Текст книги "Миры Айзека Азимова. Книга 11"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

67

Ее ждали. Заметив, что она возвращается бегом, двое часовых в э-комбинезонах немедленно вышли наружу и тут услышали ее крики.

Но прежде чем они успели приблизиться, Марлена замолчала. И пошла шагом.

Спокойно взглянув на встречавших, Марлена ошеломила их вопросом:

– Что случилось?

Оба молчали. Один попытался взять ее за локоть, но она увернулась.

– Не трогайте меня, – заявила Марлена. – Если вам угодно – я пойду в Купол, но пойду сама.

И невозмутимо зашагала рядом с ними. Она была совершенно спокойна.

68

Эугения Инсигна, бледная, с дрожащими губами, тщетно пыталась взять себя в руки.

– Что случилось, Марлена?

Марлена посмотрела на мать своими темными бездонными глазами и ответила:

– Ничего, совершенно ничего.

– Не говори так. Ты бежала и кричала.

– Так получилось. Видишь ли, там было тихо, так тихо, что мне вдруг показалось, что я оглохла. Знаешь, такое безмолвие. И я затопала ногами и побежала – просто чтобы слышать шум – и закричала…

– Чтобы слышать какой-то звук и голос? – хмурясь переспросила Инсигна.

– Да, мама.

– Марлена, и ты думаешь, что я тебе поверю? Не надейся. Мы слышали твой голос: чтобы нашуметь, так не кричат. Ты кричала от ужаса. Кто тебя испугал?

– Я же сказала. Тишина. Внезапная глухота. – Марлена обернулась к Д'Обиссон. – Как по-вашему, доктор, может случиться, что если ты какое-то время совсем ничего не слышишь, но уши твои привыкли к шуму, то вдруг померещится, что до слуха донеслось нечто осмысленное?

Д'Обиссон слабо улыбнулась.

– Витиевато сказано, однако сенсорный голод действительно может вызвать галлюцинации.

– Да, именно так и случилось. Сначала я испугалась. Но как только услыхала собственный голос и звук шагов, то сразу успокоилась. Спросите у часовых, которые вышли навстречу. Они видели, что я спокойна. Спросите их, дядя Сивер.

Генарр кивнул.

– Они мне об этом уже сообщили. Кстати, нам приходилось сталкиваться с подобным явлением. Хорошо. Пусть будет так.

– Нет, вовсе не хорошо, – возразила Инсигна, все еще бледная от страха, или от гнева, или от того и другого сразу. – Больше она никуда не пойдет. Все эксперименты окончены.

– Знаешь, мама! – в ярости выкрикнула Марлена. Чтобы предотвратить начинающуюся ссору, Д'Обиссон громко сказала:

– Доктор Инсигна, эксперимент не закончен. Сейчас неважно, пойдет она или нет. Сначала надо выяснить, что случилось.

– Что вы имеете в виду? – забеспокоилась Инсигна.

– Я хочу сказать, что в тишине, конечно, могут послышаться любые голоса. Однако не исключено, что у Марлены начались некоторые нарушения умственной деятельности.

Инсигна вздрогнула, словно ее ударили.

– Это вы про эритрийскую лихоманку? – спросила Марлена.

– Не совсем, – ответила Д'Обиссон. – На нее ничего не указывает – просто я допускаю такую возможность. Значит, необходимо сканирование. Для твоего же блага.

– Нет, – сказала Марлена.

– Что значит нет? – спросила Д'Обиссон. – Ты должна подчиниться. Мы не можем иначе. Сканирование в таких случаях обязательно.

Марлена задумчиво посмотрела на Д'Обиссон.

– Вам хочется, чтобы я заболела лихоманкой. Вы надеетесь на это.

Д'Обиссон на мгновение застыла, потом сказала дрогнувшим голосом:

– Ну знаете ли, это просто смешно. Как вы смеете утверждать подобное?

Генарр тоже посмотрел на Д'Обиссон.

– Рене, вспомните, что мы говорили вам о Марлене: если она утверждает, что вы хотите видеть в ней больную, значит, так оно и есть – вы чем-то себя выдали. Конечно, если Марлена говорит серьезно, а не от испуга или обиды.

– Серьезно, – подтвердила Марлена. – Она живет этой надеждой.

