Текст книги "Я охочусь на убийц"

Автор книги: Барри Лига

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава 24

Некоторое время Джаз раздумывал над тем, как бы убить бабушку. Он тщательно обдумывал и представлял себе различные способы осуществления своего плана во всех жутких анатомических деталях, на которые только было способно его воображение. В результате выяснилось, что воображение у него довольно резвое.

А весь оставшийся день он снова и снова убеждал себя не делать этого.

Она почти всегда вела себя настолько бестолково и почти по-детски, что Джаз частенько забывал о том, на самом ли деле она страдает слабоумием или только придуривается. Она знала его слабости. Она умела давить на нужные кнопки. И когда ее переклинивало, она делала это с холодной жестокостью. Даже с наслаждением.

Когда Конни позвонила и сказала, что освободилась, бабуля приняла амплуа маленькой девочки, принялась сюсюкать и спрашивать Джаза (которого она приняла за священника), можно ли ей съесть немного пудинга, потому что она уже прочитала все молитвы. Джаз с трудом удержался, чтобы не придушить ее. В холодильнике оставалось немного йогурта, и ему понадобилось всего несколько минут, чтобы убедить ее, что это пудинг.

После этого он усадил ее на диван, укрыл одеялом, дал ей старого плюшевого мишку и включил канал с кинофильмами, а сам прыгнул в джип и умчался прочь, чтобы успеть встретить Конни. Потом она села в машину рядом с ним и поцеловала его долгим поцелуем, от которого ему сразу стало тепло.

– Ну как ты? – спросила она, наконец оторвавшись от него. – После всего, что случилось вчера вечером и сегодня утром…

– Да нормально, – ответил он, сам удивившись своим словам. Возможно, он сказал правду, хотя полной уверенности в этом не ощущал. Его мир изменился каким-то непонятным образом. В «Испытании» у преподобного Хейла есть такая реплика: «Помни, человек, до того часа, как дьявол пал на землю, Бог считал, что на небесах он поистине прекрасен». Эти слова отчасти описывали перемены, происшедшие с Джазом.

До больницы они доехали быстро, но испытали настоящий шок, увидев в вестибюле поджидавшего их Дуга Уэтерса.

– Эй, парень, насчет вчерашнего вечера – давай без обид, хорошо? Я не знал, что это Герстен. Очень рад, что он идет на поправку.

– Без комментариев, – отрезал Джаз.

В ответ Уэтерс рассмеялся громким фальшиво-добродушным смехом, отчего сидевшая в регистратуре медсестра бросила на него хмурый, неодобрительный взгляд.

– Слушай, давай поговорим о Хелен Майерсон. Ты ведь в курсе? Если взять ее, твою учительницу и ту женщину, которую в воскресенье нашли на поле Гаррисона, то напрашивается вывод, что в этом городишке снова становится жарковато.

– Люди же погибли, идиот! – взорвалась Конни.

– Ну да! Ну да! – Уэтерс примирительно поднял руки. – Я просто описываю сложившуюся ситуацию, только и всего. А если эти убийства как-то между собой связаны? – В его глазах блеснул огонек дешевой сенсации. – Из этого может получиться неплохой сюжет, а?

– К чему вы клоните? – осторожно поинтересовался Джаз.

– Я вот что говорю – возможно, я напишу какой-нибудь репортаж. С твоими комментариями, ну, как эксперта в этой области. – Уэтерс нервно облизнул губы. – И все получат то, что хотят.

Джаза подобная перспектива совсем не прельщала, к тому же он чувствовал, что Конни еле сдерживает ярость. Он уже собрался идти дальше, как вдруг Уэтерс сказал:

– Я даже прославлю твоего приятеля. Напишу статью о парне, преградившем путь убийце, который его полоснул ножом.

Джаз остановился как вкопанный и резко повернулся к репортеру:

– Как вы сказали? Вы сказали «полоснул»? Откуда вы знаете, что его именно полоснули, а не пырнули ножом?

Уэтерс довольно осклабился:

– Ну-у, Джаспер. У меня свои источники информации, и я не могу раскрывать их.

Джаз посмотрел Уэтерсу прямо в глаза – светло-зеленые с карими крапинками.

– Вы носите контактные линзы? – спросил он газетчика.

