Текст книги "Время зимы"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Он умел двигаться быстро. Беззвучной тенью оказываться за спиной противника и наносить короткие, смертоносные удары. Умел и обескураживать, глядя, как жертва отчаянно карабкается из гартисова царства, зажимая ладонями раскроенное острием горло. Раш считал себя мастером во многом.

Поэтому, когда он метнулся на коротышку, голову карманника не посетила мысль о провале. Рука сама нашла украденный кинжал: рукоять оказалась холодной, хоть и пролежала в петлях у бедра. Толстяк наверняка будет уползать, как шавка, которой надавали под зад. А мелкий… Такие, как он, не способны дать отпор тому, кто сильнее. Раш уже видел, как сталь целует место на шее недомерка, там, где колотится вена, видел испуганный взгляд, лепет с мольбой отпустить. Лезвие распороло воздух.

Карманник услышал тихий свист стали, что скользнула прямо у самого его носа. Легкое касание – щека полыхнула огнем. Недомерок, вдруг, оказался позади, и Рашу пришлось отпрыгивать, чтоб избежать еще одного шипящего выпада, и еще, и еще, до тех пор, пока каменные стены, толстяк, алые одежды жреца Эрбата и неуловимая тень не стали единым целым. Он не знал, куда ступает, не видел, ноги сами плясали в грязи.

Будто во сне, уклоняясь от очередного змеиного удара, карманник видел, как со стали, что метила ему в глаз, слетели мелкие кровавые ягоды. Запах собственной крови вонзился в ноздри.

А коротышка продолжал вертеться волчком круг него. Он то оказывался рядом, то маячил где-то впереди, прикрываясь несчастным жрецом, будто щитом. Раш попытался угадать его действия, но все шло прахом, как только противник наносил очередной удар – туда, где он меньше всего ждал. И лишь чудо в купе с инстинктами помогало Рашу оставаться живым.

– Не достанешь, – шепнул мальчишеский голос прямо в ухо.

Кинжал не достал шеи, но ловко срезал кожаный ремешок, которым к серьге была привязана серебряная подвеска.

И Раш ответил. Кинжал, тонкий, как игла, тот, что дремал в волосах, оказался в ладони прежде, чем подвеска стукнулась о землю. Обманный маневр, уйти в сторону, будто бы для удара в бок, отвлечь. Мальчишка, увидав оружие во второй ладони Раша, отступил на шаг, заманивая противника в тень. Жрец, едва державшийся на ногах, будто пьяный болтался из стороны в сторону, став для мальчишки заслоном. А тот снова рванулся вперед, наскоком, целясь карманнику в шею. Раш решил ответить ему тем же. Крутанулся мельницей, сбивая с толку. Сердце гарцевало необъезженным мерином. Краткий миг на вдох, передышка, чтоб меж ударами сердца переложить пламенеющий стальной зуб лезвием вперед для пикового удара.

И выпад! Снизу вверх, целя в место под челюстью, там, где между лучевидной костью остается просвет. Мягкая точка, как раз для тонкого змеистого лезвия. Волны разорвут кожу, как пила покромсают гортань.

Стихло. Раш балансировал на полусогнутых ногах, собираясь натянутой тетивой. Боль в распоротой щеке пульсировала с каждым вздохом, будто набиралась силы. Сквозь розовое марево в глазах, растекался яркий свет Северной ярости, который будто бы нарочно заглядывал в темный переулок.

Мальчишка стоял в стороне: его губы нервно дрожали, щеки, густо покрытые серыми веснушками, будто до сих пор не знали щетины. Бесцветные глаза смотрели с вызовом. А на подбородке распустился кровавый лепесток.

Как же так, озадачился Раш, стараясь не упускать из виду ни одного движения коротышки.

– Я знал, что рано или поздно меня выследят, – прошипел мальчишка.

– Старые счеты, а? – Ответил Раш, даже не пытаясь понять, о чем говорит конопатый. Главное сейчас – не дать себя достать. Парень оказался ловок, как водомерка на воде, и карманнику не нравилось, что в простой потасовке он уже заработал несколько ударов, которые даже не смог предугадать. А если бы и смог, остановил бы?

