Текст книги "От Алари до Вьетнама"

Автор книги: Базыр Вампилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Отец и мать

Мой отец был не похож на других бурят. Он был высокого роста, волосы его были черны как смоль, а когда он смеялся, на смуглом лице сверкали белоснежные зубы.

Мы унаследовали от отца не только любовь к книге и родному краю, но и большой оптимизм, доброе отношение к людям. А это немало, если учесть, что жили мы в бедности и горя хлебнули достаточно.

Отец никогда не ругался и не повышал голоса. Даже когда сердился, всегда избегал бранных слов. Он был моим лучшим наставником и советчиком, всегда старался хоть чем-нибудь порадовать меня. В этом отношении отец отличался от матери. По характеру они вообще были людьми разными. Отец всегда отмалчивался, а мать говорила не переставая и в сильном гневе не стеснялась в выражениях. Поэтому родственники и соседи старались с ней не ссориться. Особенно доставалось от нее Самбар. Мать славила ее на всю округу. Она всегда защищала отца, меня и дядю от обидчиков, так как была человеком волевым и не знала страха. Находчивая, ловкая, острая на язык, моя мать была к тому же на редкость хороша собой.

Родилась она в селе Верхняя Иреть среди русских; там и научилась говорить по-русски. В Алари она всегда дружила с русскими женщинами и помогала им общаться с бурятками. К ней постоянно обращались за советами.

Когда в Алари в 1925 г. образовался первый колхоз, лучшим агитатором за неги стала моя мать. Если на собрании она критиковала какого-нибудь разгильдяя, то тому приходилось не сладко.

В моей памяти хорошо сохранились некоторые события детства, связанные с отцом и матерью.

Как-то ранним утром, в жгучие январские морозы, к нам в избу ввалилось семеро мужчин во главе с сыном богатея Барданая Амаланова – Тэхэ. Среди них был родственник отца Елосой. Последний приказал отцу немедленно открыть амбар.

Мы все опешили. Никто не понимал, в чем дело. Хорошо, что в это время в избе оказался дядя, который посоветовал отцу побыстрее открыть амбар.

– Ну что ж, пошли! – сказал он.

Однако незваные гости не торопились идти в холодный амбар. Теперь уже дядя настаивал на своем. И тут в присутствии десятского, сотского и понятых Тэхэ заявил, что ночью кто-то украл из их амбара две бараньи туши. Следы ведут в сторону нашей избы. Самого Нихо Тэхэ не подозревал, но, может быть, знакомые отца, ссыльные поселенцы, спрятали эти туши у него в амбаре.

Лишь теперь до моих родителей дошло, что их подозревают в краже. Перерыли весь амбар, избу и усадьбу. Ничего, конечно, не нашли. Но на этом дело не кончилось. Мама и дядя настояли на том, чтобы был составлен акт. Десятский и сотский стали уговаривать отца не обострять конфликт. Куда там! Мать закрыла дверь на крючок, дядя Василий стал у двери, и оба в один голос требовали составить акт. Но все присутствующие оказались малограмотными или вообще неграмотными. Тогда взялся за дело отец. Акт был составлен, все подписались – кто как умел.

Мать, обращаясь к Тэхэ, сказала:

– Надо искать следы вора.

– Верно! – обрадовался дядя. – Давай, Тэхэ, снимай свои валенки!

Тэхэ неохотно снял валенки, а вслед за ним то же самое сделали мои родители и дядя. Подошвы валенок тщательно измерили, и первая часть розыска на этом закончилась.

Мать с копией акта, прихватив с собой подружек, Василия и понятых, присутствовавших при обыске, направилась к Амаланову в улус Улахан. Вернулись они домой только перед обедом. И мать и дядя сияли, торжествуя победу.

Оказывается, с помощью друзей им удалось поймать вора, которым оказался… сын Барданая – Тэхэ. Следы его валенок остались возле амбара и в самом амбаре, где штабелями было сложено до полутора десятков бараньих и говяжьих туш. Там, где раньше лежали две бараньи туши, тоже видны были следы Тэхэ. Припертый к стене, он вынужден был сознаться.

