Текст книги "Прелестная беглянка"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
«Я просто не знаю, – сказала я, – где мне хранить свой дневник. Вам, как и мне, хорошо известно, что ящики письменного стола не защищены от любопытных взглядов слуг, а больше спрятать дневник некуда».
«Личный денежный сейф – вот что вам нужно, – посоветовал он. – Вы можете купить такой в магазине Смитсонов на Бонд-стрит, со специальным ключом, дубликат которого сделать нельзя».
«Замечательная мысль! – воскликнула я. – Тогда моя единственная забота – это спрятать ключ, и тогда никто не сможет прочесть, что я написала».
«Никто, кроме меня, – сказал сэр Мортимер. – Вам не следует забывать о моем обещании быть вашим редактором и советником».
«О, как вы добры, как удивительно добры! – отвечала я. – Завтра же займусь этим делом».
«Да, и вы можете купить и тетрадь для дневника у Смитсонов, не только сейф», – сказал он.
«Я завтра же утром туда поеду», – пообещала я...
И Петрина взглянула на графа:
– Не правда ли, это было очень умно с моей стороны? Ведь теперь я знала, где он сам хранит письма Клэр.
– Но каким образом вы догадались, где Мортимер прячет ящик?
– Я была уверена, что он держит его в спальне. Если он считает, что письма от Клэр стоят пять тысяч фунтов, то не станет рисковать, оставляя их в гостиной. И я была также уверена, что они спрятаны в платяном шкафу или на нем. – Петрина улыбнулась и прибавила: – Папа мне однажды говорил, что, когда букмекеры или жокеи выигрывают на скачках, они всегда прячут деньги наверху гардероба в спальнях, куда воры обычно забывают заглянуть.
– И где же вы нашли ящик? – спросил граф.
– Там, где я и предполагала!
– А как вы пробрались в дом?
– Я и здесь проявила смекалку. Поразмыслив, я пришла к выводу, что сэр Мортимер не богат, иначе он не стал бы шантажировать Клэр. А если это так, значит, он не держит много слуг. Так что я смело направилась к полуподвальному помещению и посмотрела, все ли его окна заперты.
Петрина опять улыбнулась.
– И еще одно, что мне было известно от папы. Воры часто проникают в дом именно через полуподвальные окна, потому что слуги, страдая от жары и духоты, чаще всего оставляют окна открытыми на ночь.
– Но вас легко могли поймать!
– Нет, это было не очень опасно, – ответила Петрина. – Там всего два окна. Из одного доносился мужской храп. Я заглянула в другое, полуоткрытое, и удостоверилась, что в комнате никого не было. – Тут Петрина заговорщически понизила голос и сказала: – Я влезла в это окно, пробралась по коридору и ощупью нашла лестницу. Это же маленький дом.
– От каждого вашего слова меня в дрожь бросает! – воскликнул граф. – Ну предположим, что вас поймали бы?
– Вы бы внесли за меня залог, и меня бы выпустили из тюрьмы. Но я надеялась, что вы найдете способ заставить сэра Мортимера не доводить дело до суда.
Ей показалось, что граф рассердился, и она поспешила добавить:
– Я была совершенно уверена, что сэра Мортимера нет дома, ведь он возвращается только под утро. Кроме того, прежде чем влезть в цокольное окно, я удостоверилась, что во всех комнатах свечи были погашены.
Она взглянула на ящик и с торжеством закончила:
– И я нашла то, что искала... Вот он, здесь, перед нами! Давайте откроем!
И, не дожидаясь ответа, она подскочила к ящику. На вид он был очень прочный, и пока граф глубокомысленно изучал его, Петрина схватила со стола золотой нож для распечатывания писем.
– Может быть, попробуем открыть вот этим? – сказала она. – Или я пойду на поиски чего-нибудь более подходящего?
– Нет, в таком виде вам выходить нельзя! – резко заметил граф.
– Очень хорошо, – кротко согласилась Петрина. – Если не получится открыть этим ножом, то можно воспользоваться кочергой.
После долгих попыток, сопровождавшихся потоком брани, граф-таки открыл ящик.