– Что? – не понял тот.

– Я слежу за тобой, – произнес Джаз таким угрожающим тоном, на который только был способен, затем взял Конни за руку, и они вошли в подошедший лифт.

– В чем дело? – спросила Конни, когда двери лифта закрылись.

– Ни в чем, наверное. Сам не знаю. – Джаз покачал головой. – Надо навестить Хоуви. Это сейчас самое главное.

Хоуви лежал в отдельной палате. Он то просыпался, то снова засыпал, поскольку еще не отошел после наркоза и находился в каком-то сумеречном состоянии. Его родители несли вахту у постели сына и сидели совершенно неподвижно. Конни предложила им принести что-нибудь перекусить, так что Джаз остался с ними один на один, пытаясь вжаться в угол и напряженно ожидая того момента, когда они отведут взгляды от Хоуви и обрушат на него шквал упреков и обвинений.

Но этого не случилось. Бесконечные переживания и радость, что их сын жив, так вымотали их, что на гнев просто не осталось сил. Однако Джаз знал, что все еще впереди.

Ближе к ужину Хоуви ненадолго пришел в себя, взяв маму за руку и попросив стакан воды. Он заметил Джаза и подмигнул, пробормотав: «Чувак, лекарства тут уле-е-етные!» На этом его способности связно изъясняться временно исчерпались, так что Джазу и Конни не оставалось ничего другого, как попрощаться. Они зашли в закусочную, взяли сандвичи и сели за столик напротив друг друга.

– Из полиции новости есть? – спросила Конни, выбирая из пакета картошки по-французски ломтики поподжаристее. – Версии или еще что-нибудь?

– Нет. Пока ничего. Думаю, они мне скажут, если что-то появится. Или не скажут. Сам не знаю. – У его сандвича с беконом и помидорами был горьковатый вкус. Сначала он этого не заметил, но с каждым разом привкус становился все явственнее. – Как там в школе?

Она чуть замешкалась, потягивая газировку через соломинку.

– Да ничего хорошего. Кто-то уже утром вычитал в Интернете о случившемся с Джинни, так что разговоры уже пошли. Но подробностей толком никто не знал, и народ просто себе трепался. Кое-кто даже не верил, что это произошло на самом деле, пока всю школу не оповестили по системе громкой связи. Потом начались слезы, многие просто рыдали. В общем, все было ужасно, Джаз. Действительно ужасно.

Она положила руку на стол. Джаз посмотрел на нее и не сразу понял, что Конни хочет, чтобы он взял ее за руку. Он погладил и нежно сжал ее ладонь.

– В обед собралась вся труппа «Испытания». Мы решили что-нибудь придумать. Например, устроить что-то вроде поминовения. – Она смахнула несколько навернувшихся на глаза слезинок. – Мы хотим сделать что-то, чтобы почтить ее память.

Поминовение. От этой мысли Джазу стало немного не по себе. Не то чтобы это напоминало ему «трофеи» серийного убийцы вроде тех, которые Билли брал у своих жертв. Но нечто весьма похожее. Почитание усопших казалось чем-то очень слезливо-сентиментальным. Очень навязчиво-маниакальным. Но именно это люди и делали. Они чтили своих мертвецов.

– Вы что-нибудь придумаете, – сказал он.

– И ты тоже, – настойчиво произнесла она. – Ты ведь тоже играешь в спектакле. Никто не знает, что ты был там и что она умерла у тебя на руках. – Последние слова она выпалила скороговоркой, заранее зная его ответ.

– Когда-нибудь узнают.

Сначала что-то появится в Сети, а потом и по телевизору пойдут репортажи с подробностями убийства молодой, красивой, всеми любимой учительницы. Наверняка скажут, что свидетели видели, как убийца скрылся. Один из свидетелей ранен. Хоуви в больнице, а люди в Лобо знают, как сложить одно с другим, чтобы получилось два.

– Ну что, пошли? – спросил он. В правом виске начала пульсировать боль.

– Ты ведь почти ничего не съел.

– Да ладно. – Он пошарил в кармане и положил на стол пару купюр. – Поехали отсюда.

