Текст книги "Бандит по особым поручениям"

Автор книги: Б. Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Борис Седов
БАНДИТ ПО ОСОБЫМ ПОРУЧЕНИЯМ

ПРОЛОГ

– Ты меня правда любишь?

Он пожимает плечами и молчит.

Она, явно огорченная, трет ноги ладошками. От этих движений колготки на ее коленях то собираются в гармошку, то натягиваются, как резина.

– Так ты меня любишь или нет?

– Я еще не знаю, – отвечает он, глядя в сторону второго этажа рядом стоящего дома.

Двое сидят на низкой, старенькой, на первый взгляд готовой в любой момент развалиться лавочке. На самом деле лавочка эта стоит у подъезда вот уже без малого сорок лет. И никто не может сказать точно, сколько она простоит еще. Они сидят на лавочке второй час, большей частью молча. Она еще пытается выправить положение, начиная разговор с одного и того же. Спасти положение может лишь свадьба, это лучший из всех имеющихся сейчас способов остаться вместе. Все было бы хорошо, будь он хоть чуть-чуть сговорчивее, но он сидит, сложив руки на коленях так, словно они занемели. Она не узнает его, потому что точно знает: Артур Мальков самый веселый парень в Ордынске! Артура, конечно, можно понять. Мама говорит, что в его семье большая проблема, и даже просит не общаться с ним, но разве Маша может не общаться с человеком, вместе с которым, если верить той же маме, лежала на соседних кроватках в роддоме?

– Так ты не ответил, – настаивает она.

– Я ответил, – ему упрямости тоже не занимать. Есть в кого.

– Ты женишься на мне? Тогда ты будешь в нашей семье. Маме ты нравишься, хоть она и относится к вам с опаской, папе не очень, но это не страшно. У нас главная – мама.

Хочется плакать, но он не может себе этого позволить.

– Ты поживешь у нас, а после мы, конечно, поженимся, – не унимается Мария. – И все будет хорошо.

Но он точно знает, что хорошо уже не будет никогда. Никогда.

– Зачем ты плачешь? – согнувшись пополам, она вглядывается в его глаза.

– Это ветер…

Приняв ответ, она успокаивается и, выпрямившись, начинает снова растирать колени. Конечно, он не плачет. Чтобы Артур да заплакал… А ветер сегодня действительно сильный. Отец говорил, что из-за этого ветра ушла на дно вся рыба, и теперь вряд ли удастся порыбачить с товарищами из области.

Маша никак не может понять, зачем, когда отец говорит о людях, он обязательно добавляет – «товарищ». Ну вот как бы она выглядела, если бык Артуру постоянно обращалась: «Послушай, товарищ Артур»? Зачем говорить, если и так ясно, что он – товарищ.

– Пойдем вечером к Орде? Ветер уляжется, можно будет опять попробовать лодку отвязать или просто посидеть…

Вечером… Артур не знает, что будет вечером. Он чувствует, что вечера уже не будет. Этот день будет тянуться вечно, и ничем хорошим не закончится.

– Я пойду домой.

Соскочив с лавки, он поправил брючины над ботинками и с тоской посмотрел в сторону подъезда.

– Туда нельзя!.. – испуганно вскрикнула Маша и попыталась схватить его за рукав. – Там плохо…

Артур это знал, но пошел. Лучше уж сгореть от неожиданно навалившегося горя там, чем мучиться от неизвестности на лавочке.

Он шел к подъезду, чувствуя что в груди ворочается раскаленный кусок свинца. Хотелось плакать, но позволить себе этого он не мог. Отец всегда говорил: никогда ничего не бойся и ни у кого ничего не проси.

Между тем ноги не шли, и, поднимаясь по пахнущей летней прохладой лестнице, ему приходилось совершать над собой насилие. Ботинки цеплялись за ступени, и он дважды чуть не упал. Все было в это утро не так. Обычно тихая квартира на втором этаже их двухэтажного кирпичного дома превратилась в эпицентр разноголосого шума. Сначала был стук в дверь, потом чужой говор, похожий на тот, которым разговаривают грузчики в магазине на Коммунистической, потом этот говор усилился, и им заполнилась вся квартира. Зачем-то пришли соседи, хотя их никто не звал, но больше всего Артуру были неприятны эти четверо, что сразу стали вести себя не как гости, а так, будто именно они хозяева в этом доме.

