Текст книги "В стране литературных героев"
Автор книги: Бенедикт Сарнов
Соавторы: Станислав Рассадин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Путешествие двадцать первое. Козьма Прутков ставит в тупик Шерлока Холмса
Зал, где собрались литературные герои желающие присутствовать при новом эксперименте прославленного Шерлока Холмса Среди публики – Архип Архипович и Гена. На сцене, за столом, – Холмс и, разумеется его неизменный спутник доктор Уотсон. В некотором отдалении от них, за специальным барьером (как это принято в зале суда) – король Клавдий, дядя принца Гамлета. Он – в наручниках Его охраняют два полисмена и незадачливый коллега Холмса, инспектор Скотланд-Ярда Лестрейд. В зале – легкий гул голосов, как это всегде – бывает перед началом какого-нибудь действия. Но едва только Холмс встает, все смолкают.
Холмс (торжественно): Джентльмены! Эксперимент, который я хочу предложить вашему вниманию, заключается в следующем. Я произношу слово, а человек, подвергаемый испытанию, должен тотчас же совершенно автоматически произнести любое другое слово. Первое, которое придет ему в голову. Даже если это будет чепуха, нонсенс, вздор… В итоге я на основании его собственных слов расскажу вам, что у него на уме, о чем он думает и что скрывает. Мой ученый друг доктор Уотсон мог бы дать вам медицинское и психологическое объяснение, хотя, я полагаю…
Уотсон (в полной уверенности, что теперь настал его черед): Джентльмены! Я расскажу вам о законах ассоциативного мышления, о заторможенных рефлексах. о гипнотическом внушении и прочем, что поможет моему другу Холмсу дать простор вашим подсознательным ассоциациям и проникнуть в глубины вашего сознания и даже подсознания. Я буду краток и займу у вас не более сорока минут… (Гул разочарованных голосов.)
Холмс: Простите, Уотсон! Боюсь, что вы неправильно меня поняли. Я сказал, что вы в случае необходимости могли бы дать этим господам соответствующие разъяснения. Но сейчас в этом вряд ли есть нужда. Как видите, собравшимся не терпится, чтобы я как можно скорее приступил к эксперименту.
Уотсон (смиренно): Вы правы, Холмс! Ваш метод говорит сам за себя!
Холмс: Итак, джентльмены, сейчас вы будете присутствовать при первой проверке нового метода ведения следствия – Испытанию подвергнется король Дании Клавдий, которого инспектор Скотланд-Ярда арестовал по подозрению в убийстве… Лестрейд, объясните, пожалуйста, присутствующим, какие у вас были основания для ареста.
Лестрейд: По правде говоря, никаких, мистер Холмс. К нам обратился племянник арестованного, некто Гамлет. Ок сообщил, что подозревает своего дядю в том, что тот убил его отца, бывшего короля Дании Основанием для этих подозрений послужили показания покойного.
Холмс: То есть как? Вы вероятно оговорились?
Лестрейд: Никак нет, сэр! Покойный король в виде призрака явился своему сыну Гамлету и сообщил ему, что был злодейски умерщвлен подследственным. Показания призрака, как вы сами понимаете, не могут служить достаточно веским основанием для присяжных Я решился арестовать его величество короля Клавдия только из уважения к принцу Гамлету, который, как известно. слов на ветер не бросает. Мы провели тщательное расследование, которое, как легко догадаться не принесло никаких результатов. Каких-либо улик, подтверждающих показания призрака, мы не обнаружили Подследственный упорно отрицает свою вину. По правде говоря, я уже заготовил приказ о его освобождении из-под стражи, так как доказать причастность короля Клавдия к убийству его величества покойного короля Дании совершенно невозможно.
Холмс: Вот как? Невозможно?.. Подследственный, подойдите сюда!
Клавдий: Что слышу я? О времена! О нравы! Ответьте прежде мне: кто дал вам право Так нагло обращаться к королю? Я дерзости такой не потерплю!
Холмс: Советую вам на время забыть о своем королевском титуле. Сейчас вы не король, а человек, подозреваемый в убийстве. Здесь вам лучше рассчитывать не на свою королевскую неприкосновенность, а на презумпцию невиновности. Если мне не удастся доказать вашу причастность к преступлению, в котором вас обвиняют, вы будете тотчас освобождены. От вас требуются сущие пустяки. В ответ на каждое слово, которое я произнесу, вы должны будете сказать какое-нибудь свое слово, Только и всего! Первое попавшееся слово, которое придет вам в голову. Надеюсь это вас не затруднит?
