Текст книги "Прелестная беглянка"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

В голосе Петрины послышались сдавленные рыдания, и глаза ее наполнились слезами.

Она вскочила и быстро подошла к окну, чтобы граф не увидел, как она плачет.

Он смотрел на ее хрупкую фигурку, четко вырисовывавшуюся в лучах солнечного света, который, падая на ее рыжеватые волосы, окружал головку юной леди золотистым нимбом. А затем тихо сказал:

– Сядьте, Петрина, я хочу с вами поговорить.

Она украдкой вытерла глаза и подчинилась, опустившись на стоявшее рядом кресло.

– Я понимаю ваши чувства, но мне хотелось бы знать, насколько они глубоки и осознаны вами.

– Я боялась, что вы мне помешаете. Папа всегда говорил, что подавать нищим – значит бросать на ветер кровно заработанные деньги. Но я... обязана им помочь.

– Я могу понять ваше желание, но, уверяю вас, от вашей помощи должна быть практическая польза.

Петрина взглянула на графа.

– Я собиралась, когда мне исполнится двадцать один год и я стану совершеннолетней и получу свои деньги, построить для таких женщин дом или гостиницу, где они могли бы жить вместе со своими детьми.

– Это очень хорошая мысль! – ответил граф.

Он не хотел ее разочаровывать и поэтому умолчал о том, что многих детей, которым она хотела помочь, женщины брали напрокат и передавали их одна другой, используя только как средство, чтобы растрогать мягкосердечных прохожих.

– Вы хотите сказать, что поможете мне?

– Я, разумеется, дам вам совет, как разумно и с пользой для дела заниматься благотворительностью.

– Мне хотелось бы помогать таким девушкам, как Этель, которые расплачиваются за то, что однажды имели несчастье ошибиться.

– Ну, это было бы нетрудно. Но мне кажется, уже существует служба помощи незамужним матерям.

– Действительно существует? Что-то не очень заметно!

– Да, правда, – согласился граф.

Он понимал, что Петрина не подозревает о степени глубины и сложности проблемы, с которой она случайно столкнулась и, будучи более чувствительной, чем другие женщины из высшего общества, занялась ею.

– Однако мне известно, что церкви, как, например, Сент-Джеймсская на Пиккадилли, опекают подобных женщин, особенно с детьми. Думаю, самое лучшее, что вы можете сделать, Петрина, – обсудить это дело со священником.

По ее лицу он видел, что эта мысль не вызвала у нее особенного энтузиазма, и прибавил:

– Церковь занималась бы этой деятельностью намного успешнее, будь у нее побольше средств.

– Но я могу дать эти средства, – сказала она почти беззвучно.

– Разумеется, – опять согласился граф, – при условии, что вы сначала посоветуетесь со мной и мы оба будем уверены, что ваши деньги будут употреблены с наибольшей пользой.

– О, спасибо, спасибо!

– Но это ведь ваши деньги, не мои.

– Я хочу помогать! Хочу, чтобы мои деньги пошли на доброе дело, – ответила Петрина. – Но чего я не могу понять™

И она запнулась, не решаясь продолжить свою речь.

– Чего вы не можете понять?

– Почему так много женщин ходят по улицам и почему столько мужчин... интересуются ими?

При этом она подумала, как невоспитанны и неинтересны многие из уличных женщин, особенно те, что нагрубили ей.

Самое тягостное впечатление производили молодые девушки, большинство из которых были пьяны и едва могли держаться на ногах.

Эти уличные картины, которые одновременно и шокировали Петрину, и вызывали у нее жалость, навсегда врезались в ее память. Она стала смотреть на мир совсем другими глазами.

И, как бы прочитав ее мысли, граф медленно проговорил:

– Нужно много времени, чтобы переделать этот мир, Петрина, и никто не сможет с этим справиться в одиночку.

– Я знаю, но ведь вы обладаете таким могуществом, вас так уважают! Вы можете выступить с речью в палате лордов и повлиять на принца-регента.

Граф улыбнулся:

– Дорогая моя, вы наделяете меня властью, которой я не обладаю. Но мне уже случалось говорить о сем предмете в палате лордов, и я готов сделать еще одну попытку.

