Текст книги "Голубой вереск"
Автор книги: Барбара Картленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– Более того, я сомневаюсь, что ванна мадам будет здесь работать, с этими-то трубами.
Это был удар ниже пояса: Мэтьесон прекрасно знала, что для Беатрис ванна была в числе самых главных вещей в ее жизни. Уже давно она отчаялась найти комфорт в английских ванных – большинство из них она считала грязными и не соответствующими санитарным нормам – и поэтому придумала для себя удобства, которые, однако, вызывали раздражение везде, куда бы она ни отправилась.
Это была надувная резиновая ванна ярко-голубого цвета; в сложенном виде она умещалась в чемодане. От нее ответвлялись в буквальном смысле несколько миль резиновых труб, которые при необходимости можно было протянуть по коридору и присоединить к любому крану с горячей водой. Остальные обитатели дома или гостиницы, где останавливалась Беатрис, спотыкались об эти трубы в коридорах, запутывались в них на лестницах и не могли помыться сами, потому что вся вода из кранов текла к Беатрис. А та с комфортом принимала ванну в своей собственной комнате и в своей элегантной и уникальной ванне.
Беатрис прекрасно поняла из слов Мэтьесон, что камер-дама намеренно высказывала недовольство, чтобы при возможности вынудить ее уехать из замка как можно быстрее. Она заранее знала, что слугам здесь не понравится, и уже ожидала неприятной сцены, когда ее шеф-повар Альфонс увидит кухню. Но все это лишь способствовало тому, что она твердо вознамерилась остаться здесь.
Это упрямство Беатрис унаследовала от отца. Он построил свою железную дорогу, несмотря на огромное сопротивление и вопреки всем мыслимым природным трудностям. Там, где отступил бы любой человек послабее, Зигмунд Стивенсон сжимал зубы и шел вперед. С возрастом ему все больше и больше нравилось проявлять упрямство, и все, что ему доставалось легко, он считал подозрительным. С годами Беатрис становилась все больше похожей на него. Всю жизнь она получала все, что хотела. Все в жизни давалось ей чересчур легко. Она могла заплатить за все, что угодно; очень мало что нельзя купить за деньги. Сам факт, что в связи с наследством возникли проблемы и Иэну требуется подтвердить свое право на титул главы клана и владение замком, сделал последний самым желанным местом во всем мире.
После ссоры с Дунканом Маккрэгганом, когда Беатрис стряхнула с ног пыль фамильной резиденции и, забрав с собой сына, уехала, пообещав больше никогда сюда не возвращаться, она возненавидела Скейг и все, что с ним было связано.
Благодаря женскому чутью ей удавалось отговорить Иэна от идеи съездить в Скейг. Всегда находился какой-нибудь благовидный предлог, чтобы обойти его требование провести в Шотландии хотя бы часть каникул. А чтобы сын не скучал по Скейгу, Беатрис даже арендовала для него охотничьи угодья в Йоркшире.
Но ей было даже невдомек, что в глубине души он по-прежнему считал Скейг своим домом.
Теперь Беатрис была готова забыть свою неприязнь к Скейгу, которую она питала все те годы, что держала сына вдали от этих мест. Она называла замок исключительно «грудой развалин», но когда факт владения ими был поставлен под сомнение, она начала высказывать этой груде камней такую преданность, будто сама была урожденной Маккрэгган.
– Даже не знаю, где бы разместить ваши вещи, мадам, – фыркнула Мэтьесон. – Судя по цвету бумаги в комоде, ее не меняли с незапамятных времен. А в этих старомодных гардеробах, я уверена, моль просто кишмя кишит.
– Тебе следовало захватить дихлофос, – без тени сочувствия произнесла Беатрис. – К ужину я надену синее бархатное платье и горностаевое манто.
– Мех будет весьма кстати, мадам, – мрачно заявила камер-дама. – Здесь просто как в холодильнике.
– Я распорядилась разжечь камины в каждой комнате, – ответила Беатрис. – Вся прислуга прибывает завтра, и я уверена, что и местные тоже помогут.
– Даже если так, то с ними будет больше хлопот, чем помощи, – парировала Мэтьесон, нарочито громко шурша оберточной бумагой в чемоданах, и Беатрис едва ли могла расслышать ее слова.