Клавдий (струсил было. но при этих словах Холмса совершенно успокоился, решив, что ему ничего не грозит): Увы я подчиняюсь грубой силе!
Холмс (невольно попадая в размер): Вас ни о чем другом и не просили… Итак, внимание! Я начинаю! (Быстро выпаливает первое слово.) Пушка…
Клавдий (неуверенно): Ядро
Холмс: Прекрасно! Только прошу побыстрее. Море!
Клавдий: Корабль.
Холмс: Золото!
Клавдий: Серебро!
Холмс: Город!
Клавдий: Дворец!
Постепенно он начинает втягиваться в эту игру, и темп вопросов и ответов становится все стремительнее.
Холмс: Корона!
Клавдий: Власть!
Холмс: Королева!
Клавдий: Любовь!
Холмс: Зависть!
Клавдий: Злоба!
Холмс: Счастливец!
Клавдий: Брат!
Холмс: Соперник!
Клавдий: Устранить!
Холмс: Кубок!
Клавдий: Вино!
Холмс: Ларец!
Клавдий: Палисандровый!
Холмс: Перстень!
Клавдий: Сапфир!
Холмс: Яд!..
Клавдий молчит. Он понял, что попался. Томительная пауза.
Холмс: Яд!.. Вы всыпали яд в вино? Так?
Клавдий (в страхе он забывает, что ему больше приличествует говорить стихами): Я этого не сказал!
Холмс (непреклонно): Нет, сказали! Вы завидовали своему брату. Вы хотели завладеть его короной. Вы были влюблены в его красавицу жену. Вы давно мечтали устранить счастливого соперника и наконец, улучив момент, отравили его, подсыпав ему в вино яд!
Клавдий (полузадушенно): Шантаж! Клевета!
Холмс: Ах вот как? Клевета? Очень хорошо… Лестрейд, отправьте наряд полиции в Эльсинор. Пусть они заглянут в ларец палисандрового дерева и найдут там перстень с сапфиром. Я полагаю, что именно в этом перстне его величество хранит тот яд…
Лестрейд: Сержант! Возьмите с собой несколько полицейских и немедленно…
Клавдий (затравленно): Стойте! Не надо… Все правда. Я сознаюсь… Все было так, как вы сказали…
Холмс (устало): Уведите арестованного.
Гена: Потрясающе! Как он его, а, Архип Архипыч?
Уотсон: Да, Холмс, вы неподражаемы!
А.А.: Ну почему же – неподражаем! Мне кажется, что на этот раз мистер Холмс как раз подражал…
Гена: Ну вот, Архип Архипыч! Всегда вы все испортите!
Уотсон: Мальчик прав! Я давно уже заметил, господин профессор, что вы постоянно стремитесь принизить заслуги моего гениального друга!
А.А.: Вовсе нет. Я просто хотел сказать, что наш уважаемый мистер Холмс сейчас повторил опыт некоего профессора Роусса, о котором рассказал Карел Чапек. Рассказ Чапека так и называется: «Эксперимент профессора Роусса».
Уотсон: Какой возмутительный поклеп!
Холмс: Не кипятитесь. Уотсон. Наш друг прав Я действительно воспользовался открытиями Роусса. Настоящий детектив всегда должен быть на уровне последних достижений криминалистики…
Уотсон: Я не сомневаюсь. Холмс, что даже если вы и воспользовались идеями этого Роусса то вы их довели до совершенства?
Холмс (скромно): Да таков мой принцип. Если даже я и заимствую чужое изобретение, то в моих руках оно становится еще совершеннее, чем в руках его автора. Я полагаю. что с этим даже господин профессор не станет спорить.
А.А.: Вы сейчас блестяще это продемонстрировали. Но, быть может, успех вашего эксперимента отчасти зависел и от другой причины?
Холмс: От какой?
А.А.: Возможно, тут сыграло роль еще и то обстоятельство, что вам, без сомнения, знаком сюжет шекспировского «Гамлета», и вы заранее знали, что король Клавдий…
Холмс (оскорбленно): Ах вот как? Вы сомневаетесь в моих криминалистических способностях? В таком случае я готов вторично испытать усовершенствованный мною метод Роусса на любом из вас! (Насмешливо.) Что скажете, господин профессор? Надеюсь, вас не пугает то, что я могу прочесть ваши тайные мысли?
Гена (он хочет любыми средствами замять инцидент): Если хотите, можете испытать меня! Я не боюсь!