– Итак, Рене, – холодно произнес Генарр, – что скажете?

– Мне лично понятно, что имеет в виду эта девица. Уже много лет мне не приходилось наблюдать лихоманки. В прежнее время, когда Купол только строился, у меня практически не было подходящих средств для ее изучения. Да, как профессионал я приветствовала бы такую возможность. Изучив заболевшего лихоманкой с помощью новых методов, я, возможно, сумела бы обнаружить причину болезни, найти подходящие лекарства, предложить профилактические меры. Вот вам и причины моих надежд. Чисто профессиональная заинтересованность. Но этой девице, не умеющей читать мысли и не знающей людей, она кажется просто злорадством. Милая моя, уверяю вас, это не так.

– Просто или не просто, – упрямилась Марлена, – но мне вы желаете зла. В этом я не ошибаюсь.

– Ошибаетесь, милочка. Сканирование в таких случаях обязательно, и оно будет проведено.

– Этому не бывать! – Марлена сорвалась на крик. – Вам придется вести меня силой или накачивать снотворными, а тогда результаты окажутся недостоверными.

Дрожащим голосом Инсигна вставила:

– Я не позволю этого, если она против.

– В данном случае не важно, хочет она или нет… – начала Д'Обиссон и пошатнулась, схватившись за живот.

– В чем дело? – без интереса спросил Генарр. И, не дожидаясь, пока Инсигна доведет Д'Обиссон до ближайшей кушетки и уложит ее, обратился к Марлене: – Почему ты не хочешь согласиться на обследование?

– Не хочу. Она скажет, что я заболела.

– Не скажет. Я обещаю. Разве что ты на самом деле больна.

– Я не больна.

– Я уверен в этом, и сканирование подтвердит. Поверь мне, Марлена. Пожалуйста.

Марлена взглянула на Д'Обиссон, потом на Генарра.

– И я смогу снова выйти на Эритро?

– Конечно. Сколько захочешь. Если с тобой все в порядке – а ведь ты в этом не сомневаешься, так ведь?

– Не сомневаюсь.

– Значит, сканирование все покажет.

– Да, но вдруг она скажет, что я не могу выходить?

– Твоя мама?

– И доктор.

– Нет, они не посмеют тебя остановить. А теперь – скажи, что согласна на сканирование.

– Хорошо. Пусть будет так, как она хочет.

Рене Д'Обиссон медленно поднялась с кровати.

69

Д'Обиссон внимательно разглядывала распечатки с результатами сканирования. Сивер Генарр следил за ней.

– Интересная картинка, – пробормотала Д'Обиссон.

– Это было известно еще давным-давно, – сказал Генарр. – Она – странная девушка. Главное – нет ли перемен?

– Никаких, – ответила Д'Обиссон.

– Вы как будто разочарованы.

– Командир, не будем повторяться. Да, как профессионал я ощущаю известное разочарование. Я предпочла бы новый случай, чтобы изучить его.

– А как вы себя чувствуете?

– Я уже вам сказала…

– Физически, я имею в виду. Такой странный обморок…

– Это был не обморок. Просто нервы. Мне еще не приходилось слышать обвинений в желании видеть кого-то больным. Да еще таких безапелляционных.

– А что же с вами случилось? Живот заболел?

– Возможно. Во всяком случае я ощутила боли в области желудка. И голова тоже кружилась.

– С вами часто такое случается, Рене?

– Нет, – резко ответила она, – и в нарушении профессиональной этики меня обвиняли не чаще.

– Какая вы, однако, возбудимая. Почему вы приняли эти слова так близко к сердцу?

– Давайте сменим тему разговора. Сканирование не показало никаких перемен. Если прежде она считалась нормальной, значит, нормальна и сейчас.

– Значит, как врач вы считаете, что она может продолжать изучение Эритро?

– Раз с ней ничего не случилось, у меня нет никаких оснований запрещать.

– Итак, вы намереваетесь все забыть и вновь отправить ее туда?

В голосе Д'Обиссон послышалась враждебность.

– Вы знаете, что я недавно встречалась с комиссаром Питтом. – Это был не вопрос.

– Да, знаю, – невозмутимо подтвердил Генарр.

– Он попросил, чтобы я взяла на себя руководство новыми работами по исследованию эритрийской лихоманки, и обещал хорошее финансирование.