У Барданая Амаланова была большая усадьба с высоким забором, наглухо отгороженная от посторонних глаз. Кроме Тэхэ, с ним никто не жил. Всем своим видом Барданай вызывал отвращение: кривоногий, сутулый, с бесцветными глазами навыкате; он чем-то напоминал гориллу. Но хозяин он был расчетливый: имел молотилку, жатку, сенокосилку, конные грабли, плуги и другой инвентарь. Все родичи и соседи были у него в долгу. В дом его захаживали женщины, или же он уезжал повеселиться в Черемхово и даже в Иркутск, не жалея на это денег. Сам Барданай в гости не ходил и к себе никого не приглашал, не пил и не курил. В Алари Барданай слыл самым жадным человеком.

Однажды он привез из Черемхова к себе на постой ссыльную – молодую интеллигентную женщину, которая была определена в Аларь на поселение.

Приехали из Черемхова ночью. Барданай устроил гостью в своей спальне, а сам ушел в комнату Тэхэ. Когда спустя некоторое время он вернулся, женщина уже спала. Барданай зажег свечу и, держа в левой руке двадцатипятирублевку-«екатеринку», полез под одеяло. Но женщина оказалась не робкого десятка, да притом еще очень сильная. Она как следует отколотила насильника и потребовала, чтобы он указал ближайший дом, где она могла бы переночевать… Барданай предложил ей наш дом, сказав на прощание:

– Деньги эти ваши. За вещами зайдете днем. Теперь мы квиты…

Женщина оделась и направилась к нашей избе. В это время у нас сидели друзья дяди и отца. Узнав о том, что случилось в доме Барданая, они решили составить жалобу в земское волостное управление. Бумагу отнес отец. Чиновники вывели Барданая из управы, но под суд он не попал, по-видимому, сумел откупиться.

Как только народ узнал, что Барданай оказался в опале, на него посыпались жалобы в управу. Он решил пока не показываться на улице, и даже Тэхэ перестал ходить на гулянки и играть в карты, опасаясь, как бы его не избили, что в Алари не было редкостью.

Ссыльная, сбежавшая от Барданая, преподавала иностранные языки. Вскоре она стала давать частные уроки детям аларских учителей, богачей и чиновников. Учительница нередко захаживала к нам и подружилась с мамой…

После истории с вором богачи нашего улуса стали косо смотреть на отца. Говорили, что он много читает и якшается с поселенцами.

Когда мать начинала, бывало, жаловаться на нашу тяжелую жизнь, отец отвечал ей:

– Если бы все балаганские буряты были богатыми, а только мы бедными, вот тогда можно было бы кричать караул!

Все наше хозяйство состояло тогда из одной лошади да двух коров с телками. В те времена просуществовать с таким достатком семье из пяти человек было очень трудно.

Когда я пошел в школу, отец стал уже разговаривать со мной как со взрослым.

– Я, – говорил он, – бедняк-однолошадник. Деньги на жизнь зарабатываем мы вдвоем – я да мать! Иногда приходится залезать в долги к купцам да к своим, местным богачам. Пока они не отказывают, а что дальше будет – увидим. Наша мать – молодец. Зарабатывает не хуже любого мужчины, мастерица на все руки. Будем помогать тебе учиться, пока не встанешь на ноги. Правда, не знаю, сможешь ли ты продолжить учебу, – конечно, не в Иркутске, но хотя бы в Черемхове.

Помню, в те времена у бурят женщину вообще не считали за человека. Поэтому мне казалось странным слышать такие слова отца о матери. При встрече после обычного приветствия всегда справлялись, сколько у вас детей и сколько из них албата(буквально: податных, т. е. мальчиков). Дочери же во внимание не принимались.

Само слово «албата» уже говорило о значении родившегося в семье мальчика, ибо он сразу же наделялся землей.