Холмс: Браво, мальчик! Внимание, господа! Повторяю эксперимент. Это не займет много времени… Начали!.. Школа!
Гена (бодро): Урок!
Холмс: Учитель!
Гена: К доске!
Холмс: Карта!
Гена: Географическая?
Холмс: Волга!
Гена: Каспийское море!
Уж Гену-то Холмсу не приходится подстегивать. Вопросы и ответы следуют друг за другом, как выстрелы в хорошей перестрелке
Холмс: Англия!
Гена: Лондон!
Холмс: Франция!
Гена: Париж!
Холмс: Италия!
Гена: Рим!
Холмс: Португалия!
И тут Гена вдруг запнулся.
Гена (неуверенно): Мадрид?..
Холмс: Отметка!
Гена (чуть помолчав, мрачно): Двойка…
Холмс: Родители!
Гена (совсем уныло): Педсовет…
Холмс: Спасибо, мальчик! Все ясно. На днях ты получил двойку по географии за то, что не смог правильно назвать столицу Португалии. Учитель так был возмущен твоей грубейшей ошибкой, что вызвал твоих родителей на заседание педагогического совета…
Гена (совершенно потрясен): Верно!.. Вот это да!.. Что, Архип Архипыч, может, скажете, что и про меня он тоже в «Гамлете» прочел?
Холмс (он заметно упоен успехом): Ну-с, я полагаю, вряд ли найдется еще хоть один смельчак, который предоставит в мое распоряжение свои тайные мысли!..
Но Шерлок Холмс ошибся. Из публики величественной походкой выступает Козьма Прутков.
Прутков: Плюнь в глаза тому, кто скажет, будто Козьма Прутков убоялся твоих угроз, чужеземец!
Холмс: Вы хотите подвергнуться испытанию?
Прутков: Отнюдь! Я хочу подвергнуть испытанию тебя!
Холмс: Отлично, приступим. Прошу отвечать в быстром темпе и непременно автоматически… Женщина!
Прутков (напыщенно): Цветок!
Холмс: Вот как?.. Волосы!
Прутков: Как шелк! Как смоль! Как ночь! Как лунь! Кудри девы-чародейки, кудри блеск и аромат…
Холмс (слегка озадачен): Гм… Любопытно… Ну, хорошо… Зубы!
Прутков (отчеканивает с удовольствием): Жемчуга!
Холмс: Небо!
Прутков: Лазурь!
Холмс: Трава!
Прутков: Изумруд!
Холмс (тон его мало-помалу теряет уверенность): Море…
Прутков (а ему-хоть бы что): Житейское море! Пучина! Девятый вал! Играют волны, ветер свищет!..
Холмс (совсем растерян): Странный случай… Я ничего не понимаю… Повторим еще раз. Только учтите: вы должны отвечать автоматически, сразу, давать вашу первую реакцию. Вы меня поняли?
Прутков: Не помышляй, что я скудоумнее тебя, чужестранец!
Холмс: Тогда продолжим… Соловей!
Прутков: Роза!
Холмс: Стихи!
Прутков: Проза!
Холмс: Любовь!
Прутков: Кровь!
Холмс: Сладость!
Прутков: Младость!
Холмс: Вода!
Прутков: Живительная влага! Бурный поток! Не плюй в колодец!
Холмс (он просто в отчаянии): Камень!
Прутков (победно): Тверд, как камень! Камень на сердце! Сердце не камень! Не счесть алмазов в каменных пещерах!..
Холмс (в полуобморочном состоянии): Уотсон! Пощупайте мой пульс! Может быть, я брежу?
Прутков (в самозабвении): Каменный гость! Как за каменной стеной! И кто-то камень положил в его протянутую руку…
Уотсон: Успокойтесь, Холмс. Ваш пульс совершенно нормален.
Холмс: Тогда, может быть, вы объясните мне, что здесь произошло? Неужели мой метод потерпел фиаско?
Прутков: Именно! Потерпел фиаско! Посрамлен! Покрыл себя позором! Канул в Лету. Провалился в тартарары!
Холмс стонет.
Уотсон: Умоляю, Холмс, держите себя в руках! Разве вы не видите: этот человек безумен! Мне нетрудно определить диагноз: нарушение коррелятивных связей между сознанием и подкоркой. Или, говоря проще, деменция, осложненная маниакально-депрессивным психозом, сопровождаемая аментивным синдромом, и, разумеется, стресс!