– Если уйдешь с дороги, я пощажу тебя, – предупредил коротышка.

– Отдай жреца и проваливай на все четыре стороны.

Толстяк, о котором Раш почти позабыл, жалобно заскулил, оборачивая накидкой руку. Ткань стремительно пропитывалась кровью. Жрец лежал неподвижно у стены, будто куча тряпья и карманник не знал, жив ли он. Могло случиться, что в безумной пляске с мальчишкой, служитель Эрбата стал случайной жертвой.

– Зачем он тебе? – в голосе мальчишки сквозило недоверие.

– Молюсь Эрбату о милости, – ухмыльнулся Раш и щека тут же отозвалась болью, так, что зубы свело до скрежета.

– Иди поищи милости в другом месте, – огрызнулся конопатый. – И скажи, что я больше не подаю. Пусть пришлют кого порасторопнее, а то начну думать, что у братьев перевелись коты, остались только беззубые котята.

Раша так и подмывало спросить, кто такие братья, но парень смолчал. Что-то подсказывало – пока мальчишка принимает его за другого, он в относительной безопасности. Ехидный голос внутри подтрунивал: «Может теперь научишься ни во что не влезать?»

Жрец зашевелился, хрипло попросил помощи. Мальчишка ткнул его ногою в бок и несчастный снова затих.

– Сейчас мы уйдем, – почему-то шепотом заговорил коротышка, – а ты не станешь нас преследовать. Потому что, клянусь, не спасет тебя и благословение Картоса.

Раш, который и так не собирался следовать за строптивой жертвой, опять сплюнул.

Они ушли. Пацан прикрикнул на толстяка, тот, продолжая скулить и кряхтеть, взвалил на себя жреца.

– Это чтоб ты не передумал, – выкрикнул мальчишка, когда они отошли на приличное расстояние.

Раш услышал свист, голубую искру, что стремилась к нему через всю улицу, как преданный пес. Карманник шарахнулся в сторону, оступился на бугре и грохнулся на спину, припечатав затылком брусчатку.

Когда раздался грохот, Раш успел зажмуриться и свернуться, прикрывая голову руками. Высокое зарево, яркое, как будто сама Северная ярость свалилась в переулок, обдало светом и серной вонью. Следом пришла боль, а за нею – ливень тысячи осколков лопнувших окон. Карманник чувствовал себя так, словно лежал на дне самого глубокого колодца. Издалека доносился вязкий шум голосов, крики женщин, детский плачь. И зловонный запах серы, едкое облако сизого дыма, от которого не продохнуть. Громельный камень, только от него бывает столько грохота и смрада. Раш думал, что громели слишком дороги, чтоб каждый оборванец носил при себе такой. Но так ли уж мальчишка походил на оборванца?

Раш кое-как поднялся: осколки звенящей капелью посыпались на землю, хрустнули под подошвами, противно, до ломоты в зубах. Надо же, размышлял карманник, рассеянно вытирая кинжалы о рукав, споткнулся чуть не на ровном месте, как зеленый мальчишка, а если бы не упал, одним богам ведомо, что сталось бы. Хотя, когда зрение вернулось и Раш увидел клин стекла, странным образом пережившего удар о камни, по спине карманника побежал холодок. Не свались он, осколок бы раскроил его от уха и до зада.

Когда в переулке замельтешили факелы и длинные тени горожан, Раш поторопился улизнуть. Ноги крутило, будто у столетнего деда, но карманник нашел убежище в тенях. Он слился со стеной, скользнул к выходу, где скрылась троица, и дальше, налево, на квадратную площадь с красавицей-сосной. Раш осмотрелся: дорога убегала на все четыре стороны света и угадать, на какую из улиц свернул мальчишка и его прихвостень, помогло бы только чудо. Но Раш не стремился их догонять, напротив – раненый, утыканный мелким осколками, все еще не крепко стоящий на ногах, он предпочел бы больше не сталкиваться с коротышкой. На пути ему встретилась толпа пьяных северян: здоровяки так набрались, что не заметили бы и кого-то менее шустрого, чем Раш. Воспользовавшись этим, парень замер в тени разлапистого дерева, дождался, пока шумная ватага освободит путь, и свернул налево.