– О, это было бы так прекрасно! Ведь эти женщины нуждаются в помощи, а не в законах, из-за которых они в конце концов попадают в тюрьмы.

– Вы задели одну из самых болезненных проблем нашего общества, с которыми мы сталкиваемся постоянно. Но в то же время, Петрина, я бы хотел, чтобы ваш интерес к этим женщинам не входил в противоречие с вашим положением девушки, только что начавшей выезжать в свет.

Он сказал это по-доброму, и Петрина молча встала и подошла к окну. Пытаясь скрыть смущение, она проговорила:

– Вы не должны... смеяться надо мной, над тем, что я вам говорила... когда ехала в Лондон... Кем я собиралась быть.

Граф улыбнулся. У него в ушах все еще звучал ее голос, когда она с вызовом сообщила, что желает стать «божьей коровкой».

– А я вам тогда сказал, что вы понятия не имеете, о чем говорите.

– Мне... стыдно! И я стыжусь не только своих слов, но и того, что считала такой образ жизни забавным, не задумываясь над тем... какой это... ужас и позор!

По ее тону он понял, что она потрясена, столкнувшись воочию с ужасом и позором, и сердито подумал, что больше такого она видеть не должна.

– Подойдите ко мне, Петрина.

Но она не послушалась, тогда он встал и сам подошел к ней.

– Я хочу дать вам небольшой совет. Сомневаюсь, что вы ему последуете, но то, о чем я скажу, рано или поздно должен усвоить любой реформатор.

– Что это?

– Вы не должны чересчур эмоционально относиться к людям, которым стараетесь помочь. – Он увидел по ее взгляду, что она с этим не согласна, и добавил: – Даже если вы будете рвать свое сердце на части ради них, все кончится тем, что вы превратитесь в фанатичку. Вы утратите трезвый, разумный взгляд на вещи – то, чем необходимо обладать для любого дела, какого бы рода деятельность вы ни избрали.

Петрина с минуту обдумывала его слова, потом сказала:

– С этим нельзя не согласиться. Но, дорогой опекун, мне невыносимо думать о тех молодых девушках и о том, почему... мужчинам, которых они ждут на улицах... этих девушек не жалко.

– Если вы желаете, чтобы я помог вам в этом начинании, послушайте моего совета: поезжайте завтра же к настоятелю Сент-Джеймсской церкви на Пиккадилли. Вы узнаете, какую помощь оказывает он этим несчастным женщинам, и, я совершенно уверен, он всем сердцем будет вам благодарен за любую финансовую помощь. Я могу вас сопровождать, если хотите.

– Вы в самом деле поедете со мной?!

– При одном условии. – Она с опасением взглянула на него. – Что вы больше не станете заниматься самостоятельными исследованиями этих обстоятельств. И запомните: это не просьба, а приказание!

– Я так и знала, что вы мне помешаете.

– Из лучших побуждений: во-первых, чтобы вы не оказались обманутой, и во-вторых, такой предмет не должен интересовать леди.

– Нет, должен! – яростно воскликнула Петрина. – Каждая женщина должна знать, что некоторым представительницам ее пола приходится страдать, особенно когда они слишком молоды и неопытны, чтобы самим о себе позаботиться.

– Это последнее можно отнести и к вам, – тихо ответил граф.

Петрина печально улыбнулась:

– Но обо мне заботитесь вы!

– Когда вы мне это разрешаете.

– Я жалею сейчас, что не сразу вам обо всем рассказала, но ведь вы сами в свое время запретили мне даже с вами обсуждать эту тему!

– А я должен был заранее предположить, что вы всегда найдете, чем оправдать свое поведение!

– Но я хочу, чтобы вы мне помогли! – воскликнула Петрина. – Я очень этого хочу! Это будет так замечательно, если мы возьмемся за это дело сообща!

Она протянула руку и вложила ее в его ладонь.

