Текст книги "Дуновение смерти"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

7

– Боялся? – взволнованно спросил Брейд. (Господи, того не легче.) – Почему же, Чарли?

– Понятия не имею, профессор.

Они молча смотрели друг на друга.

– Чарли, вы уверены? – сказал наконец Брейд. – Все это меня крайне расстраивает, и я обязательно должен узнать, в чем дело. Почему он мог меня бояться?

Он почувствовал какую-то странную беспомощность – все, что относится к смерти Ральфа, все, что с ней связано, кажется абсолютно необъяснимым, если только убийца не он сам. Неужели и повода к убийству не могло быть, если только повода не имел сам Брейд? Но какого?

– Мне не хотелось бы говорить… Но если вам так нужно знать и вы никому не скажете, от кого вы узнали…

– Говорите же!

– Видите ли, сам я ничего не знаю. Но я подозреваю, кто мог бы знать.

– Вот как? Кто?

– Роберта, сэр.

– Роберта Гудхью? – растерянно переспросил Брейд, хотя никакой другой Роберты, кроме своей же аспирантки, он не знал.

– Именно. Понимаете, я тут ни при чем, это вроде секрет, но поскольку мы с Робертой в одной лаборатории, я поневоле кое-что замечал. – Он уже не знал, куда деться от смущения. – Ну, в общем, они были довольно близки.

– Близки? Что вы имеете в виду? – Тягостное подозрение охватило Брейда. Боже, он решительно ничего не знает о своих учениках.

– Не поймите меня неправильно, профессор Брейд. Я знаю только, что они пару раз встречались. Как у них дальше пошло, я не представляю и ничего не могу сказать. Пара встреч – вот все, что мне известно. Но и это кое-что значит. Мне кажется, что девушке за обедом расскажут побольше, чем компании парней в забегаловке. Правда?

– Да, конечно. – Брейд кивнул, задумавшись. – Роберта пришла?

– Я ее не видел, профессор.

– Очевидно, она знает, что произошло?

– Наверное, знает. Я слышал, что ей звонила Джин Мэкрис. – Странная улыбка мелькнула на его губах и пропала, прежде чем Брейд уверился, что заметил ее.

– Ну спасибо, Чарли. Благодарю за помощь. Это все, что я хотел узнать.

– О’кей! А вы ничего не скажете Роберте, сэр? Насчет того, где вы это слышали?

– Постараюсь.

Он поднялся, чтобы отпереть Эммиту дверь, и, выпуская его, заметил, что в коридоре отирается (именно это слово пришло ему на ум) еще один юноша. Только приглядевшись, он установил, что это не кто иной, как Грегори Симпсон, новый его аспирант, напарник Ральфа по лаборатории.

– Вы ко мне, Грег?

– Если у вас найдется несколько минут, профессор Брейд.

Голос у Симпсона был тонкий, брови светлые, почти незаметные, отчего белесые глаза его казались голыми. Вздернутый нос придавал ему забавный, но добродушный вид.

– Разумеется. Заходите.

Аспиранты едва кивнули друг другу, и Симпсон проскользнул в кабинет.

Симпсон был серьезным молодым человеком и все-таки не производил особого впечатления (Брейд вздохнул: впечатляющие молодые люди охотились за стипендиями).

– Ну, Грег, в чем дело?

Симпсон сел на стул, освобожденный Эммитом, и сказал смущенно:

– Я все раздумываю, где бы мне устроиться.

– Устроиться? Разве вы не в общежитии?

– Нет, я имею в виду – здесь, профессор Брейд. В лабораториях.

– Вон что, – Брейд недоумевал. – Но что же вас беспокоит?

– Да знаете, лаборатория. Ральф Нейфилд умер… и я думаю…

– Вы думаете, что больше не сможете ею пользоваться?

– Понимаете…

Брейд резко сказал:

– Знаете, с этим покончено. Все. Лаборатория теперь ваша и будет вашей, пока не появится новый аспирант.

Симпсон промолчал, но видно было, что он не считает проблему решенной. Уходить он не собирался.

– Это вас не устраивает, Грег?

– Не совсем, профессор. Лучше бы мне перейти в другую лабораторию, если можно.

– Считаете, что эта, хм… приносит несчастье?

– Не-е-ет.

– Боитесь, что появится дух Ральфа и начнет вас преследовать? – Он не хотел, чтобы в его словах прозвучала насмешка, но день был тяжелый и терпение Брейда подходило к концу.

