Текст книги "Время зимы"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Хорошо, – согласился Раш. Конечно, то была лишь видимость, будто он и в самом деле может выбирать. Про себя карманник решил, что потом, когда дело будет сделано, он найдет способ позаботиться о собственной шкуре, если вдруг Торхейму захочется вслед за жертвой отправить и палача.

Конунг довольно улыбнулся, кажется, впервые за все время, что Раш провел в зале.

– Я не могу оставить тебя во дворце, поэтому остановись в какой-нибудь харчевне. И не вздумай бежать, – предупредил он, – иначе станешь короче на голову прежде, чем доберешься до городских ворот.

Карманник и не помышлял о побеге. Сотня золотом, которую посулил Торхейм, держала его крепче цепи.

– Не сбегу.

– С рассветом жду тебя в Браёроне. Теперь иди. Раш с радостью исполнил приказ.

Поблуждав в холодых коридорах, он покинул замок. Долгий спуск по стенам Браёрона, во время которого карманника, казалось, продули все ветры разом. Он смог вздохнуть спокойно, только когда оказался за стенами замка.

Снова шел снег. Раш кутался в накидку, поглубже прячась в капюшон, нырнул в переулок, стараясь вспомнить, каким путем стражники вели их с Эриком в замок. Дневной Сьёрг ничем не отличался от того серого неприветливого города, который встретил их ночью. Правда, судя по тому, что почти на каждом углу путь карманнику преграждала лоточница и предлагала купить к празднику голубых и белых лент, намечалось какое-то торжество. Редкие пихты вдоль домов и короткие елки тоже пестрели лентами.

Раш свернул на нескольких поворотах и когда в нос ударил запах соленой рыбы, понял, что зашел совсем не туда, куда нужно. Первый же попавшийся на пути горожанин плохо говорил на общем, но и этого оказалось достаточно, чтоб понять друг друга. Старик сказал, что впереди гавань и там как раз встречают вернувшихся из-за моря северян, и добавил, что вернулись они полные добра, награбленного у вольных народов. Раша мало интересовал промысел северян, потому, когда горожанин уже порывался уйти, он придержал его за ворот и расспросил, где в столице есть приличное место, чтоб скоротать ночь. Северянин мигом протрещал несколько названий, из которых Раш успел понять лишь одно.

Отпустив бедолагу, карманник продолжил путь, теперь разыскивая конкретное место, харчевню под названием «Два осетра». Свернув направо, как советовал старик, он вышел на набережную, покривившись от запаха рыбы. Крики назойливых чаек над причалом оглушали, вторили им голоса детворы. Ребятни было так много, будто к причалу сбежались разом все дети столицы. Карманник постарался быстрее миновать место, куда сносили добытый скарб: шкуры, бочонки, тканые ковры и одежды, меха. Прямо перед ним, едва не свалив Раша с ног, двое северян воняющих брагой и потом, пронесли тяжелый ларец. Под крышкой позвякивали монеты. Раш мысленно пожелал им дюжину харстов за пазуху, осмотрелся в поисках вывески. В череде зданий, прилипших друг к другу, он заметил вывеску: тяжелые цепи, что держали окованное медью днище бочки, раскачивал ветер. «Два осетра» – было выжжено на общей речи и карманник направился в сторону харчевни.

Внутри, как и на пристани, хозяйничал смрад соли и рыбы, щедро приправленный крепким духом немытых тел. В зале оказалось людно: северяне, почти все в свежих и зарубцевавшихся шрамах, расселись по лавкам, вдоль трех столов, которые протянулись от самой двери зала и упирались в противоположную стену. Если бы живот Раша не крутило от голода, а кости не ждали тепла очага, он бы не раздумывая подался прочь из прокопченных огнем и дымом стен харчевни.

Карманник протиснулся вперед, стараясь не попадаться под руку северянам, многие из которых уже порядочно набрались. Чувствуя себя карликом в логове гигантов, Раш кое-как добрался до сколоченной из досок стойки, за которой хозяйничал одноглазый долговязый мужик в переднике с двумя вышитыми рыбинами. Когда-то вышивка была красивой, теперь же нитки растрепались и в чешуях рыб остались просветы.

– Я хочу снять комнату. – Раш положил на прилавок горсть медных монет. – На день.

Хозяин харчевни проткнул гостя досужим серым глазом. Второй глаз его будто зашивала рука ребенка: слипшиеся навсегда веки еще хранили следы широких стежков, со временем ставших белесыми, будто под кожею заснули тонкие черви.

– Есть комната, – ответил он. – С господина лорн.

