Текст книги "Во власти мечты"

Автор книги: Барбара Картленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

11

Энн стояла на Пиккадилли. Еще один переполненный автобус прошел мимо. Дождь лил, не переставая, а ее зонтик подходил лишь для защиты от солнца. Кроме того, у нее совсем промокли ноги, потому что туфли давно нуждались в починке, а еще лучше было бы купить новые. Электрическая плита, которую Джарвисы разрешили-таки поставить на лестнице, оказалась дороже, чем сестры предполагали. Конечно, было приятно думать, что теперь не нужно ходить куда-то ужинать каждый вечер, но и расходы возросли. Денег на счету в банке было немного, и поэтому Салли предложила постараться жить только на заработанные средства.

– Вдруг кто-то из нас заболеет, – говорила она, – или, не дай Бог, потребуется операция. Нам не к кому обращаться, и эти деньги будут нашим неприкосновенным запасом на случай крайней необходимости.

Энн и Мэриголд согласились с сестрой, но Энн в глубине души знала, что предупреждение относилось, главным образом, к Мэриголд, а не к ней. Мэриголд все время что-нибудь покупала: платья, шляпы, туфли, дорогое нижнее белье. Несмотря на хорошие заработки, она частенько оставалась без денег к концу недели, одалживала у сестер на проезд в автобусе и при этом не вносила свою долю в семейный бюджет.

Ее обычно не бывало дома по вечерам, хотя Энн казалось, что такая жизнь не в радость Мэриголд.

Она часто бывала раздражительной, сердитой, недовольной, а иногда чувствовалось, что девушка готова расплакаться. С сестрами Мэриголд не была откровенна и домой приходила только переодеться в вечернее платье и подождать, пока за ней заедут на шикарном автомобиле. Домой она возвращалась, когда все уже давно спали, а утром, с трудом поднявшись, отказывалась от завтрака, будто один вид еды вызывал у нее дурноту. Быстро одевшись, она спешила на автобусную остановку, едва обменявшись с сестрами парой фраз.

– Что с ней происходит? – неоднократно спрашивала Энн у Салли, но та знала не больше сестры. Она только тяжело вздыхала и озабоченно смотрела вслед Мэриголд.

– Она эгоистка, – однажды сказала Энн, но потом сама себя корила за то, что осудила сестру.

Мэриголд была такая красивая, веселая, так напоминала бабочку с пестрыми сверкающими крыльями.

«А я скучная, – думала Энн о себе, бредя через тихий Мэйфер к Баркли-сквер. – Я ничего не жду от жизни и не верю, что что-нибудь произойдет».

Через несколько недель работы у герцогини ее волнение от пребывания в огромном старинном доме исчезло и началось обычное монотонное существование. Сам дом казался тихим, спокойным, каким-то тусклым и дряхлым, как его владелица. День за днем все шло своим чередом. Пожилые слуги смахивали пыль со столов и комодов, но оставляли паутину и грязь по углам. Герцогиня возмущалась и жаловалась на безумные налоги, на причуды членов своей семьи и на кошмарный современный мир. Каждый день обменивались книги в библиотеке, писались письма, читались газеты, иногда приходилось звонить по телефону. Ничего необычного и волнующего не было в этой рутине. Каждый день, с понедельника по субботу, происходило одно и то же. Эта монотонность приводила Энн в уныние. Кроме того, она поняла, что ее представления об аристократии неверны. И с этим пониманием развеялись ее юношеские мечты. В этом суетном, постоянно спешащем мире имели значение только деньги, но и они могли утратить свою ценность буквально за один вечер.

Стоя под дождем, Энн обдумывала все, что произошло за день. Подобное никогда не случалось в ее наивных, романтических мечтах, где все было прекрасно, как в сказках.

По приезде в Лондон герцог два часа провел с матерью, запершись в ее комнате. Уже почти подошло время пить кофе, и Энн раздумывала, стоит ли входить и прерывать беседу матери с сыном, когда раздался звон колокольчика. Девушка поспешила в спальню герцогини. Та сидела на постели и казалась старой, усталой и измученной. Герцог сидел в кресле рядом. Он улыбнулся, приглашая Энн войти.