Симпсон потер свои невидимые брови.

– Ничего подобного… Если нельзя, тогда неважно. – Вид у него был совершенно несчастный.

Брейд пожалел о своей резкости. В конце концов нельзя обвинять человека за неразумные страхи, внушенные неразумным обществом, да и кто может сказать, что суеверный страх ему неведом?

– Ладно, Грег, я понимаю. Вот что я вам скажу, слушайте. До конца семестра вы наверняка не приступите к экспериментальным исследованиям, так почему бы вам не перенести свою резиденцию в лабораторию Эммита? Пока вам придется только просматривать там материалы, и Чарли освободит вам ящик в столе. В следующем семестре, когда вы по-настоящему окунетесь в экспериментальную работу, Чарли как раз начнет писать свою диссертацию и вы сможете занять его место. А в вашу лабораторию я со временем определю нового аспиранта.

Симпсон просиял так, точно его осветили изнутри:

– Ох, спасибо, профессор Брейд, это отлично. Вот спасибо.

Брейд натянуто улыбнулся:

– Минуточку.

У Симпсона, собравшегося было уходить, вытянулось лицо, и он снова сел.

Брейд вдруг сообразил, что не только у Ральфа был свободный доступ в лабораторию. Симпсон, его напарник, тоже имел собственный ключ.

– Грег, это дело совершенно другого порядка и секретное, абсолютно секретное. На факультете обнаружены случаи мелкого воровства.

– Да ну? – Аспирант инстинктивно перешел на заговорщицкий шепот.

– Мы понемногу проводим расследование, и мне хотелось бы знать, не случалось ли вам заметить, что кто-нибудь посторонний проникал в этом месяце к вам в лабораторию.

Симпсон опустил голову и задумался. Затем посмотрел прямо в глаза Брейду своими широко раскрытыми белесыми глазами.

– Нет, сэр.

– Ничего подозрительного? Может быть, чего-то вдруг не оказалось на месте? Может быть, вы заметили, что чего-то не хватает?

– Нет, сэр. Ничего такого не было.

– Может быть, Ральф упоминал о чем-либо подобном?

– Ну, что вы, профессор Брейд! – сразу решительно отозвался юноша.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Ральф мне за все время ни разу слова не сказал. Ни одного. Сперва я с ним здоровался, когда приходил в лабораторию, а потом бросил, раз он не отвечает. Мне даже казалось, что его раздражает мое присутствие, – знаете, точно это его собственная лаборатория и я не имею права в нее входить. Однажды я подошел к его столу немного ближе, а он как раз записывал результаты опыта, то есть я так думаю, что он этим занимался. Он захлопнул тетрадь и так на меня налетел, как будто собрался убить. Уж потом я не подходил к нему ближе, чем на шесть футов. Я, конечно, ничего плохого о нем сказать не хочу.

– Понимаю. Ведь он умер.

– Простите?

– Вас, наверное, обижало его отношение?

– Я просто не обращал на него внимания, – возразил Симпсон осторожно. – Тем более, что меня предупреждали.

– О чем?

– О том, что он так и лезет в драку.

– Вы с ним ссорились?

– Просто держался от него подальше. Неприятностей у нас не было.

– Вам двадцать два, не так ли?

– Да, сэр, – удивленно ответил Симпсон.

Брейд кивнул.

– Ну ладно, Грег. Теперь проблема урегулирована. Правда?

– Да, профессор Брейд. Благодарю вас. Большое спасибо.

Брейд сидел у себя в кабинете, раздумывая, что делать дальше. Симпсон отпадает, в этом не было сомнений. Совсем юный, безобидный паренек и, насколько Бреду удалось заметить, слабохарактерный, инертный, предпочитающий пойти на попятный, лишь бы не ссориться, словом, в точности такой, каким он сам себя описал.

Правда, тот, кто избегает взрывов, лишен возможности разрядиться. Внутреннее давление растет, и рано или поздно энергия находит выход в каком-либо тайном способе отмщения…

Черт побери, да как ему со всем этим справиться? Он не сыщик, он понятия не имеет, что дальше делать. Брейд снял телефонную трубку и набрал свой домашний номер. Подошла Дорис. По ее бесстрастному голосу трудно было определить, какое у нее настроение.

– Хэлло, Дорис. Все в порядке?

– Конечно. А у тебя? Чего хотел Литлби?