Прутков (презрительно, Уотсону): Если у тебя есть фонтан, заткни его: дай отдохнуть и фонтану!
Уотсон: Видите? Я говорил! У него бред! Галлюцинации! Делириум тременс!
А.А.: Поверьте, господин Уотсон, я не хочу бросить тень на вашу врачебную репутацию, но на этот раз вы ошиблись. Этот человек совершенно нормален.
Прутков: Благодарю тебя, соотечественник! Будучи правильно понят и оценен по достоинству, я удаляюсь!..
Он так же величественно уходит.
Уотсон: Не понимаю! Если он нормален, то как же ему удалось так прочно забаррикадировать свое подсознание от проницательного взгляда моего друга Холмса? (Подозрительно.) Я вижу, вы опять хотите опорочить его метод?
А.А.: Ни в коем случае! Напротив! На этот раз мы наблюдали как раз полное торжество этого метода.
Холмс (сумрачно): Благодарю за сочувствие, но я привык стойко встречать неудачи…
А.А.: Да нет же! Вы сейчас проникли в самую сокровенную тайну этого человека! Вы разоблачили самое страшное его преступление!
Холмс: Преступление? Какое?
А.А.: Он преступил законы поэзии,
Холмс: Но как вы определите состав преступления?
А.А.: Очень просто: злостное эпигонство со взломом.
Холмс: Со взломом? Я ему не завидую! И что же он взломал?
А.А.: Разумеется, кассу.
Холмс: Он ограбил банк? Лестрейд, это по вашей части. Пошлите за ним полисменов!
А.А.: Нет-нет, не надо! Это преступление, увы, ненаказуемо. Он взломал не простую кассу, а поэтическую, ту, где хранятся все испытанные, затасканные, вышедшие из хождения литературные штампы. Он стал пользоваться ими без разбора, как своими собственными. А ваш эксперимент потому-то и не дал привычного результата, что нет такого слова, которое вызвало бы у этого человека какую-нибудь свою, личную, жизненную ассоциацию. Будь у него за душой хоть что-то свое, уж вы бы непременно пробились к этому живому ростку. Но все слова порождают в его сознании лишь один – единственный отклик: они воскрешают в нем только штамп. А, как сказал наш великий режиссер Станиславский, штамп – это попытка сказать о том, чего не чувствуешь…
Холмс: Боже! Как я сразу не догадался! Так этот человек пишет стихи! И притом дурные!..
Уотсон: Ну, Холмс? Продолжим наш эксперимент?
Холмс (поспешно): Ах нет, нет, Уотсон! На сегодня довольно! Вдруг здесь окажется еще кто-нибудь из стихотворцев! Боюсь, что мои нервы, какими бы стальными они ни были, не выдержат нового испытания! Честь имею, джентльмены! Благодарю за внимание!..
Архип Архипович и Гена продолжают обсуждать случившееся, но уже в комнате профессора.
Гена: Как Шерлок Холмс расстроился! Опять вы, Архип Архипыч, его осрамили.
А.А.: На этот раз я тут ни при чем! Это Козьма Прутков его своими образами да сравнениями прямо в пот вогнал…
Гена (недоуменно): Что вы такое говорите, Архип Архипыч? Какие там образы? Я что-то у Пруткова никаких образов не заметил!
А.А. (теперь его очередь удивиться): А чем же он, по-твоему, пользовался?
Гена: Да обыкновенными словами! Как мы все. Это поэты образами говорят, а Прутков разве поэт? Одно название!..
А.А. (заинтересовавшись): А мы все, значит, говорим, не прибегая ни к образам, ни к сравнениям? Так ты считаешь?
Гена (рассудительно): Почему – не прибегая? Иногда прибегаем. Но только в самых крайних случаях.
А.А.: И ты смог бы мне рассказать какую-нибудь, хоть самую простенькую, историю, не употребив ни одного метафорического, то есть образного, выражения?
Гена: Да сколько угодно! Я без этих ваших метафор могу хоть всю жизнь разговаривать!
А.А.: Ну, всю жизнь – не надо, а один какой-нибудь случай, сделай милость, расскажи.
Гена (задумался): Что бы вам такое рассказать?
А.А.: Ну, расскажи, что у вас сегодня в школе было.
Гена: А что было? Вроде ничего такого не было… Вот только разве Славка Устинов на истории загремел…
А.А. (живо): Как ты говоришь? Загремел?