* * *

Бабушка полностью реабилитировала себя за свое безобразное утреннее поведение. К тому времени, когда Джаз вернулся домой, она вырубилась прямо перед телевизором, который переключила на автогонки, и тихонько похрапывала, подложив под голову импровизированную подушку – плюшевого мишку.

«Как так получилось, – размышлял он, глядя на нее, – что такая с виду мирная, довольная жизнью старушка может превращаться в безумное чудовище? Как она могла породить само воплощение зла, вскормить и вырастить его, чтобы оно потом превратилось в безупречную машину злодейства?»

Нести ее наверх уже не было сил, так что он оставил бабулю на полу. Полицейская машина стояла на прежнем месте (Джаз знал, что эта деталь вскоре станет очередным предметом городских сплетен), но все равно он заново проверил замки на входной двери, двери в кухню и запоры на всех окнах, прежде чем поднялся к себе. Теперь боль уже не пульсировала в виске, а буквально бушевала у него во всей голове.

Тем не менее оставались неотложные дела. Неделя близилась к концу. Мелисса закончит и отправит свой отчет в понедельник, и Джазу нужно было сделать так, чтобы к отчету прилагалось его письмо с контраргументами. Если он хочет и дальше жить в этом доме, нельзя допустить, чтобы ее отчет остался без ответа.

По экрану монитора ползла надпись «Помни о Бобби Джо Лонге».

– А ты уверен, что хочешь жить в этом доме? – пробормотал он себе под нос, садясь за стол. Яркий свет экрана резал глаза, и на него было больно смотреть. – Приемная семья может оказаться пансионатом, а дом Саманты – вообще раем.

Конечно, с одной стороны, перспективы открывались заманчивые, но Джаз твердо знал, что как только он покинет этот дом и попадет в лапы бюрократической системы, вернуться сюда он уже никогда не сможет. Он обвел соцзащиту вокруг пальца, сумев убедить чиновников, что все эти четыре года бабушка заботилась о нем, хотя на самом деле все обстояло как раз наоборот. К тому же Джаз никогда в глаза не видел свою тетку Саманту. Никто не мог гарантировать, что она захочет принять его. Оставалось одно: найти способ любыми путями замедлить процесс принятия решения до тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать. Тогда он станет сам себе хозяин, и никто не сможет помешать ему делать все, что захочется.

«Я делаю все, что хочу, – однажды сказал Билли, с улыбкой оглядывая свою коллекцию „трофеев“. В одной руке он нежно перебирал снятое с жертвы ожерелье. Другой гладил Джаза по голове. – И никто не сможет остановить меня. Я их Бог. Я повелеваю, жить им или умирать. Это величайшее чувство из всех».

Пальцы Джаза дрожали, и он боялся коснуться клавиатуры. Может, и в самом деле, пусть его заберут отсюда. Возможно, это и к лучшему.

Глава 25

Импрессионист включил телевизор, чтобы создать звуковой фон, и заново прошелся по плану следующей «акции». Все было готово, никаких дальнейших приготовлений не требовалось. Оставалось лишь осуществить план.

И тут он отвлекся на то, что сейчас происходило на экране. Рекламный ролик, в котором две куклы-марионетки бежали через поле.

Он задумался. О марионетках.

О подконтрольности. О тех, кто всегда подчиняется, и тех, кто ими управляет.

Импрессионист точно знал, что всеми всегда кто-то или что-то управляет. Муж или жена. Родители. Начальник. Друг. Собственные желания, благие или наоборот.

Все мы по своей сути являемся чьими-то марионетками.

Большинство людей просто не видят ниточек, вот и все. И именно поэтому они не верят, что являются марионетками. Послушными куклами в чьих-то руках.

Импрессионист же отчетливо видел эти нити. Он знал, насколько длинными они бывают. Знал, какие они прочные. Знал даже то, как искусно они натянуты.

И он знал, кто за них дергает.

Но его одолевали сомнения.

Он размышлял о кукле, которая видит свои нити.

Интересно… А что, если бы она смогла их обрезать?

Физика и логика утверждают, что в этом случае кукла безжизненно обмякнет.

А если нет?

Что, если дерзкая кукла проявит силу воли и, обрезав свои нити, вдруг оживет? Станет своим собственным кукловодом?

Что, если так случится на самом деле?