– Прекрасная идея. Едва ли он мог найти лучшего руководителя.

– Благодарю вас. Однако командиром вместо вас он меня не назначил. Поэтому вам решать, выходить Марлене Фишер наружу или нет. Свое участие в этом деле я ограничиваю сканированием ее мозга – когда оно потребуется.

– Я намереваюсь разрешить Марлене исследовать Эритро и не чинить ей никаких препятствий. У вас возражений не будет?

– Как врач я уверена, что лихоманки у нее нет, и не стану вас останавливать, но право приказывать принадлежит вам и останется только вашим. И все бумаги вы будете подписывать без меня.

– Но вы не станете оказывать мне противодействие?

– На это у меня нет причин.

70

Обед закончился, тихо играла музыка. Сивер Генарр, тщательно выбиравший выражения в разговоре с встревоженной Эугенией Инсигной, наконец проговорил:

– Так сказала мне Рене Д'Обиссон, однако во всем этом чувствуется влияние Януса Питта.

Эугения выглядела очень встревоженной.

– Ты действительно так думаешь?

– И ты, наверное, тоже. Януса ты, должно быть, знаешь лучше меня. Плохо. Рене – компетентный врач, умница и человек неплохой, но она честолюбива – как и все мы, впрочем, – и потому ее легко совратить. Она действительно мечтает войти в историю как победительница эритрийской лихоманки.

– И ради этого она хочет рискнуть Марленой?

– Не то чтобы хочет, но она все-таки стремится… Хорошо, в общем, ты права.

– Должен быть другой выход. Посылать Марлену в такое опасное место, экспериментировать с нею как с прибором – это же ужасно.

– Но она так не считает, а уж Питт – тем более. Пусть погибнет один чей-то разум, но человечество приобретет планету, где смогут жить миллионы. Жесткий подход, однако не исключено, что грядущие поколения увидят в Рене суровую героиню и поблагодарят ее за одну жертву, даже за тысячу, если одной не хватит.

– Почему бы и нет, если речь идет не об их разуме.

– Конечно. Люди охотно принимают жертвы от ближних. Уж Питта подобное не смутит. Или ты не согласна со мной?

– Ты о Питте? Полностью согласна, – сказала Инсигна. – Надо же, я столько лет с ним проработала.

– Тогда ты должна знать, что он из всего извлечет мораль. «Наибольшая выгода для наибольшего числа людей», – так он сказал бы. Рене говорила, что виделась с ним на Роторе. Не сомневаюсь: ей он говорил то же самое, что и я тебе, разве что иными словами.

– Ну а что он будет говорить, – с горечью сказала Инсигна, – когда окажется, что Марлена заболела и не удалось ничего выяснить насчет лихоманки? Что он скажет, угробив мою дочь? И что будет говорить эта Рене Д'Обиссон?

– Она-то расстроится, я уверен.

– Потому что ей не удастся добиться славы?

– Конечно, но перед Марленой она, я думаю, будет чувствовать вину. Она не чудовище. А вот Питт…

– Уж он-то истинное чудовище.

– Я бы сказал иначе – просто у него «туннельное зрение». Он видит перед собой лишь то, что, по его мнению, должно происходить с Ротором. Для нас с тобой болезнь Марлены будет несчастьем, а он просто скажет себе, что Марлена помешала бы ему править Ротором, ведь приходится учитывать столько факторов, заставляя их служить на благо поселению. Ее болезнь не отяготит его совесть.

Инсигна легонько качнула головой.

– Хотелось бы ошибиться, лучше бы Питт и Д'Обиссон были вне подозрений.

– Я тоже так думаю, но предпочитаю верить Марлене. Она говорила, что заметила в Рене радость. Может быть, это чувство и вправду относилось к открывшейся научной возможности, но все-таки я доверяю Марлене.

– Да, Д'Обиссон уверяла, что такой случай мог бы обрадовать ее как профессионала, – сказала Инсигна. – Могу поверить, в конце концов, я и сама ученая.

– Конечно же, – ответил Генарр. Его добродушное лицо озарилось улыбкой. – Ты решилась оставить Солнечную систему, чтобы лететь неведомо куда за световые годы, к новым астрономическим знаниям, прекрасно понимая, что этим, возможно, обрекаешь на смерть обитателей Ротора…

– Мне казалось, что шансы на неудачный исход невелики.