– Не думала, что вы сможете меня когда-нибудь понять, – тихо продолжала она, – но вы поняли, и у меня такое чувство, что все будет хорошо. – Она ощутила крепкое пожатие его пальцев и прибавила: – Вы не расскажете вашей бабушке, что я... обманывала ее и ходила по Пиккадилли в сопровождении Джима? Она думала, что я прогуливалась вместе с Клэр.

– Обещаю, что я сохраню в тайне все вами рассказанное.

Петрина улыбнулась графу, но ее взгляд снова затуманился.

– Какой вы замечательный! – воскликнула она. – Вы просто чудо! И я обещаю вам, что в будущем стану примерно себя вести.

– Ну в этом я очень сильно сомневаюсь, – сказал граф, однако улыбнулся.

* * *

Петрина с волнением оглянулась вокруг.

Знаменитые «Сады» в Воксхолле были точь-в-точь такими, как она их представляла, но огни оказались ярче и все предшествовавшее ужину гораздо интереснее, чем она ожидала.

Готовясь к торжеству, Петрина чувствовала легкие угрызения совести, так как ей пришлось обмануть вдовствующую герцогиню и, следовательно, графа. Но не могла же она разочаровать своим отказом Клэр после того, как та затратила столько усилий для устройства этого вечера!

Клэр была так благодарна Петрине за возвращенные ей письма, что горела желанием доставить подруге хоть какое-нибудь удовольствие.

Когда Петрина вложила в ее руки пачку писем, Клэр заплакала.

– Петрина, мои письма! Смогу ли я тебя когда-нибудь отблагодарить? – с трудом проговорила она сквозь рыдания. – Я верну тебе деньги. Ты же знаешь, я в долгу не останусь, хотя мне, наверное, потребуется для этого немало времени.

– Ты мне не должна ни единого пенни, – спокойно ответила Петрина.

Клэр так удивилась, что слезы ее моментально высохли.

– Н-но... как же... я ничего не понимаю... – пробормотала Клэр, заикаясь. – Не мог же он по собственной воле отдать их тебе!

– Я их украла! Но ты никому не должна об этом рассказывать. Ты должна мне поклясться, Клэр, что никому никогда не проговоришься ни о письмах, ни о том, как я их добыла.

– Клянусь... конечно, клянусь! – пообещала Клэр. – Но расскажи... расскажи, как все случилось?

И когда Петрина все рассказала, Клэр долго не могла прийти в себя.

– Как ты смогла совершить такой храбрый поступок? Как могла ты пойти ради меня на такой риск?

– Потому что ты мой друг, Клэр, и потому что я считаю сэра Мортимера крайне низким человеком. Я не могла мириться, что этот человек приобретет такую огромную сумму денег таким бесчестным путем!

Клэр посмотрела на Петрину с восторженным удивлением. А потом они вместе сожгли письма на решетке камина – сожгли тщательно, пока все, до единого клочка, не обратилось в пепел.

Когда пламя погасло, Клэр облегченно вздохнула:

– Теперь Фредерик никогда об этом не узнает.

– Не узнает... если только ты сама не скажешь ему... А ты никогда не должна этого делать!

– Я тебе обещала, Петрина, – торжественно произнесла Клэр, – и я никогда не нарушу своего обещания!..

Клэр поцеловала подругу и дала себе слово воздать ей за ее доброту и дружбу. И когда Клэр пригласила Петрину на ужин в Воксхолл, та поняла, что этот вечер посвящается ей, но об этом знают только они двое. Сначала подруги отобедали в доме маркиза и маркизы Моркомб, тщательно соблюдая осторожность в застольном разговоре. Сказав старикам, что они уезжают на бал, Клэр и Петрина в сопровождении Фредерика Броддингтона и виконта Кумба отправились в Воксхолл-Гарденс.

Несмотря на несколько сомнительную репутацию, это увеселительное заведение носило на себе отпечаток респектабельности, поскольку его часто и весьма охотно посещал принц-регент. Принц имел здесь свой собственный павильон с отдельным выходом на улицу. Однако это было место общественного увеселения, и сюда мог прийти любой, кто был в состоянии купить входной билет. Петрину предупредили, что здесь есть и карманные воры; благодаря своему неправедному занятию они хорошо одеты и жизнь ведут самую беспечную.