Но Импрессионисту никак нельзя было связываться с Джаспером Дентом. Даже близко подходить к нему. А он нарушил это правило.

Но он не мог ничего с собой поделать. Импрессионист знал, что обладает огромной силой воли, но когда дело дошло до Джаспера Дента… Разум его вопил: «Держись подальше от этого мальчишки!» Но какой-то глубинный, животный инстинкт гнал его вперед и жаждал столкновения с этим парнем.

Импрессионист подумал: «А может, это похоже на то, когда люди внезапно влюбляются? Возможно, именно такое же чувство они и испытывают в этот миг?»

Он начал листать картинки на экране смартфона, пока не нашел фотографию Дента. Интересно, кого другие видят в этом Джаспере Денте? Скорее всего лишь тинейджера, и только. Симпатичного парня. Школьника. На самом же деле они и понятия не имеют, кто или что ходит и дышит рядом с ними.

«Мы делаем что хотим, – подумал Импрессионист, – и никто не сможет остановить нас».

Глава 26

На следующий день в школе было необычайно тихо. В коридорах никто не шумел, ребята не галдели и не пихали друг друга, придумывая все новые игры. Только кое-где раздавались одинокие всхлипывания и тяжелые вздохи.

Джаз думал о том, что бы подумали его одноклассники и другие школьники, если бы узнали, что смерть Джинни, какой бы ужасной ни казалась, была лишь каплей в море крови. Через два дня в их городе умрет еще одна женщина. На этот раз с инициалами И. Х. Ее изнасилуют, причем и ректально, и вагинально, а потом ей сделают укол все тем же средством для чистки труб (это будет предпоследняя жертва, получающая подобную инъекцию). Преступник при помощи гвоздиков и рыболовной лески поставит ее в душевой кабинке гостиницы так, будто женщина решила помыться. Именно так поступил Билли, когда называл себя Художником. Значит, точно так же поступит и Импрессионист. Только вдобавок к этому злодейству он еще отрежет у нее шесть пальцев для каких-то своих неведомых целей.

В ожидании звонка на урок, Джаз достал свой блокнот и принялся записывать туда имена и факты, связанные с убийствами. Он надеялся, что, возможно, таким образом ему удастся обнаружить нечто новое, то, чего его мозг пока что никак не может вычислить. Но у него ничего не получилось. Новый метод не сработал. У него было всего два подозреваемых: Эриксон и Уэтерс. Любой из них мог оказаться убийцей, но ни тот ни другой не подходил на эту роль идеально. Джаз даже не стал вписывать туда Уильяма. У него сразу заполыхали обе щеки от стыда, как только он припомнил, в чем решился обвинить безупречного шерифа.

Он подумал и о Джеффе Фултоне, отце Харриет Кляйн, но тут же отмел его кандидатуру. Конечно, возможно и такое (чисто теоретически), что горе отца так подействовало на старика, что он спятил. Но горе, как правило, не приводит к подобным последствиям. Если бы Джефф и сошел с ума, он, скорее, попытался бы уничтожить Джаза или даже самого Билли Дента, а не копировать преступления отца. К тому же Джаз совсем не обязательно должен быть знаком с убийцей. Им мог оказаться и совершенно посторонний человек.

Значит, у него по-прежнему остается уйма информации, но никаких выводов. Как всегда.

– Внимание! – раздался голос директора в школьном репродукторе. – Всем ученикам следует сейчас почтить память мисс Дэвис минутным молчанием.

Школьники стихли, только кое-кто продолжал все так же тихо всхлипывать.

Два дня. До очередного убийства остается два дня. Импрессионист продолжал свое шествие по Лобо, и Джаз не мог придумать ровным счетом ничего, чтобы остановить его.

Он послал шерифу текстовое сообщение с телефона Хоуви: «Есть новости?» – но вот прозвенел звонок, и он отправился в класс, так и не получив никакого ответа.

Так прошел день. Джаз несколько раз проверял телефон, но никаких сообщений ему не поступало. Сначала он решил, что просто не умеет пользоваться хитрым приспособлением и скорее всего не знает, какую кнопочку следует нажать. Но как он ни старался, экран оставался чистым – шериф молчал.