Он рассказал ей в двух словах.

Внимательно выслушав его, она спросила:

– Какой у него был тон?

– Нельзя сказать, что он доволен.

– Он дал понять, что считает тебя виноватым?

– Нет. Но видно, что, по его мнению, я несу косвенную ответственность. Ложится пятно на репутацию факультета, а поскольку это мой ученик, то замаран и я. По-моему, он предпочел бы, чтобы мы завтра к ним не приходили.

– Ну, а по-моему, мы пойдем, – решительно заявила Дорис.

– Я это учел. И сказал, что мы будем.

Помолчав, Дорис спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

– Как тебе сказать? Я стал своего рода знаменитостью. Видела бы ты мою аудиторию! Думаю, что никто из них ни одного моего слова не слышал. Все ждали, что я упаду в обморок или вытащу револьвер и открою пальбу и тому подобное. Только с Кэпом Энсоном я вздохнул свободно.

– Да? Что же он сделал?

– Ничего. Вот это-то и приятно. Он дождался меня после лекции и начал говорить о своей книге. Единственный случай нормального поведения за день.

Он предпочел не говорить ей сейчас о категорическом решении Энсона явиться к ним завтра утром. По телефону не стоит.

– Ладно, – сказала Дорис. – Будь осторожен и, пожалуйста, Лу, не разыгрывай сыщика… Ты меня понимаешь?

– Понимаю. До свидания, Дорис.

Он мрачно улыбнулся, глядя на повешенную трубку.

Не разыгрывать сыщика? Господи, если б только он знал, как это делается!

Он снова снял трубку, соединился с коммутатором канцелярии и вызвал Джин Мэкрис.

– Мисс Мэкрис? Профессор Брейд.

– Да, профессор Брейд. Чем могу быть полезна?

– Нет ли у вас домашнего телефона Роберты? – Номер был у него где-то записан, но ему не хотелось рыться в карточках.

Внезапно оживившийся голос ответил:

– Конечно, есть, профессор. Она сегодня не пришла?

– По-моему, нет.

– Ну, надеюсь, она не больна. – Теперь голос Джин зазвучал совсем радостно. – Вы хотите, чтобы я ей позвонила от вашего имени?

– Нет, дайте мне только номер, если не трудно. Мисс Мэкрис!

– Да, профессор Брейд?

– Вы звонили Роберте насчет несчастья с Ральфом?

– Ну, да. Или мне не следовало? Я думала, что ей нужно сообщить, ведь она его однокурсница, ну и…

– Понимаю. А другим его однокурсникам, мистеру Эммиту и мистеру Симпсону, вы тоже звонили?

На этот раз она промолчала, а когда заговорила снова, то голос ее звучал неуверенно:

– Нет, профессор Брейд, не звонила. Понимаете…

Брейд прервал ее:

– Понимаю, не беспокойтесь. Дайте мне телефон Роберты.

Он набрал номер и долго ждал, слушал длинные гудки.

– Да, – отозвался наконец слабый голос.

– Роберта? Это профессор Брейд.

– Здравствуйте, профессор Брейд. Неужели вы хотите сказать, что утром был семинар, а я про него забыла?

– Нет, Роберта, ничего похожего. Я позвонил, чтобы узнать, как вы себя чувствуете.

– О!..

Последовало молчание, и Брейд представил себе, как она собирается с силами, чтобы голос ее звучал нормально.

– Со мной все в порядке. Я приду в лабораторию.

– Вы уверены, что сможете прийти?

– Вполне.

– Ну тогда, Роберта, если вы хорошо себя чувствуете, я хотел бы… – Он взглянул на часы: уже без двадцати двенадцать, и хотя неудобно торопить Роберту, но черт возьми, она живет тут же, у самого университета и может дойти сюда за пять минут. – Я хотел бы попросить вас прийти пораньше, часам к двенадцати.

Роберта снова помолчала.

– Если через пятнадцать минут не поздно, то я успею.

– Хорошо. И знаете что, давайте вместе позавтракаем.

Снова пауза. Затем настороженный голос:

– Вы хотите о чем-то со мной поговорить, профессор Брейд?

– Да, – Брейд не счел нужным уклоняться.

– О моей работе?

– Нет. По личному делу.

– Я приду, профессор Брейд.

– Хорошо. – Он повесил трубку.

Брейд просмотрел дневное расписание. В программу лабораторной практики входили все те же альдегиды и кетоны.