Гена (поясняет): Ну, срезался. Засыпался, одним словом. Сперва плавал, плавал, а потом стал как вкопанный и будто воды в рот набрал. Ну, Анна Сергеевна наша дала ему прикурить!
А.А.: А он?
Гена: А он, вы не поверите, просто лицо потерял! Ну подумаешь, двойка! В первый раз, что ли? А он в бутылку полез. Несправедливо, говорит…
А.А.: Очень интересный рассказ. Я так себе все это живо представляю. Этот твой Славка Устинов прямо так и стоит у меня перед глазами…
Архип Архипович незаметно для Гены нажимает на какую-то кнопку, и вдруг раздается страшный громовой раскат – вот уж в полном смысле гром с ясного неба. И вслед за раскатом возникают странные звуки – то ли это продолжает ворчать гром, то ли тарахтит пустая жестянка. А издает эти странные звуки уж вовсе странное существо. Впрочем, Архип Архипович встречает это существо без малейшего удивления. А, вот и он! Легок на помине!
Гена (он-то не только удивлен, но и испуган. Лишь присутствие Архипа Архиповича заставляет его держать себя в руках): Ой, что это такое? И почему оно так странно гремит?
А.А.: Да не «оно», а «он». Это гремит персонаж твоего рассказа, Славка Устинов!
Гена: Да вы что, Архип Архипыч? Что я, Славку не знаю? А это… это какое-то чудище! Мы, наверно, с вами в научную фантастику нечаянно попали, да? Это марсианин, наверно? Или нет, – Невидимка! У него же вместо лица – пустое место! А в руке – сигарета… (Юмор берет верх над испугом. Гена смеется.) А зачем ему сигарета, если все равно рта нету, курить нечем?.. В другой руке, глядите, бутылка! Ой, как он в нее смешно тычется! А сам так странно руками двигает, будто баттерфляем плывет…
А.А.: Что же тут удивительного? Ты же сам сказал, что Славка Устинов сперва плавал, потом загремел, потерял лицо и полез в бутылку…
Гена (недоверчиво): А сигарета зачем?
А.А.: Вероятно, это та самая, которую ему дала ваша Анна Сергеевна…
Гена (обрадовавшись, что уличил профессора): Вы что? Где это вы видели, чтобы учителя учеников сигаретами угощали! (Облегченно.) Конечно, это не Славка! Еще чего – Славка!..
А.А.: Да ведь ты же сказал, что она дала ему прикурить!
Гена: Да разве я в этом смысле? Это же такое образное выражение!
Снова невыносимо «гремит» Славка Устинов, заглушая слова Гены и Архипа Архиповича. Гена начинает терять терпение.
Гена: Да что это такое? Долго, что ли, это чудище тут греметь будет? Вот надоел, что б ему провалиться!..
Страшный грохот. И сразу все смолкает. Славки Устинова нет и в помине. Гена: приходит в ужас.
Гена: Что случилось, Архип Архипыч? Что это взорвалось? А оно где… то есть… он?
А.А. (спокойно): Как – где? Ведь ты же сам пожелал ему провалиться. Вот он и провалился.
Гена: Так я же не в буквальном смысле!
А.А.: Ах, прости, это, значит, опять было образное выражение!
Гена (сконфуженно): Ну ладно, хватит издеваться. Ну, я ошибся… Только ведь, Архип Архипыч, мы же так часто все эти образные выражения употребляем, что и не замечаем, образные они или нет.
А.А.: Вот тут ты прав. Но ведь когда-то, Геночка, люди это не просто замечали. Когда-то все эти – ныне такие привычные выражения поистине ошеломляли своей образной силой. Вот Прутков только что надоел нам своими затасканными штампами… А представь себе человека, который впервые понимаешь, впервые! – сравнил зубы с жемчугом. Разве это не прекрасно было увидено? Ровные, белые, красивые зубы – они ведь и вправду, как нить отборных жемчужин…
Гена: Ну, про зубы – это, может, и ничего было сказано. А вот когда Прутков сказал, что женщина – это цветок, это уж, по-моему, совсем пошло. Это всякий болван может придумать.
А.А.: Повторить – да, может. Но придумать – нет. Ты знаешь, что сказал Гейне? «Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом. Кто это сделал вторым, – был обыкновенным болваном». Понимаешь? Великими поэтами были и те, кто впервые открыли, что чистое небо имеет нежный цвет лазури, что когда тяжело на сердце, то кажется, будто на нем лежит камень, что вода – живительная влага… А вот те, кто, подобно Пруткову, только и занимаются тем, что повторяют давние открытия, они…
Гена (с готовностью): Болваны?