Когда ноги вынесли Раша к «Двум осетрам», вся левая часть лица его онемела. Он ввалился в дверь, продираясь сквозь густую завесу винного духа. Как добрался до комнаты, Раш помнил смутно. Потом прибежала девчонка, та самая, с которой он развлекся днем. Она что-то невнятно бормотала, вытирала кровь с его лица, а потом приложила к ране припарку с запахом прелой травы и обмотала поверх нее широкий лентой овчины. К тому времени, как северянка закончила, карманник уже спал одним глазом. Раш всучил ей лорн, поблагодарил за заботы и попросил убраться. Не слишком вежливо, но девчонка, заполучив монету, и так не задерживалась.

Последнее, о чем подумал Раш, был мальчишка. Вернее, его лицо, которое осталось в памяти карманника лишь серым безликим пятном.

***

Когда Хани очнулась, она лежала на постели, укрытая тяжелым покрывалом, скроенным из кусков шкур. Под мягким мехом было тепло и уютно, совсем как дома, в те редкие дни, когда в домике охотника не жалели для очага ни дров, ни угля. Большую часть времени припасы хранили до самых суровых морозов.

Хани приподнялась на локтях и осмотрелась. В комнате сгустился сумрак, и глаза северянки вылавливали лишь неясные контуры. Что ж, похоже, ей отвели ту самую комнату, в которой она гостила в свой первый приезд в Белый шпиль. Пара деревянных стропил и перекрещенные под потолком балки, на которых висели веники из еловых и сосновых веток. Запах хвои хоть как-то забивал запах сырости, которым пропиталась башня – за все время, что Хани пробыла в Белом шпиле, они ни разу не видела, чтоб фергайры разводили настоящий огонь. Разве что в той жаровне, вчера, но девушка сомневалась, был ли тот огонь рожденным от кремня и дров.

Девушка мотнула головой, стряхивая сон. Как ни старалась, она не могла вспомнить, почему оказалась здесь. Последнее, что сохранилось в памяти, был круг фергайр, которые собрались в зале, чтоб прочесть ее воспоминания. А потом лишь темные бескрайние волны, на которых она покачивалась, будто в колыбели. Свернув все на усталость, Хани зевнула и, собрав в ладонь тепло, выколдовала путеводный шар. Свет мягко озарил комнату.

Напротив, на приземистой лавке, сидела женщина. Хани вздрогнула, прижалась спиной к стене.

Незнакомка напротив могла быть королевой, царицей, владычицей. Ее платье лоснящегося бархата, отливало густым бордовым крепкого вина. Волосы, черные, будто непроглядная ночь, были зачесаны в высокую прическу, украшенную тонким гранатовым обручем. Гладкое лицо пылало темными же глазами, а губы налились алым как спелая клюква.

– Я испугала тебя? – Голос незнакомки полнился мягкостью материнской песни.

– Немного, – призналась Хани, подтягивая одеяло едва ли не до самого носа.

Женщина улыбнулась – меж губ ее блеснули ровные зубки, белее жемчуга. Хани редко видела, чтоб у простых людей были столь красивые зубы. Даже фергайры прибегали к разным хитростям, чтоб выбелить свои: варили эликсиры для полоскания, настаивали отвары дорогой и редкой ромашки, которую покупали у приезжих с юга купцов. Эта же незнакомка будто знала особенный секрет.

– Я не хотела растревожить твой сон. – Женщина улыбнулась так, что Хани показалось, словно это ей самой следует извиняться за то, что не вовремя проснулась.

Северянка не была уверена, проснулась ли от того, что в комнате кто-то был или просто пришла пора открывать глаза, но на всякий случай поспешила уверить гостью, что ей не за что просить прощения. Незнакомка ответила ей новой улыбкой. Хани только теперь заметила тонкое кружево, дивным образом обвитое вокруг пальцев гостьи. Варежка – не варежка, но девушка никогда прежде не видела подобного украшения. Поверх кружев на пальце незнакомки поблескивал холодом светлого металла один единственный перстень – тонкая полоска в россыпи мелких темных камней.

– Это перчатки, – ответила незнакомка, очевидно заметив, что привлекло внимание девушки.