– Настолько невелики, чтобы рискнуть годовалой девчонкой? Ты ведь могла оставить ее с домоседом мужем, в безопасности – но тогда с ней пришлось бы расстаться навсегда. И ты рискнула ее жизнью, даже не ради блага Ротора, просто для собственного спокойствия.

– Прекрати, Сивер! – приказала Инсигна. – Это жестоко.

– Я просто хочу доказать тебе, что на все можно смотреть с разных точек зрения – стоит лишь слегка задуматься. Да, Д'Обиссон находит профессиональное удовольствие в изучении заболеваний, но вот Марлена решила, что врач не хочет ей добра, и я доверяю ее словам.

– Тогда можно не сомневаться, – сказала Инсигна, презрительно скривив губы, – что она постарается снова выставить Марлену на поверхность Эритро.

– Предполагаю, что так и будет, однако она осторожна и настаивает, чтобы я отдал приказ, и лучше в письменном виде. Хочет подстраховаться на случай неудачи. Мысль, достойная Питта. Вот кто истинная зараза – наш общий друг.

– В таком случае, Сивер, тебе нельзя больше выпускать Марлену. Зачем нам помогать Питту?

– Напротив, Эугения. Все не так просто. Мы должны будем посылать ее.

– Что?

– У нас нет выбора, Эугения. А ей ничего не грозит. Видишь ли, теперь я считаю, что ты была права и на планете действительно скрывается какая-то жизненная форма, способная воздействовать на нас. Ты же сама знаешь, что и со мной произошел странный приступ, и с тобой, и с часовым тоже было такое – именно тогда, когда мы возражали Марлене. Я сам видел, как это случилось с Рене. Едва она попробовала настоять на своем, ей сразу же стало плохо. Но стоило мне успокоить Марлену, как Рене тут же полегчало.

– Ну вот, Сивер, все стало ясно. Если это нечто на планете хочет нам зла…

– Погоди-ка, Эугения. Я не говорил этого. Даже если причины лихоманки кроются в воздействии этой местной жизни, теперь болезнь прекратилась. Ты скажешь: это потому, что мы решили держаться под Куполом и, если бы нам действительно желали зла, мы погибли бы. Однако налицо цивилизованный компромисс: нам позволили поселиться здесь.

– Сомневаюсь, что действия совершенно чуждой нам жизни можно рассматривать с позиций ее намерений и эмоций. На самом деле истинная суть ее мыслей может выходить за пределы нашего понимания.

– Согласен, Эугения, но она же не причиняет Марлене вреда. Напротив, словно защищает, делает так, чтобы мы не мешали.

– Но если так, – проговорила Инсигна, – почему же она испугалась, почему с криком бросилась к Куполу? Я не верю ни единому ее слову; ни тому, что она занервничала от тишины, ни тому, что шумом пыталась нарушить ее…

– Да, в это поверить сложно. Она запаниковала, потом успокоилась. Спасатели застали ее в полном спокойствии. Могу предположить, что эта загадочная жизненная форма чем-то испугала Марлену – наверное, в наших эмоциях она разбирается не больше, чем мы в ее собственных, – но потом заметила, что натворила, и постаралась успокоить девочку. По-моему, это удовлетворительное объяснение – в него укладываются все факты, заодно оно подтверждает гуманную природу местной жизни.

Инсигна нахмурилась.

– Трудно с тобой, Сивер, ты вечно во всем видишь только хорошее. Не могу я поверить этому объяснению.

– Верь не верь, все равно нам с тобой нечего возразить Марлене. Пусть она делает что хочет, иначе все ее противники будут валяться без сознания или корчиться от боли.

– Но какие существа могут обитать здесь?

– Не знаю, Эугения.

– Больше всего меня пугает другое – что нужно им от Марлены?

– Не знаю, Эугения. – Генарр качнул головой. И они беспомощно посмотрели друг на друга.

Глава 32
Потерялись71

Крайл Фишер задумчиво смотрел на яркую звезду.