Раш с кислой физиономией сгреб медь, швырнул на деревянную столешницу серебряную монету и хозяин ловко смахнул ее в карман передника. После, услужливо предложил Рашу первому идти по лестнице. Ступени противно поскрипывали под ногами, карманник мечтал о горячей еде и постели, чтоб в зад не морозило снегом, поэтому успокаивал себя скорым отдыхом. В комнате оказалось чисто и прибрано, кровать жалась к стене, сбоку нашелся деревянный сундук для вещей, стол и стул. Одноглазый поинтересовался, спуститься ли гость вниз или предпочтет отобедать в уединении. Раш выбрал второе. Хозяин ответил, что немедленно похлопочет об этом и, пожелав гостю отдыха, вышел, на прощание наградив уши гостя протяжным скрежетом дверных петель. Ну хоть никто не влезет ночью, подумал Раш с кривой усмешкой и свалился в постель, лицом в подушку, набитую свежей соломой.

Сон сморил его сразу, потому что когда дверь снова завыла, он схватился на ноги, рефлекторно потянувшись за кинжалом. В пороге застыла девушка, лицо ее отражало всю панику мира, и Раш вовремя подоспел, что подхватить едва не вывалившийся из ослабевших рук поднос.

– Старая привычка, – отшутился он, бесшабашно улыбаясь во весь рот.

– Я растревожила сон господина? – пролепетала она едва разжимая губы.

– Самую малость. – Раш принюхался к еде на деревянном подносе – обжаренный в травах и меду окорок с картофелем и яблоками, маринованные перцы, кунжутные булочки, что еще дышали жаром печи. Желудок гневно потребовал насыщения.

Девица же не торопилась уходить, чуть склонив голову, разглядывая чужестранца. Раш мысленно хмыкнул: наверное, на фоне бородатых и волосатых увальней он казался ей сущей диковиной. Впрочем, так же верно было и то, что карманник никогда не оставался без женского внимания. Горькая насмешка судьбы. Знали бы все эти женщины…

– Ты не принесешь мне горячей воды? – Попросил он, прикидывая, насколько его телу нравится северянка. К низу живота прилила кровь, но утроба продолжала рычать.

– Хорошо, господин, – покорно пискнула девица и шмыгнула в дверь.

Раш быстро схватил кусок мяса за мосол, и, вприкуску с гарниром, умял в один присест. Потом разделался со всем, что нашлось в остальных мисках. Когда девчонка вернулась с кувшином и отрезом ткани, он как раз снимал рубаху. Девушка снова зарделась, торопливо поставила ношу на стол, забрала поднос с посудой и кинулась к двери. Карманник опередил ее, преградив путь.

– Не потрешь мне спину, милая? – Спросил он ни капли не улыбаясь на сей раз. Тело, насытившись пищей, требовало иного удовольствия. Раш бесчисленное количество раз давал себе обещание не знаться с простя?чками, но теперь тело требовало ублажения похоти. И хоть северянка была не ахти, под одеждой ее было то, что интересовало карманника куда больше смазливой мордочки.

Уходила девчонка довольной, торопливо собирала волосы под ленту и хлопала глазами. Раш же, получив то, что желал, теперь мечтал лишь, чтоб она сгинула с глаз долой. Как только комната опустела, он засунул под подушку змеистый кинжал, устроился под шкурами и провалился в сон. Глава тринадцатая

– Чем я разгневал богов? – Бывший дасирийский советник стенал и заламывал руки, точно девица, что отдала невинность до благословения союза.

Многоликий потрогал рукоять кинжала: госпожа лично распорядилась, чтоб мастера-кожевники взялись за работу. И если сперва Многоликому не понравилась ее затея, вскоре он изменил мнение. Мягкие ножны китовой шкуры, двумя ремнями крепились к поясу и вдоль и поперек, как хотелось хозяину. Изогнутый кинжал выскакивал на свободу без всяких задержек, не рождая даже самого тихого звука.

– Будешь визжать, почтенный – отрежу язык. – Многоликий беспечно стряхнул с волос первые снежинки.

