Текст книги "Дуновение смерти"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Я в этом не убежден. Мне кажется, вы всю жизнь судорожно цепляетесь за нее обеими руками. Вспомните, что сегодня утром рассказывал Кински. Вы любили сравнивать себя с капитаном корабля – корабля научных экспериментов. Вы капитан, ваши ученики – команда. А в открытом море капитан вправе распоряжаться жизнью своей команды. Не так ли, капитан?

– Я не понимаю, о чем вы.

– Вам всегда хотелось распоряжаться жизнью ваших учеников. Может быть, вы и сами этого не сознавали, но только почему же вы так дорожили прозвищем «Кэп»? И вдруг вы узнаете, что ваш ученик, то есть аспирант вашего ученика и, следовательно, все-таки ваш ученик, совершил тягчайший из грехов. Непростительный, смертельный грех. Нарушил основную заповедь науки. И вы приговорили его к смерти. Вы были вынуждены. Если бы он остался в живых и все открылось, ваша репутация…

Внезапно подал голос Доэни, и от неожиданности все вздрогнули:

– Вы считаете, проф, что этот старичок пробрался к вашему парню в лабораторию и подстроил номер со склянками?

– У него есть специальный ключ, – сказал Брейд.

– А откуда он знал, как ваш паренек надумал проводить опыт? Что ж, он регулярно лазил к нему и рылся в его записях?

– В этом не было необходимости. Энсон постоянно бывал в моей лаборатории. Заходил, например, в пятницу, когда я вернулся с лекции. Я застал его здесь и сегодня утром. Да он только что вошел сюда на ваших глазах. А копии записей Ральфа, со всеми его подтасовками, хранятся у меня. Ральф подробнейшим образом вел описания своих опытов, в них есть упоминание и о заготовленных заранее колбах. Кэп прекрасно знал, как ему поступить. Его собственная тщательность помогла ему использовать во зло тщательность Ральфа.

– Ваши обвинения не имеют под собой никакой основы, – заявил Энсон, – я не намерен отвечать вам.

Брейд исступленно продолжал:

– А когда вы узнали, что работу Ральфа собираюсь продолжать я, – он на секунду остановился передохнуть, вынул платок и обтер лоб, – вы пытались отговорить меня. Помните, в Зоологическом саду, в субботу? Вы надеялись заинтересовать меня сравнительной биохимией. Но у вас ничего не вышло, тогда вы приговорили к смерти и меня. Я мог опозорить вас, вот вы и решили…

Широкое лицо Доэни стало вдруг озабоченным, он встал.

– Спокойней, спокойней, профессор, – воззвал он к Брейду. – Не все разом. Закончим про вашего паренька.

Брейд еще раз провел платком по лицу.

– Хорошо, – сказал он, – закончим про паренька. Я приведу вам один факт, который доказывает, что я прав. Этот человек, – он снова указал на Энсона, но палец его дрожал, – раб времени. Все мы, педагоги, зависим от времени, но он больше всех. Он не признает даже минутных опозданий. Вот и сегодня он явился сюда ровно в пять.

– Я заметил, – сказал Доэни.

– Мы все стараемся под него подладиться. Если надо с ним встретиться, никто не посмеет хоть на секунду опоздать. Он к этому привык и не прощает неточности. Но вот в прошлый четверг мы договорились встретиться в пять часов, а я не смог прийти, потому что обнаружил убитого Ральфа. Мне пришлось остаться в университете. Скажите, Кэп, откуда же вы узнали, что именно в этот день я задержусь? Ведь я всегда приходил к вам минута в минуту. Разве я когда-нибудь заставлял вас ждать? Почему же вы решили, что в этот раз я буду неточен?

– Не понимаю вас, – презрительно сказал Энсон.

– В прошлый четверг, – продолжал Брейд, – ровно в пять бы подошли к моему дому и встретили на улице мою дочь. В этот день вы не были в университете. Никто не мог вам сообщить о смерти Ральфа. И все же вы вручили Джинни свою рукопись и сказали: «Отдай отцу это, когда он придет домой». Откуда вы знали, что меня нет дома?

– Но вас же не было, – сказал Энсон, – вы же не станете этого отрицать?

– Конечно, но вы-то откуда это знали? Ведь вы не спросили Джинни, дома ли я. Вы не входили в дом. Просто отдали Джинни рукопись и сказали: «Отдай это отцу, когда он придет домой». Когда!Вам было отлично известно, что меня нет дома. Вы знали, что я в лаборатории, дежурю наедине со смертью. Откуда вы знали это Кэп? Откуда?

– Пожалуйста, не кричите, – попросил Энсон.

– Вы сами подстроили мне эту встречу со смертью. Вы знали, что Ральф мертв, – ведь вы же сами подменили колбу, предназначенную на четверг. Вы знали, что я обнаружу его мертвым, когда зайду попрощаться с ним перед уходом. Сомнения, зайду ли я, у вас быть не могло – ведь обычай прощаться с учениками перед уходом я перенял у вас. Но даже зная все это, вы не могли изменить своей привычке не пропускать назначенных встреч и пришли передать мне рукопись.