Петрина откинула крышку и негромко вскрикнула: ящик был до отказа заполнен аккуратно перевязанными пачками писем. Здесь были также счета, записки и несколько долговых обязательств, подписанных явно нетрезвой рукой.
Граф опустился в кресло.
– Да, Петрина, это действительно богатый улов!
– Так много писем! – подхватила она. – Интересно, а где здесь письма Клэр? – Она просмотрела довольно много пачек, прежде чем нашла то, что искала. – Вот они! – сказала она с торжеством. – Я сразу могу узнать ее почерк среди всех прочих.
Здесь, по ее расчетам, было писем двенадцать, и некоторые казались довольно пространными.
Петрина собрала их все.
– Только они мне и нужны. Что делать с остальными?
Граф посмотрел на взломанный ящик.
– Полагаю, Петрина, об этом позабочусь я.
– А что вы собираетесь делать?
– Я анонимно верну письма их законным владельцам, которые таким образом высвободятся из когтей Шелдона. Никто из авторов этих писем никогда не узнает о вашей роли в этом деле. Однако не сомневаюсь: они будут вечно благодарны своему таинственному избавителю.
– Вы хотите сказать, что сэр Мортимер шантажировал всех этих людей?
– Не желаю размышлять на тему о его неблаговидном поведении, – высокомерно заметил граф, – но обязательно позабочусь о том, чтобы многие высокопоставленные дамы не включали его имя в список приглашаемых гостей.
– А вы сможете этого добиться?
– Да, смогу и во что бы то ни стало исполню свое намерение.
– Тогда я очень рада! Мортимер достоин презрения. Бедняжка Клэр не помнила себя от горя.
– Скажите ей, чтобы свои благодарные чувства она выразила полнейшим молчанием и никому ничего не рассказывала, и прежде всего Фредерику Броддингтону.
– Ну, она не настолько глупа.
– Женщины очень любят исповедоваться в своих грехах, – заметил саркастически граф.
– Но не Клэр. Она хочет, чтобы Фредерик ее не только любил, но и восхищался ею. Как бы то ни было, я заставлю ее поклясться всем, что для нее свято, что она будет молчать.
– Вот это разумно, – одобрил граф. А затем, бросив выразительный взгляд на наряд Петрины, добавил: – Но неразумно пребывать в таком виде и дальше! Отправляйтесь спать, а не то я опять рассержусь на вас!
Петрина посмотрела на графа с едва заметной улыбкой.
– Но на самом деле вы не сердитесь? Вы ведь тоже считаете, что заплатить сэру Мортимеру было бы в высшей степени глупо!
– Глупо или нет, – твердо заметил граф, – но в следующий раз, если у вас возникнут подобные затруднения, вы мне обязательно о них расскажете. Обещаете?
– Но я... не уверена в этом, – заколебалась Петрина. – Обещать вам что-нибудь окончательно... было бы равносильно... прыжку в пропасть.
– Перестаньте препираться! – взревел граф. – Если сегодня я легко спустил вам проступок, то это не значит, что в будущем я буду позволять вам проделки, подобные этой.
Он думал, что Петрина станет упрямиться, но вместо этого она внезапно заявила:
– Вы были очень добры, и много помогли, и вели себя... приятнее, чем я могла ожидать. Итак, если это вам доставит удовольствие, я даю обещание.
– Без каких-либо условий и оговорок? – спросил он подозрительно.
– Без оговорок, – как эхо повторила Петрина.
Однако на губах ее заиграла лукавая, так хорошо ему известная улыбка.
– В конце концов, – прибавила она, – не так уж много сэров Мортимеров в высшем обществе.
– Вы мне будете рассказывать о всех возникающих проблемах, прежде чем сами попытаетесь решать их. И еще, Петрина, позвольте мне со всей определенностью заметить вам: я не желаю, чтобы вы надевали мою одежду.
Петрина взглянула на свой наряд, словно только сейчас вспомнила, как она одета.
– Почему вы решили, что это ваша одежда?
– А кто еще, кроме меня, носит в этом доме итонский костюм?