Ему очень хотелось пропустить на этот раз лабораторные занятия. Он не обязан был на них присутствовать, но все же взял за правило появляться в лаборатории хоть ненадолго. Во-первых, могли возникнуть вопросы, на которые лаборантам трудно ответить, а кроме того, его присутствие поднимало настроение у студентов. Если профессор, читающий курс, упорно не заглядывал в лабораторию, студенты переставали серьезно относиться к лабораторной практике.

Тем не менее, Чарльз Эммит безусловно мог и сам провести занятия. Он работал уже второй год, к тому же Роберта поможет ему с реактивами и никаких осложнений не произойдет.

Ладно, там видно будет.

Роберта Гудхью тихонько постучала в дверь кабинета, и как только она вошла, Брейд взял шляпу и пальто.

Улыбнувшись, он сказал с некоторой принужденностью:

– Вы не возражаете, если мы отправимся в Риверсайд-Инн? Возьмем мою машину, и к часу я доставлю вас обратно.

– Хорошо.

Казалось, Роберту ничего не трогало. Она была невысокая и довольно плотная. Покрой оранжевого костюма подчеркивал ее полноту. Брейд только теперь заметил на ее смуглом лице небольшие усики и полоски редких волос вдоль щек. «Наверное, она страдает из-за этого», – подумал он. Нельзя было назвать ее дурнушкой, но и красотой она не отличалась.

– Может быть, мы встретимся у подъезда? – предложил Брейд. – Я только загляну к Чарли и скажу ему, чтобы сегодня он не пользовался открытым огнем.

В Риверсайд-Инн было многолюдно, но они расположились в нише с видом на реку и на проходившее вдоль берега шоссе. (Природа в чистом виде становилась с каждым годом все более недоступной роскошью.)

– Я представляю себе, как вы удручены вчерашним происшествием, – сказал Брейд.

Они заказали завтрак, и теперь Роберта сидела, кроша свою булочку и пристально глядя на четыре шеренги бегущих машин. Она прошептала:

– Да.

– Мне казалось, что вы… – он не мог найти слов, – дружили с Ральфом.

Роберта взглянула на него, и глаза ее внезапно наполнились слезами.

– Мы должны были пожениться, как только он получит степень.

8

Официантка подала телячью отбивную в сухарях для Брейда, салат с яйцом для Роберты, кофе и маленькие молочники со сливками. Возникла спасительная пауза, и за это время Брейд смог прийти в себя.

– Простите, – сказал он, – я понятия не имел, что дела обстоят таким образом. Если бы я знал, я бы не стал вызывать вас сюда.

– Неважно. Так, наверное, даже лучше. Оставаться дома было бы куда тяжелей. – Она явно старалась взять себя в руки. Собрав все силы, она твердо посмотрела ему в глаза: – Вы хотите поговорить о Ральфе?

Брейд не сразу нашелся, что ответить.

– Не хочу, чтобы это прозвучало кощунством, но встает вопрос, как быть с его исследованиями. Однако при таких обстоятельствах…

Она нахмурилась:

– Вы собираетесь продолжить его работу?

– Знаете, пожалуй, не стоит обсуждать это сейчас. Подождем.

«Какая глупость, – с тоской думал он, – вытащил из дому девушку, у которой только вчера умер жених, и пристаю с вопросами. Но откуда же я мог знать?»

Роберта внимательно наблюдала за ним.

– По-моему, вы не любили его, – заметила она.

Брейд вздрогнул. Неужели она прочла это по его озабоченному лицу?

– Вы ошибаетесь, – возразил он, – я очень ценил Ральфа.

– Спасибо вам за ваши слова, но думаю, что это не так. Я знаю, его любили очень немногие, и я понимаю почему.

Она снова принялась крошить булочку и, едва попробовав салат, отодвинула тарелку.

– Он был странный человек, колючий, ершистый. Чтобы преодолеть его настороженность, требовалось время, зато потом вы понимали, какой он хороший. Добрый. Преданный. – Она помолчала. – Вчерашний вечер я провела с его матерью. Несчастная женщина! Господи! Ну как это могло случиться? Поверить не могу, что он допустил такую нелепую ошибку!

Брейд быстро спросил:

– У него есть еще родственники, кроме матери?

– Нет. – С минуту она смотрела на него. – Вы ничего не знаете о Ральфе, не правда ли, профессор Брейд? О том, как он жил?