– Доброе утро, мисс Гранвилл. Надеюсь, вы здоровы?

– Да, спасибо, – ответила Энн.

– Мисс Гранвилл, – резко проговорила герцогиня, – пойдите вниз и скажите Долтону, чтобы он достал из сейфа и дал вам фамильные драгоценности.

Энн отправилась выполнять распоряжение. Уже дойдя до двери, она услышала, как герцогиня сказала:

– Полагаю, придется остановиться на изумрудах. Они стоят дороже, чем что-либо другое.

Не очень понимая, о чем идет речь, Энн спустилась вниз, нашла Долтона и помогла ему отпереть большой старинный сейф, устроенный в буфетной.

– Видимо, это означает продажу еще каких-то ценностей, – сказал Долтон ворчливо с фамильярностью старого слуги. – Сперва серебряный сервиз «Карл Второй», потом картины, а теперь драгоценности! Скоро все пойдет прахом, и ничего не останется потомкам. Их светлости не думают об этом. Им подавай автомобили да аэропланы. Старые добрые времена ушли, канули в Лету!

– О, я надеюсь, нет! – с жаром воскликнула Энн.

Старик, распрямившись, с удивлением уставился на девушку.

– Наши желания ничего не значат, мисс. – Он посмотрел на компаньонку герцогини внимательнее, а потом добавил: – Мы уже никогда не увидим ее возвращения.

– Не увидим чего? – переспросила Энн.

– Элегантности! – проворчал старый дворецкий. – Настоящей английской элегантности. Когда я был мальчишкой, она существовала. Если бы вы, мисс, видели званые вечера в поместье Чейнов, да и в этом доме тоже. Все так и сверкало. На столе серебряная посуда, повсюду роскошные цветы, картины, дюжины лакеев в ливреях. Прически и платья дам украшали бриллианты. Длинные перчатки, программки, неторопливая беседа. Ничего общего с нынешним «привет-пока» и «как поживаешь, приятель?». Леди и джентльмены были настоящими леди и джентльменами, а сейчас… – На лице старика отразилась неприязнь. – Вот. Герцогиня ждет. Это то, за чем она посылала, мисс.

Долтон подал Энн несколько розовых кожаных коробочек с золотым тиснением. Уходя, девушка слышала, как старик продолжал горестно ворчать по поводу «утерянной элегантности Англии».

«Я родилась слишком поздно, – подумала Энн печально. – Я бы хотела жить в том мире, где царила элегантность».

Поднимаясь по широкой лестнице, Энн представляла дам в вечерних туалетах и мужчин во фраках. Ей даже слышались отдаленные звуки вальса из большой гостиной.

– Как это, должно быть, красиво! – вздохнула Энн и пошла быстрее, понимая, что слишком задержалась, предаваясь мечтам об уже былом великолепии.

Нагруженная драгоценными коробочками, девушка с трудом открыла дверь в спальню герцогини.

– Вы все принесли? – резко спросила герцогиня.

– Все, что мне дал Долтон.

– Хорошо. О да, это изумруды. – Она нажала на какую-то кнопочку, и футляр открылся. У Энн захватило дух: на бархате лежали тиара, ожерелье, браслет, кольца и серьги из изумрудов и бриллиантов. Все украшения были немного старомодные, но это нисколько не умаляло роскошного сияния камней. Скоро вся кровать герцогини оказалась усыпана сверкающими украшениями: ожерелья из жемчуга и бриллиантов, старинные и довольно массивные, подвески из рубинов в форме полумесяцев и сапфировые звезды, браслеты с крупными необычными камнями, видимо, откуда-то с востока, медальоны в викторианском стиле, броши, диадемы, давно вышедшие из моды по форме, но украшенные ценнейшими чудными камнями.

Энн даже никогда не думала, что бывают такие роскошные, такие изумительные украшения. Девушка не могла скрыть своего восторга. А герцогиня любовно перебирала каждую вещь, ведь у каждой была своя история, каждая имела свое особое значение.