– А он очень удобен, – улыбнулась Петрина. – Вы представить себе не можете, как юбки сковывают движение.
– Но это еще не повод, чтобы расхаживать по дому в таком виде. Молю бога, чтобы бабушка вас не увидела.
– Хотелось бы мне рассказать ей всю эту историю, – грустно ответила Петрина. – Она бы ей очень понравилась.
С этим граф легко мог согласиться, но, приняв важный вид, ограничился тем, что сказал:
– Отправляйтесь спать, упрямая девчонка, и не забудьте о своем обещании, или вас ожидает Харрогит, а может, кое-что похуже, где вы будете под строжайшим наблюдением!
Петрина встала, все еще держа в руке письма Клэр.
– Спокойной ночи, опекун. Вы были очень добры и вежливы, и я вам благодарна, несмотря на то что вы чуть не свернули мне шею, а запястья у меня еще долго будут в синяках.
– Неужели я действительно причинил вам боль? – поспешно спросил граф.
– И еще какую! Теперь вам придется возместить мне ущерб, пригласив на верховую прогулку.
– Ну а теперь вы меня шантажируете! – Так я получу возмещение или нет?
– Ладно, – уступил он, – но это не должно превращаться в привычку. По утрам я с трудом выношу женскую болтовню.
– Я буду тиха, как мышка, – пообещала Петрина.
– Вот уж такой вы никогда не будете. А теперь идите спать и предоставьте мне уладить это грязное дело.
Петрина посмотрела на связки писем в ящике.
– По крайней мере, теперь вы сможете установить, кто получал более пылкие и нежные письма: вы или Мортимер?
Граф снова полусердито взглянул на нее, но понял, что она его поддразнивает.
– Ступайте спать! – громовым голосом приказал он.
В ответ он услышал лишь короткий смешок, после чего Петрина исчезла за дверью.
Поднявшись наверх, в спальню, Петрина спрятала письма в надежное место, разделась и, убрав одежду графа в платяной шкаф, легла в постель.
Перебирая в памяти события этого вечера, она пришла к выводу, что в конце концов ей повезло: окажись на месте графа кто-нибудь другой, неизвестно, чем бы все кончилось.
Ей угрожал бы не только арест за воровство, но и опасность другого рода. Здесь, в Лондоне, были мерзавцы, которые преследовали женщин самым ужасающим образом. Об этом Петрина узнала, когда приехала в Лондон. Некоторые сведения она почерпнула из случайных разговоров, о многом прочла в газетах. Так, ей было известно, что в стране очень неспокойная обстановка из-за строгих ограничений, введенных правительством, что в Англии очень многие живут в нищете, но главное – именем закона чинится несправедливость. В газетах, которые приносил домой граф, сообщали такие политические новости, которые никогда не обсуждались и даже не упоминались в ее пансионе. Теперь она узнала, что принца-регента засыпают петициями о реформах, но он не обращает на них никакого внимания.
В Бирмингеме, прочла она, собрался митинг, на котором присутствовало по крайней мере двадцать пять тысяч человек – рабочих, не имеющих своего представителя в парламенте. В газете также говорилось, что они никогда не получат места, если правительство будет проводить все ту же внутреннюю политику. Участники митинга избрали своим представителем радикально настроенного баронета.
Гнев сотен и тысяч страдающих от возобновившегося спада торговли и промышленности выразился в создании политических клубов, члены которых платили взносы – по пенсу в неделю. Эти клубы организовывали свои читальни и воскресные школы.
После утомительных четырехлетних дебатов парламент принял наконец закон, ограничивающий детский труд на ткацких фабриках всего до двенадцати часов в день!
В независимых газетах Петрина читала еще более откровенные сообщения о социальных условиях жизни в Лондоне и других больших городах.