В школе Джаз мучился больше обычного. Он держался в стороне от других учеников и никому не смотрел в глаза. Теперь уже ни для кого не было секретом, что он присутствовал в квартире Джинни в момент ее смерти. Как он и предполагал, одной ночи хватило, чтобы эта новость стала достоянием широкой общественности. Правда, никто из школьников не знал, да и знать не мог, что ее смерть была связана и с другими убийствами в их городе. Шериф все еще ждал ответа из ФБР. И в случае если они согласятся с тем, что гибель женщины в Линденберге связана с преступлениями в Лобо, тогда Таннер сможет официально огласить некоторую информацию о положении дел в Лобо. И только тогда ФБР придет к ним на помощь. А пока что полицейским приходилось считать, что труп в поле, убитая официантка и учительница никак между собой не связаны.

Для Лобо количество убийств было просто-таки запредельным. Подозревать можно было любого.

Шлейф подозрений, естественно, тянулся и за Джазом тоже.

Он был настоящим идиотом, полагая, что сможет стать самым обыкновенным мальчиком. Получается, что последние четыре года он хотел обмануть самого себя. Поначалу, когда арестовали Билли, ему все сочувствовали. Потом постепенно сочувствие и симпатия стерлись и остались одни подозрения и недоверие.

Наверное, так теперь будет всегда. Никогда уже ничего не изменится. Никто ему не верил, и Джаз не мог винить людей в этом. Может быть, кто-то другой на его месте смог бы спасти Джинни. Или хотя бы не радовался ее смерти, как та внутренняя, глубоко зарытая в сознании, темная часть его самого…

После смерти Джинни, разумеется, ни о каких репетициях и говорить не приходилось. Но после уроков Конни насильно затащила Джаза домой к Эдди Вигаро, где собиралась вся школьная труппа. Он стоял один в углу комнаты, стараясь вести себя очень тихо, чтобы никто не обращал на него внимания.

Долго никто не мог начать говорить, хотя слез было много. Джаз хотел присоединиться к ним. О, если бы только он мог вот так же расплакаться! О, если бы он мог поделиться с ними горем, рассказать о последних минутах жизни любимой учительницы, да притом так, чтобы его рассказ не показался им жестоким и кровожадным.

– Мы должны что-то сделать, чтобы почтить ее память, – высказалась Конни. – Она очень много сделала для нас.

Все согласились с ней и начали обсуждать различные предложения учеников, которые следовали одно за другим.

– Табличку! Надо заказать памятную табличку, – крикнул кто-то, и Джаз поежился от отвращения.

– Не годится, – поморщилась девочка, игравшая роль Абигейл. – Давайте сразу закажем статую.

Джазу стало не по себе. Табличка. Статуя. Те же самые трофеи.

– Еще лучше сразу серию таких статуй, – пискнул малыш, игравший Жиля Кори. – Ну, типа того в виде персонажей, которых она сама играла в колледже. Для каждой роли – своя статуя.

После этого ученики загомонили. Они принялись с таким рвением обсуждать все «за» и «против» каждой идеи, что остановить их смог только громкий и строгий голос:

– Послушайте! Вы действительно хотите почтить ее память?

Все удивленно посмотрели на Джаза.

Он не собирался выступать, но не удержался. А теперь обратного пути не было, потому что все ждали объяснений.

– Дело вот в чем, – негромко начал он, с каждым словом чувствуя себя все более уверенно, – если хотите обессмертить ее, не надо это делать с помощью… какого-то предмета. В нем нет жизни. Жизнь – это что-то совсем другое. Это не перчатки, не компьютер, не водительское удостоверение и не губная помада. Это не те вещи, которыми мы обладаем. Обессмертить человека можно не вещью, а действием.

Ребята продолжали внимательно смотреть на Джаза. Но только теперь не с удивлением, а любопытством.

И тогда он рассказал им, что задумал сделать сам.

После захода солнца на школьном футбольном поле состоялся вечер поминания Джинни. Конни настояла на том, чтобы Джаз тоже пришел сюда, хотя ему вовсе не хотелось стоять тут со свечкой и поминать ту самую жизнь, которую ему так и не удалось спасти. Было в этом что-то жутковатое и где-то даже просматривалось лицемерие.