– Боюсь, Шотландия тебе не по душе, Мэтьесон.
– Шотландия Шотландии рознь, – с укором произнесла камер-дама. – Когда я служила у герцогини Торриш, мы часто останавливались в замках, но там всегда было уютно, и они хорошо отапливались.
– К тому времени, как я закончу обустройство этого замка, в нем будет не хуже, – заметила Беатрис.
Судя по тому, как часто упоминалась ее персона, графиня Торриш была для Мэтьесон образцом совершенства. И все же, по одной только ей известным причинам, Мэтьесон покинула ее и перешла к Беатрис.
– Есть места, которые не выдержат никаких обновлений, – вздохнула Мэтьесон.
– Судя по виду этих стен, они выдержат что угодно, – возразила Беатрис. – Когда у нас здесь будет электричество и центральное отопление, это место станет просто невозможно узнать.
– Если я до того времени тут останусь, – мрачно заявила Мэтьесон. – В такой комнате, как моя, даже собака откажется жить. Сырость просто струями течет по стенам. А моя кровать! Это все равно что спать в болоте!
– Весьма сожалею, Мэтьесон, – сказала Беатрис. – После ужина поднимусь наверх и посмотрю, что там можно сделать.
Беатрис знала, что ее камер-даме это совсем ни к чему. Мэтьесон прекрасно могла выбрать для себя самую удобную комнату, и даже если кому-то комнаты не достанется, ей будет тепло и все подано. Она любила поворчать и всегда радовалась, если находился повод на что-то пожаловаться.
– Я надену свои сапфиры, – сказала Беатрис, когда Мэтьесон закончила застегивать ей платье.
Камер-дама подала ей шкатулку с драгоценностями, и Беатрис выбрала ожерелье, брошь и браслет из сапфиров с бриллиантами. Как и все, что она покупала, украшения Беатрис были крупными и дорогими.
Она посмотрела в зеркало и осталась очень довольна своим отражением. Ей пришлось признать, что со свечами даже лучше, чем при электрическом свете. Она уже начала размышлять о том, не освещать ли большую гостиную на Гровнэр-сквер свечами в канделябрах и хрустальных подсвечниках. В их мягком свете женщина выглядит гораздо моложе, подумала Беатрис.
Как будто угадав ее мысли, Мэтьесон с кислым видом произнесла:
– Надеюсь, мадам, при таком количестве свечей вы прикажете всем быть особенно осторожными, иначе мы когда-нибудь сгорим в своих постелях.
– Вряд ли замок легко загорится при такой сырости и толстых стенах, – улыбнулась Беатрис. Спускаясь вниз по ступеням, она подумала, как удачно, что у миссис Маккэй в шкафу в кладовой хранился большой запас свечей. Дункан Маккрэгган соглашался использовать масляные лампы, но их на весь замок было полдюжины.
Беатрис хорошо помнила, каким мрачным и пугающим было это место при жизни Дункана. По коридорам и лестницам приходилось передвигаться практически на ощупь. Огромную столовую освещали две тусклые лампы, и людей на другом конце стола было невозможно разглядеть.
Комичный старикашка, упрямый как осел! Беатрис не любила его, и все же он вызывал у нее уважение. Старик Маккрэгган всегда говорил то, что думал, и не боялся ни Бога, ни людей. Беатрис восхищалась подобным отношением к жизни. Именно так всегда хотела чувствовать и она сама, но, несмотря на все ее стремление к превосходству, порой кое-кто из людей вселял в ее благоговейный страх и трепет.
Одним из них был и Дункан Маккрэгган, а сейчас – хотя ей и не хотелось в этом признаться – еще и сын, Иэн. Ее пугала самодостаточность сына, и часто в его присутствии она чувствовала себя неловко. Он был таким даже в детстве; и хотя был нежно привязан к ней, Беатрис всегда ощущала некую сдержанность, с которой она ничего не могла поделать. Будучи наделена сильным характером, она любила окружать себя слабовольными людьми. Ей хотелось бы, чтобы сын «держался за ее юбку» и позволял ей отдавать приказания и руководить его жизнью.