И она чувствовала, что если бы граф узнал, что события в стране ее волнуют куда больше, чем светские сплетни, он бы обязательно пресек поток подобной информации. Поэтому Петрина не проявляла при нем особого интереса к воинственно настроенным газетам и журналам, на которые он подписывался. Она нашла очень простой способ добывать их незаметно для графа. На следующий день после выхода газеты обычно привозили из библиотеки и складывали у двери кабинета графа. Здесь они лежали неделями, и для Петрины не составляло никакого труда под благовидным предлогом посещать мистера Ричардсона, хранившего в сейфе фамильные стэвертоновские драгоценности и снабжавшего Петрину и вдовствующую герцогиню карманными деньгами на мелкие расходы.
Выйдя из кабинета, Петрина обычно вытаскивала интересующие ее газеты из стопки, лежащей в коридоре, например «Политический наблюдатель», издаваемый Уильямом Коббетом. Газета расходилась каждую неделю в количестве пятидесяти тысяч экземпляров и весьма откровенно критиковала правительство и аристократов во главе с принцем-регентом за равнодушие к страданиям бедняков.
Из этой газеты Петрина узнала, что полиция бездейственна и по большей части продажна и что не принимается никаких мер против воровских притонов, где мальчиков с детства приучают к пьянству и карманному воровству. Она узнала, что, если таких мальчишек арестовывали за какую-нибудь мелкую кражу, их бросали в тюрьму, пороли, после чего снова вышвыривали на улицу без гроша в кармане.
Не имея средств к существованию, эти сорванцы опять возвращались в притон, где их ждала еда, тепло и... необходимость снова заняться воровским промыслом.
Из «Политического наблюдателя» Петрина узнала также об адских мучениях «лазающих мальчиков», которые спускались в каминные трубы, чтобы прочистить их. Официальный возрастной минимум для таких мальчиков был восемь лет, но часто использовался труд четырех– и шестилетних. Их плохо кормили, спали они на полу и месяцами не умывались.
Но не только из газет узнавала Петрина о том, что творилось за стенами Стэвертон-Хауса.
Однажды ей попались в руки листовки с карикатурами, и очень злыми, на те великосветские вечера, которые она посещала.
На одной из листовок был изображен невероятно толстый принц-регент, на котором ехала верхом леди Хартфорд, с ног до головы увешанная королевскими драгоценностями.
У Петрины незаметно произошла переоценка ценностей: сверкающая светская авансцена, которая вначале ей казалась такой привлекательной, теперь сильно потускнела, потеряв часть позолоты. Девушка недоумевала, почему граф так спокоен и важен? Неужели он не видит, что общество, начиная с принца-регента, живет в непозволительной роскоши, в то время как большая часть населения страны страдает от бедности и тяжелых условий труда.
«Ничего не понимаю», – говорила себе Петрина и продолжала читать все, что попадало под руку, и нередко чувствовала искушение расспросить графа об удивлявших ее вещах. Но она предвидела, что он сочтет ее надоедливой и велит не вникать в дела, которые ее не касаются.
«Такое должно касаться всех и каждого!» – в этом Петрина не сомневалась. Когда они с вдовствующей герцогиней ехали в карете по Пиккадилли, она замечала как бедно одеты подметальщики улиц, видела оборванных детей, караулящих прохожих, чтобы стащить у них кошелек. В лучшем случае эти дети надеялись вызвать к себе жалость и получить мелкую монету.
Но самое удивительное, что такая ужасающая нищета никого, по-видимому, не трогала. Да, все это очень удивляло ее; и Петрина, от природы будучи чувствительной к чужим страданиям, решила хоть как-то помочь отверженным.
«Но ведь я обещала графу, что ничего не стану делать, не предупредив его заранее», – думала она теперь, лежа в темноте.
Она представила себе, как граф сортирует письма, которые она украла у сэра Мортимера. Совершая этот поступок, она хотела лишь восстановить справедливость. Но ведь сколько еще зла творится в мире! И какие трудности подстерегают того, кто становится на путь борьбы с ними!
Петрина легонько вздохнула, понимая, что придется самой искать решение. Граф не поймет. Он считает ее надоедливой девчонкой, ребенком, который играет с огнем.
И она на мгновение действительно почувствовала себя ребенком – так нуждалась она в помощи этого сильного и влиятельного человека, который был в силах сделать такое, о чем она даже не могла и мечтать.