– Перчатки, – повторила Хани будто заклинание. Взгляд, оторвавшись от странного предмета одежд женщины, метнулся к двери – закрыто.

– Я хотела говорить с тобой, – продолжила незнакомка. Она заложила ногу на ногу, скрестила руки на груди, сидя так ровно и величественно, словно под ней была не деревянная скамья, а трон чистого золота. – Если ты прогнала сон, может, угостишь меня и мы обсудим кое-что?

Девушка уже собралась отвечать, что угостить гостью ей нечем, когда увидела на столе пару глиняных кружек, кувшин с узким горлом и блюдо с высокою горой засахаренных слив, яблок и орехов. Видя, как выжидающе незнакомка глядит то на нее, то на сладости, Хани все же выбралась из постели. Она была раздета до самой нижней рубашки и готова была вспыхнуть от стыда, вспоминая каждую заштопанную дыру и ужасную заплату как раз на плече. Как могла, Хани прикрылась одеялом, сдерживая его одной рукой, а второй наливала гостье из кувшина. Наверное одна из богатых чужеземок, размышляла девушка, стараясь не расплескать вино. К фергайрам ездили со всех уголков Эрбоса: кто за пророческими видениями колдуний севера, кто в поисках знаний, иные ждали мудрого совета. И лишь немногим удавалось получить ответы. Темноволосая незнакомка, с кожей будто пронизанный солнцем янтарь, наверняка была жительницей теплой страны.

– Благодарю. – Женщина, не дожидаясь приглашения, взяла чашу и пригубила.

Хани, продолжая хранить молчание, последовала ее примеру, но вина не пила. Она присела на край постели, пряча ноги в одеяло, так, чтоб ступни не касались холодного пола.

– Ты славная девочка, – начала незнакомка, поигрывая глиняной чашей так, словно в пальцах ее покоился самый изысканный кубок. – Эти заледеневшие от собственной важности, старухи, готовят для тебя какое-то посвящение.

Она понизила голос, как будто боялась, что выбалтывает то, о чем говорить не следует. Невольно, Хани поддалась вперед. О чем говорит красивая женщина? Какое посвящение? Но слова не шли из горла, и Хани смогла лишь невнятно просить гостью продолжать. Та усмехнулась, снов припала к кружке и заговорила.

– Я слышала, как они шептались в большом зале, там, где алтарь точно из чистого хрусталя.

Хани кивнула, давая понять, что знает, о каком зале идет речь. Лишь в одном месте во всей башне стоял именно такой алтарь, и он действительно был выточен из куска небесно-голубого хрусталя. Зал, где фергайры собирались советом. Зал тот прятался почти в самом пике башни, но попасть в него можно было лишь хитросплетениями дверей-обманок; человек, не знающий верного пути, ни за что бы не нашел тайное место.

– Какое посвящение? – переспросила Хани, так и не притрагиваясь к вину.

– Кажется, старухи решили сделать тебя своей сестрой. – Гостья пожала плечами, отставила кружку, придирчиво оценила сушеные фрукты, но, не найдя ничего по вкусу, уставилась на Хани глазами-углями.

Теперь девушка точно уверилась, что черноволосая не из местных – никто, в чьем теле резвилась крепкая артумская кровь, не стал бы говорить о фергайрах с пренебрежением.

Как такое может быть? Откуда? Почему именно она – порченная светлая колдунья? И как эта красивая женщина, – Хани посмотрела на незнакомку, пытаясь угадать, кем бы та могла быть, – может знать то, чего не знает она сама?

– Ты не слишком рада, я погляжу? – Женщина не сводила пытливого взгляда.

– Кто ты такая, госпожа? – Вместо ответа, спросила Хани. И удивилась, почему не задала его раньше.

– Можешь звать меня госпожой Хелдой, – после короткой паузы, предложила незнакомка.

– Говоришь так, будто только сейчас решила, что тебя так звать. – Хани все меньше нравилась компания незнакомки. Изо рта девушки вырывался пар и она только теперь почувствовала промозглый холод, пробравшийся в комнату.

– У меня слишком длинный титул, – отмахнулась Хелда. Улыбка не сходила с ее лица. – Так ты не ответила.

