте и его подданным трудно было понять наши чувства. Им, как и всем полинезийцам, было непонятно, что мертвые, загробная жизнь которых – вечный праздник, могли возражать против веселья и развлечения живых. Мы понимали, что было бы лицемерием отменять бал из-за уважения к покойнику, – лицемерие Эрик ненавидел больше всего – и уступили им. Я, откровенно говоря, не относился к балу с таким жаром, как полинезийцы, и если бы не настойчивость женщин, с которой они сами приглашали на танец, я не сделал бы ни одного па.

Но танцевать пришлось много, и после такой гимнастики я проснулся поздно и с большим трудом поднялся с постели: ноги ныли и не сгибались в коленях. Одной из самых замечательных особенностей бала был роскошный обед, последствия которого я все еще ощущал в желудке. Поэтому приглашение Туруты на прощальный, банкет, устроенный для нас и для наших друзей с "Лотоса" в здании муниципалитета, не вызвало во мне особого энтузиазма. Прихрамывая, отправился: я туда окольным путем, чтобы немного прийти в себя. Добродушные жители Ракаханги предполагали, по-видимому, что мы все еще не отъелись, и снова приготовили невероятное количество лакомых блюд. Они внимательно следили за тем, чтобы мы ели. Полдюжины речей, произнесенных по-полинезийски, по-английски и по-французски, позволили сделать передышку, иначе не знаю, как бы я справился с последним блюдом – пудингом.

На душе у нас было тяжело, когда мы вышли в сад перед муниципалитетом, где жители острова, одетые в праздничные костюмы, уже выстроились по двое в длинную колонну. Через несколько минут появилась группа мужчин с гробом Эрика, покрытым флагом, – на этот раз командир "Лотоса" позаботился, чтобы это был французский флат. Сразу же за гробом шли мужчины, оставив место для моряков с "Лотоса", вождя Туруты с братьями и нас четверых с "Таити-Нуи IV".

Длинная процессия змеей извивалась через коралловый риф, я чувствовал, как подавленное настроение, владевшее мной в течение нескольких месяцев, понемногу рассеивается. То ли потому, что пришел конец всем моим заботам и ответственности, то ли потому, что был прекрасный солнечный день, – только я испытывал чувство выздоравливающего после продолжительной и тяжелой болезни. Ко мне возвращались физические силы. Когда наступил момент прощания, я взволнованно обвил Туруту и его братьев и быстро прыгнул в одно из ожидавших нас каноэ. Несколько женщин со слезами на главах запели печальную песню о Таити-Нуи. Но перемена в моем душевном состоянии заставила меня в эту минуту думать не о нашем, окончившемся так трагично, путешествии на плоту, а о чудесном острове, куда я снова возвращался.