Но тут Петрина вспомнила леди Изольду. Конечно, его занимает только эта красивая дама. А что леди Изольда была красавица сомневаться не приходилось.
При этой мысли у Петрины слегка защемило сердце. Она понимала, что на фоне обольстительной светской львицы она должна казаться невзрачной и чересчур ребячливой.
«А что, если он на ней женится, как все говорят?! – подумала Петрина. – Что будет тогда со мной?»
Задав себе этот вопрос, она внезапно ощутила страх перед будущим. Ведь ей станет очень неприятно жить в Стэвертон-Хаусе, который она уже полюбила.
Но дело не только в доме и его прекрасных окрестностях. Ее волновал – а почему, она объяснить бы не смогла – сам хозяин этого дома. Она видела его нечасто, он бывал подолгу в разъездах, и тем не менее она живо ощущала его незримое присутствие.
Когда он спускался в столовую перед обедом или, в редких случаях, составлял компанию герцогине и ей в одинокие вечера, Петрине начинало казаться, что время ускоряет бег, и она чувствовала странное волнение в крови, чего прежде не замечала.
Но в то же время ей хотелось постоянно спорить с ним, подсмеиваться, дразнить. С другими мужчинами она этого желания никогда не испытывала, а вот с графом оно возникало неизменно, и, однако, она не смогла бы объяснить почему.
«Господи, пожалуйста, не допусти, чтобы он женился... так скоро!..» – взмолилась Петрина.
Еще никогда в жизни она не молилась так горячо.
Глава 4
Граф оторвался от газеты, которую читал, и увидел, что у порога библиотеки стоит его секретарь.
– В чем дело, Ричардсон? – спросил он.
– Могу я поговорить с вами, милорд?
– Конечно, – сказал граф, откладывая газету. Он заметил, что Ричардсон явно чем-то обеспокоен.
Это был пожилой человек, служивший еще отцу графа и знавший о стэвертоновских домах и угодьях больше, чем их владельцы.
Он тактично вел себя со слугами и в то же время твердой рукой вершил дела, входя во все подробности. Поэтому граф был уверен, что в отличие от многих аристократических домов у него повара не продавали провизию на сторону, а дворецкие не крали вино.
– Что вас тревожит, Ричардсон? – любезно осведомился граф.
– Мне кажется, ваша милость должны знать, что мисс Линдон снимает крупные суммы со своего банковского счета.
– Наверное, для уплаты за туалеты и разные модные безделушки, которые считаются необходимыми для лондонской барышни, только что начавшей выезжать в свет.
– Нет, милорд, это я плачу по счетам портних и модисток и не могу сказать, что эти суммы чрезмерны.
Граф переменился в лице.
– Вы хотите сказать, что мисс Линдон снимает наличными большие суммы?
– Да, милорд. Она говорит, сколько ей нужно, выписывает чек, и на следующий день я выдаю ей требуемую сумму.
В подтверждение своих слов Ричардсон подал графу листок бумаги.
– Это суммы, которые мисс Линдон запросила на этой неделе, милорд.
Граф пробежал глазами бумагу и спросил зловещим тоном.
– Мисс Линдон дома?
– Мне кажется, милорд, она только что вернулась с верховой прогулки.
– Тогда пошлите лакея сказать ей, что я желаю немедленно с ней переговорить.
– Очень хорошо, милорд, – проговорил Ричардсон и после недолгой паузы добавил: – Надеюсь, я правильно поступил, рассказав вашей милости о том, что произошло? Я думаю, однако, что как ни богата мисс Линдон, все же, если так будет продолжаться, она нанесет непоправимый урон своему состоянию.
Ричардсон был явно смущен, что ему пришлось обо всем рассказать, и граф подбодрил его:
– Вы поступили совершенно правильно, Ричардсон. Как вам известно, я опекун мисс Линдон и должен дать ей отчет о ее состоянии, когда оно перейдет в ее полное распоряжение.
– Благодарю вас, милорд.
Мистер Ричардсон поклонился и вышел из комнаты, а граф, нахмурившись, встал и подошел к окну.