Из всех разложенных на кровати украшений изумрудный гарнитур был, несомненно, самым красивым.

Открыв последний футляр, герцогиня объявила:

– Да, боюсь, с изумрудами придется расстаться.

Энн в порыве чувств воскликнула:

– О, но вы же не продадите их? Ведь нельзя продавать такие чудесные украшения!

Герцогиня посмотрела на компаньонку:

– В конце концов все придется продать, и лучше продать драгоценности, чем земли.

– О, но это невозможно, – протестовала Энн. – Они просто уникальны, они…

Энн пыталась подобрать слова, но не сумела. Ей хотелось сказать, что все эти украшения – часть истории семьи Чейнов, часть самой семьи, связанной с традициями и властью, когда-то имевшей большое влияние.

Герцог договорил за нее:

– Я понимаю, что хочет сказать мисс Гранвилл. Мне тоже претит сама мысль о продаже. Я вспоминаю, мама, как ты всегда надевала эти изумруды, собираясь на бал в Букингемский дворец. Я тогда был еще мал, но помню, что ты заходила в спальню поцеловать меня и пожелать спокойной ночи. Ты была очень красива в платье цвета серебра. Я и сейчас живо это представляю.

– Ну конечно, я отлично помню это платье, – с воодушевлением подхватила герцогиня. – И бал! Я имела такой успех! – Она вздохнула. – Те дни ушли безвозвратно, Стебби. У тебя нет жены, которой можно было бы подарить этот гарнитур, а Элинор будет выглядеть в них в высшей степени странно.

Энн знала, что Элинор – это жена лорда Генри, второго сына герцогини. Она видела ее однажды: полноватая женщина с чувством юмора, но, к сожалению, не имеющая той особой стати, чтобы достойно носить фамильные драгоценности Чейнов.

После недолгой паузы герцогиня добавила:

– И ее глупые дочки тоже не имеют права носить эти изумруды.

Герцог серьезно посмотрел на мать.

– Нет, – отчетливо произнес он. – Они не нужны здесь, пока сын Адриана не получит титул.

Повисла многозначительная пауза. Затем герцогиня с решительным видом захлопнула крышку футляра.

– Мы продадим изумруды! – сказала она. – Этого хватит, чтобы заплатить налоги за этот год и покрыть расходы на ремонт. – Она обернулась к Энн и распорядилась: – Отнесите остальное Долтону.

Энн очень хотелось возразить, как-то убедить герцогиню переменить решение, но она знала, что это бесполезно. Девушка собрала футляры. Все остальные украшения, несмотря на их красоту, не имели той величественности и имперского великолепия, как изумруды и бриллианты.

Никто не проронил ни слова, Энн спускалась вниз и думала о том, что герцог намеренно упомянул о племяннике. Интересно, какой он, этот Монтагью? Было бы интересно познакомиться с ним.

Все прочие члены семьи представляли собой другое поколение. Хотя они обладали прекрасными манерами и очарованием, по мнению Энн, им всем недоставало силы и целеустремленности, которыми обладала старая герцогиня. Внучки герцогини тоже ничем не выделялись. Все три дочери лорда Генри приходили навестить бабушку на прошлой неделе. Это были симпатичные провинциальные девушки, которые, если повезет, удачно выйдут замуж, но никогда не совершат ничего оригинального или выдающегося в своей жизни.

А герцогиня была бы выдающейся личностью в любую эпоху, и теперь Энн понимала, почему она была безоговорочной главой семьи и почему никто не смел принять ни одно важное решение без ее одобрения или совета.

Когда герцог ушел, Энн осмелилась попросить разрешения еще раз взглянуть на изумруды. Герцогиня, улыбнувшись горячности девушки, ответила:

– Конечно, дорогая.

Энн открыла футляр и залюбовалась сверкающими драгоценностями.

– Наденьте тиару, – велела герцогиня. – Я хочу посмотреть, как вы будете выглядеть.

– О, неужели можно? – У Энн перехватило дыхание, как у маленькой девочки, которой разрешили примерить роскошное платье.

Она надела тиару и спросила:

– Так правильно?