Поднявшись на нужный этаж, Артур заставил себя как следует рассмотреть открывшуюся его взору картину. Дверь распахнута настежь и, судя по всему – в квартире тот же говор, топот и толкотня, – народу там невпроворот.

Его заметили сразу же, едва он перешагнул порог, разделяющий коридор и комнату. Какой-то усатый хмырь в сером помятом костюме тут же вперил в него взор и закричал:

– Я же просил, чтобы ребенка убрали! Пусть его заберут к себе соседи, а там разберемся! Кстати, сколько вашему сыну лет, гражданин Мальков?

– Шесть, – сказал отец и посмотрел на Артура. И тут парень не выдержал.

Он еще никогда не видел отца в таком унизительном положении. На его руках – наручники, и теперь отец курил, держа папиросу в обеих руках. Он сидел на табурете посреди комнаты, словно нашкодивший во время занятий воспитанник детского сада в кабинете директора Николая Ивановича. Его плечи были опущены, и, всегда уверенный в себе, он даже не потянулся к сыну, чтобы оградить его от такого обращения. Глаза у него были какие-то мутные. Наверное, папа зевнул. Так всегда бывает – зевнешь, а потом никак не можешь спастись от слез, которые лезут из глаз вопреки всем желаниям. Почему отец сидит, словно побитый кот, не встанет и не заставит этих четверых негодяев закрыть свои рты и извиниться?!

Что-то изменилось в жизни.

И тут парень не выдержал.

Он тихо завыл. Так воет собачонка, выброшенная на улицу бессердечными хозяевами, позабытая и оби-

– Закройте ему рот! Я же сказал: уберите ребенка! Заберите его отсюда кто-нибудь! Определимся с папой, потом о нем позаботимся! Да заберите же его!!

Артур завыл еще громче.

– Сынок, не плачь…

– Можно мы его к себе заберем? – послышался знакомый голос соседки.

– Заберите к себе, заберите к чертовой матери – куда хотите заберите, только не мешайте работать!

– Пойдем, Артурка…

Отмахнувшись от рук соседки – тети Гали, Артур бросился к отцу.

– Ччерт! – прошипел «помятый» и схватил мальчишку за шиворот.

– Не трогай пацана! – махнув позорно соединенными вместе руками, отец сграбастал Артура за грудки и прижал к себе.

– Да что же это такое происходит?! – изумился «помятый».

С силой, так что на рубашке мальчика затрещала фланель, он оторвал Артура от отца и отбросил в сторону.

– Ах ты, сука ментовская…

Ну вот – показалось малышу – наконец-то отец стал самим собой! Сейчас он поднимется со стула и исправит ситуацию. Не может быть, чтобы этот сон длился так долго. И отец на самом деле встал.

Артуру вовсе не было больно, когда он, пролетев около двух метров, врезался в сервант и ударился о его ножку головой. Он не замечал боли и оскорбления! Отец встал, его отец, с которым никто доселе в Ордынке не разговаривал так, как разговаривали эти четверо во главе с «помятым».

Вскочив, отец размахнулся обеими руками и неудобно, но изо всех сил врезал этому «помятому» по голове. Хрюкнув, как боров, тот наклонился вперед и смешно, как дядька из «Джентльменов удачи», помчался в сторону трюмо. Протаранив головой толстое зеркало, он рухнул грудью на тумбу и хрюкнул еще раз.

Странно, но отец не стал больше никого бить. Он лишь слегка присел, заслоняя лицо и живот руками от тех, кто бил его руками и пинал в углу комнаты. Получалось у отца плохо. Едва он закрывал руками живот, как тут же получал удары по лицу, от которых кровь крупными брызгами разлеталась по недавно крашенной батарее…

Чья кровь?..

Тяжело дыша, Артур сидел на полу и пытался понять – чья кровь? Не может быть, чтобы – папина. Этого просто не может быть. В Ордынке никто не смеет не только ударить отца, но даже замахнуться на него. Плюнуть в его сторону, косо посмотреть… рукой махнуть – и то никто не смел!..

…Закрывал лицо – тут же раздавались хлопающие удары по открывшемуся месту.