Буряты гордились своими сыновьями, рождение же девочки никого особенно не радовало. У моей матери была дальняя родственница, которая имела четырех дочерей. Когда родилась пятая, вернувшийся с работы муж, узнав об этом, уехал, даже не взглянув ни на разрешившуюся от бремени жену, ни на новорожденную.

Уважительное отношение отца к матери всегда вызывало во мне восхищение.

Отец очень любил рассказывать, а мы – слушать. Я помню его рассказы о Сибири, ламаистском духовенстве, жизни и быте бурят. Обычно по вечерам мы все садились вокруг отца, который лежал на деревянной кровати за печкой, и он, обхватив кого-нибудь из нас за плечи, начинал свой рассказ. Я пристраивался у него в ногах и очень сердился, когда мне мешали слушать. Мать в это время хлопотала по дому.

Я много слышал от отца о шаманах. Только в Алари и примыкающих к нему улусах их насчитывалось более двух десятков. Мужчину-шамана у нас называли буо, а женщину – удаган.

Распространение ламаизма там, где существовал шаманизм, неизбежно сопровождалось столкновениями. Как-то в 1883 г., рассказывал отец, в Тункинский район приехал «большой лама». Он приказал собрать в мешки с деревьев из лесов кости умерших шаманов, которых обычно не зарывали в землю, а привязывали к крепким сучьям вековых деревьев. (Такой сверток, висящий на дереве, назывался аранга.)

Собирание костей началось с Шимковского, а потом охватило и другие улусы. Инициаторами этой кампании стали ламы Кыренского дацана. Поддерживала их местная степная дума.

Однако родственники умерших шаманов не пожелали отдавать их останки ламам. Началась драка. Затеяли ее ламы, забыв о своем принципе «непротивления злу насилием»; они с остервенением набросились на своих противников. Отец рассказывал, что ламы иногда даже сжигали шаманов живьем. Впрочем, последние распространяли свою веру не менее жестокими методами.

От отца мы услышали о том, как он, будучи уже взрослым, крестился без ведома родителей.

Произошло это так. Однажды ранним утром отец бродил по берегу Ангары. Река в эту пору бурная, возле нее и стоять-то близко страшно: того и гляди, захлестнет вола, особенно в ветреную погоду…

Со стороны отца можно было принять за неудачливого рыболова, медленно бредущего вдоль берега. Но буряты в это время рыбу не ловили: по шаманским поверьям, это считалось великим грехом. Отец просто вышел к Ангаре посмотреть, что за люди скопились на ее берегу.

В центре пестрой толпы он увидел казаков на лошадях с длинными пиками в руках. Здесь же находились бывший тайша Олдушкин и сотский Татышкин в нарядных терликах ^{10} , увешанных медными и железными бляхами – знаками различия нижних чинов царской администрации.

Татышкин стоял растерянный и оглядывался по сторонам. Заметив моего отца, сотский поманил его пальцем:

– Эй ты! Ну-ка поди сюда. Ты чей?

– Сыдена, – ответил отец нерешительно.

– Что здесь делаешь?

– Да вот… отгоняем табун лошадей в Аларь.

– Когда?

– Дня через два.

Сотский довольно хмыкнул, и отец почувствовал неладное.

– Есть ли здесь, кроме тебя, еще кто-нибудь из Алари?

– Да вот еще Габан.

Габан сидел на арбе. Одну ногу он закинул за оглоблю, а другую вытянул вдоль колеса: казалось, будто он уселся на оглобле – так ездят почти все здешние буряты.

– Позови-ка сюда Габана, – приказал сотский. В это время к нему подошел пристав.

– Ну что ж, пора начинать крещение, – медленно перекрестившись, сказал он.

Татышкин подозвал отца:

– Это хорошо, что вы с Габаном оказались здесь. Сегодня крестят ангарских бурят, больше двадцати человек, а от наших, выходит, вы с Габаном будете. Я о святом крещении не знал до вчерашнего дня, да и в Аларь послать некого, расстояние-то нешуточное, шестьдесят верст с гаком. Сегодня, Нихо, здесь большой праздник: трехсотлетие царствования дома Романовых, шибко большой праздник! Всем, кого окрестят, дадут подарки, угостят красным вином.