Герцогиня смотрела на хорошенькое личико с пылающими щеками и широко распахнутыми от возбуждения глазами.

– Наденьте серьги, – скомандовала старуха.

Энн вдела серьги в уши. Они показались девушке довольно тяжелыми.

– А теперь посмотрите на себя в зеркало!

Энн подошла к зеркалу. Даже простое летнее платье не могло помешать увидеть, что драгоценности очень шли ей. Казалось, ей по рождению полагалось носить подобные украшения. С минуту она любовалась собой, а потом обернулась к герцогине и сказала:

– Они необыкновенно красивы!

– Будем надеяться, что за них дадут хорошую цену, – резко ответила герцогиня. – Положите все обратно.

В голосе пожилой дамы послышалась боль, будто Энн пробудила в ней слишком много воспоминаний.

Энн аккуратно положила каждую вещь на ее место на бархатной подкладке.

– Это конец главы в моей жизни, – решительно объявила герцогиня. – Когда эти украшения уйдут из семьи, настанет время уходить и мне.

– О, не говорите так, – умоляюще произнесла Энн.

– Это правда, – серьезно сказала герцогиня. – Мой муж заказал эти украшения специально для меня, когда я вышла за него замуж. Эти камни собирались на протяжении четырех веков. Насколько мне известно, первый изумруд был подарен одной из герцогинь Карлом Вторым. Она была, должно быть, очень красива. Затем каждое следующее поколение приобретало по одному, по два камня, и в конце концов мой муж собрал все эти камни. Это был его свадебный подарок мне.

Герцогиня говорила совсем тихо, будто сама с собой, совсем забыв об Энн.

– Я и сейчас вижу, как он входит в библиотеку моего отца. Был дождливый день. Я промокла и сушила волосы у камина. Тогда, как все говорили, у меня были красивые волосы и очень длинные, почти до колен, а это считалось таким же большим достоинством, как восемнадцатидюймовая талия. Я обладала и тем, и другим. У меня волосы были не такого красивого цвета, как у вас, но светлые, а это в те времена считалось чем-то необыкновенным: ведь тогда еще не было всех этих красок для волос, а те, что были, делали локоны блеклыми и безжизненными. А у меня волосы были светлые, блестящие.

Помню, что, когда слуга объявил о приходе герцога, я вскочила от неожиданности и стала приглаживать локоны, потому что они были очень густые и пышные. Лакею, конечно, не стоило приглашать гостя в библиотеку, но он не знал, что я там. Сначала я хотела посушить волосы в спальне матери, но там дымила труба, и я решила спуститься вниз. Проводив визитера в библиотеку, лакей уставился на меня в полном изумлении и почел за благо исчезнуть. Итак, он закрыл за собой дверь, оставив нас наедине.

Герцогиня замолчала и взглянула на Энн.

– В былые времена было не принято так встречаться молодым людям. Я стояла как вкопанная и слышала только биение своего сердца. Мой жених медленно направился ко мне. Он подходил все ближе и ближе, а я стояла не шелохнувшись, испытывая страшное смущение, и вся дрожала. Я дрожала так, как никогда прежде. И только когда он подошел совсем близко, я подняла голову и посмотрела на него. Я увидела в его глазах то, что всегда мечтала увидеть, и молила Господа о том, чтобы это когда-нибудь произошло. Видите ли, моя дорогая, я была очень богатой и знала, что многие мужчины интересуются мной только из-за денег. В глубине души я очень боялась, что молодой герцог хочет жениться на мне только по этой причине. Но когда я увидела его лицо тогда, в библиотеке, то поняла, что он меня любит. Я смотрела в его глаза, а он в мои. А затем он очень тихо сказал: «О, дорогая, как ты красива!» Он не смел коснуться меня, и я была этому рада. В тот момент мы были так близки, мы так бесспорно принадлежали друг другу, что в дальнейшем ни свадебная церемония, ни жаркие ночи не сближали нас сильнее. Именно в тот момент, стоя вот так, с влажными распущенными по плечам волосами, я поняла, что я самая счастливая женщина в мире.