«Черт возьми, что опять задумала Петрина?»
Он посмотрел на цифры, выведенные рукой мистера Ричардсона на листке бумаги, и поджал губы.
Граф был уверен, что, дав ему обещание сообщать о всех своих намерениях, Петрина будет стараться это обещание сдержать. Но этого не произошло. И сейчас он ругал себя за излишнюю доверчивость: глупо думать, что хоть одна женщина на свете может быть искренней и честной! Все они обманывают при первой же возможности.
На столе перед ним лежали два письма от леди Изольды, еще не распечатанные. Вот уже несколько дней он не виделся с ней, и леди бомбардировала его посланиями и записками, не догадываясь, что таким образом только приближает конец их связи.
В отношении прекрасного пола граф был само непостоянство. Ему неизменно становилось скучно с тобой женщиной, как бы ни была она прекрасна и привлекательна Леди Изольда не была исключением. Обнаружилось это очень быстро. Ее речи стали казаться графу чересчур напыщенными, а постоянные жалобные просьбы жениться на ней вызывали зевоту. И уж ее никак нельзя было назвать женщиной, с которой ему хотелось бы связать свою жизнь.
Правда, он и сам точно не знал, какая именно женщина была бы достойна его любви. Но в одном граф был уверен: она не должна походить на Изольду ни внешне, ни поведением.
У него было уже слишком много affaires de coeur [2]2
любовных связей (фр.).
[Закрыть], и он не мог не знать, что финал, как правило, бывает очень неприятен для обеих сторон. Что же касается Изольды, то с ней он должен быть особенно осторожен, иначе расставание с этой леди будет стоить ему слишком дорого.
– Проклятие! Зачем я только связался с ней! – воскликнул граф с досадой в голосе.
Правда, трудно было устоять перед мощным натиском леди Изольды: она буквально преследовала его, движимая страстным желанием заполучить его в мужья.
Размышления графа были прерваны появлением Петрины. Она вбежала в его комнату, как всегда задорная и оживленная. Граф обернулся к ней, и глаза его потемнели.
– Простите за опоздание, дорогой опекун, – сказала Петрина, сверкнув глазами, – но, когда вы меня позвали, я принимала ванну. Конечно, я могла бы поспешить, но тогда мне пришлось бы предстать перед вами в одном полотенце. Не думаю, что вы одобрили бы это!
Она непринужденно засмеялась и приблизилась к графу, очень привлекательная в бледно-голубом утреннем платье, отделанном мелкой оборкой и узкими бархатными ленточками того же цвета. Взглянув ему в лицо, Петрина замерла – она только сейчас заметила, что граф настроен отнюдь не дружелюбно.
– Что случилось? – спросила она упавшим голосом.
– Я думал, что могу верить данному вами обещанию, – голос графа был резок, как удар хлыста, – но вижу, что ошибся.
– Какому обещанию? – спросила Петрина. – Если вы имеете в виду обещание посвящать вас в свои планы, то я его не нарушала. Я не сделала ничего предосудительного, уверяю вас.
– Вы лжете! – жестко оборвал ее граф. – И позвольте вам заметить, Петрина, что для меня нет порока отвратительнее, чем лживость.
– Но... я не лгу.
– Нет, лжете! – грубо ответил граф.
– Но что случилось, в конце концов! Объясните, в чем я провинилась.
– Вас шантажируют?
Граф заметил, как она удивилась и широко раскрыла глаза.
– Клянусь всем, что для меня свято... Меня никто не шантажирует. И в любом случае я не подала никакого повода к шантажу.
– Тогда, может быть, вы объясните мне вот это, – произнес граф зловеще. Он протянул ей листок, который держал в руке. Петрина посмотрела на цифры, и краска залила ее щеки.
Граф победоносно прошелся по кабинету и остановился у камина.
– А теперь я, может быть, услышу правдивый отчет?
Петрина слегка вздохнула.
– Я хотела вам рассказать, но подумала, что вы не... поймете.
– Что это за человек и почему он имеет над вами такую власть?
– Но такого человека не существует!