Услышав слова сотского, Габан хлестнул со всей силой коня и был таков.

– Стой, холера! Остановись! – орал сотский.

Но Габан уже был далеко. Даже если бы он и захотел остановить лошадь, то уже не смог бы: она была резвая и пугливая, хозяин ее никогда не бил.

Позже выяснилось, что Габан принял сотского за священника, который некогда крестил в Ангаре бурят. Старики часто вспоминали об этом разбойнике с большой дороги. Он как-то согнал к проруби бурят, приказал казакам привязать их к жердям и окунать в прорубь. Это должно было означать крещение…

Отец не успел опомниться, как его и других бурят окружили казаки и погнали к реке, как стадо баранов. Сзади торжественно шествовали священник, чиновники и сотский. Не успел отец подойти к берегу, как какой-то казак столкнул его в воду; хорошо еще берег был отлогим, да и глубина всего по грудь. Отец выскочил из воды и бросился бежать, но кто-то дернул его за руку, и он упал. Поднявшись, отец увидел рядом с собой одетого по-городскому бурята.

– Куда летишь как очумелый? – спросил незнакомец. – Слушай, что я тебе скажу. Тебя уже внесли в список крещеных. Посмотри туда! – Кивком головы он показал в сторону белого шатра. – Там сидят вершители наших судеб. Советую тебе, разыщи своего сотского, пусть сведет тебя к батюшке, там тебе дадут три ложки «священного» вина, а может быть, даже рубаху. Да не бойся, иди! Нарекут тебя Николаем. Им надо набрать сегодня триста Николаев, не больше и не меньше! Я тоже крещеный, иначе не окончил бы университет. Не тужи, иди получай свои подарки.

Так отец получил новое имя – Николай.

Как-то раз в Алари на празднике обоотец вновь встретился с этим человеком. Фамилия его была Михайлов. Он рассказывал собравшейся вокруг него молодежи о том, что попытка распространить христианство среди бурят, несмотря на насильственное их крещение в Иркутской губернии в 1889 г., окончилась неудачей.

Меня крестили уже в девятилетием возрасте. Весь обряд священник совершил очень просто: подвел меня к купели и сказал:

– Нагнись и трижды окупи лицо в воду.

После этого он помахал передо мной серебряным крестом и дал маленький нательный, который я тут же положит в карман. Потом священник сказал:

– Пей! – и трижды зачерпнул чайной ложкой сладкую водичку.

Правда, крещение мое было несколько омрачено. Поп отослал меня к другим детям, а сам крикнул псаломщику, чтобы быстрее несли в церковь гроб для отпевания. Гроб поставили с левой стороны, недалеко от царских врат. Когда сняли крышку, я увидел в гробу мальчика моего возраста с почерневшим лицом. Мне стало так плохо, что я выбежал на улицу и стоял там, пока гроб не вынесли. Тут поп снова привел меня в церковь и произнес:

– Отныне твое имя – Борис.

Некоторые буряты крестились по нескольку раз. Дело в том, что крещеным попы давали новые рубахи, пояса, кресты, иконы и даже деньги. Разумеется, крещеные буряты отнюдь не становились христианами по своим религиозным убеждениям, а сами попы-миссионеры, отчитавшись о числе «новообращенных», не особенно заботились о дальнейшем распространении христианства.

Буряты нашего рода ухитрялись чтить всех богов: христианских, ламаистских и шаманских. Справляли шаманский тайлаган, ходили на ламаистский праздник обои аккуратно посещали в улусе Аларь дацан и церковь. Тогда наш улус славился на всю округу красивым дацаном и белокаменной церковью, расположенными неподалеку друг от друга. И я ходил на обо,в дацан и в церковь.

Рассказы отца заставляли меня задумываться, и я стал многое понимать.