Голос герцогини дрожал, как будто на нее разом нахлынули все воспоминания. Она продолжала:

– Этот подарок я получила позднее. А тогда мы сидели у камина и говорили о нас, о нашем будущем, о том, что мы будем делать дальше, даже о будущих детях. До того дня у нас не было случая побыть наедине. Все время кто-то был рядом, а на людях за нами всегда пристально следили, и злые языки беспрерывно сплетничали о нас. Уже опустились сумерки, когда он открыл футляр, который сейчас перед тобой, и достал эту тиару. В отблесках огня камни засияли так, что в первую секунду мне показалось, будто я ослепла. Слезы подступили, так я расчувствовалась. Я была невероятно счастлива в тот момент. Я и сейчас вижу, как он тогда поднял тиару и сказал: «Я хочу возложить корону на голову моей королевы». Потом он надел мне на шею ожерелье, защелкнул браслет на запястье. А дальше он так меня поцеловал, будто хотел, чтобы я никогда никуда не уходила. Я положила голову ему на плечо и думала о том, какая я сумасшедшая и как все чудесно: я в старом платье с мокрыми распущенными волосами, и сияющие в свете огня в камине изумруды и бриллианты.

После долгой паузы герцогиня повторила:

– Да, продать их – значит закрыть последнюю главу моей жизни.

– О, как бы я хотела, чтобы этого не случилось! – воскликнула Энн. – Если бы у меня были деньги, я бы лучше их вам отдала, только бы вам не пришлось продавать изумруды!

Энн говорила с таким чувством, что герцогиня посмотрела на нее с удивлением.

– Я верю вам, детка. Но в этом мире нет места сантиментам. Поспешите и принесите газеты. Нельзя проводить все утро в бесплодных воспоминаниях и сожалениях.

Энн догадалась, что герцогине неловко от того, что она обнажила столь интимную сторону своей жизни. Возможно, поэтому весь остаток дня она беспрерывно сердилась и раздражалась по любому поводу. Энн пришлось бегать туда-сюда, и чтобы она ни сделала, герцогиня всем была недовольна. Когда наконец пришло время уходить, девушка только обрадовалась.

Выйдя под дождь, она ощутила грусть и разочарование. Долтон прав, галантный век ушел. Интересно, а как бы герцогиня жила сейчас, если бы была молодой? Что хуже, рассуждала Энн, продать драгоценности и сохранить воспоминания или бороться каждый день с разного рода неудобствами: переполненными автобусами, метро, снующими людьми, грубостью и невоспитанностью, нехваткой самого необходимого? Конечно, жизнь была приятнее и удобнее, даже для простых людей, во времена молодости герцогини. Тогда не было этой безумной спешки, постоянной конкуренции друг с другом и со всем миром, которая теперь засасывает людей и кружит в каком-то нескончаемом круговороте, независимо от их желания.

«Такое впечатление, что времени нет ни на что, – думала Энн. – Некогда заниматься рукоделием, некогда читать книги, слушать музыку, не хватает даже времени следить за собой и заводить новые знакомства».

Чувствуя, что ноги совсем промокли и озноб охватил все тело, она подумала, что с момента приезда в Лондон удовольствий у нее было совсем немного. Живя в Корнуолле, она мечтала, что в Лондоне она будет ходить в театры, на выставки, концерты… Но ничего этого не случилось, потому что, во-первых, все оказалось очень дорого, а, во-вторых, к вечеру она ужасно уставала. Энн привыкла оставаться ужинать дома, некоторое время разговаривать с Салли, а потом мгновенно засыпать от усталости. Мэриголд обычно уходила, но Энн оставалась дома, уже ничего не желая и ни о чем другом, кроме отдыха, не думая, потому что валилась с ног от усталости.

– Я устала, – сказала Энн сама себе, чувствуя, как начинает болеть горло и раскалываться голова.

– Наконец-то пришел! – устало произнесла стоявшая рядом с ней женщина и сложила свой зонт. Вода с него полилась на плечо Энн. Суета. Толкотня. И вот Энн наконец в автобусе. Внутри было душно и влажно из-за промокших плащей, и хотя ей повезло и удалось сесть, перед ней все время мельтешили люди, пробираясь к выходу. Наконец добрались до Челси, и Энн в свою очередь с трудом протиснулась сквозь толчею промокших пассажиров.