Но она была слишком яркой, чтобы на нее можно было смотреть, как обычно смотрят на что-то. Он бросал на нее быстрый взгляд, а потом разглядывал запечатлевшееся на сетчатке изображение. Тесса Уэндел все время напоминала ему, что он может получить ожог сетчатки. Но убедившись, что слова бесполезны, приказала затемнить иллюминатор. Звезда потускнела, а остальные звезды почти исчезли, превратившись в еле заметные мерцающие точки.

Этой яркой звездой, конечно же, было Солнце.

Оно было невероятно далеко, человеческий глаз еще не видел его на таком расстоянии – если не считать роториан. Солнце находилось теперь в два раза дальше от корабля, чем от самой крайней точки орбиты Плутона, и его диск уже не был виден. Но, став звездой, Солнце все-таки светило в сто раз ярче, чем полная Луна в небе Земли, только теперь его яркость сконденсировалась в точку. Поэтому нетрудно было сообразить, зачем нужны светофильтры.

Все изменилось. Обычно человеку и в голову не приходит удивиться Солнцу. Оно такое яркое, что его просто не с чем сравнивать. Той малой доли его света, что рассеивается в атмосфере, хватает, чтобы затмить на небе все звезды. И даже те звезды, которые не меркнут рядом с Солнцем, все равно не могут с ним сравниться.

Но здесь, в глубоком космосе, свет Солнца казался ослабевшим настолько, что подобное сравнение вот-вот станет возможным. Уэндел говорила, что в этой точке яркость Солнца в сто шестьдесят раз больше, чем у Сириуса, самого яркого после Солнца объекта на небе Земли. И миллионов в двадцать раз ярче тех звезд, которые еще можно было видеть невооруженным глазом. Поэтому здесь Солнце выглядело совсем не таким, как в земном небе.

Кроме разглядывания звездного неба, Фишеру оказалось нечем заняться. «Сверхсветовой» дрейфовал в пространстве с обычной для ракеты скоростью.

На такой скорости до Звезды-Соседки им лететь тридцать пять тысяч лет – если только корабль летит в нужную сторону. Но оказалось, что это не так.

Вот почему уже два дня Уэндел не находила себе места от отчаяния. До сих пор причин для беспокойства не было. Перед входом в гиперпространство Фишер напрягся, ожидая боли, неприятных ощущений. Но ничего не было. Корабль мгновенно вошел в него и тут же вышел обратно. Только картина звездного неба вдруг разом изменилась.

Крайл ощутил какое-то двойное чувство. С одной стороны, он был жив, а с другой – если что-то произойдет, то смерть придет так быстро, что он не успеет этого осознать. Умрет, ничего не ощутив.

Это чувство так поглотило его, что он даже не обратил внимания на тревожный возглас, с которым Тесса Уэндел бросилась в машинный зал.

Вернулась она какая-то растрепанная – нет, ее прическа была в порядке, однако при взгляде на нее возникала такая мысль. Она взглянула на Фишера круглыми глазами, словно не узнавая, и сказала:

– А созвездия не должны были измениться.

– Неужели?

– Мы ведь еще недалеко отлетели. Не должны были отлететь далеко. Один миллисветогод с третью. Этого мало, чтобы очертания созвездий изменились для невооруженного глаза. Правда, – она судорожно вздохнула, – все не так уж и плохо. Я боялась, что мы промахнулись на несколько тысяч световых лет.

– Тесса, разве это возможно?

– Конечно, возможно. Вот и приходится контролировать движение в гиперпространстве, потому что для него тысяча световых лет что один год.

– Значит, мы спокойно можем…

Уэндел знала, что скажет Фишер.

– Нет, вернуться не так просто. Если нас подвело управление, каждый новый этап путешествия будет заканчиваться неизвестно где, в какой-то случайной точке, и мы никогда не вернемся назад.

Фишер нахмурился. Эйфория, охватившая его оттого, что он побывал в гиперпространстве и благополучно вернулся, исчезла.

– Но во время экспериментов вы же благополучно возвращали объекты?

– Они были не такими массивными, и мы перебрасывали их не так далеко. Впрочем, пока все не так уж плохо. Мы прошли столько, сколько планировали. Расположение звезд такое, каким должно быть.

– Как это? Ведь оно изменилось. Я сам видел.

– Изменилась ориентация корабля. Его нос отклонился почти на двадцать восемь градусов. То есть мы летели по кривой, а не по прямой.