Это папу бьют! – дошло до пацана.

Увидев, как «помятый», стряхнув с лица впившиеся под кожу мелкие серебряные осколки, присоединился к троим, напавшим на отца, Артур дико закричал и вскочил на ноги.

А-а-а-а!!!

Его пытались остановить.

Пытались… Да что там, пытались бы – остановили.

Молоток лежал рядом – утром отец прибивал к потолку в коридоре какую-то доску. «Антресоль» – как смешно обозвал доску отец. Он отложил молоток в сторону, когда раздался этот проклятый стук в дверь и послышался гомон на площадке.

Подхватив молоток с тумбочки и даже не почувствовав его тяжести, Артур подбежал к «помятому» в тот момент, когда тот, схватив отца за волосы, с остервенением, четко рассчитывая каждый удар, бил в склонившуюся под ним кровавую маску…

Дук!..

Молоток отскочил, как от тугого боксерского мешка. Соскользнув с руки, отлетел в угол и, прислонившись рукояткой о стену, замер, как солдатик.

Для Артура все происходило как во сне. Нереальными были события, оживленными казались предметы. И даже этот молоток, отлетевший в угол комнаты так, словно его притянул магнит.

– Господи…

– Боже мой…

Артура била крупная, как при прошлогодней лихорадке, дрожь. Слишком много потрясений для шестилетнего мальчика за одно летнее утро. Он стоял, растопырив пальцы, судорожно глотал ртом воздух и смотрел, как из черепа сползающего на пол «помятого» выбегает кровь. Она бежала, как ручеек, к которому однажды весной отец возил Артура. Ручей был далеко, за тридцать километров от Ордынки, и мама тогда была недовольна поведением папы, но он все равно повез. И сейчас Артур видел ту же картину: маленькая речка, для которой нет преград. Только тогда она не была такой красной. Но этим утром все было красно…

Значит, на паркете все-таки не папина кровь…

– Держи сосунка! – сквозь сон услышал Артур изумленный визг. – Он Воропаева свалил!! Звоните в «Скорую»!! У кого в подъезде телефон?! Сука Мальков, ты и за свои дела ответишь, и за выблядка своего!!

Артуру казалось, что воздух сгустился в какую-то студенистую массу, в которой расплываются не только изображения, но и звуки. Он видел широко раскрываемый рот товарища «помятого», видел среди его настоящих желтых зубов один ненастоящий – золотой, он видел это искаженное гневом лицо прямо перед собой, но доносившиеся до его слуха слова двигались откуда-то сзади. С той стороны, где стояла соседка – тетя Галя и остальные соседи…

Отец и «помятый» лежали чуть поодаль друг от друга, но мальчишка видел их лица так, словно они прижимались друг к другу щеками. Лицо «помятого» было залито густой черной кровью, она продолжала литься, заползая в ноздри и рот.

Лицо отца было еще страшнее: оба глаза заплыли, как два переспелых раздавленных помидора. Парень вспомнил, как отец, когда была жива мать, а Артур совсем маленький – еще не умел читать, – баловался с мамой на даче. Они, собирая помидоры, вдруг стали хохотать как сумасшедшие и бросаться переспелыми, непригодными для засолки плодами. Как давно это было… Мать с отцом любили друг друга, любили и его, Артура. Поэтому досталось помидором и ему. Было смешно смотреть на отца, когда он смеялся, обнимая мать, и с его щеки сползали густые красные волокна… Это было смешно.

А сейчас папа лежал на полу с кровавыми, раздавленными на лице помидорами и что-то шептал. Пелена перед глазами мешала Артуру видеть и слышать. О чем шептал разбитыми в кровь губами отец? Наверное, он шептал мальчишке то же, что говорил давным-давно, на даче, матери. «Я тебя люблю», – шептал матери отец…

Не в силах смотреть на эту страшную картину, Артур на негнущихся ногах сделал два шага в сторону «помятого», наклонился и вытянул из-под его задравшейся до колена штанины белого плюшевого кролика.

Кто-то в этой квартире должен остаться не униженным. Пусть это будет кролик, раз невозможно остановить этих троих, заламывающих руки отцу…

Мальчишка снова всхлипнул. Взял кролика за лапу, отпустил, снова посмотрел на отца. Тот уже ничего не шептал, просто лежал, положив голову на пол, и прерывисто дышал.