Дождь все еще лил, и девушка спешила домой, мечтая о горячей ванне. Она вошла в холл. Поставила зонтик и сразу услышала сверху голос Мэриголд:

– Это ты, Энн?

– Да. Я только что вошла.

– О, Энн! Будь ангелом, сходи за молоком. Салли просила меня не забыть об этом, а я, конечно, забыла. Мне надо скоро уходить, молока ни капли, а Салли захочется чаю с молоком, как только она придет.

Энн устало снова взяла зонт.

– Хорошо, – откликнулась она.

– Спасибо, дорогая, – беззаботно прощебетала Мэриголд.

Дождь усилился, но, к счастью, молочная была недалеко. Энн купила пинту молока и хлеба в соседнем магазинчике на тот случай, если Мэриголд забыла и об этом.

После установки электроплиты сестры договорились о том, кто и какие покупки делает. Салли почти все взяла на себя: она покупала основные продукты на завтрак и ужин. Как всегда, она подружилась с мясником и продавцом в рыбном магазине. Обычно они всегда оставляли что-нибудь для нее. Мэриголд должна была покупать хлеб и молоко, а в обязанности Энн входила покупка овощей, масла, сахара и прочей бакалеи.

Медленно возвращаясь по мокрому скользкому тротуару, Энн без особого раздражения думала, что Мэриголд очень редко вспоминает о своих хозяйственных обязанностях. Почти всегда кому-то приходилось в последний момент бежать за молоком или за хлебом, а несколько раз, когда обе сестры слишком уставали, они просто одалживали и то, и другое у миссис Джарвис.

«Поскольку Мэриголд часто не бывает по вечерам, – думала Энн, – уж лучше я возьму на себя ее обязанности. Так будет проще».

Войдя, Энн снова аккуратно поставила зонт в специальную подставку, чтобы с него не капало на чистый линолеум, но тут заметила, что ее вконец размокшие туфли повсюду оставляют следы. Она сняла их и поднялась наверх босиком. Мэриголд, еще полуодетая, суетилась в комнате.

– Принесла молоко? – спросила она. – Огромное спасибо. Мне так неловко, что я опять забыла.

– Ничего, – ответила Энн, чувствуя такую усталость, что с трудом могла говорить. Она вся дрожала, а щеки нестерпимо горели.

– Могу я принять ванну? – спросила Энн. – Я ужасно промокла.

Мэриголд виновато посмотрела на сестру.

– Боюсь, я использовала всю горячую воду. Прости, дорогая, жаль, что я не знала.

– Ничего. Сейчас сниму с себя все мокрое.

– А может, вскипятить воды и хорошенько попарить ноги? – предложила Мэриголд.

– Да, это неплохо, – ответила Энн.

Она подумала, что если бы Салли была дома, она бы сделала это для нее, но Мэриголд была слишком занята сборами. Энн с трудом стягивала с себя промокшую одежду. Какая усталость! Похоже, она простудилась. Только бы герцогиня не рассердилась.

– Есть у нас аспирин? – спросила она.

Мэриголд на секунду отвернулась от зеркала.

– Аспирин? – переспросила она. – Был. Я принимала на прошлой неделе, когда у меня болела голова. Но… мне кажется, он кончился. Посмотри в ящичке.

Энн подошла к туалетному столику, выдвинула ящик, пластмассовая коробочка была пуста.

– Что ж ты не сказала, что таблетки кончились? – спросила она у сестры.

– Я как-то не думала об этом, – беззаботно ответила Мэриголд. – Да они и не помогают! А что, у тебя голова болит?

– Нет. Думаю, я простудилась. Вот досада!

– Эта погода сведет меня с ума! Похолодание среди лета, и, похоже, оно не собирается заканчиваться. Смотри, не зарази меня!

– Может, мне только кажется, – еле выговорила Энн.

Она устало опустилась на краешек кровати, с большим трудом стянула мокрое платье. В эту секунду в комнату буквально влетела Салли.