Джентльмены поспешно провели девушек по запруженным гуляющей публикой дорожкам к ротонде, где в маленьких нишах, убранных в восточном стиле, сервировали ужин.

Каждая ниша была украшена росписью, и та, куда вошла Петрина, называлась «Дракон».

На стене было изображено огнедышащее зеленое чудовище, и виконт Кумб заявил, что оно напоминает ему принца-регента, когда парламент отказывается голосовать за выделение ему дополнительных средств.

Петрине брат Клэр не очень нравился. Он действительно оказался «модником» и при этом еще напускал на себя томный вид, щурился и говорил таким тоном, словно все ему давно уже наскучило на этом свете. Так было принято в «кружке денди», но Петрину это страшно раздражало. В отличие от виконта Фредерик Броддингтон с каждой встречей нравился ей все больше и больше. Но сейчас было ясно, что Фредерик замечает только Клэр, и Петрине ничего лучшего не оставалось, как поддерживать вежливый разговор с Кумбом.

Однако это у нее плохо получалось, и в какой-то момент у Петрины появилось ощущение, будто сестра оказала на виконта давление и заставила его пойти с ними «для ровного счета».

Все же виконт был любезен и даже заказал для присутствующих знаменитую, невероятно дорогую воксхоллскую ветчину, а также шампанское, которое, впрочем, как показалось Петрине, уступало по качеству тому, что пили в Стэвертон-Хаусе. После нескольких неудачных попыток завязать оживленную беседу с виконтом Петрина сосредоточила все свое внимание на картинах, развешанных по стенам ротонды. По преданию, они принадлежали кисти Хогарта и изображали Генриха VIII и Анну Болейн.

Из ниши она могла также видеть разукрашенную двойную оркестровую площадку, напоминавшую китайскую пагоду, хотя над ней и развевались геральдические перья принца Уэльского.

Музыканты играли, и несколько пар танцевали, но большинство прогуливались, разглядывая друг друга в свете пяти тысяч масляных ламп – Воксхолл считался одним из самых ярко освещенных мест в Лондоне.

– Когда начнется концерт? – спросила Петрина у виконта.

– Уже, наверное, скоро, – ответил он, – но я пойду узнаю поточнее.

Он с такой готовностью покинул ее, что Петрина заподозрила, нет ли у него других причин оставить ее общество. Однако она в его отсутствие не скучала, с интересом наблюдая за присутствующими.

Фредерик Броддингтон нашептывал что-то Клэр, очевидно любовные признания, а Клэр, с разгоревшимися от волнения щечками, выглядела очень хорошенькой и очень счастливой.

Петрина отодвинулась как можно дальше на другую сторону ниши, чтобы даже случайно не подслушать их речи. И тогда через тонкую перегородку, отделявшую их нишу от соседней, до нее донесся знакомый голос:

– ...Она не только поет божественно, но еще и очень соблазнительна. Наш благородный граф это оценил по достоинству.

– Будь он проклят! Опередил меня в этих скачках на самую малость. В следующий раз ему это не удастся! – ответил другой голос, незнакомый Петрине.

– Ты хвастаешь, Рэнлэг! – засмеялся первый говоривший, и Петрина узнала лорда Роулока.

Более того, она была знакома и с его собеседником – на одном из балов ей представили герцога Рэнлэга, и она даже танцевала с ним.

Тогда он показался ей хвастливым, самоуверенным молодым человеком, который держался с ней подчеркнуто небрежно.

– Слышал, что Стэвертон купил Ивонне дом в Парадиз-Роу, в Челси; по роскоши ему нет равных. Граф и здесь побил все рекорды.

– А я не только слышал об этом доме, но и побывал там, – сказал герцог.

– Бог мой! – воскликнул лорд Роулок. – Ты что же, пролез через замочную скважину? Не верю, чтобы граф пригласил тебя посмотреть на интерьер.

– Ну, я и сам не промах! – хвастливо заявил герцог. – Буду с тобой откровенен, Роулок, наша французская очаровательница дала мне ясно понять, что без ума от меня.