Пол перевернулся, мальчишка потерял сознание…

…и очнулся в пахнущем сырым бельем помещении.

Вверху был треснувший ровно посередине потолок. Он был тщательно выбелен, однако тут и там виднелись странные, словно иней, кристаллические пятна. Артур повертел головой. Справа и слева – пустые, аккуратно заправленные кровати.

Артур сжал и разжал пальцы. Где кролик?

Он всегда засыпал с кроликом, и у него никто не отбирал его до самого утра. Так где же кролик?

Мальчишке и раньше доводилось ночевать в чужих комнатах – ну, в гостях, там, у деда, когда тот был еще жив, но ни в одной из квартир, в которых ему доводилось просыпаться, не было на окнах решеток.

Где кролик?

Может, он в больнице? Но когда он успел заболеть? Еще вчера кролик был здоров… Вчера… Папа. Папа!..

Тяжело задышав, Артур подскочил на кровати и услышал скрип пружин. Этот звук пронзил его мозг и заставил память расставить все события по порядку.

Вчера били отца. Били четверо мужиков, которые…

(Артур всхлипнул. Отец не велел плакать, поэтому он, поймав себя на лихорадочном выдохе, медленно выпустил воздух через ноздри. Звук получился каким-то свистящим, потому что некому было заставить его с вечера как следует высморкаться.)

…которые пришли к ним в квартиру. Тот, «помятый», постоянно вытирающий пот со лба, протянул отцу какую-то бумагу и прошел в квартиру, как в свой гараж. Во дворе у соседа по кличке Лихоман есть деревянный гараж, так вот он входит в свой гараж точно так же, как «помятый» зашел в их с отцом квартиру.

Пока отец читал «бумагу», «помятый» взял с тумбочки мамину фотографию, посмотрел и бросил ее на столик лицом вверх. Артур тогда подошел, ударился боком в «помятого», чтобы тот отвалил в сторону – так всегда делал отец, когда ему кто-нибудь дерзил на улице, поднял рамку и поставил фотографию так, как она стояла до прихода этой толпы.

Вот тогда «помятый» и возненавидел Артура. Толкнул мальчишку и рявкнул:

– Выведите его отсюда к едреной фене! Без него дел хватает! Ерошев, позвони, пусть сюда инспектор по малолеткам приедет! Этого шкета куда-то упаковывать все равно придется…

Это последнее, что слышал Артур. Его хотела увести в свою квартиру тетя Галя, но он вырвался и выбежал на улицу, где и встретил Машку. Странно, но она словно знала, что тот выйдет. Сидела на лавке и сразу, как увидела Артура, махнула рукой.

Где отец? Не может быть, чтобы он, не разобравшись с этими хамами, оставил его одного так надолго. Конечно, ему придется потратить несколько часов для того, чтобы подлечить раны на лице, но…

Но отец никогда не оставлял его у чужих людей так надолго. Артур помнил, как однажды они с отцом, когда уже не было матери, попали в аварию, и Артур оказался в больнице. И отец пришел к нему уже через полчаса, хотя все вокруг говорили, что у Виктора Малькова сломаны три ребра и вывихнута рука. И все смотрели на отца с уважением. Вот так. А тут…

Он просто не имел права оставить его одного на ночь в чужом доме. Хотя на дом это похоже мало. Скорее – снова больница.

Тогда где же кролик? В прошлый раз отец, зная, что без него Артур не станет спать, принес кролика в палату уже через полчаса.

Раздались шаги, и дверь резко распахнулась. Наконец-то!..

– Папа!! Я хочу домой!

– Папа… – передразнила его незнакомая молодая тетка, ворвавшаяся в помещение, как ураган. – Домой… – Бросив на тумбочку возле кровати белый выгнутый поднос, она сдернула с него марлю и прицелилась шприцем в потолок. – Ваш дом – тюрьма! Подставляй свою бандитскую жопу!

Струя из шприца ушла вверх и врезалась в потолок.

«Через минуту она замерзнет и превратится в иней», – подумал Артур.

– Когда меня заберет папа?