Но ничего подобного не вышло. Когда в тринадцать лет Иэн отправился учиться в Итон, Беатрис показалось, что он стал взрослым. Он по-прежнему оставался привязан к ней, хотел проводить с ней свободное время и часто говорил, что она в сто раз красивей любой из матерей его одноклассников. Но он был самостоятельным и затем, с возрастом, сам стал сильной личностью, что очень раздражало Беатрис.
Как ни странно, Беатрис не находила в сыне своих черт или черт своего отца. Он пошел в Маккрэгганов, и больше всего – хотя ей не хотелось этого признавать – он был похож на своего двоюродного деда. В нем была та же прямота, та же способность быстро принимать решения, та же настойчивость, которая часто заставляла их обоих добиваться своего, прежде чем люди это понимали. А также оба они отличались тонким чувством юмора.
Да, в чувстве юмора Дункану было не отказать, хотя в его присутствии Беатрис всегда чувствовала себя не в своей тарелке, потому что он никогда не воспринимал ее всерьез. Она прекрасно знала, что семья Маккрэгганов не только с удивлением отнеслась к женитьбе Юэна на американке, но и не слишком одобрила этот брак. Юэн мог выбрать себе в невесты любую из милых, благовоспитанных молодых шотландок – девушек в серо-коричневых твидовых жакетах, бродивших по болотистым пустошам; их незавитые волосы развевались на ветру, а на лицах не было и следов косметики.
По сравнению с ними Беатрис выглядела элегантной куколкой. Ее красивая одежда, изящные маленькие ножки, аккуратная прическа и безупречный макияж – все это делало ее похожей на создание из другого мира – чем она, собственно говоря, и являлась. В свои восемнадцать лет она обладала безукоризненными манерами, была уверена в себе и необычайно образованна. У нее не было ничего общего с друзьями Юэна, которые везде, кроме своих охотничьих угодий, казались неуклюжими и совершенно ни к месту. Но сам Юэн в килте выглядел вполне романтично и вполне красиво, и Беатрис до последнего дня гордилась им.
– Дорогой, мне так нравится на тебя смотреть, – бывало, говорила она.
– Глупышка, это я с тебя готов глаз не сводить! – отвечал на это муж, смущенно поеживаясь.
Но все же ему это льстило. От природы он был наделен вспыльчивым, несдержанным характером, который вполне гармонировал с его романтической внешностью.
– Ты моя – слышишь, моя! – заявлял он жене в порыве ревности.
Однажды, выйдя из себя, он силой утащил Беатрис с вечеринки и дома как следует отлупил. Выпитое шампанское придало ему храбрости, а когда гнев прошел, он ужаснулся своему поступку.
Но Беатрис и слышать не хотела извинения мужа. В тот момент она любила его еще более страстно, еще более полно, чем когда-либо. Жаль, что Юэн больше никогда не забывал, что он джентльмен, и больше никогда не поднимал на нее руку.
Когда же первые восторги медового месяца прошли, Беатрис обнаружила, что ее муж – тугодум, упрямец и неисправимый зануда, особенно когда разговор заходил о спорте. Но ей было достаточно увидеть его в килте, чтобы вновь и вновь влюбляться в него, и в целом их брак был необычайно счастливым.
Именно о Юэне думала Беатрис, спускаясь по широким ступеням лестницы. Как часто на нее наводили скуку рассказы мужа о замке, его бесконечные воспоминания о своем детстве, проведенном в Скейге, когда его отец служил в армии за границей.
– Настанет день, когда он будет принадлежать нашему сыну, – любил повторять Юэн.
Однажды Беатрис надоело слушать, как ее муж расхваливает свое фамильное гнездо.
– Зачем Иэну какой-то облезлый замок? Давай купим ему приличное поместье в окрестностях Инвернесса или на западном побережье! – предложила она.
Юэн в недоумении уставился на жену:
– Купить? Это еще зачем?
– Как зачем? Чтобы жить там, – с вызовом ответила Беатрис, чувствуя, что сама не совсем поняла, какую глупость она сболтнула.
– Купить поместье? Приобрести чью-то землю, когда у нас есть Скейг?