А.А.: Ну, скажем корректнее: не поэты.
Путешествие двадцать второе. Скандал в благородном семействе
Квартира профессора. Архип Архипович по обыкновению «колдует» около своей машины. Вот он нажал какую-то кнопку, раздалось короткое жужжание, открылась панель, и из машины выскочил небольшой сверток. Профессор разворачивает его. В руках у него оказывается зеленая шапочка с пряжкой, на которой сверкает драгоценный камень.
Гена: Архип Архипыч, это что? Откуда тут взялась эта тюбетейка?
А.А.: Какая же это тюбетейка! Неужели ты не узнал зеленую шапочку Тильтиля?
Гена: Тильтиля? Это из «Синей, птицы»?
А.А.: Ну да! По моей просьбе Тильтиль нам с тобой ее прислал. Не насовсем, конечно, а только на время.
Гена: А что это на ней сверкает? Прямо так и переливается!
А.А.: Это волшебный алмаз феи Берилюны.
Гена: (делает вид, что прекрасно знает, о чем речь). А-а…
А.А.: Чует мое сердце, Геночка, что ты не слишком хорошо помнишь «Синюю птицу».
Гена: (видит, что профессора не обманешь). Так ведь я ее смотрел, когда еще совсем маленький был!
А.А.: Так и быть, напомню тебе. Этот алмаз возвращает зрение…
Гена: Кому возвращает? Слепым, что ли? У меня, например, глаза и так хорошие.
А.А.: Это как сказать! Фея Берилюна, вероятно, сочла бы, что и у тебя они не так уж хороши. Она уверяет, что все люди утратили настоящее зрение. Очень многое из того, что их окружает, они перестали видеть так же свежо и ярко, как прежде. Но стоит только надеть эту шапочку и повернуть алмаз справа налево, и ты сразу начнешь видеть самую суть окружающих тебя вещей. Их душу…
Гена: Интересно! А можно я ее надену?
А.А.: Ну разумеется! Ведь я специально для этого и одолжил ее у Тильтиля.
Гена: Как, вы говорите, надо повернуть алмаз? Слева направо?
А.А.: Да нет, как раз наоборот: справа налево. Вот так…
Гена поворачивает алмаз, и сразу же начинают происходить очень странные вещи. Впрочем, не такие уж странные для тех, кто хорошо помнит пьесу сказку Мориса Метерлинка «Синяя птица». Прежде всего сам собой со стола падает и разбивается графин с водой.
Гена: Ой, Архип Архипыч, это не я! Честное слово! Это вы, наверно, нечаянно графин толкнули? Смотрите, вся вода по полу растеклась…
А.А.: Нет, Геночка, это не я. Это…
Но он так ничего и не успевает объяснить Гене. Его прерывает женский голос, довольно заунывно напевающий слова известной песенки Шуберта: «Ничем вода не дорожит и дальше, дальше все бежит, все дальше, все дальше, все дальше, все дальше…» Затем песенка смолкает, и тот же голос, плаксивый и одновременно кокетливый, обращается к нашим героям.
Женский голос: Ну что же вы не поможете мне встать? Ну протяните же руку! А еще мужчины!
Гена: Кто это, Архип Архипыч? Откуда здесь эта женщина появилась?
Женский голос: Вот еще! Вдобавок он меня и не узнает! Зачем же тогда было извлекать меня из графина? Нет, тот, другой мальчик… кажется, его звали Тильтиль… был ко мне гораздо внимательнее!
Гена: А кто вы?
Женский голос: Я – Душа Воды!
Вряд ли Гена удовлетворился бы этим объяснением. Но тут раздался громкий отчаянный стук. Впечатление такое, как будто кто-то ломится в запертую дверь.
Гена: Кто там? Входите! Не заперто!
А.А.: Да нет, Геночка, это не в дверь стучатся. Пойди-ка лучше в кухню, отопри буфет…
Гена (изумленно): Кто ж это мог в буфет залезть? Может, вы там Шарика по рассеянности заперли?
А.А.: Да нет, Шарик в передней. Открой буфет, сам все увидишь…
Гена отпирает дверцу буфета, и тотчас же оттуда неуклюже вываливается тяжело отдувающийся толстяк.
Толстяк: Уфф! Наконец-то!
Гена: А это еще кто? Ну и толстый! Интересно, как вы там уместились, в буфете?