– И вы думаете, что я вам поверю?
– Но это правда!
– Тогда кому вы отдавали деньги?
После паузы Петрина сказала:
– Это... мои деньги.
– Но отвечаю за них до вашего совершеннолетия я!
– Может быть, я должна была... спросить у вас разрешения, но я чувствовала, что вы... помешаете мне сделать то, что я... хотела.
– В этом вы можете быть совершенно уверены.
– Я не могла вам тогда рассказать.
– Но вы можете рассказать мне сейчас! – настойчиво повторил граф.
Петрина опять заколебалась, а потом тихо сказала:
– Я хотела узнать у вас, как помочь тем несчастным девушкам, но чувствовала, что вы... не одобрите и... помешаете мне. И поэтому я решилась дать им денег без вашего ведома.
– Каким девушкам? – Граф удивленно посмотрел на нее, а потом сказал более мягким тоном – Может, вы расскажете обо всем с самого начала? Мне довольно трудно уяснить себе, о чем вы толкуете.
С этими словами он сел в кресло у камина и кивнул головой Петрине, указывая на кресло рядом.
Она робко присела и настороженно, потемневшими глазами взглянула на графа, словно опасаясь, что он будет с ней чрезмерно резок.
– Однажды утром, когда вашей бабушке нездоровилось, я поехала по магазинам с горничной Ханной. Когда мы вышли из кареты, то увидели стоявшую поодаль девушку с младенцем на руках. Он показался мне таким худеньким и болезненным на вид. Она попросила меня помочь, и я дала ей немножко денег. И так как девушка была очень юная, я спросила, чей это ребенок.
Петрина бросила на графа быстрый, несколько смущенный взгляд и продолжила, понизив голос:
– Она мне рассказала, что ей было всего четырнадцать, когда она приехала в Лондон из деревни в поисках работы. На остановке дилижансов к ней подошел некий человек и сказал, что поможет ей. – Петрина перешла почти на шепот: – Он ее напоил джином, и она не очень уверена, что случилось потом, но больше она его не видела.
– Такие вещи случаются с девушками, которые тайком приезжают в Лондон, – сухо заметил граф.
– Этель – так ее звали – сумела устроиться на работу, но, когда стало известно, что у нее будет ребенок, хозяева ее уволили. – Голос Петрины дрогнул. – И единственное, что ей оставалось, чтобы не умереть с голоду, это стать проституткой.
Наступило неловкое молчание, и, так как граф ничего не отвечал, Петрина заговорила опять:
– А когда родился ребенок, ей пришлось просить милостыню, чтобы хоть как-то выжить.
– И она вам это все рассказывала, а вы стояли на улице и слушали ее?
– Но мы были не на Бонд-стрит, а на Мэдокс-стрит, на которой не так много прохожих, – объяснила Петрина. – И мне было очень ее жалко. Я отдала ей все деньги, что были со мной, и пришла на следующий день, чтобы дать побольше, но не нашла ее.
Граф издал нетерпеливое восклицание, и Петрина поспешила докончить рассказ:
– Я не могла спать в ту ночь и все думала, какая она худая и больная и какой маленький и больной у нее ребенок.
– Ну, это объясняет трату некоторой суммы денег, однако что вы скажете об остальных?
– Когда я ездила по Лондону с вашей бабушкой, я видела оборванных мальчиков и девочек с накрашенными лицами и в ярких платьях, которые стояли и заговаривали с проходящими джентльменами.
– Вам не следует замечать подобные вещи! – резко заметил граф.
– Но как я могу не замечать, если я не слепая? – возразила Петрина.
В ее голосе послышался прежний вызов. Затем, словно испугавшись, что рассердила его еще больше, она продолжала более спокойно:
– Я читала об условиях существования женщин и молодых девушек в Лондоне, об уличной проституции и как этих женщин эксплуатируют...
– Это не подходящее для вас чтение, – заметил граф. – Где вы могли почерпнуть такие знания?
Петрина не ответила, и он настойчиво повторил свой вопрос.
– В ваших газетах и журналах, – еле слышно проговорила Петрина.