Батрак дядя Вася

В детстве я всегда стремился подражать героям-батырам. В моем представлении, это были борцы из Алари – Ильины, Зодбоевы и Мотроевы, а также мой дядя по матери Василий Мухлуев – круглолицый, невысокий, с сильными мускулистыми руками. По натуре он был весельчак, балагур, хорошо пел песни – в общем, человек, без которого не обходится ни одно гулянье.

Василий был четвертым и последним ребенком моего деда и бабушки. Он нигде не учился, так как в его родном улусе Елотуй школы не было, да и жили его родители бедно. Одно время Василий работал батраком у Баторова – бывшего тайши Аларской степной думы. Баторов по тем временам был человеком образованным, широких взглядов. Огромный лесной массив у Алари он превратил в заповедник, а позднее занялся и серьезной научно-исследовательской работой по этнографии. Аларские. буряты доверяли ему. К Василию он относился хорошо и частенько охотился с ним на гусей и уток.

На степном озере Саган-Hyp Василий устроил засаду на гусей. В марте, когда озеро было еще сковано льдом и птицы не было, дядя на санках привез на берег сорокаведерную дубовую бочку. На другой день с помощью двух батраков выкатил бочку на середину озера. Над неглубоким местом, где находился подводный островок, они продолбили большую прорубь. Затем привезли лиственничные сваи и забили их в грунт, а между ними закрепили бочку. В конце апреля, когда лед вскрылся, над засадой Василий соорудил легкий камышовый козырек, а на дне бочки поставил маленькие табуретки.

На вечерней заре Баторов с Василием разместились в засаде. Вспоминая об этой охоте, дядя Вася говорил, что Баторов за каких-нибудь полчаса подстрелил больше двадцати гусей.

После этого к Баторову стали наезжать охотники, его друзья из Алари и Иркутска. Дяде Васе приходилось частенько их переправлять на лодке к месту засады. Но Баторов поставил перед охотниками условие: зараз отстреливать не более трех гусей и четырех уток. Да и сам он твердо придерживался этих правил.

Василий был неграмотным, но Баторов часто передавал через него для нас книги, вырезанные из «Нивы» и других журналов иллюстрации. Отец по вечерам читал нам короткие рассказы. Мама, дядя и я внимательно слушали.

У Баторовых Василий познакомился с поварихой, украинкой Оксаной. Цветущая, с пышными, как лен, светлыми волосами, она была очень хороша собой.

Как-то на пасху он приехал с Оксаной к нам в гости. Повариха привезла сладостей, а дядя – барана. Под вечер пришли гости: русский поселенец, знакомый отца, с женой. Оксана запевала русские песни, а мама и дядя Василий – бурятские. Я долго не мог заснуть, слушая эти красивые, мелодичные, порой очень грустные песни.

Потом, когда я уже стал взрослым, Василий с грустью рассказывал мне, что Оксана так и не решилась выйти за него замуж.

Дядя любил работать, делал все быстро и ловко, был мастером на все руки. Однако из-за неуживчивого характера на одном месте долго не задерживался. Был он справедлив, держался с достоинством, не боялся никого и не подхалимничал, а это мало кому нравилось.

Василий частенько проводил со мной время, рассказывал о своей жизни.

– Ты, племяш, учись! – говорил он. – Не будь таким, как я. Надо искать правду! Запомни крепко, как погиб дед твой Сыден. Его убили, да еще и оклеветали… А все потому, что он был бедняком. Мы с твоим отцом и помочь-то ему ничем не смогли. Ну да ладно, у меня пока еще крепкие руки и ноги и голова на месте. Поживем – увидим, чья возьмет!

В начале 1920 г. Василий принимал участие в свержении колчаковской земской управы в Алари. Вскоре он стал милиционером при Аларском волостном ревкоме. С 1922 г. дядя – милиционер в улусе Зоны.