Артум снова кутался в пургу. Портал лежал в часе езды от столицы Северных земель, как было положено договоренностями меж государствами и таремскими лордами-магнатами. Тарем – вотчина торгашей, давно не вел войн, богатея от торговли, которую вел со всеми уголками Эрбоса. Но как бы там ни было, флот Тарема продолжал главенствовать на воде, а казны сверхо?м хватило бы на покупку самых отчаянных наемников и головорезов. Потому правители, что пожелали вести с Таремом торговлю, выставили условие – не располагать порталы слишком близко от столиц. Впрочем, такой предосторожностью отличились не все: жаркий Тутмос подпустил торговцев ближе, Народ дракона, напротив, дал согласие только на самую отдаленную часть своих земель. Чего не было у Тарема – так это пути к оседлым на восточных островах румийским черным магам. Румийцы вели торговлю с пиратами и изредка, когда в том возникала нужда, приторговывали с таремцами, дасирийцами и дшиверскими варварами. И поговаривали, что румийцы, проклятые за свое тщеславие светлой Вирой и одаренные сверх меры ее темною сестрой, давно нашли способы беспрепятственно передвигаться по Эрбосу незамеченными и неузнанными. Хотя всякий знал, что румийцы были обречены на вечное проклятие: тела их покрывались гнойниками и нарывами еще в утробах матерей, кости и хрящи выворачивались из суставов, языки двоились или отсыхали вовсе, а глаза часто появлялись и больше двух.

Многоликий поправил накидку, нетерпеливо ерзая в седле. Саа-Рош, подгоняемый угрозой, скребся на лошадь. Пока они проходили через портал, разумнее было спешиваться, теперь же, достигнув выхода из радужного тоннеля, можно было снова заседлать коней.

Только с третьей попытки толстяк взобрался на животное. Лицо его пошло пятнами, на трясущихся щеках разлился багрянец. Многоликий гадливо скривился. Он видел перед собою не человека, а откормленного хряка, которому так и подмывало пустить жир. Мальчишка не понимал, что заставляет людей так без меры потчивать свое брюхо. Наверняка дасириец и отросток свой не видит за пузом, когда по нужде ходит. Многоликий пришпорил лошадь.

Они прибыли в Сьёрг впереди сумерек. Многоликий и раньше бывал в Северных землях. Правда, было то давно, в другой жизни о которой мальчишка любил не вспоминать. Пожив в роскошно убраном Тареме, он смотрел на Артум совсем иначе. Убогие домишки, будто сложенные наспех, грязные улицы и вонь, как из выгребной ямы. И люди такие-же: мужики все угрюмые, женщины – высокие точно сосны, не знающие о белилах для лиц и ароматных маслах. Многоликий едва успел отвести лошадь в сторону, когда дверь одного из домов отворилась и здоровенная баба выплеснула прямо на дорогу содержимое ночного горшка. Сзади послышался хохот Саа-Роша. «Дай мне повод выпотрошить тебя», – подумал Многоликий, и повернул коня.

– Мы разыскивает храм Эрбата, госпожа. Не подскажешь ли путь? – Спросил он молоденькую девицу, волосы которой перехватила разноцветная лента.

Многоликий владел северным наречием почти в совершенстве, как и языком шайров, и путанной речью эфратийцев. Общая речь Эрбоса родилась из речей шаймерцев. После того, как великая Шаймерия пала, остатки ее жителей расселились по всему материку, занимая островки земель, пригодные для жизни. Прошли десятки лет, речь дасирийцев приобрела свои оттенки, рхельцы стали говорить на иной лад, народ Дракона, тутмосийцы, даже та-хирсике пираты – все они вышли от шаймерцев. Потому-то речь и звалась «общей» – как бы не менялись говоры, корни брали начало из одного источника.

Девушка указала путь и предложила гостям Артума взять нарядных лент. Многоликий дал пару медяков и, получив ленту, повертел ее в руках. Мимо, распускаясь гомоном и смехом, пролетела стайка ребятни: на рукавах их кафтанов трепались точно такие же ленты. Мальчишка так же повязал и свою. Дасириец, что старался держаться на расстоянии, зашелся кашлем и принялся сетовать, что вот-вот схватит простуду.

Многоликий не удостоил спутника ответом. Он считал Саа-Роша свиньей, а с животными станет разговаривать только идиот. К тому ж вряд ли госпожа Ластрик обрадуется, узнав, что бывший советник свалился к Гартису раньше срока.

В храме Эрбата пахло точно в коптильне. Дасириец пуще прежнего заныл, что голоден. Он съежился, втянул голову глубоко в плечи и семенил за Многоликим, нехотя, точно шел на плаху. Стены храма, сложенные бурым камнем, тянулись вперед, упираясь в алтарь. С расшитых гобеленов грозно глядел сам владыка Эрбат: вот он застыл фигурою, охваченной огнем, а вот его пламенное лицо взирает на смертных прямо из извергающегося вулкана. Многоликий не глядел по сторонам – в прошлой жизни он отрекся от всех богов, кроме Близнецов, а теперь не молился даже им. Гартис уж давно велел слугам своим вострить вила для желанного гостя. Мальчишка мысленно пожал плечами – никаких молитв не хватит, чтоб умилостивить богов, чьих слуг он без счета отправлял в черное царство Гартиса. Так стоит ли пытаться?