– Но они не предназначены для ваших глаз.
– Думаю, ничего ужасного нет в том, что меня интересует, как живут в Лондоне обычные люди, – возразила Петрина. – И я читала не только «Политический наблюдатель», который обо всем этом пишет, но и речи в палате общин.
Граф знал, что в парламенте много раз обсуждались доклады специального комитета, который был образован в прошлом году для изучения реальных условий существования отверженных обществом женщин.
Полицейские, на честность которых можно было положиться, выступили в качестве свидетелей, и члены парламента были ошеломлены и шокированы тем, что узнали.
Эти сведения живо обсуждались в обществе, но исключительно среди представителей сильного пола, – дамы не решались проявить интерес к этой теме. Поэтому он был потрясен осведомленностью Петрины, хотя вслух сказал только:
– Я желаю знать, кому еще вы давали деньги.
– Боюсь, как бы вы не рассердились на меня, – ответила Петрина, – но однажды вечером, после того как я познакомилась с Этель, я сама прошлась по Пиккадилли, чтобы собственными глазами увидеть, как это происходит...
– Вы прошлись по Пиккадилли?! – едва вымолвил граф. – Одна?!
– Нет, не одна, я не настолько глупа! Я оставила карету в конце Бонд-стрит и велела лакею Джиму сопровождать меня.
– Но Джиму не позволяется поступать таким образом! – загремел граф.
– Вы не должны на него сердиться! – встрепенулась Петрина. – Это я его заставила! Я сказала, что, если он откажется, я пойду одна.
Граф открыл было рот, чтобы разразиться яростной бранью, но сдержался и только спросил:
– И что потом?
– Я обращалась ко многим женщинам, одна-две были со мной грубы, но другие, поняв, что я хочу им помочь, охотно отвечали на мои вопросы и рассказывали, как они стали проститутками.
– И вы им давали деньги?
– Конечно! И большинство из них были очень мне благодарны. Они говорили, что теперь могут не работать одну ночь и рано лечь спать у себя дома.
Граф сомневался, что все так и было в действительности. Наверняка сутенеры, которые постоянно крутятся вокруг таких женщин, отнимали у них эти деньги.
Но он не высказал своих сомнений, и Петрина продолжала:
– Одна из девушек мне сказала – а я об этом прежде не знала, – что ей не позволят оставить деньги себе, поэтому я договорилась с ней о встрече на следующее утро в парке. И после этого я так договаривалась со многими из них.
Граф поднес руку ко лбу, словно для того, чтобы разгладить набежавшие морщины. Он был озадачен, более того, совершенно убежден, что Петрине не удастся помочь падшим женщинам, хотя она, очевидно, на это надеется.
Сутенеры, мужского и женского пола, очень зорко следили за несчастными созданиями, на доходы которых они могли разъезжать в каретах и строить собственные дома в респектабельных районах.
Он вспомнил, как кто-то в палате общин сожалел, что ни одна из этих гарпий не была осуждена – во всяком случае, официальная статистика таких сведений не имела.
Хозяева борделей были настоящими тиранами по отношению к уличным женщинам, как правило занимавшимся своим ремеслом в состоянии опьянения. Отдавая свои жалкие гроши в обмен на крышу над головой, они продавали свою любовь, пока не утрачивали окончательно свою привлекательность или не заболевали.
– Я помогала женщинам с Пиккадилли, но больше всего мне хотелось помочь тем из них, у кого есть дети. И теперь они узнают мою карету, когда я проезжаю по Бонд-стрит, и обычно две-три женщины там меня и ожидают.
Тут Петрина обеспокоенно взглянула на графа и пояснила:
– Я вкладываю им в руки маленькие сверточки с деньгами, так что ваша бабушка ничего не замечает. – Она пытливо посмотрела на него и добавила: – Боюсь, я потратила весьма немалую сумму на это, но каждый раз, надевая красивое платье или чудесное украшение из ваших фамильных драгоценностей, я не могу не думать об этих несчастных женщинах, зарабатывающих деньги таким образом, и об их несчастных детях.