– Совершеннейшая нелепость, – заявил Энсон, – ваша дочь сказала мне, что вас нет дома.

– Вы ее не спрашивали.

– Спросил.

– Нет, Кэп. Она тогда сразу сказала, что вы просили передать мне рукопись, когда я вернусь. Сегодня я вспомнил об этом и решил, что она, может быть, передала мне не весь разговор. Я позвонил ей в школу, заставил повторить все слово в слово. Переспрашивал десять раз. Вы не поинтересовались, дома ли я. Вы знали, что меня нет.

Энсон повернулся к Доэни:

– Я полагаю, поверят все же мне, а не ребенку. Девочка просто не помнит. И не удивительно – как можно помнить случайный разговор, имевший место четыре дня тому назад?

Доэни сказал:

– Профессор Брейд, этот профессор дело говорит. Присяжные вам не поверят.

– Но я разработал вам всю схему, – ответил Брейд, – и повод, и обстоятельства. И последовательность событий. Все сходится.

– Сходиться-то сходится, – согласился Доэни, – только мало ли что может сойтись. Я вам могу сочинить такую историю, что выйдет, будто убийца вы, или эта молодая леди, или еще кто-нибудь. Ведь и у вас в химии небось так же? Разве нельзя под один опыт подвести самые разные теории?

– Можно, – безразлично ответил Брейд.

– Но вам же нужно выбрать такую, какую вы сумеете доказать не одним опытом, а многими! Сесть да придумать логическую версию нетрудно. Только вы увидите, что из нее сделает защитник обвиняемого.

Брейд опустил голову. Он сделал все, что мог, и не доказал ничего.

Доэни продолжал:

– Конечно, я могу задержать профессора Энсона, начать дознание. Но ведь неудобно получится, если он невиновен? Он человек известный, на хорошем счету. Чтобы его задержать, мне одной логики мало. Мне надо улики посолидней, вроде вот этой штуки. – Он стукнул кулаком по баллону, так что тот гулко загудел. – Такие улики, чтоб держались крепко, как их ни верти. – Он схватился за вентиль, и Энсон в ужасе вскочил, яростно замахнувшись тростью:

– Прочь руки, идиот!

Трость его просвистела в воздухе.

Метнувшись, Доэни перехватил трость и притянул старика к себе.

– Что такое, профессор Энсон? Разве баллон в неисправности? – тихо спросил он. – Что вам об этом известно?

Лицо профессора Энсона стало вдруг безмерно старым, словно на нем проступили признаки близкого конца.

– Откуда вам известно, что баллон не в порядке? – еще раз спросил Доэни.

– Это он отравил Ральфа! Он! – закричала Роберта и бросилась на Энсона. Брейд задержал ее и крепко схватил за руки.

Энсон резко повернул голову и посмотрел на девушку.

– Он заслужил смерть. Он предал науку, – хрипло проговорил он.

– Значит, это вы его отравили? – спросил Доэни. – Учтите, профессор, здесь свидетели. Можете ничего не говорить.

– Мне надо было сначала разделаться с ним! – Энсон указал на Брейда и разразился криком: – Неудачник! Я вам правильно сказал после его смерти – это вы во всем виноваты! Только такой идиот, как вы, мог допустить подтасовку данных! Из-за вас он был осужден на смерть. – С яростного крика он вдруг перешел на шепот; – Да, Ральфа Нейфилда отравил я, – и упал на стул.

Брейд и Доэни остались одни в кабинете. Доэни вымыл руки и энергично вытирал их бумажным полотенцем.

– Что с ним будет? – спросил Брейд. Теперь, когда напряжение, владевшее им до сих пор, спало, Кэп опять стал для него Кэпом, любимым старым учителем, почти отцом, чудаком, но великим химиком. Представить его себе униженным, в тюрьме…

– Думаю, до суда он не дотянет. – Доэни постучал себя по лбу корявым указательным пальцем.

Брейд печально кивнул.

– Знаете, проф, – сказал Доэни, – очень я рад, что с самого начала не ошибся насчет вас. Вы уж простите, что под конец я засомневался.

– Сомневаться – ваша профессия.

– Это точно. И здорово же вы во всем разобрались! Не хуже настоящего следователя.

– Правда? – Брейд слабо улыбнулся.

– Факт! Вы же докопались до самой сути. Может, и я бы до этого додумался, знай я то, что знали вы, но навряд ли так же быстро да так ловко.

Брейд задумчиво произнес:

– Знаете, наверно, в глубине души я понял все еще с тех пор, как моя дочка передала мне слова Кэпа. Но я никак не мог поверить, что убийство совершил Кэп, вот я и гнал от себя эти мысли.

Он опустил голову.

– И когда же до вас наконец дошло? – спросил Доэни.

– Сегодня, на лабораторных занятиях. И причина-то пустяковая. Я размышлял, как мы, педагоги, зависим от времени, и сразу, как всегда, вспомнил Кэпа. А в эту минуту один из студентов передавал лаборанту свои записи и это напомнило мне аналогичную ситуацию с Кэпом, как он передавал Джинни свою рукопись. Стоило мне это вспомнить, и все встало на свои места.