Лорд Роулок не ответил, и герцог продолжал:

– Но я был с ней честен. Я сказал, что у меня не такой глубокий карман, как у Стэвертона, и мы пришли к дружескому соглашению.

– Какому же?

Петрина не могла видеть лица герцога, но была уверена, что он смотрит победителем, самодовольно подмигивая приятелю.

– Когда кошка уходит, мышки резвятся! – уклончиво ответил герцог и многозначительно усмехнулся.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Сам догадайся! Стэвертон иногда отлучается из Лондона; не бывает он в Челси и когда его вызывает требовательная леди Изольда.

– Ты хочешь сказать?.. – выдавил из себя лорд Роулок.

– ...что я очень желанный гость в доме нашей маленькой французской певуньи.

Лорд Роулок даже вскрикнул:

– Ради бога, старина, будь поосторожнее во всем, что касается Стэвертона! Он стреляет без промаха, и, я уверен, никому не позволит, тем более тебе, посягать на свою собственность.

– Но я сама скромность, дорогой друг, – с беспечностью отвечал герцог. – Кроме того, увидев, какие бриллианты Ивонна выманивает у своего покровителя, я понял, что у нее нет намерения потерять его.

– Ну, ты, значит, смелее меня, – заметил лорд Роулок.

– Да, тебе не хватает напора и решительности, чтобы получить от жизни то, чего ты хочешь.

– Это – твое жизненное кредо? – спросил лорд Роулок изменившимся тоном.

– Я всегда умел добиваться своей цели, – ответил герцог, – если даже для этого нужно было пойти на известный риск. – Он засмеялся: – Когда я лежу в постели Стэвертона с его любовницей и пью отличное шампанское Стэвертона, я повторяю про себя: «До чего же ты ловок, Рэнлэг!»

– Я тоже хочу выпить за это, – ответил лорд Роулок. – Ты подал мне мысль, и, если мне удастся ее осуществить, я буду тебе искренне благодарен.

– Ну что ж, я рад, что оказался тебе полезен.

Петрина слышала, как они чокнулись бокалами, потянувшись, наверное, через столик.

Невольно она подслушала разговор герцога Рэнлэга и лорда Роулока, которых ей было велено вычеркнуть из списка знакомых. Но самое неприятное было то, что они смеялись над графом, полагая, что он одурачен. Это рассердило Петрину.

У нее, однако, не было времени, чтобы поразмыслить над услышанным: вернулся виконт и сообщил, что начинается выступление Ивонны Вуврэ. И точно, едва он успел сесть на место, как распорядитель, о появлении которого возвестили звон металлических тарелок и барабанный бой, объявил о выходе примадонны:

– Дамы и господа! Сегодня мы имеем честь услышать пение одной из самых знаменитых примадонн во всей Европе. Гражданка Франции, она пела в известной парижской «Опера» и в миланском «Ла Скала». За удивительный по красоте голос эту женщину называют Соловьем. Мне выпало величайшее удовольствие предоставить вам возможность насладиться пением мадемуазель Ивонны Вуврэ.

Раздался шквал аплодисментов, и распорядитель вывел на балкон обладательницу знаменитого сопрано. Даже на расстоянии, с того места, где она сидела, Петрина не могла не заметить, насколько привлекательна француженка. У нее были огромные глаза, опушенные длинными ресницами, и красиво очерченные пурпурные губы. Бледность лица подчеркивали темные волосы – темнее, чем у леди Изольды, и казалось, что в них поблескивают голубые огоньки.

Одета она была в изящное длинное платье, усыпанное блестками, которые отражали свет многочисленных ламп и создавали впечатление, будто ткань платья соткана из лунного света.

Ивонна запела – и стало ясно, что она в полной мере заслуживала комплименты, в избытке расточаемые прессой.

Но, как все артисты, величайшей похвалой она считала то, что все ее слушали, замерев, в совершенном молчании. У нее был редкий тембр голоса, удивительно чистый и прозрачный, словно у мальчика из церковного хора. При этом Ивонна выглядела очень женственной и чрезвычайно соблазнительной. Фигура ее отличалась, пожалуй, чуть-чуть излишней полнотой, но длинная шея и округлые руки были прекрасны, как у юной богини.