В голосе Юэна сквозили неприязнь и презрение, и Беатрис сразу стало ясно, как сильно она задела струны его души. Она делано усмехнулась и взяла мужа за руку:
– Похоже, что ты в ужасе. Прекрати. Я всего лишь пошутила.
Юэн слегка повеселел.
– А я уж было подумал, что ты это всерьез, – пробормотал он. – Никогда не могу определить, когда ты шутить, а когда говоришь серьезно.
Да, все время Скейг, Скейг, Скейг, до тех пор, пока Беатрис начинало казаться, что она готова закричать, услышав это слово. А после смерти Юэна от сына она слышала то же самое.
– Почему мы не можем поехать в Скейг? – спрашивал он каждый раз, когда подходило время каникул.
– Твой двоюродный дед стареет, ему не требуется общество молодежи, – соврала Беатрис. – Я арендовала для тебя охотничьи угодья, о которых я слышала самые блестящие отзывы, и пригласила много интересных гостей.
– Спасибо, мама, но это совсем не то же самое, что поехать в Скейг, – возразил Иэн.
Видя разочарование в его глазах, ей иногда становилось не по себе, и все же она не собиралась расшаркиваться перед горным чудовищем, который к тому же был с ней так груб. Она знала, что Дункан как хищный паук ожидал ее возвращения, чтобы вновь вцепиться в Иэна.
Все эти годы Беатрис удавалось держаться. Но это не могло продолжаться долго. В восемнадцать лет Иэн твердым, не терпящим возражений тоном заявил матери, что осенью намерен отправиться в Скейг, но тут разразилась война, и визит был отложен на неопределенное время.
И теперь Беатрис впервые задумалась, не совершила ли она ошибку, удерживая сына от посещения замка. Возможно, проблемы удалось бы избежать, если бы Иэн навещал своего двоюродного деда. Что там такого было в завещании, отчего возникли сомнения в том, что Иэн – законный наследник? Беатрис бросало в дрожь при одной только мысли, что Дункан Маккрэгган все же решил сыграть с ней злую шутку.
Было ли это местью старика за ее вызывающее поведение пятнадцать лет назад? Тени в огромном холле неожиданно показались ей темными и враждебными, несмотря на лампы и несколько дюжин свечей, расставленных на тяжелой мебели.
Беатрис поспешила в библиотеку.
Она слышала там голоса и догадалась, что Линетт и Иэн ждут ее. Им всем требовался хороший ужин. После еды станет веселее, и, возможно, Иэн что-нибудь расскажет о той назойливой девчонке и детях с третьего этажа.
Конечно, все это просто смешно, пыталась утешить себя Беатрис. Какая нелепая идея – претендовать на титул главы клана. Это еще одно подтверждение наглости осмелившихся вселиться сюда «сквоттеров», или как там их называют.
Беатрис распахнула дверь в библиотеку, и при виде Иэна, наклонившегося к Линетт, ее сердце внезапно наполнилось радостью. Ну конечно же, все будет в порядке. Иэн казался неотъемлемой частью этого замка, как будто всю жизнь прожил здесь. Даже тяжеловесная мебель, от которой Беатрис втайне вознамерилась избавиться как можно скорее, казалась подходящим интерьером для Иэна – высокого, широкоплечего, с резко очерченными чертами лица.
Беатрис ощутила прилив гордости. Это ее сын, и она будет бороться ради него, даже если ей придется до последней капли отдать свои силы, все свои деньги до последнего доллара. Линетт будет для него идеальной парой. Беатрис мысленно поздравила себя, что ей удалось свести их вместе. Давным-давно она решила, что, когда настанет время, она выберет Иэну невесту, отличающуюся изяществом, благородством и умом. Большинство молодых женщин, которых она встречала в Лондоне, Беатрис с ходу отметала как слишком скучных и неутонченных – они никак не могли быть подходящими кандидатурами на роль жены Иэна. Элегантность и умение хорошо одеваться были для Беатрис не менее важны, чем знание правил этикета.
Невыразительная, неутонченная внешность среднестатистических лондонских дебютанток шокировала Беатрис. Сама она провела два или три года своего девичества в Париже и своим изысканным вкусом обязана прежде всего этому времени. Линетт понравилась ей с первого взгляда, и после того, как девушка несколько раз побывала у них в гостях на Гровнэр-сквер, Беатрис начала строить планы, как бы познакомить ее с Иэном.