Хани, в конец растерявшись, только уставилась на свое отражение в кружке. Может быть, все это – испытание? А так ли реальна госпожа Хелда? Девушка не раз видела, как фергайры упражнялись в создании образов, но те были безмолвными, блеклыми, точно отржание в неспокойной воде, а красивая госпожа говорила складно, да и лицо ее полнилось жизнью.

Или ей затуманили рассудок? Как нынче днем, когда она шла в замок владыки Севера. Все видела, все слышала, но язык словно онемел, тело задеревенело, перестало слушаться. Что-то подумал Раш? Видел ли он? И как смог пробраться в ее образы?

– Я слышала, они говорили, что ты порченная. Темная отметина, светлая отметина – все смешалось в юном теле. – Растревожила ее незнакомка. Слова звучали непринужденно, словно женщина наговаривала детскую считалочку.

Хани нахмурилась, не зная смеются над ней или издеваются. Да кто она такая, эта госпожа Хелда, чтоб вот так, без приглашения, расхаживать по Белому шпилю, вторгаться в каждую дверь с дурацкими вопросами?

– Иди лучше, госпожа, – попросила девушка, освобождая ладонь от кружки. После встала на ноги, всем видом давая понять, что хочет остаться одна.

– Как хочешь, – не стала спорить Хелда и тоже встала, изящным движением расправляя складки на юбке. Ее тонкие пальцы в кружевах, что звались «перчатками», казались на удивление длинными. – Позволишь сделать тебе маленький подарок? Ты мне симпатична.

Сердце Хани сжалось в кулак, остановилось. Она открывала рот, чтоб вдохнуть, сделать глоток жизни, но не могла. Тело будто сковало цепями – не пошевелиться. Почему так страшно?

– Это мелочь, конечно же, ничего стоящего, но, думаю, может стать полезным. И держись от него подальше – внешность так обманчива бывает, – она покачала головой, насмехаясь взглядом.

– От кого? – Только и смогла спросить девушка.

– От того, кто за спиной. – Госпожа Хелда подмигнула, будто старинной подруге, и вышла.

И Хелда вышла. Она не стала утруждать себя закрыванием двери, та сама закрылась, проводив ее печальным скрипом. Прошло еще немного времени, прежде чем Хани справилась с собой и уняла дрожь в теле. Казалось, ее лихорадило: руки и ноги мелко дергались, голова кружилась, тело то выгибалось дугою, то складывалось пополам. Хани сама себе напоминала куклу из балагана, которую дергал за ниточки неумеха-кукловод. Ноги ее подкосились, до кровати девушка добралась ползком, стараясь тянуть за собою и одеяло, которое теперь словно лежало под пятою мамонта и никак не желало поддаваться. Едва забравшись на постель, Хани укрылась с головой, свернулась клубком, чтоб скорее согреться. Только на мгновение прикрыть глаза, дать отдых векам, прогнать всякое воспоминание о ночной гостье, а вместе с ним и страх.

– … боги Великие, да сколько тебя можно будить, девчонка!

Хани брыкнулась, будто на нее вылили холодной воды, вскочила, опираясь на руки и сонным взглядом осмотрелась. «Не может быть, я ведь только-только закрыла глаза?» – было первой мыслью. В следующее мгновение фергайра чуть не силой выволокла ее из постели, всучила аккуратно сложенный тканевой сверток, и велела идти за ней. Девушка не смела спорить.

Они миновали несколько пролетов вниз, после свернули в одну из арок. Почти все место в комнате, где они оказались, занимал круглый бассейн, до краев наполненный водой. Фергайра велела ей раздеваться и привести себя в порядок. Хани снова исполнила приказы. Вода в бассейне оказалась ледяной, тело отказывалось подаваться добровольной пытке холодом, но взгляд фергайры был еще холоднее, и девушка, зажмурившись, позволила себе упасть. Вода обняла ее, сомкнулась над головой, обожгла льдом. Хани едва хватило сил, чтоб вынырнуть и шумно вдохнуть полной грудью, и тело опять погрузилось в воду. Может фергайры решили избавиться от нее? Тихо и мирно, даровать легкую смерть. В воспоминаниях невольно замаячили образы из детства: с рассветом, изо дня в день на протяжении всего времени, что она провела в доме Мудрой, та выводила ее к озеру и заставляла заходить в воду по самую макушку. Но Хани никогда не замерзала так, как сейчас. Старая женщина говорила, что раз вода пощадила ее однажды, тому есть причина.