Слушая ее, Петрина наслаждалась красотой и мощью ее голоса.

«Она прекрасна, талантлива, – думала Петрина, – и неудивительно, что он...» При этой мысли сердце девушки болезненно сжалось. Было слишком мучительно думать, что эта женщина с действительно соловьиным голосом принадлежит графу.

С минуту она недоумевала, почему сознание этого ранит ее и почему боль в сердце возрастает с каждой нотой, пропетой Ивонной Вуврэ. И когда она поняла, у нее едва не вырвался крик протеста. Увы, было поздно отрицать, что она, Петрина, ревнует – ревнует к любовнице графа, ревнует с мучительной болью в сердце!

Она ревновала, потому что любила.

Глава 5

– Я договорилась, что сегодня мы поедем в Девоншир-Хаус, – сказала вдовствующая герцогиня. – Сегодня наше присутствие дома нежелательно, потому что мой внук пригласил на обед гостей.

– Гостей? – удивилась Петрина, решив, что будут приглашены только мужчины.

Старая герцогиня улыбнулась:

– Принц-регент тоже будет, – сказала она. – И хотя Дервин пригласил немало красивых женщин, все внимание будет сосредоточено не на них.

Петрина вопросительно взглянула на герцогиню, и та пояснила:

– Дервин решил выиграть золотой кубок на Аскотских скачках, выпустив свою кобылу Беллу, а принц совершенно уверен, что приз выиграет его новый жеребец.

И Петрина поняла, что обеденный разговор между соперниками ожидается очень оживленный, тем более в присутствии других известных членов жокей-клуба. Все же ей было не очень приятно, что она не приглашена.

Словно угадав, о чем думает Петрина, вдовствующая герцогиня сказала:

– Принц-регент предпочитает общество более зрелых и умудренных житейским опытом женщин. Он, конечно, привезет с собой леди Хартфорд, и я уверена, что, так или иначе, леди Изольда тоже сумеет попасть в число приглашенных дам.

В голосе герцогини послышалась ледяная нотка, и Петрина знала почему – герцогиня не любила леди Изольду, однако не больше, чем сама Петрина. С тех самых пор, как она поняла, что любит графа и ревнует его к дамам, удостоенным его благосклонности, она потеряна душевный покой. Как ей хотелось быть такой же обаятельной и женственной, как Ивонна Вуврэ, и такой же уверенной и блестящей, как Изольда Герберт!

Если бы она знала, что графа все больше и больше раздражают настойчивые требования леди Изольды и что в ящике его стола растет стопка ее нераспечатанных надушенных писем...

Но Петрина видела лишь то, что на каждом балу, приеме или в собрании леди Изольда была неизменно в обществе графа, словно он притягивал ее как магнит, и что ежедневно грумы в ливрее дома Гербертов звонили в парадную дверь и оставляли послания для графа.

«Нет, я рада, что не присутствую на этом обеде», – подумала Петрина.

Она понимала, что ей было бы трудно уделять внимание джентльменам, сидящим по обе стороны от нее, в то время как ее взоры искали бы графа в сопровождении леди Изольды, целиком завладевшей его вниманием. Петрина была уверена, что граф безумно увлечен необыкновенной красотой своей постоянной спутницы и что их брак – только вопрос времени.

«Я люблю его!» – в который раз повторяла она, вспоминая широкие плечи, темноволосую голову, красивое, довольно насмешливое лицо графа.

Несколько дней тому назад он, как и обещал, отправился с ней к настоятелю Сент-Джеймсской церкви на Пиккадилли. Здесь Петрине пришлось выслушать рассказ о том, что церковь пытается делать для нежеланных детей в своих приходах – а этих детей подкидывали иногда даже в церковь. Петрина понимала, что усилия церкви были затруднены отсутствием средств, но все же ей казалось, что делалось недостаточно для того, чтобы предотвратить опасность соблазна для молодых деревенских девушек – вступить на стезю греховной жизни.