В один из воскресных летних дней Василий сидел за своим столом в ревкоме и изучал букварь. Неожиданно в контору вбежал мальчик, в руках у него была шипевшая граната. Еще можно было успеть выбросить ее в окно или в дверь, но вокруг дома собралось много народу: молодежь играла в городки и лапту. Поэтому дядя выхватил у мальчугана гранату, сел на стул и прижал ее к себе. Мальчик испуганно бросился на пол, и в тот же миг раздался взрыв…

Мой родственник Александр Вампилов

В 1898 г. в Алари родился троюродный брат моего отца Валентин Вампилов. Отец его Будихал был неутомимым тружеником, работал не покладая рук, благодаря чему и сумел поставить на ноги своих детей. По характеру Будихал был человек прямой, не любил кривить душой.

Ростом он был выше среднего, сухопарый, смуглый, глаза большие, а волосы черные как смоль, подстриженные ежиком. Мои детские впечатления о Будихале и его семье подтвердились впоследствии и воспоминаниями односельчан.

Умер Будихал от туберкулеза, когда ему не было и сорока пяти лет.

Старшим в доме после смерти отца остался семнадцатилетний Валентин. Вся тяжесть работы по хозяйству легла на его плечи. Лечение Будихала обошлось очень дорого. Вдове его Тапханю, чтобы покрыть расходы, пришлось продать лошадь и двух коров. В довершение всего наступил голодный год. Травы не уродились. Во многих улусах начался массовый падеж скота. Особенно пострадали от него аларские и унгинские буряты.

Тапханю управляла домом и поддерживала в нем порядок, тратя много сил, чтобы накормить, одеть, обуть и вырастить младших сыновей. Она сама шила унты, ичиги, выделывала овечьи шкуры и мяла кожу.

Валентин стал теперь главой семьи. Он учился в иркутской гимназии. Особенно увлекался Валентин русским языком и литературой. Помню, приезжал он домой в гимназической форме, па нас – улусных ребят – это производило особенно сильное впечатление.

В гимназии Валентин много читал русских классиков. Любимыми его книгами были произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Н. А. Некрасова. Другим увлечением Валентина был театр. В Иркутском драматическом театре тогда шли пьесы А. П. Чехова, Н. А. Островского и других выдающихся русских драматургов. От Валентина мы впервые услышали о Митрофанушке, Чичикове, Собакевиче, Хлестакове. Позднее, работая в Аларской школе, Валентин принимал участие в постановке таких пьес, как «Злоумышленник», «Бедность не порок» и др. В каникулы, с июля по октябрь, он занимался хозяйственными делами: косил сено, пахал, убирал урожай. Помогал ему брат Володя, который к этому времени уже заканчивал Аларскую двухклассную школу.

Я любил играть с младшими братьями Валентина Аюшей и Цыбеном. Мы отгоняли скотину с покоса, ловили бабочек, бегали по лужайке, лазали по заборам, забирались на крыши домов. Умаявшись, мы шли в дом к Вампиловым, где меня всегда ласково встречала Тапханю. В знак благодарности я присматривал за Аюшей, тогда он был совсем маленьким и ходил хвостом за мной, и Цыбеном, который был на два года моложе меня. Изредка с нами занимались Валентин и Володя; они показывали нам картинки из старых журналов и открытки.

Володя на четыре года был старше меня. Иногда он играл с нами в бабки и городки, но больше всего любил пугать нас. Володя показывал нам рисунки, на которых были изображены черти со страшными глазами, рогами и широко открытыми огнедышащими пастями. Кроме того, он рассказывал нам по вечерам страшные истории о шайтане, лешем, дьяволе, сатане, колдуне и бабе-яге, летающей на метле.

Однажды после одного из таких вечеров мне приснились черти, и я со страху упал с лавки, на которой спал. Я пожаловался на Володю матери. По-видимому, она рассказала об этом Валентину, который утром заходил к нам по каким-то делам. Когда на следующий день я играл с Цыбеном и Аюшей, к нам подошел Валентин и пообещал после обеда показать веселые картинки.