– Боюсь, что нет, Роберта. Теперь я понимаю, надо быть ближе к своим студентам, больше интересоваться их жизнью. Но вам неприятен этот разговор!

– А мне только и осталось – говорить о нем, – ответила Роберта.

Опустив голову, она принялась разглядывать свою тарелку, и пряди ее прямых волос упали на лоб.

– Он ведь не американец, вы знаете?

– Да? (Это-то Брейд знал.)

– Он и его мать единственные остались в живых после… чего-то ужасного. Он никогда не рассказывал подробностей, да ведь это и неважно, правда? Его отца застрелили, старшую сестру тоже убили – не знаю как… Он боялся всего на свете. Вы знаете, жить в Америке тоже оказалось не так-то легко. Чужая страна, чужой язык. Я думаю, он был слишком напуган, чтобы доверять кому-нибудь по-настоящему или хотя бы допускать, что у кого-то могут быть добрые намерения. Настороженность у него стала привычкой. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Я думаю, да, Роберта.

– Получился какой-то порочный круг. Он не мог избавиться от своей подозрительности, не мог довериться людям, и они злились на него, становились жестокими. А это понуждало его к нелепым поступкам. Ему было трудно работать вместе с другими аспирантами. Ему вечно казалось, что у него все отнимают: сначала отняли семью, потом – детство. Если кто-то брал мензурку, которую он вымыл, он приходил в бешенство и лез в драку. Глупо, но мог ли он рассуждать после всего, что пережил? А профессор Ранке разве попытался понять? Он его вышвырнул и все. Для Ральфа это было еще одним поражением. Он еще больше ушел в себя.

– И начал ненавидеть меня тоже, не так ли, Роберта?

Она насторожилась.

– Кто это наговорил вам? – спросила она резко.

– Я просто подумал.

– Это Джин Мэкрис вам сказала, ведь так?

– Почему вы решили? – Брейду стало не по себе.

У Роберты расширились ноздри, она сжала губы.

Потом глубоко вздохнула:

– Теперь уже все равно, и я могу рассказать вам. Ральф несколько раз приглашал ее куда-то до того… до того, как мы подружились. Ничего между ними не было, просто случайные встречи, но эта дуреха отнеслась к ним серьезнее, чем следовало. Она бегала за ним и преследовала его, даже когда все кончилось. Она мечтала отомстить. Вчера вечером она мне позвонила. Она была счастлива, что он умер и что она может сообщить мне об этом. – Роберта с трудом сдерживала негодование.

Брейд беспокойно задвигался. Если смерть Ральфа к чему-то и привела, то только к тому, что всколыхнула всю грязь со дна их тихого университетского ручейка, и теперь он мало отличался от других бурных притоков мрачной реки жизни.

Он спросил:

– Значит, по-вашему, у Ральфа не было причин ненавидеть меня?

– Никаких. Я ни разу не слышала от него, что он вас ненавидит. Конечно, сначала…

– Да?

– Он был очень неуверен насчет своих исследований. Профессор Ранке прогнал его, и он счел это поражением. У него появилось ощущение неполноценности, растерянности, так что, возможно, он поделился своими опасениями насчет вас с Джин Мэкрис, когда они еще встречались. Я думаю, так оно и было, потому что однажды она позвонила ему, уже когда между ними все кончилось, и намекнула, что может наделать ему неприятностей, если сообщит вам, как он к вам относится. Ральф сказал мне об этом. Он был ужасно огорчен. Но она дождалась, когда он умрет… Даже мертвого не может оставить в покое!

Она всхлипнула и начала тихо плакать.

Брейд отодвинул остатки отбивной, выпил кофе и попросил счет.

– Выпейте лучше кофе, – попробовал он ее утешить, – и не расстраивайтесь из-за его отношений со мной. Мы с ним прекрасно уживались, а если он меня и недолюбливал, то вы объяснили мне, почему, и я все понял. – Ему очень хотелось похлопать ее по руке, но он удержался.

Она стала прихлебывать кофе, и к ним подошла официантка со счетом. В машине, отвозя Роберту обратно в город, Брейд спросил:

– А Ральф купил вам обручальное кольцо?

Она смотрела прямо перед собой, вглядываясь в дорогу с мучительной сосредоточенностью, но, очевидно, не видела ничего.