– Нельзя ли устроить так, – спросила Петрина, – чтобы на конечной остановке дилижансов, у гостиниц всегда присутствовал кто-нибудь из служителей церкви? Если в город приедет молодая девушка, беспомощная и испуганная, ее можно будет отвезти в безопасное место или в дом, где ей предложат место служанки?

– Это, конечно, хорошая мысль, мисс Линдон, – ответил священник, – но, если говорить совершенно откровенно, у меня достаточно таких помощников, и сомневаюсь, что большинство молодых девушек, прибывающих в Лондон, прислушаются к доброму совету.

Однако это, по мнению Петрины, была пораженческая позиция, и, покинув приход и оставшись наедине с графом, она стала настаивать на своем предложении, говоря, что уверена в возможности предотвратить беду.

– Я поговорю об этом в полицейском участке, – пообещал граф.

– Но деревенская девушка может испугаться полицейского! – возразила Петрина. – Нам нужна всего-навсего какая-нибудь пожилая, добрая, по-матерински участливая женщина, которая сможет добиться доверия со стороны таких девушек и заставить их понять, как они должны быть осторожны.

Граф не ответил – он-то знал, что, как правило, приезжих девушек подстерегают сутенерши, которые, обещая хорошую работу и высокое жалованье, заманивают своих жертв в позорные дома, откуда те уже не возвращаются.

– Обещаю, что я серьезно займусь этим делом, – ответил наконец граф. – Я уже обсуждал его с лордом Эшли, одним из наших главных реформаторов. Но вы должны знать, что результаты последуют не очень скоро, и проявить терпение.

– Но я нетерпелива! Каждый день, каждый час гибнут все новые молодые девушки, все больше несчастных, больных младенцев родится на свет!

В голосе ее звучало страстное участие, и граф растрогался.

Среди знакомых ему женщин не было ни одной, которая бы так глубоко печалилась о судьбе своих менее счастливых сестер.

И он стал смотреть другими глазами на лондонских проституток и с большим вниманием, чем прежде, читал сообщения в газетах о преступности. Многие его друзья чрезвычайно удивлялись, когда он заводил с ними серьезные разговоры на эту тему, цитируя целые абзацы из сообщений специальной комиссии.

– Мне кажется, Стэвертон, вам хватает женщин, чтобы заботиться еще об уличных пташках, – пошутил какой-то член парламента. Однако другие прислушивались к его словам, зная, что он пользуется авторитетом в палате лордов.

«Да, он, конечно, добр, – думала Петрина, – хотя ко мне не питает особого интереса. Да и с чего бы, если у него уже есть две такие соблазнительные, блестящие женщины!»

Влюбившись в графа, она думала только о нем, плохо спала и стала худеть. Эти перемены не укрылись от глаз вдовствующей герцогини.

– Наверное, хорошо, что светский сезон скоро закончится, – сказала она как-то. – Эти ночные бдения и бесконечные танцы лишат вас свежести, если не принять меры.

– Сезон скоро кончится, – повторила Петрина едва слышно.

Она недоумевала, что будет тогда делать и есть ли у графа какие-нибудь планы в отношении нее. Она боялась, что ее отвезут в деревню или даже в Харрогит, и не осмеливалась задавать вопросы.

Скоро она узнала, что, как только окончатся Аскотские скачки, принц-регент отправится в Брайтон и постепенно все богатые дома перестанут устраивать приемы, а их владельцы или последуют за его королевским высочеством, или же до осени удалятся в свои загородные усадьбы.

...Петрина спросила у мистера Ричардсона, кто будет обедать у графа в этот вечер, и секретарь показал ей список приглашенных. Их было всего двадцать, и возглавляли список, разумеется, принц-регент и леди Хартфорд, а следующее имя, которое бросилось Петрине в глаза, было имя леди Изольды.

Петрина отправилась с герцогиней на званый обед в Девоншир-Хаус, чувствуя себя Золушкой, которую не пригласили на бал.

Обед в Девоншир-Хаусе носил сугубо домашний характер, так что вернулись они рано и только поднялись по ступенькам портика, как дворецкий возвестил:

– Леди только что покинули столовую и направились в гостиную, а джентльмены все еще за столом.