Толстяк (говорит с одышкой): Я, кажется, подошел в самый раз? По вкусу ли я вам? Не правда ли, я очень сдобен?
Гена: Да уж! Сдобен! Налетел на меня прямо как паровоз! Да вы меня чуть с ног не сбили!
Толстяк (с беспокойством): Что вы говорите? Неужели я так зачерствел? Настолько утратил свою природную мягкость?
Гена: Вы лучше скажите, как вы у Архипа Архипыча в буфете очутились?
А.А.: Геночка! Да где же ему быть, как не в буфете? Неужели ты не узнал, кто это? Это же Хлеб! Вернее, – Душа Хлеба!
В это время раздается громкий лай и в комнату врывается… пес? Нет, в том-то и дело, что не пес, а мальчишка примерно того же возраста, что и Гена. Но ведет он себя совсем не по-человечьи, а точь-в-точь как шумный, веселый щенок.
Щенок: Где мой хозяин? Где мое божество? Вот он! Здравствуй! Здравствуй, хозяин! Наконец-то я могу поговорить с тобой! Мне столько нужно сказать тебе! И тебя, друг моего хозяина, я тоже люблю! Здравствуй! Здравствуй!
А.А. (ласково): Здравствуй, дорогой мой Шарик!
Гена (он в полной растерянности): Вы что, Архип Архипыч? Почему вы его собачьим именем зовете?
А.А.: Да ведь это же Шарик! Неужели ты не узнал его? Теперь мы с тобой можем общаться непосредственно с его Душой.
Шарик: Гав! Гав! Какое счастье! Я теперь все могу тебе сказать! Могу сказать, как я люблю тебя! Я давно уже хотел сказать тебе это, но не мог! Я мог только лаять и вилять хвостом! А ты ни о чем не догадывался!
А.А.: Ну что ты, дорогой! Я всегда прекрасно понимал тебя.
Вероятно, это объяснение во взаимной любви продолжалось бы еще долго, если бы его не прервал чей-то властный голос. Он произносит слова отчетливо, внятно, с характерными дикторскими интонациями. Вернее, это даже пародия на диктора. Здесь все чрезмерно: и отчетливость произношения, и раскатистость голоса, и несомненное важничанье.
Гена: А это еще кто?
А.А. (озадаченно): Признаться, Геночка, я тоже его не узнаю… Впрочем, постой, постой! Ну конечно, это он!
Гена: Кто – он?
А.А.: Видишь, мой телевизор исчез?
Гена: Верно… Только что был тут, а теперь нету!
Важный (снисходительно): Что значит – нету? А я кто, по вашему? Ведь я же и есть Душа Телевизора! Так что настоятельно советую вам немедленно выгнать отсюда этого глупого пса и заняться мною. Уж мне-то действительно есть что вам сказать!
Шарик: Ррр! Гав! Гав! Сейчас я тебе покажу! Ррр! Гав!
Телевизор (брезгливо): Отойди, любезный! От тебя псиной пахнет.
А.А.: Ну зачем вы так грубо. Шарик – очень добрый пес.
Телевизор: Добрый? Разве вы не видите, что я хромаю? А как вы думаете почему? Да потому, что этот ваш добрый пес вчера имел наглость грызнуть одну из моих ножек!
А.А. (примирительно): Он ведь еще совсем щенок!
Телевизор: Да не только в Шарике дело! Третьего дня вы поставили на меня тарелку, на которой лежало несколько черствых ломтей вот от этого господина…
Хлеб (запальчиво): Да они потому и зачерствели, что вы оставили их на этом ящике! Когда он включен, он ведь, знаете, как нагревается!
Телевизор (он игнорирует вмешательство Хлеба): А сегодня утром? Вы дошли до того, что поставили на меня графин с этой мокрой дурой!
Вода (рыдает): Ах, неужели никто не вступится за меня? Он оскорбляет беззащитную женщину! Ах! Воды!
Телевизор: Не разводите тут сырость, мадам! Хватит того, что вы сегодня уже оставили мокрое пятно у меня на корпусе. А он у меня полированный! Он сделан из ценных пород дерева! Если не верите, вот мой паспорт! Можете посмотреть, там все написано!
А.А.: Ну что вы! Мы верим вам и так, без всякого паспорта… Скажите, почему вы сегодня так дурно настроены?
Телевизор (саркастически): Он еще спрашивает меня, почему я плохо настроен! Да потому, что вы уже почти год не вызывали мастера, который мог бы настроить меня должным образом!