– Лет через пятнадцать! – она засмеялась, как картонная трещотка на колесе велосипеда. – Скорее тебе его придется забирать. – Решив, что шутка удалась, она снова окаменела лицом. – Подставляй, говорю!

– Я ничего подставлять не буду, – тихо проговорил Артур.

Натянув одеяло до подбородка, он сполз спиной по подушке.

Тетка рассвирепела. Схватив одеяло за край, она сдернула его с кровати на пол.

– Тебе тут не пионерлагерь, сучонок! Хватит, отборзел!

Чувствуя, что его переворачивают на живот, Артур силился понять, что сказала эта злая женщина.

Это был самый болезненный укол из всех, которые ему когда-либо делали. Казалось, в ногу ввели расплавленное стекло. Чтобы не выдать слез, он решил лежать лицом вниз до тех пор, пока боль не уйдет, неуверенные руки снова перевернули его на спину. Слезы лились градом, когда жесткая рука засовывала ему в рот какие-то таблетки. Понимая, что проглотить все равно придется, Артур после короткого сопротивления – без сопротивления он не собирался ничего делать, – позволил всыпать себе в рот несколько пахнущих аптекой таблеток. А потом появился этот стакан…

Стекло скрипело на зубах, больно тыкалось в десны, а в нос бил запах застоявшейся воды.

– Ну и черт с тобой! – согласилась с положением вещей тетка. – Глотку жечь начнет – сам запьешь.

Поставив стакан на тумбочку так, что из него выплеснулась маленькая волна, она подхватила поднос и вышла.

Добравшись до раковины, Артур выплюнул полурастворившиеся, превратившиеся в тесто таблетки и прополоскал рот. Тетка была права. Горло жгла страшная горечь, и она была настолько противна, что Артур выпил из-под крана пригоршню воды. Пробовал прополоскать – не получилось. Вода текла в горло, поэтому пришлось пить.

Сев на кровать, Артур тихо заплакал. Силясь понять, что происходит, он всякий раз терпел неудачу. Бывало, отец его слегка драл, бывало, что не разговаривал – все зависело от тяжести совершенного проступка, однако он никогда не позволял другим прикасаться к сыну. Артур плакал от унижения и боли. Боль ощущалась в ноге, в горле, в руке, за которую его хватали и переворачивали, как куклу. Боль была повсюду. Так не лечат.

И потом, что значит – «тебе придется его забирать»?! Что, папа так плох? Но как плох бы он ни был, он бы никогда в жизни не оставил сына одного. И уж чего точно не позволил бы, так это подобного с ним обращения.

И при чем здесь тюрьма?

Дотянувшись до никелированной спинки, Артур повис на ней, как на лиане.

Когда рука устала, он разжал пальцы и рухнул на постель. На правом боку ни полежать, ни посидеть. Дотянувшись до спинки, он хотел ухватиться вторично, но вдруг…

Эта тяжесть в ладони… Молоток…

Так вот почему ему делают больно! За «помятого». За то, что Артур долбанул его молотком!

А что он должен был делать?! Смотреть, как забивают отца?!!

Теперь ясно, почему его до сих пор нет. Его опять «вызвали». За первые три месяца последнего года в детском саду отцу трижды выговаривали за поведение сына. Один раз за драку, второй – за драку. А третий… Опять за драку. Сын Виктора Мальков не хотел смириться с тем, что пацан из соседнего дома проявляет недюжинное упорство, сопровождая Машку домой после уроков. На третий раз битье помогло. Сашка Паркин от Машки отвязался. Это стоило Артуру трех порок, но своего он все равно добился. В общем-то, Машка-то ему была не нужна. Просто непорядок… Все-таки в одном доме живут, хоть она и в школе учится, в 1-м «Б», а он – в детском саду. А Сашка учится в «А», поэтому пусть своих «ашниц» и провожает.

И вот сейчас отца опять вызвали. Опять, конечно, выговаривают, разбирают, убеждают… Только где они это делают и кто – они? А больше всех, конечно, возмущается «помятый»! Поправляет бинтовую повязку на голове и кричит о том, что сына этого Мальков нужно выдрать как Сидорову козу. Ладно, драли, знаем…

Мальчишка соскочил с кровати и подошел к окну. Очень интересная картина. За решеткой – частокол из деревьев, а за ним – высокая стена. Настолько высокая, что даже папа, наверное, через нее не переберется.