Я с трудом дождался конца обеда и пулей полетел к Валентину. Весь вечер мы слушали веселые сказки и смешные рассказы. Они захватили нас. От него впервые узнал я «Сказку о рыбаке и рыбке», «Конька-горбунка» и другие. Валентин был добродушным и зеселым человеком. Дети его очень любили. Он уделял нам много внимания, учил читать, пробуждал интерес ко всему происходящему вокруг. Он разительно отличался от других взрослых, которые зачастую приучали подростков пить водку и курить табак, считая себя «воспитателями» подрастающего поколения. Валентин же в свободное от работы время ходил с нами купаться на речку, играл в городки, лапту. Умел слушать наши незатейливые рассказы, сам рассказывал, охотно и обстоятельно отвечал на вопросы.

На плечи Валентина легли почти все хозяйственные заботы. Хозяйство было бедняцким. Хлеба сеяли немного. Собранного урожая едва хватало до следующего года. О продаже излишков и говорить было нечего.

Валентин становится сельским учителем. Он преподает русский язык и литературу в Аларской школе. Однако зарплата была слишком мала, чтобы разрешить проблему материального обеспечения семьи. В поисках выхода из материальных затруднений Валентин занялся промысловой охотой на пушного зверя в тайге.

Однажды на совещании учителей Валентин познакомился с русской учительницей – Анастасией Прокопьевной Копыловой. Они поженились и поселились в старинном русском селе Кутулик Аларского хошуна Иркутской губернии.

В Кутулике Валентин много занимался вопросами истории культуры и просвещения местного края, в частности интересовался тем, как передовая русская культура через политических ссыльных проникла в Сибирь и Иркутский край. В личной библиотеке Валентина хранились произведения деятелей науки и культуры Сибири, сочинения декабристов, труды известного бурятского этнографа М. Н. Хангалова. Он собрал также интересный материал о политических ссыльных, которые сеяли семена революционных идей, давшие всходы на сибирской почве.

19 августа 1937 г. у Валентина и Анастасии родился четвертый ребенок – сын Александр. Мальчику не исполнилось еще и семи месяцев, как умер отец. Анастасия Прокопьевна осталась одна с тремя детьми (второй их сын, Володя, умер в возрасте десяти лет). Она много занималась с детьми, сумела привить им интерес к искусству, литературе. Все они хорошо окончили кутуликскую среднюю школу. Несмотря на все невзгоды – голод, холод и нищету, Анастасия Прокопьевна сумела поставить своих детей на ноги: Михаил стал геологом, Галина – педагогом, а Александр – известным писателем-драматургом.

Александр Вампилов как внешне, так и по характеру был очень похож на отца. Воспитанный, добрый, отзывчивый, он обладал удивительной памятью. Как и отец, Александр любил пошутить, уже в детстве он сочинял веселые стихи– и юмористические рассказы. По-видимому, ему передался в какой-то мере талант отца. Кроме того, следует отметить, что в кутуликской средней школе, когда там учился Александр, преподавали прекрасные учителя, такие, как А. П. Копылова, Ст. Иванов, Г. Бадиев и другие. В настоящее время среди ученых, деятелей культуры, просвещения и здравоохранения Иркутской области и Бурятии можно встретить немало питомцев кутуликской школы. Много книг Александр прочел в районной библиотеке Кутулика. Он интересовался бытом и культурой аларских бурят и русских – все это обогащало творческое воображение юного Александра.

После окончания средней школы Александр Вампилов поступил на литературный факультет Иркутского государственного университета. Еще будучи студентом, он начал писать короткие юмористические рассказы. Когда Вампилов принес на читинский семинар творческой молодежи несколько юмористических рассказов, профессиональные литераторы сразу же обратили на них внимание. Уже тогда в этих рассказах очень сжато и ярко были раскрыты характеры, дан точный и образный диалог. Александр владел лаконичным и выразительным диалогом, прекрасно строил сюжет и – главное – проявлял самостоятельность и самобытность.

После окончания университета Александр учился в Центральной комсомольской школе, пять лет работал в иркутской областной газете «Советская молодежь». За это время он много бывал в командировках: в городах, на новостройках – Ангарстрое, Братской ГЭС, Усть-Илиме, в северных селениях. За пять лет корреспондентской деятельности он основательно изучил Иркутскую область, ее природу, экономику, историю, культуру, быт и нравы своих земляков-сибиряков.