Когда он так неожиданно вернулся и позвонил ей, ее первой мыслью было отменить вечеринку и провести вечер с ним вдвоем. Она хотела поговорить с ним, узнать о его делах, но затем вспомнила, что в числе гостей ожидалась и Линетт.
В считанные секунды она мысленно представила их вместе; наконец должно было свершиться то, о чем она так долго мечтала. Иэн был очарован девушкой, и когда Беатрис увидела, как они вместе куда-то уходили, ее радости не было границ.
Она была достаточно умна, чтобы не задавать Иэну излишние вопросы, и лишь вскользь упомянула о Линетт:
– Эта девушка так мила – не думаю, правда, что ты заметил ее вчера вечером. Я обязательно должна как-нибудь вас познакомить. Она очень хороша собой, и все мужчины Лондона от нее без ума.
Уже через две недели Иэн нарочито небрежным тоном сказал:
– Мама, ты бы пригласила Линетт на ужин одну. Мы хотим поговорить с тобой.
Все было именно так, как она и планировала, подумала Беатрис. И сейчас, глядя на них в библиотеке, она видела, как они подходят друг другу.
Но вдруг Беатрис с раздражением вспомнила, что в доме находится еще одна барышня, эта Макдональд, от которой одни неприятности. Иэн разговаривал с ней; надо спросить, что же он выяснил. Но не успела Беатрис и слова вымолвить, как распахнулась дверь и вошел герцог Аркрэ.
Тетя герцога приходилась Иэну бабушкой, таким образом, они были родственниками. Беатрис знала Арчи с тех пор, как вышла замуж за Юэна. По ее мнению, он нисколько не изменился с годами. Он до сих пор отличался все тем же подростковым менталитетом.
Сейчас он был явно возбужден и чем-то не на шутку встревожен, что тотчас задело чувство организованности Беатрис. Ей нужно будет что-то сделать с Арчи, дисциплинировать его, она об этом позаботится. И прежде чем герцог успел сообразить, что к чему, ему налили два крепких коктейля и позвали к столу. Один из девизов Беатрис гласил: «После хорошего ужина все проблемы становятся не так серьезны», – и после нескольких превосходных блюд и стакана шампанского герцогу и впрямь полегчало.
– Я привезла это вино с собой, – сказала Беатрис, поднося бокал к губам. – Завтра Иэну следует посмотреть, не осталось ли чего в погребе.
– Там не слишком много, – ответил герцог. – В последние годы Дункан не пил ничего, кроме воды. И другим не давал пить вино.
– Ему наверняка стоило огромных усилий отказаться от виски! – воскликнул Иэн.
– Врачи сказали ему, что в противном случае он умрет, – заметил герцог. – В восемьдесят лет лучше умереть, чем быть трезвенником.
Перед «Иэном, сидевшим во главе стола, был поставлен графин с портвейном, и слуги удалились.
– Теперь мы можем поговорить, – сказала Беатрис. – Я не хотела, чтобы ты говорил что-нибудь в присутствии Халла. Он мой шофер, но в случае необходимости может прислуживать за столом. Человек он хороший, но ужасный болтун. Что бы ты ни рассказал о своем голубом вереске, об этом узнали бы во всем доме и, несомненно, и в деревне тоже.
– Какой уж тут секрет. Он исчез, – мрачно произнес герцог.
– Расскажи с самого начала, – предложил Иэн. – Когда ты обнаружил пропажу?
– Два часа назад, – ответил герцог. – Прежде чем переодеваться к ужину, я обычно обхожу теплицы. Сегодня немного позже, так как сегодня ко мне заходил агент, а потом заглянул ты. Я уже переоделся, а затем вспомнил, что не был в теплице. До ужина еще четверть часа – когда я один, то ужинаю в восемь. Пошел в сад. Захожу в теплицу, а вереска и нет!
– Он был в горшке? – спросила Беатрис.
– Горшков всего тридцать. Некоторые уже отцвели, но этот вот-вот собирался распуститься. Я уже ожидал первый цветок.