А за спиной – снова шаги.

Не желая нервировать тетку, Артур вздохнул и забрался под одеяло.

На этот раз она вошла не одна. Опять четверо. Высокий тип в белом халате, с бородой, похожей на белую ладошку, дядька с серьезным взглядом, в какой-то форме под хрустящим халатом, и пожилая женщина. Ну и, понятно, тетка. Молодая и красивая, только теперь уже без подноса и этого неприятного взгляда. И первое, что она, к великому изумлению Артура, сделала, это подошла к кровати и подоткнула под бок мальчишки одеяло.

Артур от этого прикосновения напрягся, как, бывало, перед ударом отца на тренировке. Напрягся и не смог расслабиться даже тогда, когда она отскочила, освобождая место главным посетителям.

То, что они главные, Артур понял с их первых слов.

– Шок миновал? Зрачки, реакция?

– В норме. Внутримышечно… орально… димедроли… ноль пять…

Спрашивал штырь с бородкой, отвечала тетка. Хмырь в непонятной форме прижимал к груди кожаную папку и молчал. По его бегающему взгляду Артур понял, что песня про «димедроли-орально» для этого типа такой же плохо усваиваемый материал, как и для него, Артура. Какие «димедроли»? Артур хочет, чтобы пришел отец, поднял его с этой ужасной, похожей на раскладушку кровати, и унес домой! Вот и все «димедроли»…

Он прислушивался к разговору этой троицы и пытался понять, когда его отпустят домой. Однажды он лежал с лихорадкой в больнице – давно, когда еще не умел читать, – и ему удавалось ловко сбивать с градусника температуру, прятать таблетки и делать спиной так, чтобы отваливались банки.

Через неделю его выписали. И тогда он тоже слушал врачей и мысленно вычислял, когда снова вернется домой. От мамы, правда, за банки попало – сиделка сдала… Но это уже второй вопрос.

– Кто его родители? – спросил Штырь, повернувшись к Форменному.

Мальчишка перевел на него взгляд и увидел, как тот поморщился и стал расстегивать свою коричневую папку.

– Видите ли, доктор… Мне все равно придется его увезти.

– Я вас спросил, кто его родители? – напомнил Штырь.

– Мать – Мальков Инна Андреевна, пятьдесят четвертого года рождения. В позапрошлом году ее… – Покосившись на Артура, который, услышав имя матери, напрягся, он повернулся к Штырю. Повернулся, однако до шепота не снизошел: – В позапрошлом году она подверглась уличному нападению. Трое приезжих сняли с нее серьги, кольца, забрали сумочку. Ну, деньги там, документы. Хотели ее… Не далась. Убили.

КОГО УБИЛИ?!!

У Артура задрожала губа – кого убили?!!

Маму?! Что он врет?!!

– Мама умерла?.. Она наверху сейчас! Смотрит, чтобы я не баловался и не дает папе пить!..

Ища поддержку, пацан стал крутить головой в поисках тех, кто мог бы это подтвердить.

– У папы спросите! – Это – Штырю, чтобы он не слишком доверял Форменному.

Но папы рядом не было, а развивать тему никто не собирался. Пожилая женщина зачем-то наклонила лицо к полу и, закрывая очки ладонью, стала водить пальцами полбу. Тетка смотрела на папку Форменного стеклянными глазами и тоже молчала. Никто из них не хотел уличить Форменного во лжи.

Ладно, пусть врет дальше. Папа придет, и Форменный оптом за все и ответит.

– Кем она работала? – тихо спросил Штырь.

– Музыке в музыкальной школе учила.

– Чему же еще в музыкальной школе учить можно? А что там у вас с отцом?

Форменный опять поморщился, только теперь еще сильнее.