Писал он тогда о многом: о быте, культуре, театре, фабриках и заводах, ударных стройках, электрификации железных дорог, о сельском хозяйстве.

В газете «Советская молодежь» в 60-е годы публиковались важнейшие партийные, комсомольские документы, а также очерки, рассказы и статьи па злобу дня. Это очень интересная и боевая газета иркутской молодежи.

Из многочисленных рассказов и очерков Александра Вампилова, опубликованных в «Советской молодежи», следует отметить такие зрелые и актуальные произведения, как «Зиминский анекдот» (№ 231 от 22 ноября 1962 г.) и «Станция Тайшет» (№ 146 от 25 июля 1962 г.).

В 1961 г. был напечатан сборник юмористических рассказов «Стечение обстоятельств», затем Александр увлекся драматургией, начал писать пьесы.

Заведующий кафедрой журналистики Иркутского государственного университета П. В. Забелин так рассказывает об этом периоде творчества Александра Вампилова:

«Однажды через несколько месяцев после публикации „Стечения обстоятельств“, встретив меня возле университета, Александр неожиданно заговорил о том, что ему хочется писать пьесы…

Мы прошлись с ним до угла улицы. Вампилов спешил в редакцию. „Пьесы писать, однако, труднее всего. Какая-то другая литература“. С этими словами он зашагал по улице своей валкой энергичной походкой. Это были трудные, но еще не самые трудные годы в его жизни, когда он писал свою пьесу „Прощание в июне“.

Через несколько лет, в 1965 г., на читинском семинаре Александр Вампилов получил путевку в литературу как драматург. Вскоре он был принят в члены Союза писателей СССР…

Теперь остается вспомнить и осмыслить те редкие встречи.

Прежде всего портрет. Среднего роста, с юношески развернутыми плечами, быстрый в движениях. Смуглое, простоватое по чертам лицо, оживляемое открытым выражением карих глаз. Глаза и голова в пушкинском обрамлении кудрей останавливали внимание.

Он любил улыбаться. Губы его всегда были полуоткрытыми и чуточку поджимались, если собеседник, что называется, гнул не туда. Правду он говорил в глаза и с кем надо был очень деликатным. Несведущего человека мог поправить полунамеком.

Любя городскую жизнь, он, кажется, не любил городского лоска, костюмов, рубашки носил такие, чтобы без галстука, с открытым воротом…

О своей работе он почти никогда не говорил. Лишь однажды, осенью 1971 года, когда мы случайно столкнулись на садовой тропинке возле университета, он вскользь заговорил о том, что написанные быстро страницы приходится, как правило, выкидывать. „Трудно это дело идет“, – ответил он на мой вопрос, как пишется…» ^{11} .

Драматургией Вампилова заинтересовались Георгий Товстоногов и Олег Ефремов. Один за другим театры Москвы и Ленинграда, Риги и Красноярска стали ставить его «Старшего сына», «Прощание в июне», «Провинциальные анекдоты», «Прошлым летом в Чулимске».

А Александр продолжал ездить по стране. И в каждой его пьесе, в каждой реплике героев отражались раздумья, которые возникали от встреч с сотнями людей, чьи собирательные образы выносил он на театральные подмостки.

Герои произведений Вампилова – Колесов из «Прощания в июне», Шаманов из пьесы «Прошлым летом в Чулимске» – привлекают своим стремлением быть выше житейских обстоятельств, жаждой бороться за право человека, активно, творчески влиять на все происходящие вокруг события.

Александр Вампилов трагически погиб в тридцать пять лет.

В конце лета 1972 г. Александр с другом выехал на Байкал. Отправились они из Иркутска 16 августа с ТеМ расчетом, чтобы уже на другой день утром наловить рыбы и 19 августа свежими омулями отметить день рождения Александра.

В Лиственничном Александр разжился моторной лодкой и небольшими сетями. Начали готовиться к выходу на озеро с восходом солнца.