– Ну, тогда мы незаметно проскользнем наверх, – ответила, улыбнувшись, герцогиня.

Она поцеловала Петрину в щечку и сказала:

– Спокойной ночи, дорогая. Не задерживайтесь и не ждите меня. Вы же знаете, как медленно я поднимаюсь по лестнице!

– Спокойной ночи, мэм, – ответила Петрина, приседая.

Герцогиня, опираясь на перила, стала неспешно подниматься со ступеньки на ступеньку. Петрина, подумав немного, сказала:

– В голубой гостиной есть книга, которую мне хотелось бы почитать. Я зайду за ней на минутку. – Она надеялась, что никого не встретит в гостиной, потому что этой комнатой никогда не пользовались по вечерам. Петрина отыскала нужную ей книгу, а также захватила журнал, который начала читать еще днем, и уже собиралась уйти, как вдруг почувствовала неодолимое желание выйти на воздух. Она знала, что вряд ли скоро заснет, если ляжет в постель. Последние два дня стояла сильная жара, так что Петрине даже пришлось прекратить верховые прогулки в парке. А сейчас ей так захотелось ощутить прикосновение ночной прохлады!

Она отложила взятые книги, откинула тяжелые шелковые занавеси, открыла французское окно и вышла на террасу.

Здесь она услышала женские голоса, доносившиеся из большой гостиной, а также мужской смех из столовой, окна которой тоже выходили в сад.

Петрина не стала прислушиваться, а скользнула вниз по ступенькам и не спеша, держась в тени, пошла по лужайке.

В саду было, как она и ожидала, тихо и прохладно. Яркий свет луны и звезд, сиявших в ночном небе, освещал дорожку, так что Петрина могла не бояться наступить на клумбу с цветами или наткнуться на кусты.

Девушка помнила, что в самом конце сада есть скамья недалеко от калитки в стене, через которую они с графом вошли в ту ночь, когда она украла письма из дома сэра Мортимера.

Ей хотелось посидеть здесь и отдохнуть от преследовавших ее мыслей о прекрасной леди Изольде и блестящей Ивонне Вуврэ. Она твердила себе, что есть много других предметов, достойных ее внимания, но ничего не могла с собой поделать. Она любила и, как женщины всех времен, хотела быть самой красивой и желанной для мужчины, которого любила.

Граф так умен, думала Петрина, она так невежественна, что, конечно, он находит ее во многих отношениях скучной.

Петрина скромно оценивала свои способности и была уверена, что леди Изольда, напротив, может умно, со знанием дела рассуждать о политике, скачках и о других интересующих его вещах, а она, Петрина, по своей молодости еще не скоро приобретет такие обширные познания.

«Но я постараюсь, – с яростным упорством сказала она про себя, – я постараюсь!»

Книга, которую она взяла в библиотеке и собиралась почитать в постели, была посвящена выведению различных пород лошадей, и в частности скаковых.

Петрина почти дошла до конца сада и уже искала в тени очертания скамьи, когда с удивлением заметила, что кто-то мелькнул и исчез в кустах.

Петрина замерла на месте.

– Кто здесь? – окликнула она.

Ответа не было.

– Я вас видела, – укоризненно сказала она, – так что прятаться незачем!

Она решила, что это кто-нибудь из слуг, а им не позволялось бывать в саду.

Петрина подошла к скамье, и ей показалось, что рядом в негустых кустах она видит фигуру.

– Выходите, – резко скомандовала она, – если не хотите, чтобы я позвала кого-нибудь из лакеев и вас вытащили силой!

Кусты раздвинулись, и вышел мужчина.

При свете луны она разглядела незнакомое лицо. Этот человек был не из Стэвертон-Хауса.

– Кто вы? – спросила Петрина. – И что здесь делаете?

– Я должен принести извинения.

– Вы понимаете, что это – частное владение и вход посторонним не разрешен?

– Да, и я сейчас же уйду.

Петрина неуверенно оглядела его и сказала:

– Если вы вор или взломщик, я не должна вам этого позволить!