Хани снова вынырнула, понимая, что это может быть последний вдох, который она сделает. Фергайра продолжала стоять у края бассейна и глядела на нее пустыми глазами. Убедив себя, что ей вынесен молчаливый приговор, Хани перестала сопротивляться. Так быстро, но тело и разум приняли свою участь. Не к ней ли она готовила себя весь год, пока судьба носила их с Роком по заснеженным просторам Артума?

Вода стала материнским лоном. Она приняла сговорчивое тело в свое чрево, окружила плотным коконом, заботливо пряча от мира. Теперь, когда кожа привыкла к холоду, он уже не ранил, а приносил лишь расслабление. Хани показалось, что она даже согрелась, прежде чем почувствовала под спиной дно.

Все правильно, так и должно было случиться. Еще немного, самая малость, пока глупое сердце не узнает покой.

А потом вода прогнала ее. Хани готова была поклясться Снежным, что почувствовала ладони, что подтолкнули ее вверх. Вынырнув, она услышала ворчание фергайры:

– Хватит плескаться, не время сейчас.

Девушка выбралась из бассейна, досуха вытерлась куском шерсти и взяла из рук старой женщины одежду – белую мантию, точно такую же, как носили сестры Белого шпиля. Суровый взгляд фергайры удерживал ее от множества родившихся вопросов. Все еще босая, Хани последовала за ней. Снова лестница и долгий переход между этажами. Одна комната полная дверей, еще одна, и снова лестницы, снова подъем к пику, туда, где полыхает огнем Северная ярость. Хани сразу поняла, что они идут в тот самый зал с хрустальным алтарем. Поняла и снова вспомнила незнакомку. Неужели..?

Когда девушка сбилась, в какую по счету дверь заводит ее фергайра, они вошли в небольшой зал. Внутри было светло, точно на солнечной поляне. Пол, выложенный белым мрамором, сверкал зеркальной гладкостью, воздух трещал, как в грозу, а в центре, обойдя кругом хрустальный алтарь, стояли фергайры. И все глаза смотрели на Хани.

– Фергайры, Скальд решил дать нам еще одну сестру, – проскрипела Ванда и многократное «да» поддержало ее. – Подойди-ка сюда, Альбатрос.

Альбатрос, безмолвным эхом повторила про себя девушка, Ханийрэя. Фергайра Ханийрэя.

Хани подошла, не сводя глаз с Ванды, боясь, что если перестанет смотреть на нее, то все станет туманом и рассеется. Может быть она спит, как и тогда, когда ей привиделась красивая чужестранка? Или лежит на дне ледяного бассейна и сладко отходит в царство Гартиса. Но почему тогда так тревожно и громко ноет в груди?

– Перестань глядеть так, будто овцы на закланье, – прикрикнула Ванда и Хани очнулась. – Опустись на колени и подними руки!

Фергайра выразительно глянула на пол, ее выцветшие глаза выражали нетерпение. Кто-то прикрикнул на Хани за нерасторопность. Девушка встала на колени и протянула фергайре ладони, стыдясь дрожащих пальцев. Ванде подали палку: лента из слов скользила по дереву, навеки высеченная резцом в умелых руках.

– Ладонями вверх, – командовала самая старая колдунья Белого шпиля и, как только Хани выполнила приказ, нанесла первый удар.

Девушка едва сдержалась, чтоб не закричать. Откуда только взялась в немощном теле такая нечеловеческая сила. Дерево хлестко прошлось по коже ладоней, оставив по себе яркий багряный след.

– Познай, кем ты стала отныне, – прочти зловеще сказала Ванда и сестры хором размножили ее слова.

А удары все сыпались и сыпались, пока ладони Хани вконец утратили чувствительность. Кожа сперва пошла волдырями, после лопнула и теперь с каждым новым ударом из-под палки летели алые брызги, что окропили одежду, волосы и лицо. На губах появился привкус крови. Девушка дала волю слезам, но не крику. Горячая соленая влага заливала глаза, застила свет, что и так с трудом пробивался сквозь боль.