– Отец – Мальков Виктор Александрович. Гордость наша… Заслуженный мастер спорта СССР по боксу. Чемпион мира и Европы… Через два месяца после смерти жены Мальков в составе сборной поехал на чемпионат Европы во Францию. Все удивлялись – как так можно – через два месяца-то? Тренеры его останавливали, мол, отойди душой и телом, приди в себя, восстанови моральную и физическую форму… Вы знаете, как он пил после гибели своей жены? Вы просто не представляете, как пил. О сыне забыл, о долге… Члены сборной его спасли, вытянули из пучины безумия. Это же не по-советски… Ехать на чемпионат мира, защищать честь страны и так в итоге выступить. Все бои проиграл, а вместе с ним по очкам и вся команда. Ну, скажите, зачем нужно было во Францию лететь сразу после того, как на тебя горе навалилось? – Майор облизнул сухие губы и поискал глазами поддержки. – И знаете, доктор, как теперь выяснилось… Как можно было советскому человеку так низко пасть? Хотя понятно – заграница, валюта…

– Простите, а куда можно упасть ниже уровня чемпиона мира? – спросил Штырь. – Я что-то не понял…

– Заграница людей портит, – объяснил Форменный. – Мальков два раза был в Италии, был на Кубе, в Польше. Полтора года назад приехал из Штатов. Четыре месяца назад вернулся, как я уже говорил, из Франции. Вчера при обыске валюту нашли – семь тысяч долларов и пять с половиной тысяч швейцарских франков. Не считая рублей… Уголовно наказуемое деяние, товарищ доктор. По нашим законам – довольно серьезное.

– Да-да, конечно…

Штырь встал, сунул руки в карманы халата и вялой походкой прошел к окну. Что его там может заинтересовать? Деревья, деревья, деревья и виднеющийся кусок стены?

– И на этом основании вы хотите забрать у ребенка единственного родного ему человека, а отца лишить сына?

– Крайне странно слышать это от вас, доктор. – Артур заметил, как натянулся халат на плечах Форменного. – Это тяжкое преступление. И потом, ребенка поместят в детский дом, а для подрастающего молодого человека это гораздо лучше, чем остаться в такой семье.

– Да, конечно… – сказал Штырь. – Ноу нас в законодательстве есть ведь какие-то послабления. Прощение, в конце концов. Вы понимаете, майор, о чем я говорю? Мальков – единственный опекун этого малого.

Артур ничего не понимал, но голову к Форменному повернул – тот-то понимает?

– Видите ли, доктор… Вчерашнее посещение квартиры Мальков никак не связано с обнаруженными дензнаками чужих государств. Наличие в адресе подозреваемого валюты есть следствие обыска, а не его причина. Идя к Малькову, наши люди надеялись найти там нечто другое. А о долларах-франках никто даже и не думал. Это лишь подтверждение, что следствие шло верной дорогой.

– Как-то не удается мне в ходе вашего рассказа мысли по полочкам разложить… – Штырь вперил в Форменного суровый взгляд.

Артур потянул на себя одеяло. У взрослых непонимание всегда рождает страх, детям в таких случаях свойственно любопытство. Однако Артур испугался.

– Я объясню, – Форменный покусал ус и откинулся на спинку стула. – Хотя и не обязан этого делать. Но раз уж тут присутствует представитель райисполкома… Три месяца назад в Зеленограде был обнаружен труп. Мужчина тридцати пяти лет был забит до смерти. Причем руками и до такого состояния, что опознание тела родными затянулось на четверть часа. Через два месяца в Новосибирске произошел рядовой случай. Человек упал с крыши. Знаете, такое иногда бывает. Просыпается человек поутру, смотрит, вместо рук – пара крыл. Надо проверить. А как? Конечно, с крыши сподручнее. Феназепам или радедорм поможет. И пусть он при этом даже все до единой кости себе переломает, что, кстати, маловероятно! Пусть будет. Сведем версию к несчастному случаю.

Форменный помолчал и, позабыв, где находится, вынул из внутреннего кармана пачку сигарет «Новость». Артур узнал эти сигареты. После того как мама ушла на небо, мальчишка не раз видел такие же сигареты на тумбочке в папиной комнате. Однако потом отец почему-то курил только «Беломор». Папиросы Артуру не нравились, особенно их дым, однако это было не единственным, что отец делал из того, что не нравилось сыну, а потом выяснялось, что он все делал правильно. Именно поэтому папиросы Артур принял так же смиренно, как и уход мамы.

Спохватившись, Форменный поджал губы и вернул пачку на место.

– Знаете, при таком положении вещей становится просто страшно за третьего.