– Почему дверь теплицы не была заперта? – поинтересовалась Беатрис.
Вид у герцога был сконфуженный.
– Ключ потерялся много лет назад. Я уже давно собирался поставить новый замок. Заперты виноградная и персиковая теплицы. Вереск не всегда хранился в одном и том же месте – то слишком холодно, то слишком жарко, – вы же знаете, каковы садовники. Целую неделю не был в той теплице.
– Несколько неосторожно с твоей стороны, – заметил Иэн.
– К тому же я знал, были и такие, кто им интересовался или сам пытался вырастить голубой вереск. Но все же я ожидал честности. Не могу же я везде замки повесить.
– Ты абсолютно уверен, что он пропал? – спросила Беатрис.
– Обыскал все. Вызывал садовников, поднял весь дом вверх ногами. Все, конечно, знали, какой горшок я имею в виду. Вереск так и не нашелся – его определенно стащили.
– И что ты собираешься делать? – осведомился Иэн.
– Даже не знаю, черт возьми. Пришел к тебе за советом, а ты спрашиваешь меня. В конце концов, у тебя же есть голова на плечах. Тебе приходилось иметь дело с коммунистами и тому подобное.
– Вы считаете, что это дело рук коммунистов? – спросила Линетт.
Герцог поджал губы.
– Их сейчас везде пруд пруди. От них запросто можно ожидать чего угодно. Выпад против Шотландии. Голубой вереск многое значит для страны. Например, может привлекать туристов. Когда-нибудь он станет не менее популярным, чем лох-несское чудовище.
– Сегодня днем ты рассказывал мне о двух группах людей, которые особенно интересуются вереском, – сказал Иэн. – Помню, ты упоминал фирму в Глазго. А кто там еще?
– Американцы! Неделю назад получил письмо от какого-то американского дельца, – вспомнил герцог.
Внезапно он умолк и громко ударил кулаком по столу.
– Точно! – воскликнул он. – Бьюсь об заклад, это тот чертов американец, что арендовал в этом году Бенюр. Не далее как на прошлой неделе мы говорили с ним о вереске. Любопытный, то и дело задавал какие-то вопросы.
– Как его звали? – осведомился Иэн.
– Струтер, – ответил герцог. – Еще гнусавит. Всегда недолюбливал подобных типов. – Он умолк и, словно извиняясь, взглянул на Беатрис. – Знаю, знаю, ты тоже американка, Беатрис, но, черт побери, у тебя совсем не такая речь.
– Полагаю, мистер Струтер – янки, – сухо заметила Беатрис.
Беатрис необычайно гордилась тем, что южанка – из штата Виргиния. Она и вправду говорила без северного акцента. Иэн отлично знал о взаимной неприязни северян и южан.
– Янки пойдут на все, вплоть до кражи голубого вереска, да, мама? – сказал он, улыбнувшись матери.
– Это мог быть любой янки, не обязательно этот ваш мистер Струтер, – ответила Беатрис.
Иэн с улыбкой повернулся к кузену.
– Возможно, это и Струтер, – сказал тот. – Что он говорил о вереске во время вашей встречи?
– Он слышал о моих экспериментах. Его отец занимался садоводством. Сам он в этом не разбирается. Долго расспрашивал меня, пока я не рассказал о своем достижении.
– И вы показали ему вереск? – спросила Линетт.
Герцог в замешательстве посмотрел на нее:
– Надо признаться, да. Он проявлял интерес, и… вы же понимаете, если так этим увлекаться…
– Эх, Арчи, твое хвастовство тебя до добра не довело! – поддразнил его Иэн.
Герцог покрутил светлые усы:
– Получается, что так. Черт возьми! Знай я, что у него на уме, – быстро выставил бы отсюда.
– Не забывай, что это еще нужно доказать, – напомнил Иэн. – Нельзя торопиться с выводами. Говоришь, Струтер сейчас в Бенюре?
– Да. Арендовал его на один сезон. Заплатил старику Фрезеру пару тысяч. Тот на седьмом небе от счастья. Никогда раньше больше тысячи не получал, а его куропаткам до наших далеко.
– Что ты собираешься предпринять? – задала вопрос Беатрис.