– Они все смотрят на меня, – пожаловался он, когда они с Конни заняли свои места в толпе. Казалось, сегодня сюда пришли не только ученики и учителя школы, а все добропорядочные горожане, кому не была безразлична жизнь Лобо. Люди молча держали свечи и горевали без всяких слов. – Ты еще не заметила?

– Да никто на тебя не смотрит, успокойся.

– Еще как смотрят.

– Потому что знают, что ты пытался ее спасти. Потому что знают, что это ты ее вычислил как жертву.

– Они винят в ее смерти меня, – никак не успокаивался Джаз.

– Никто и не собирался тебя обвинять.

«А должны были бы», – подумал Джаз, но озвучивать свою мысль уже не рискнул.

– А твоя идея мне очень понравилась, – призналась Конни, прижимаясь к нему. – Я тобой горжусь.

– Но придется много работать, – предупредил Джаз. – Посмотрим, под силу это нам будет или нет.

– У нас все получится, я уверена… Ой, кажется, начинают.

Первым выступил директор школы. Он рассказал о том, как принимали на работу молоденькую Джинни, как он еще тогда засомневался, выйдет ли толк из этой девчонки, азартной и подвижной. Она ведь тогда только что окончила колледж, и в голове у нее роилась масса новых идей насчет воспитания школьников и подачи материала. Но вышло так, что он поступил бы не совсем мудро, если бы отказал ей в тот самый день…

Директор продолжал свою речь, а Джаз подумал: зачем все это? Разве от того, что сейчас он наговорит о том, какая хорошая была Джинни, кому-то станет легче? Бессмыслица какая-то.

Вокруг него все рыдали. И дети, и взрослые.

Потом директор предложил всем желающим выйти к кафедре и тоже сказать несколько слов о Джинни. Какие-то студенты что-то промямлили в микрофон, потом поднялась подруга Джинни и тоже что-то проговорила.

А после нее появился – к великому удивлению Джаза – Джефф Фултон.

– Простите меня. Надеюсь, я никому не помешаю. Простите, что вторгаюсь в жизнь вашего чудесного городка. Но мне почему-то кажется, что Бог прислал меня сюда не случайно. Понимаете, несколько лет назад один человек из города Лобо убил мою дочь Харриет. – Фултон не назвал имени Билли Дента, да ему и не надо было этого делать. – И когда мне пришлось ехать по делам в вашу сторону, я подумал, что надо обязательно навестить Лобо и посмотреть на тот город, где жил человек, который убил мою дочь. Сам не знаю почему. Может быть, я подумал, что это принесет мне какое-то облегчение. – Он грустно усмехнулся. – Облегчение. Довольно популярное слово в наши дни, верно? Я приехал сюда в надежде испытать облегчение, но в результате понял, что оно все это время таилось в моем собственном сердце. Я не могу простить того человека, который убил мою дочь, но я в состоянии по крайней мере не позволить ненависти мучить меня и мешать мне жить. Я могу теперь двигаться дальше. А это все, что мне сейчас нужно. И это я хотел сказать вам. И вам, и вам, и вам тоже. – Он несколько раз ткнул пальцем куда-то в толпу. – Мы, люди, имеем возможность творить ужасы друг с другом, но, кроме того, мы обладаем способностью выжить после этих ужасов.

Я не имел удовольствия быть знакомым с вашей милой мисс Дэвис. Но, выслушав нескольких ораторов, я стал думать вот о чем…

Он замолчал, и можно было подумать, что сейчас он уйдет от микрофона и смешается с толпой, но он ухватился за него и страстно продолжал:

– Я подумал, что она наверняка могла бы подружиться с моей Харриет. – У него перехватило дыхание, по щекам заструились слезы. – И теперь очень может быть, что они все-таки стали подружками там, на небесах. Спасибо. Спасибо вам всем.

Фултон нетвердой походкой сошел с кафедры и исчез. Щеки у Конни блестели от слез в тусклом свете огонька ее свечи. Она крепко держала Джаза за руку, а на кафедру всходили другие ораторы, и все говорили о том, какой замечательной была учительница мисс Вирджиния Дэвис. Джаз хотел бы проникнуться участием, но все эти всхлипывания и страдания только делали его тупей. Плакать бесполезно, он это знал наверняка. Этот урок он выучил давно, когда был еще маленьким мальчиком…

«…просыпалочки, потягушеньки, Джаспер, мальчик мой…»

И потом:

«Сегодня вечером я разделаюсь с Расти. Помогать мне не надо, будешь только смотреть».