– Какого третьего? – Штырь нахмурился еще сильнее и сейчас походил на злобного старикана из «В гостях у сказки». – Вы о чем?

– Я о том, что после убийства Мальковой нами были установлены личности тех троих, кто совершил на нее нападение.

– И что? – не унимался Штырь.

– Забитый в Зеленограде и «летчик» из Новосибирска – это двое из тех троих…

Пожилая женщина убрала от лица руку и уставилась на Форменного таким взглядом, что Артур растерялся. Так Маргарита Петровна, учитель арифметики, обычно смотрит на двоечника Ваську Баскакова, когда тот быстро решает пример. Это сравнение пришло в голову Артуру совершенно случайно и необоснованно, потому что он ни разу не видел, чтобы Васька Баскаков быстро решал примеры. Но она обязательно должна была так на него посмотреть, если бы такое случилось. Ну а что у нас со Штырем?

Артур перевел взгляд. Лучше бы не переводил. Картинка еще хуже. На лице старикана выступили красные пятна.

Интересно, что вообще здесь происходит? Пришел бы, что ли, папа да растолковал им все, как он умеет это делать…

– А… он подтвердил?..

«Так, еще одна загадка, – подумал мальчишка. – Кто это „он“, и что „он“ должен был подтвердить? Как все это связать? А-а-а, пусть дальше болтают. Отец придет и все переведет».

– Вы хотите сказать – признался? – уточнил Форменный и захлопнул папку. – Доктор, скажите мне, как врач… Если человек болен шизофренией, разве он признается в этом? Ему наверняка известно, что его тут же ограничат в свободе, правах…

– Разница в том, что шизофреник не знает о том, что он шизофреник, – перебил Форменного Штырь.

Но Форменный имел особое мнение:

– Тяга к преступлениям – это тоже болезнь, доктор. Попробуйте сейчас спросить его – знает ли он о том, что совершил преступление…

– А вы спрашивали? – Казалось, Штырь уже успокоился. Движения его были снова ленивы и расчетливы. – И что он ответил?

Майор до ответа не опустился. Лишь кивнул в сторону сидящего с открытым ртом Артура:

– Давай собирайся!

Мальчишка повертел головой. Куда? Одежда, вот она – в руках тетки, но куда собираться, если нет отца?!

– Никаких переодеваний, – отрезал Штырь.

– Доктор, вы… – выпрямился Форменный.

– Да, я доктор. Вы правильно заметили. И я нахожу, что состояние ребенка недостаточно удовлетворительно для того, чтобы его не только помещать в детский дом, но даже транспортировать. Можете на меня жаловаться.

– Знаете, это первое, что я сделаю, если вы будете упорствовать, – заверил Форменный. – Надеюсь, вы не забыли, что он совершил убийство?

Кто?..

Чувствуя, что в данной ситуации можно опереться лишь на Штыря, хотя тот и был самым неприятным внешне, мальчик снизу вверх посмотрел на седую бородку: «Кто кого убил?».

– А вы спросите его об этом, – как-то ядовито предложил Форменному Штырь. – Задайте ему вопрос: «Зачем ты это сделал?» Тут-то и выяснятся причины, подвигнувшие неразвитую личность взять в руки оружие. Историю болезни этого ребенка я знаю очень хорошо.

Форменный долго смотрел в лицо старику, а потом сказал:

– Вы очень, очень странный человек, доктор. Очень странный.

– Вот только не надо этого… – Штырь поморщился и отмахнулся от злого майора так, как обычно отмахивается дед Филька от Артура и Машки, когда они просят отвязать от причала лодку. – Не надо… За связь с английской разведкой сорок лет назад я уже расплатился. Амнистировали за два месяца до звонка. А так – все как у людей. Десять лет, без права переписки. Так что оставьте… Ребенок будет здесь на обследовании столько, сколько я, как врач, сочту нужным. Знаете, мой авторитет столь велик, что ни один из докторов области, зная, что ребенок находился у меня, не примет его без моих личных рекомендаций к лечению. А ничего подписывать я не собираюсь. А раз так, то вряд ли кто-то из моих благоразумных коллег возьмется лечить Малькова Артура, не имея на руках диагноза, мною поставленного. Можете идти и докладывать о моих странностях руководству.