– Это я у вас хочу спросить, – ответил Арчи.
– Мы должны все как следует обдумать, – сказал Иэн. – Ты же не можешь просто так ворваться к чужому человеку и обвинить его в краже твоего растения. Ты не собираешься заявить в полицию?
Герцог вновь яростно ударил кулаком по столу.
– Ни за что! – крикнул он. – От них никакой пользы. Разъезжают вокруг в своих шляпах с клетчатыми повязками. Ну прямо-таки доска для игры в шашки. Я со своим покойным батюшкой играл до самой его смерти. Всегда выигрывал. Он даже грозился исключить меня из завещания, если я его обыграю.
– Хорошо, тогда не будем обращаться в полицию, – решил Иэн. – Вначале попробуем вернуть вереск своими силами. Сегодня уже поздно что-либо предпринимать.
Герцог со страдальческим видом дергал усы:
– Завтра он должен был зацвести. Пять лет упорного труда, к тому же на следующей неделе выставка.
– Какая еще выставка? – поинтересовалась Беатрис.
– Выставка цветов в Инвернессе, – ответил герцог. – Ежегодная. Экспонаты со всего севера. Приходи и любуйся. Собрался выставить свой голубой вереск. Надеялся, что он вызовет всеобщее удивление. Хочу чтобы все убедились, что это мое достижение.
– Ясно, – сказал Иэн. – Значит, нам нужно любой ценой вернуть голубой вереск до следующей недели.
– Мог бы заподозрить полковника Лофтса, но у него сломалась машина, а сам он страдает артритом. Хочет получить приз за самый оригинальный экспонат. Неделями надоедал мне, все время спрашивал, удалось ли мне вывести голубой вереск. Показывал мне разноцветную фуксию. Если я не буду участвовать, он победит. Никогда в жизни не видел такого пестрого цветка.
– Ты уверен, что это не он? – спросил Иэн.
– Абсолютно. Лофтс не в состоянии передвигаться. И он не из тех, кто будет просить других сделать за него грязную работу. Нет, это, несомненно, Струтер. На выставку цветов он не собирается. У него другая цель – голубой вереск для Америки!
– Посмотреть бы на этот вереск, – мечтательно произнесла Линетт.
При свечах она выглядела очаровательно, но убитый горем герцог даже не заметил ее.
– Пять лет – и все впустую! – печально пробормотал он.
– Вот что я тебе посоветую, Арчи, – бойко посоветовала Беатрис, – самое лучшее для тебя сейчас – это поехать домой и удостовериться, что не произошла ошибка. Может, твой голубой вереск находится в другой теплице или куда-нибудь завалился. Если нет, то тогда утром первым делом приезжай к нам. Иэн вместе с тобой поедет к этому Струтеру. Не можешь же ты поехать к нему один.
– Почему? Думаешь, он может в меня стрелять? – нервно спросил герцог.
– Нет, но ты не можешь просто так зайти и обвинить его в краже вереска. Ты можешь сказать, что Иэн только что прибыл в Скейг и ты решил представить их друг другу.
– Хорошая идея, – одобрил герцог. – Было бы неплохо, если бы и ты, Беатрис, поехала с нами. Ты лучше найдешь с ним общий язык – вы ведь оба американцы.
– Я южанка, поэтому у нас очень мало общего, – холодно произнесла Беатрис. – Но тем не менее, если вы считаете, что я смогу помочь, то буду только рада поехать с вами.
– Чем больше народу, тем лучше, – сказал Иэн. – Мы не должны все вместе сидеть в гостиной и вести вежливый разговор. Один из нас должен будет обойти сад и посмотреть, что там можно найти.
– И если найдете, то украдете обратно! – воскликнула Линетт. – Просто замечательная идея.
– Если вереск спрятан в теплице в Бенюре, он погибнет, – скорбно произнес герцог. – Там же ни одного стекла. Шесть лет назад старик Фрезер напился под Новый год. Бродил по поместью и стрелял во все, что попадалось на глаза. Пострадали теплицы и часы во дворе конюшни – они так до сих пор и стоят.
– Ладно, хватит о грустном, – бодро проговорил Иэн. – Если этому Струтеру так нужен голубой вереск, что он решил его украсть, он наверняка должен обращаться с ним очень аккуратно, особенно если намеревается отправить его своему отцу в Америку.