Расти был верным другом Джаза первые восемь лет жизни мальчишки. Он был помесью спаниеля и ретривера, цвета молочного шоколада. Они играли на заднем дворе, вместе лежали на диване и смотрели телевизор, а потом, в тот самый вечер, Джаз смотрел, как отец убивает, а потом свежует Расти, как барана.

Оглядываясь назад, Джаз удивлялся, как долго собака не умирала, испытывая жуткую боль, но тогда он понимал только одно – Расти убивают, а он ничего не может поделать. И Джаз заплакал. Он плакал очень долго, а отец хладнокровно забирал у Расти жизнь своими ножами.

Когда Расти умер, от него осталась куча шерсти, мяса и потрохов, сваленных в кучу. Вот тогда Билли подошел к рыдающему сыну, обнял его и прошептал: «Все в порядке, все хорошо». Джаз замолчал. Он хотел услышать, что еще скажет отец. И Билли сказал: «Продолжай плакать. Поплачь еще. Это правильно. Это хорошо».

Его и не надо было просить об этом. Слезы текли нескончаемым потоком. Он уткнулся лицом в грудь отца – да-да. Билли был убийцей и мучителем. Но при этом он был еще и его отцом! И тогда Билли сказал: «Закрой глаза». Мальчик послушался. Шло время, и когда его всхлипывания стихли, Билли сказал: «Теперь можешь открыть глаза, сынок. Ты должен кое-что увидеть». Мальчик надеялся на какое-то волшебство, на чудо, как надеются все маленькие дети, но он увидел лишь труп своей собаки, по-прежнему лежавший в углу. Вернее, то, что осталось от него.

«Вот видишь, Джаспер? – поучал сына Билли. – Ты долго плакал, а чего достиг? Да ничего. Ровным счетом ничего».

С тех пор Джаз никогда не плакал. Даже когда его мама «ушла». До того момента, когда слезы так неожиданно не удивили его там, в квартире Джинни.

Он огляделся по сторонам. Все глаза были устремлены на самодельную кафедру, наспех сколоченную для этого вечера. Даже суровый Эриксон стоял неподалеку от сломленного жизнью Фултона и тоже внимал речам ораторов и тоже завороженно смотрел на каждого из них.

Только один человек, похоже, не интересовался тем, что происходило на поле.

Джаз не поверил собственным глазам. В его сторону смотрел сам Дуг Уэтерс. А теперь еще он решил пробиться сквозь толпу и подойти к нему.

Боже, этот парень стал прямо-таки вездесущим злом! Неужели для него не существует ничего святого на этом свете? Совсем ничего?!

Внутри Джаза закипала ярость. Ему захотелось сотворить с Уэтерсом что-то очень жестокое, мучить его до тех пор, пока он не взмолится и не попросит убить его. Джаз позволил себе помечтать об этом, и, как ни странно, ему это понравилось.

Серийные убийцы часто посещают похороны и вечера поминовения своих жертв, и Джаз знал это. Билли поступал так же, но при этом всегда маскировался, чтобы оставаться неузнаваемым, конечно. Таким образом, убийца как бы утверждался в своем мнении, что данный человек продолжал оставаться его собственностью даже после смерти.

– Джаз, осторожней! – вдруг прошептала Конни.

Он понял, что слишком сильно сжал ее ладонь. Он извинился, потом выпустил ладонь из руки и, промямлив что-то насчет нехватки свежего воздуха, стал выбираться из толпы, направляясь к выходу с поля.

Уэтерс заметил это и тоже изменил направление своего маршрута. Но ему так и не удалось нагнать Джаза. Тот встретил на пути Уильяма с двумя помощниками. Они тоже торопились к выходу. Заметив Джаза, шериф махнул ему рукой, словно подзывая к себе.

Джаз оглянулся. Уэтерс куда-то исчез. Что ж, неплохо.

– Джаз, – обратился к мальчишке шериф, когда тот наконец подошел к нему, – у нас новая проблема. Еще один труп. На два дня раньше, чем мы ожидали.