– Думали, я пропала? – весело спросила она. – Я сегодня поздно, да? Мистер Данстен отправил меня домой на машине. Ну, разве не здорово? Правда, пришлось подождать, потому что шофер должен был еще доставить письмо в палату общин. Это было довольно долго, но зато я не промокла.

Она взглянула на Энн.

– О, Энн, дорогая! А ты вся вымокла! Это твои туфли?

Салли глянула на протертые подошвы и с ужасом воскликнула:

– Да ты, должно быть, промокла насквозь! Почему ты не приняла ванну?

– Нет горячей воды, – еле проговорила Энн.

Салли пристально посмотрела на сестру. Все говорили, что, когда речь шла о здоровье близких, взгляд Салли приобретал особую проницательность. Она подошла к Энн, приложила ладонь к ее щеке, потом ко лбу.

– У тебя жар, дорогая.

– Да, наверное, я простудилась.

– Ложись скорее в постель. Я приготовлю тебе грелку. Давай помогу раздеться и попрошу у миссис Джарвис разрешения просушить все у нее.

Энн, как маленькая девочка, позволила Салли снять с себя промокшую одежду и надеть пижаму. У нее появилось ощущение, что теперь все будет хорошо, раз Салли дома. Она скользнула под одеяло, но никак не могла согреться и унять дрожь.

– Через минуту принесу тебе грелку, дорогая, – пообещала Салли.

Она поспешила вниз за горячей водой. Мэриголд подошла к Энн. Лицо ее выражало озабоченность.

– Мне очень жаль, что тебе так плохо, Энн. Я не поняла, что ты заболела. Не стоило мне посылать тебя за молоком. Не говори Салли, ладно? Она будет считать меня гадкой.

– Конечно, не буду. Я просто очень устала. Вот и все.

– Устала? Да разве мы когда-нибудь не чувствуем себя усталыми? – спросила Мэриголд, имея в виду свою работу.

– Почему бы тебе не остаться дома для разнообразия? Я бы не смогла танцевать ночи напролет, а потом идти на работу.

– Все лучше, чем сидеть в четырех стенах! – раздраженно отозвалась Мэриголд.

– Правда? – спросила Энн.

– Уверена.

На споры у Энн не было сил. Она чувствовала, что начинает стучать зубами от холода, холодный озноб пробирался вдоль спины. Вернулась Салли с грелкой и чашкой горячего молока.

– А я купила палтуса на ужин, – бодро сообщила она. – Здорово, правда?

– Не думаю, что смогу что-нибудь съесть, – ответила Энн, удивляясь, почему горячая грелка нисколько не согревает ее.

– Сможешь, когда я все приготовлю, – заверила ее Салли.

– Послушайте… – перебила Мэриголд. – Да, я слышу звонок. Я ухожу. Надеюсь, к утру тебе станет лучше, Энн. Спокойной ночи, Салли.

Она послала сестрам воздушный поцелуй и исчезла за дверью. Салли подошла к двери и прислушалась.

– Да, кто-то заехал за ней, – сказала она через секунду. – Интересно, кто это? Она не говорила тебе?

Энн покачала головой.

– Думаю, это мистер Барлоу, – вздохнула Салли. – Мэриголд ничего не рассказывает последнее время.

Салли стала убирать свертки и пакеты, оставленные на столе. Когда она снова подошла к Энн, то увидела, что глаза сестры закрыты.

«Сон для нее сейчас – лучшее средство», – подумала Салли и принялась за уборку. Мэриголд всегда оставляла полный беспорядок: разбросанные туфли, вешалки на полу, на туалетном столике вперемешку незакрытые коробочки, рассыпанная пудра, ватные шарики, пилочки для ногтей.

Салли привела все в порядок и уже собиралась выйти в гостиную, как вдруг Энн открыла глаза.

– Салли, дорогая, мне так плохо! Мне трудно дышать. Дай мне еще одну подушку.

– Конечно.

Салли подложила вторую подушку под голову Энн, в растерянности думая, что им делать, если окажется, что Энн серьезно заболела.