А.А. (виновато): Да как-то, знаете, все было не до вас. Но я вам твердо обещаю…
Телевизор (сварливо): Почему я должен верить вашим обещаниям? А если вы снова меня обманете? Где гарантия?
А.А.: То-то и оно, что гарантийный срок уже давно кончился. Впрочем, вы ведь знаете, я так редко вами пользуюсь…
Телевизор: Вот! Вот именно! Наконец-то мы дошли до самого главного! А зачем тогда вы меня покупали? Вы включаете меня не чаще чем два раза в месяц! Я оскорблен!.. Неужели я уж так неинтересен?.. Нет, если так будет продолжаться, я уйду от вас. Да знаете ли вы, как следует обращаться с телевизором, да еще такого класса, как я? (Мечтательно.) В других домах нас накрывают кружевными салфеточками! В нашем присутствии разговаривают только шепотом! Вокруг нас рассаживаются, как вокруг священного алтаря! Дети плачут навзрыд, когда их гонят спать, принуждая расстаться с нами! (Гневно.) А вы?! Вы – боже, какая отсталость! – вечно копаетесь в каких-то старых, потрепаных книгах! Вы – враг прогресса, вот вы кто!
Шарик: Гав! Гав! Как ты смеешь так дерзко разговаривать с хозяином! С моим божеством! Ррр! Гав! Гав!
Гена (тихо): Архип Архипыч, я забыл, как надо повернуть алмаз, чтобы этот нахал опять стал телевизором?
А.А.: В обратную сторону: слева направо.
Гена: Есть, слева направо!
Он поворачивает волшебный алмаз, и в комнате воцаряется прежний порядок. В углу молча стоит невключенный телевизор, щенок поскуливает в передней, хлеб снова лежит в запертом буфете. И только разбитый графин на полу напоминает Гене, что все это ему не приснилось.
А.А.: Молодец, Геночка! Ты сделал это как раз вовремя. Еще секунда, и эти разбушевавшиеся вещи бог знает что натворили бы!
Гена: Я теперь все вспомнил про этот алмаз. Там, в «Синей птице», тоже все так же было. И хлеб ожил, и вода, и собака по-человечьи заговорила… Только вот телевизора там не было.
А.А.: Ну сам подумай, Геночка, откуда у родителей Тильтиля мог взяться телевизор? Он ведь тогда еще даже не был изобретен. Но, как ты мог убедиться, алмаз феи Берилюны оказывает свое волшебное действие даже на те предметы, которые появились на свет лишь недавно. Вот благодаря этому волшебному алмазу мы с тобой пообщались немного с Душой Телевизора. Надеюсь, ты об этом не жалеешь?
Гена: Да нет, что вы! Если я о чем и жалею, так только о том, что нам этот алмаз возвращать придется. А что, Архип Архипыч, больше ни у кого такого алмаза нету? Только у Тильтиля? Может, еще у кого-нибудь есть такой же?
А.А.: Есть.
Гена: У кого?
А.А.: Он есть у каждого настоящего поэта.
Гена: При чем тут поэты? Я не понимаю…
А.А.: Скажи, Геночка, тебе приходилось слышать такие выражения: молоко убежало, огонь пляшет в печи, вода поет, бежит, играет… Вышла луна. Солнце село. Хлеб подошел…
Гена: Смешно! Конечно, приходилось! Я и сам так говорю.
А.А.: А тебе приходило когда-нибудь в голову, что, когда ты так говоришь, ты наделяешь неодушевленные предметы человеческими чертами и свойствами?
Гена: Честно говоря, нет. Не приходило.
А.А.: Вот видишь! Мы так привыкли ко всем этим выражениям, что даже перестали замечать их метафорический, переносный смысл. Перестали ощущать их как метафоры. Но стоило только тебе прибегнуть к помощи волшебного алмаза феи Берилюны, как все эти давным-давно стершиеся метафоры словно бы ожили, воскресли. Вода и в самом деле запела. Хлеб в самом полном смысле этого слова подошел к нам.
Гена: Ну, так ведь это в сказке. В сказке всегда так бывает. Там и звери разговаривают по-человечьи и вещи тоже…
А.А.: Нет, Геночка, не только в сказке. Ведь так называемое образное, то есть поэтическое, мышление – это и есть не что иное, как умение смотреть на мир сквозь волшебный алмаз феи Берилюны. В каком-то смысле можно сказать, что любая, даже самая простенькая метафора – результат действия этого алмаза…
Гена: Значит, главное в поэзии – это метафора?