– Нет, он не мог себе этого позволить. Его мать работала, чтобы платить за его ученье. Знаете, она как и многие в Европе считала, что стоит пойти на любые жертвы, лишь бы ее сын стал ученым. И что ей теперь оставалось?

– А день свадьбы назначили?

– Решили ждать, пока он получит степень. Других сроков не намечали.

– Скажите, мать знала, что вы собираетесь пожениться?

– Она знала, что мы встречаемся. По-моему, я ей нравлюсь. Впрочем, не думаю, что он говорил ей о своих планах. Мне кажется, что она этого бы не одобрила. Наверное, она считала, что, окончив аспирантуру, он мог бы сделать партию получше. Знаете, у европейских матерей несколько преувеличенное представление о ценности ученой степени на матримониальном рынке.

Они въехали в ворота университета.

Брейд все-таки заглянул в лабораторию, но очень ненадолго. Все было спокойно. Даже Джералд Корвин – студент, вечно попадающий в какие-то неприятности, – по-видимому, нигде не нашел стекла, о которое можно было бы порезаться.

Затем Брейд некоторое время пробыл в деканате, просматривая характеристики Ральфа Нейфилда. Ему было неловко под взглядом Джин Мэкрис, и он почувствовал, что начинает спешить, просматривая картотеку. Ничего важного найти не удалось. С тяжелым сердцем он вернулся к себе в кабинет и сел за составление тезисов лекций по технике безопасности. Он писал, а мысли его были далеко, и он задумался, уставившись в пространство, крепко зажав в руке шариковую ручку.

Итак, на редкость малопривлекательный Ральф пришелся по душе сразу двум девицам, да так, что вот какие страсти разбушевались. Странно!

Это вынуждало пойти по новому пути в поисках повода для убийства. Теперь уже предстояло разбираться не только в том, могли ли обиды и раздражение, которые вызвал у окружающих резкий и неуживчивый юноша, толкнуть кого-нибудь из оскорбленных на хладнокровное, обдуманное убийство.

Теперь вставал вопрос об обманутой любви, а это чувство могло привести к убийству куда скорее.

И опять-таки странно! Ни Джин Мэкрис, ни Роберту Гудхью хорошенькими не назовешь. Ни про одну из них не скажешь, что она способна пробудить любовь в молодом человеке, и тем не менее… Впрочем, глупости! Все женщины выходят замуж, все мужчины женятся. Если бы страсть вызывали только голливудские идеалы красоты, человечество вымерло бы очень скоро.

А кроме того, помимо смазливой мордочки существуют и другие достоинства. Иных молодых людей дружеское расположение и участие привлекут больше, чем тщательно продуманная система округлостей. Если в глазах светится нежность, можно забыть про волосы на щеках. Разве не так?

А при характере Ральфа, при том, что он всех ненавидел и всех боялся, его как раз могло тянуть к некрасивым девушкам. Разве он осмелился бы добиваться расположения какой-нибудь красавицы! Соперничать с другими, рискуя потерпеть новое поражение, более тяжелое, чем все предыдущие? Наверное, он постарался бы избежать такой опасности и подыскать себе объект там, где мог быть уверен в успехе. Возможно, он рассчитывал (хотя сам того не сознавал), что девушка, которая изголодалась по любви, будет так польщена вниманием и благодарна ему, что тут ему не грозят соперники.

(Брейд горестно усмехнулся. Жизнь делала из него не только сыщика, но психолога.)

Но как поведет себя такая девушка, если ее бросят ради другой, тоже некрасивой? Ведь известно, что все фурии ада страдали комплексом неполноценности!

Надежда только-только забрезжила перед ней, когда все надежды, казалось, рухнули, и вдруг снова исчезла! И что еще хуже – она проиграла женщине такой же некрасивой и не могла утешиться мыслью, что соперничать было бесполезно.

Он сам заметил ненависть, обуревавшую Джин Мэкрис. Вопрос в том, была ли эта ненависть достаточно сильной, чтобы толкнуть ее на убийство? И если да, обладает ли она необходимыми знаниями, чтобы справиться с таким убийством? Разбирается ли в химии настолько, чтобы рискнуть заменить один препарат другим? Неужели она так хорошо осведомлена об исследованиях Ральфа, что смогла все предусмотреть? Вероятно, он рассказывал ей о своей работе. И, может быть, она проходила химию в колледже. (Хотя училась ли она в колледже?) Ну, а что можно сказать о Роберте?