– Я же говорю, здорово у вас получилось! Только один раз вы дали промашку – слишком разговорились. Понимаете, о чем я?

– Нет.

– Вот и видно, что вы не спец. Вы же чуть не выложили этому старикану все, что знали. А зачем? Если он виноват, ему и без вас это известно. Так что рассказывать при нем все подряд никак не полагалось. Понятно? Что-то надо было приберечь. Вот как с этим баллоном! Про баллон вы ему не должны были говорить. А если б я вас не удержал, вы бы ему все раскрыли. Что бы мы тогда делали? Нет, никогда нельзя рассказывать обвиняемому все. Про что-то надо умолчать. А он от волнения не сможет сообразить, о чем вы говорили, о чем нет. Тут-то и нужно так повернуть, чтобы преступник сам выболтал то, что вам надо. Ясно? Тогда ему конец, вот как этот профессор выдал себя с баллоном.

– Да, большое вам спасибо за это, мистер Доэни.

Сыщик пожал плечами;

– Простой профессиональный трюк. Старый, между прочим. Да, наверное все хорошие трюки старые. Ну что ж, проф, пора нам распрощаться. Надеюсь, что больше не встретимся. В смысле – по таким делам.

Брейд рассеянно пожал ему руку и оглядел свой кабинет, словно видел его впервые.

– Подумайте, – сказал он, – ведь эта история продолжалась меньше ста часов. Только и всего.

– А вам небось показалось, куда больше?

– Целую вечность! – ответил Брейд.

Доэни склонил голову набок и спросил:

– А на работе у вас из-за этого ничего не будет?

– Что? А вы знаете, – Брейд коротко рассмеялся, и в смехе его послышалось смятение, – мне это все равно. Как только я узнал, что лишаюсь места, у меня словно гора с плеч свалилась. Раз я его потерял, то теперь и беспокоиться не о чем. Я даже почувствовал облегчение. Наверно, это звучит дико.

– Дико, не дико, а я вас понимаю.

– Когда Кэп сказал мне, что меня лишат места… – внезапно Брейд задумался: а правду ли сказал Кэп? Правда ли, что Литлби решил не оставлять его на будущий год? Может быть, Кэп применил такой ход, чтобы отвратить Брейда от работы Ральфа? Возможно, что это был маневр в психологической войне? Ведь Литлби как раз сегодня утром прислал компромиссное извещение… Впрочем, какая разница?

И Брейд с наслаждением понял, что ему совершенно наплевать, так это или не так.

– Наплевать! – громко сказал он. – Хватит! Всю жизнь я старался сдерживаться и не привлекать к себе внимания. Давать сдачи гораздо приятнее! Когда я высказал Ранке и Фостеру все, что думаю о них, мне стало ясно, чего можно добиться, когда остерегаться больше не надо и можно позволить себе драться. Но вряд ли вам ясно, о чем я говорю.

Доэни наблюдал за ним с напряженным интересом исследователя человеческих душ. Глаза его блестели.

– В этой заварухе вы, проф, дрались здорово – от начала до конца.

С неожиданной энергией Брейд сказал:

– Вы правы: от начала до конца. (Именно. Ему пришлось сражаться за все решительно. Начиная с того, чтобы сохранить семью и место, и кончая тем, чтобы не угодить на электрический стул.)

Он медленно произнес:

– И я победил!

– Еще бы, профессор!

Брейд облегченно засмеялся. Он подумал о Литлби. У бедного слюнтяя свои проблемы. Теперь у него на факультете и убийца, и убитый сразу! Придется предстать перед ректором (тиран и отпетый эгоист с кошачьей улыбочкой). А там совет членов правления, а там газеты!

Снизу доверху, по всей цепочке, никто не знает уверенности. Каждый сражается со своим пугалом.

И везет тому, у кого хватает мужества ввязаться в драку. Как сделал он, Брейд.

Брейд встрепенулся:

– Опять задержался, а надо обо всем рассказать Дорис.

– О супруге не беспокойтесь, – отозвался Доэни. – Я решил, что вы слишком взвинчены и забудете ей позвонить. Вот я и позвонил сам, сообщил, что все в порядке, только вы можете немного задержаться. Я думал, наши ребята захотят, чтобы вы к ним зашли, решат задать вам парочку вопросов.

– Вот как?

– Но похоже, что они уже не позвонят, так что идите домой. Если понадобится еще чего, я знаю, где вас найти.

– Конечно! И большущее вам спасибо, мистер Доэни!

Они снова пожали друг другу руки. И вместе вышли из здания.

Брейд свернул к лестнице, ведущей к автомобильной стоянке. Он оглянулся еще раз:

– Знаете, мистер Доэни, как странно! После всех этих долгих лет я наконец получил утверждение. Неважно, что будет с моим местом на факультете. Я утвержден в другом месте, самом важном. Здесь! – Он постучал себя по груди.

И гремя каблуками, побежал вниз по лестнице, не заботясь, понял ли его Доэни.

Он спешил домой, к Дорис, – пусть знает, что он утвержден.