Звезды в иллюминаторе медленно двигались.

– Сейчас мы разворачиваемся носом к Звезде-Соседке, – сказала Уэндел, – из психологических соображений: чтобы понимать, куда летим. Прежде чем лететь дальше, придется выяснить, почему траектория корабля изменилась.

В иллюминаторе ослепительным маяком вспыхнула яркая звезда, медленно проплыла и исчезла. Фишер моргнул.

– Солнце, – пояснила Уэндел, отвечая на удивленный взгляд Фишера.

– Есть ли разумное объяснение того, почему наш курс изменился? – спросил Фишер. – Если Ротор тоже сбился с курса, то кто знает, чем все это кончилось?

– И чем кончится у нас. Пока у меня нет объяснений. – Уэндел встревоженно посмотрела на него. – Будь наши предположения точны, изменилось бы лишь положение корабля, а не его ориентация. То есть мы переместились бы по эвклидовой прямой, невзирая на неэвклидово пространственно-временное искривление. Двигались-то мы не в нем. Скорее всего, мы ошиблись при программировании или напутали в исходных параметрах. Лучше бы это было программирование – такую ошибку проще исправить.

Прошло пять часов. Уэндел вошла, потирая глаза. Фишер вопросительно взглянул на нее. Он пытался посмотреть фильм, но не мог сосредоточиться. Тогда он стал рассматривать созвездия, надеясь, что вид в иллюминаторе успокоит его.

– Ну, Тесса? – спросил он.

– С программированием, Крайл, все в порядке.

– Значит, врут исходные данные?

– Да – но как это определить? Мы же использовали едва ли не бесконечное множество допущений. Как найти среди них ошибочное? Нельзя же перебирать по одному – и до конца не доберемся, и потеряемся окончательно.

Воцарилась тишина. Наконец Уэндел сказала:

– Если бы ошибка была в программировании, мы исправили бы ее шутя и все было бы в порядке. Но теперь придется обратиться к основам. Тут уж мы наверняка обнаружим что-то серьезное и если не справимся, то, возможно, пути домой уже не найдем. – Она прикоснулась к руке Фишера. – Ты понял меня, Крайл? Если мы не сможем найти ошибку, только случай поможет нам вернуться домой. С каждой новой попыткой мы будем попадать все дальше и дальше от нужного места. А когда надоест прыгать, когда иссякнет энергия или глубокое отчаяние лишит нас желания жить – нас ждет смерть. И всем этим ты будешь обязан мне. Но главное не это – погибнет мечта. Если мы не вернемся, на Земле ничего не узнают о нашей судьбе. Скорее всего, решат, что мы погибли при переходе, и откажутся от новых сверхсветовых полетов.

– Но необходимо пробовать – ведь нужно спасать человечество…

– Не обязательно. Они могут опустить руки и так дожидаться Звезды-Соседки, а потом просто погибнуть по одному. – Уэндел подняла глаза и поморгала. Лицо ее казалось ужасно усталым.

Крайл хотел что-то сказать, но промолчал.

– Крайл, мы уже столько лет вместе, – нерешительно начала Уэндел. – Если твоей мечты о дочери больше нет – хватит ли тебе только меня?

– Я тоже могу спросить: удовольствуешься ли ты мной одним, когда у тебя уже не будет твоего сверхсветового полета?

Оба задумались над ответом. Наконец Уэндел проговорила:

– Крайл, ты у меня на втором месте, но с внушительным отрывом от всего прочего. Спасибо тебе.

Фишер поежился.

– Тесса, то же самое я хотел сказать тебе. Но перед стартом я бы ни за что в это не поверил. Кроме дочери у меня есть только ты. И мне подчас хочется…

– Не надо. Второе место тоже почетно.

И они взялись за руки. Крепко. И стали смотреть на звезды.

В дверь просунулась головка Мерри Бланковиц.

– Капитан Уэндел, у Ву есть идея. Он говорит, что уже давно думает об этом, но не решается сказать.

– Почему? – Уэндел вскочила.

– Он сказал, что однажды попробовал, а вы велели ему не быть дураком.

– Неужели? А почему он решил, что я никогда не ошибаюсь? Конечно, я его выслушаю и, если окажется, что идея недурна, сломаю шею за то, что не сказал раньше…

И она торопливо вышла.