– Хватит теперь, – сжалилась фергайра Ванда. – Запомнила ты урок, девочка?

– Я должна быть смиренной и сносить все, что даст мне судьба, – сказала Хани слова, что назойливо вертелись в голове, пока палка опускалась на ладони. Посвящение было тайной, никто не знал, как оно свершается и почему Мудрая удостаивается такой чести. Говорили лишь, что выбирают только тех, кто достоин деяниями и знанием. Никто не учил ее, что говорить и как поступать. Она сама нашла слова.

– Хорошо. – Лицо старой фергайры, размытое пеленой слез Хани, смягчилось. – Встань сестра, и подотри сопли – фергайры никогда не плачут, если есть хоть одни глаза, что могут стать тому свидетелями.

Девушка кивнула, но на слова ей не стало сил. Хвала Скальду, они и не требовались. Каждая фергайра по очереди назвала ее сестрой и дала наставление. Толстая Ботта велела никогда не опускать рук, как бы сильно не колотила ее палка богов, задумчивая Тира пожелала оставаться об руку с надеждой, даже если Лассии будет угодно больше не выпускать солнце из его ложа за горизонтом. Фоира наставляла жить без оглядки на зло и добро, и вершить по справедливости, всегда улыбчивая Ниара велела не бросать в тяжкой хвори ни врага, ни друга. Много всего услышала Хани, слова сплелись в единую песню, которую, – девушка знала это, – ей никогда не забыть.

Неужели, больше не будет испытаний, гадала Хани, когда фергайры умолкли. Вереницей, фергайры, – теперь уже ее сестры, – покинули зал. Хани шла за ними не видя пути, думая о том, почему вдруг так изменилось мнение колдуний Севера.

Миновав сплетения коридоров и дверей, Хани, а с нею и фергайры, попали в книжную комнату – пожалуй, единственное место во всей башне, не считая кухни, где ютилось тепло. Стены прятались за массивными полками, такими высокими, что чтобы добраться до верхних стеллажей, требовалась лестница. Центром книжной комнаты служил длинный стол, на котором хватало места и множеству перьев, и пергаментам. Хани заметила рецепты зелий, которые кропотливо переносились в толстые, потрепанные временем тома.

Ее усадили за стол и обработали кровоточащие ладони мазями и бальзамами, а потом обвернули тканевыми лентами, отчего руки будто тоже нарядились в … перчатки. Боль утихла, пальцы вновь обрели способность сгибаться, хотя Хани чувствовала, что еще не скоро к ним вернется прежняя гибкость.

– Теперь ты можешь задать свои вопросы, – разрешила Ванда. Она села как обычно во главе стола, и, пока устраивалась в кресле, громко сопела и кряхтела. – Только быстро, у нас есть дела важнее.

– Почему? – Хани требовательно посмотрела на нее.

– Потому что мы так решили. Сестры посчитали тебя достойной быть одной из нас.

– Я молода, неопытна, я ношу порченую кровь. – Неуверенная, что говорит то, что следует, Хани запиналась, хватая воздух перед каждым словом. – Неужели во всем Артуме нет никого достойнее?

– Есть, – ответила за Ванду грузная Ботта. Ее маленькие глазки заплыли широкими морщинами, ногти хранили следы зубов. – Более достойные были всегда, даже когда выбирали каждую из нас. Но быть достойным – не значит быть полезным. Для того или иного дела, – чуть подумав, добавила она.

– Чем полезна я? – Втиснулась с новым вопросом Хани, хоть и видела, что фергайра не закончила.

Ботта отнеслась к е нетерпению своей новой сестры со снисходительной усмешкой.

– Я велела им прислушаться к моим словам. – Отозвалась Ванда и зашлась кашлем. Ниара неодобрительно нахмурилась и поинтересовалась, когда она в последний раз принимала настойку. Ванда отмахнулась от нее, не дав ответа. – Ты будешь полезна нам, – продолжала она, как только кашель отступил. – Будешь говорить нам все, что скажут тебе они. Раз твоя порченная кровь вложила в твои уши силу, чтоб слышать голоса предков, значит, так было угодно Скальду.