Раз молодой человек бросил одну девушку, он может бросить и другую. Покинутая Роберта будет в такой же ярости, как и брошенная Джин Мэкрис, а теоретически она лучше подготовлена для подобного убийства.

Мог ли молодой человек, настолько подозрительный, настолько неуравновешенный, долго оставаться с одной девушкой, какой бы любящей и участливой она ни была? Ведь мелкие неприятности и недоразумения (действительные или кажущиеся, это не имеет значения) рано или поздно посеяли бы в его одинокой, мрачной душе разъедающее недоверие и ненависть.

Ральф не подарил Роберте кольца. Никому не сказал о помолвке. Чарли Эммит, например, ничего не знает. Даже матери он, по-видимому, не сообщил. Нет никаких доказательств, что он действительно хотел жениться на Роберте. Ничего, кроме его обещаний Роберте.

А она, должно быть, поняла шаткость своего положения. Ведь конечно же девушки отлично разбираются во всех тонкостях, связанных с предложением руки и сердца, и сразу чувствуют, когда искренность переходит в притворство. Что, если она почувствовала его охлаждение или поняла, что он всегда был к ней равнодушен? Может быть, она старалась добиться от него какой-то определенности, точной даты свадьбы, обручального кольца или публичного оглашения помолвки? А он уклонялся от этого? О боже, а вдруг на сцене появилась еще и третья некрасивая девушка?

Нет сомнений, Роберта достаточно хорошо знает химию; она могла убить его, и если она это сделала, в ее теперешнем поведении нет ничего неестественного. Видно, что она предельно искренна в своем горе, но ведь даже убив Ральфа за предательство, она какой-то частью своей души все еще может любить его, может оплакивать свою жертву и быть безутешной.

И ей должно быть известны подробности его исследований. Она должна знать их лучше, чем кто-либо другой, лучше, чем думает Эммит. Аспиранты всегда болтают о своих работах, и хотя Ральф отличался патологической подозрительностью, он, наверное, сделал исключение для своей возлюбленной, для единственного человеческого существа, которому мог довериться.

Однако, черт возьми, как же это доказать? Теории – вещь хорошая, он может придумать их с десяток. Ведь разработка теории в какой-то мере его специальность! Но в химии ему ясно, как проверить теорию на практике. А как отделить возможное от доказуемого в работе следователя? О технике этого дела он не имел ни малейшего представления.

Брейд отбрасывал одно предположение за другим и наконец сдался.

Он взглянул на часы. Скоро пять.

Ровно сутки тому назад он собирался идти домой, чтобы в пять часов встретиться с Кэпом Энсоном. Он должен был взять рукопись, распить со стариком аперитив, поговорить о том о сем и, может быть, пригласить его пообедать.

Но он зашел в лабораторию Ральфа. И тут-то все началось.

Сейчас он опять собирался домой, но думал об этом без всякого удовольствия, не ожидая ничего приятного. Рукопись Энсона он так и не прочел, даже не достал ее из портфеля. Не разобрал свою последнюю установку для окисления, и она так и стояла в его лаборатории, а раствор в ней густел.

Все перевернулось.

На носу конец недели. Он устало посмотрел вокруг, соображая, что бы лучше захватить с собой. Дорис терпеть не может эту его привычку приносить домой статьи, журналы и прочие мелочи (то, что он называл воскресной текучкой), но ведь преподавателям, которые ограничиваются рабочими часами, просто нечего рассчитывать на продвижение.

Он вздохнул. Ему не хотелось брать домой ни аспирантские работы, ни научную литературу. В портфеле уже лежала рукопись Кэпа Энсона. Придется читать ее вечером. А там суббота, явится Энсон, нужно вести Джинни в зоопарк, а вечером еще это сборище у Литлби! И в воскресенье он будет, наверное, совсем разбит. А впереди тяжелая неделя.

Нет, он не возьмет ничего, кроме рукописи. Брейд защелкнул портфель, перебросил на руку пальто и взял шляпу.

Он повернулся к дверям и замер, заметив чей-то расплывчатый силуэт за матовым стеклом. Тут же в дверь постучали.

Не похоже, чтобы это был кто-то из аспирантов или кто-нибудь из сотрудников. Ведь даже по неясным очертаниям можно узнать знакомого.

С неясным чувством Брейд открыл дверь, и в кабинет вошел круглолицый незнакомец. Он улыбнулся влажными губами и бодро сказал:

– Привет, проф! Вы меня помните?