– Такому, как он, даже простую маргаритку нельзя доверить, – вздохнул герцог.
– Нам нужно будет вести себя с ним осторожно, – продолжил Иэн. – А остался там кто-нибудь из слуг Фрезера?
– Остались все до единого.
– Значит, нам придется поговорить и с ними. Выяснить, выезжал ли он куда-нибудь в своей машине немного раньше этим вечером. Он сам водит или у него есть шофер?
– Сам водит, – ответил герцог. – Странная у него машина – как будто задом наперед.
– Мы спросим его, где он был этим вечером, – сказал Иэн. – Но тебе придется аккуратно подбирать слова, Арчи, иначе он обвинит тебя в клевете.
– Он вор, ему самое место в тюрьме, – заявил герцог.
– Но вначале тебе придется это доказать, – предостерег родственника Иэн.
– Ладно, с этим вроде бы решено, – сказала Беатрис, вставая из-за стола. – Пойдем, Линетт, пусть мужчины пьют свой портвейн. – Иэн открыл перед ней дверь, и она обратила к нему: – У меня не было времени спросить тебя, выяснил ли ты что-нибудь с мисс Макдональд – или как там ее зовут?
– Она и вправду подала прошение, – спокойно ответил Иэн.
– Чепуха! – воскликнула Беатрис. – Она не сможет ничего подтвердить. Полагаю, ты пытаешься сказать мне, что твой двоюродный дед Дункан в молодости был женат?
– Не двоюродный, – сказал Иэн, – а родной.
– Это неправда, – с уверенностью произнесла Беатрис.
С высоко поднятой головой она быстро вышла из комнаты; Линетт последовала за ней. Проходя мимо Иэна, она посмотрела на него своим особым взглядом, всегда вызывавшим у него желание ее поцеловать. Желание так и осталось не более чем желанием, если бы Линетт не обернулась в коридоре и не остановилась в ожидании.
Иэн закрыл за собой дверь гостиной и протянул к ней руки. Линетт замешкалась, оглянулась через плечо и затем радостно подбежала к нему.
– Дорогой, ты весь вечер обо мне вообще не думал, – обиженно проговорила она после того, как он крепко сжал ее в объятиях.
– Разве я когда-нибудь думаю о ком-то или о чем-то, кроме тебя? – спросил Иэн.
– Думаешь, – обвиняющим тоном произнесла Линетт. – Я чувствую себя покинутой.
– Милая моя глупышка! – Иэн пытался поцеловать ее, но Линетт уклонялась от поцелуя:
– Попроси прощения!
– Прошу! То есть нет, не позволю собой командовать. Поцелуй меня! – это был приказ.
– А если не поцелую? – прошептала Линетт.
– Я тебя заставлю.
С этими словами Иэн взял ее за подбородок и приблизил ее лицо к своему. Прежде чем жадно поцеловать ее, он задержал свой взгляд на ее розовых губах, белой коже и золотых волосах.
– Пусти меня! – Залившись краской, что придало ей еще большее очарование, Линетт вырвалась из его объятий и побежала в библиотеку. Войдя в дверь со слегка виноватым видом, она увидела Беатрис, которая решительно звонила в колокольчик.
– Вы что-то хотите? – слегка задыхаясь, спросила Линетт.
– Я собираюсь послать за этой мисс Макдональд, – сказала Беатрис. Она была слишком поглощена своими заботами, чтобы обратить внимание на Линетт. – Пусть она расскажет мне свою историю. Мне следовало сразу пойти с Иэном. Мужчины такие легковерные. Они готовы поверить всему, что им наболтает женщина.
– Очевидно, она крайне нахальная особа, – решила Линетт. – Только представьте: ей вздумалось в отсутствие хозяев вселиться в чужой дом.
– Дорогая моя, некоторые женщины готовы пойти на все, чтобы только привлечь к себе внимание, – ответила Беатрис.
На звонок ответила одна из местных девушек.
– Попросите мисс Макдональд, которая живет на третьем этаже, спуститься сюда. Я хочу с ней поговорить, – приказала Беатрис.