– Я не получила благословения…

– Ты осталась жива, – оборвала ее Ванда. – Мало ли такого благословения? Снежный мог схоронить тебя в снегах, скормить шарашам, извести болезнями, но ты цела. Много и возвращаются живыми, без благословения, м?

– Да, – согласилась Хани после короткой заминки. На ее памяти в родной деревушки из путешествия длинною в год возвращались только те, кто получал благословение Снежного. Других настигала незавидная учась.

– Ты порченная, – поспешила напомнить Фоира. Она продолжала смотреть на Хани с недоверием и даже отвращением. Может Фоира и смирилась с решением своих сестер, но всем видом давала понять – ничто не в силах заставить ее изменить себе. – Только богам под силу разделить темное и светлое.

Фергайра еще много чего собиралась сказать, это читалось в ее взгляде, но Ванда осадила ее окриком.

– Что я должна делать? – Хани пошевелила пальцами, пытаясь собрать в кулак магию. Не получилось – она едва чувствовала пальцы.

– Ты поедешь с Конунгом к южным границам. Будешь следить за каждым его шагом, и докладывать нам. Станешь тенью за его спиной. Чтоб ни один приказ, слово или команда не прошли мимо твоих ушей.

– Сделаете меня шпионкой? – Неуверенно переспросила Хани.

– Нашими глазами и ушами, – поправила улыбчивая Ниара.

– Но я должна буду доносить, – попыталась возразить Хани.

– Служить своей стране! – Осадила Фоира. – Делать то, для чего тебя избрали и не задавать лишних вопросов.

– На что же еще годна порченая кровь, – скорее самой себе, чем остальным прошептала Хани и грустно улыбнулась. Очередная попытка поймать магию не увенчалась успехом. Какими бы чудодейственными не были бальзамы фергайр, пройдет несколько дней, прежде чем пальцы снова станут достаточно гибкими, чтоб творить колдовство.

– Ты послужишь Северу, – снова заскрипела старая Ванда. – Благодари богов, что все обернулось так. – И хватит разговоров. Тебе нужно поесть, и привести себя в порядок – сегодня ты отправишься с Брайорон и будешь сидеть на военном совете. Будет тебе испытание. – Последние слова утонули в новом приступе кашля.

Ниара подхватила старуху под руки и, как ни пыталась сопротивляться Ванда, увела ее прочь. Оставшись одна, Хани почувствовала себя совсем как в том ледяном бассейне – одинокой и слабой, не способной сопротивляться. Будь ее воля – стала бы мышью, шмыгнула в тень, хоть бы и под самый сырой камень, лишь бы дальше от суровых взглядов. На лицах фергайр читалось презрение, злость, недоумение. Все, что угодно, кроме поддержки и приветливости к новой сестре.

Это было так, если бы она вдруг поняла, что в тех сказках, что рассказывала мать, добро пошло об руку со злом – разочарование. Чудесная башня с огненной звезде в пике стремительно кренилась к низу.

– Пойдем, – позвала фергайра Ида, тощая травница, от которой всегда пахло сушеным листом и полынью. – Поищем тебе одежду. – И, словно предугадав вопрос, добавила: – С этих пор у тебя новый статус, негоже фергайре ходить оборванкой.

Дальше время потекло вязко, словно долгая переправа по затянутому туманом озеру. Хани не задумываясь съела все, что ей дали, проглатывая кусок за куском почти не разжевывая. Нужно есть, так сказала Ванда, нужно пополнять силы, даже если утроба протестует и, того и гляди, вернет все обратно. Потом, пока меняли повязки и наносили новые мази, Хани снова вымыли, досуха вытерли волосы и заплели их новыми косами. Несколько новых амулетов появились в них – белозолотая ракушка, тонкая, точно игла, костяная фигурка росомахи. И три полумесяца черненого серебра, всякой формы и размера – знак того, что она может призывать духов-защитников. Горькая ирония – в Яркию она вернется уже как фергайра, колдунья Белого шпиля, и никто не посмеет обозвать ее беглянкой.