Народа в храме не было: и час был поздний, и праздничная ночь. Северяне почитали богов всеобщим весельем на улицах Сьёрга.

Над алтарем, в широкой раме червонного золота, плясал мозаичный пламень. Стекло всех оттенков красного играло в свете множества факелов и могло даже показаться, что огонь живет. Алтарь, – гранитная багряная глыба, покрывал кусок черного шелка; поверх ткани расположилась чаша с маслом и целая череда свеч, самого разного размера и формы.

Многоликий скосил взгляд на Саа-Роша – бывший советник мигом бухнулся в ноги, припал лбом к ткани, зацеловав клок, словно сиськи молодой девки. Мальчишка не стал бить лживых поклонов, только сунул палец в чашу, принюхиваясь – масло пахло хвоей.

Прошло немного времени, Саа-Роша пробубнил все молитвы огненному богу Эрбоса, какие только знал, а никто из служителей не спешил выйти к путникам и, как полагается, послать вопрошающим благословение. Многоликий повертелся, обошел алтарь и велел дасирийцу заткнуться, снова пригрозив отнять язык. Когда толстяк умолк, тишину в храме нарушала лишь размеренная трескотня свеч и факелов, да шум шаркающих ног, раздававшийся откуда-то справа. Мальчишка пошел на него, очутился перед дубовой дверью из-под которой выбивалась полоса света. На двери пристроилась кованная замочная скважина. Не долго думая, Многоликий выудил из-за рукава отмычку, – тонкую, легко гнущуюся палочку, увенчанную крюком. Отмычка вошла в расщелину, пара легких нажатий пальцами – и замок поддался.

В комнате за дверью, обжилась теснота. Стены под потолком чернились, перепачканные сажей, из щелей свистел ветер. Стол, сундук для клади, кровать – все точно в крестьянской халупе. Не зря жрецов Эрбата считают самыми праведными праведниками, подумал Многоликий, поймав взглядом мужчину в алых одеждах служителя Хозяина огня. Лоб жреца схватил обруч с гранатовой слезой, руки пихали в дорожную суму нехитрый скарб.

Услыхав щелчок, мужчина повернулся, взглядом ощупал мальчишку и будто бы расслабился. Лицо служителя уродовал страшный ожег, как если бы ему не посчастливилось попасть под удар раскаленной железной перчатки. Над правым глазом остались следы двух пальцев, на щеке – отпечаток третьего.

– Мы пришли за благословением Эрбата, служитель, – блеклым голосом соврал Многоликий.

– Нынче праздничная ночь на дворе. – Как не пытался жрец напустить умиротворенный вид, его взгляд метался из стороны в сторону. – Боги приходят в Артум, когда наступает черед таять снегам. Нет нужды нынче испрашивать благословения в храмах, боги слышат смертных, коль помыслы их чисты.

Он покосился на дверь за спиной нежданного гостя, тень скользнула по его лицу. Многоликий еще раньше услышал позади кряхтение Саа-Роша, которому голод и страх не мешали всюду совать свой нос. Наверняка жрец углядел его и теперь прикидывал, что за чудна?я пара посетила храм Эрбата: толстяк, одетый не по северной моде, и сопляк, которому хватило наглости тревожить божьего слугу.

– Уж не ересь ли слышится в твоем голосе, жрец? – Многоликий говорил ровно, ничем не выдавая своего настроения. Он давно усвоил урок, что нет ничего страшнее каменного лица собеседника. Неизвестность – сестра ужаса. – Мой почтенный родитель пришел в великой скорби и умоляет тебя попросить для него благословения Огненного.

Саа-Рош снова раскашлялся, что-то недовольно пробубнил в ответ – слова его перемежались бранью. Жрец отступил, лицо его сделалось бледным. Многоликий про себя пожурил леди Ластрик за то, что не навязала ему толстяка. Он мог прекрасно справиться и без него, жирная свинья только путался под ногами и, как сейчас, норовил все испортить.

– Кто вы? – Спросил служитель Эрбата, рука его метнулась куда-то в складки мантии. Обратно ладонь вернулась с кинжалом, который жрец выставил вперед.

«Да он нас ждал!» – мальчишка мысленно присвистнул. Интересно, что скажет госпожа, когда прознает об измене. Он не сводил глаз с Саа-Роша все время пути: если бы толстяку стало храбрости предупредить кого-то, он не смог бы передать вестей незаметно. Хотя дасириец только то и делал, что трясся от страха. Значит, предатель завелся либо в Замке на Пике либо рхельский царь не сдержал слова. Многоликий счел оба варианта равноценными.

Глядя, как волнуется лезвие в руке жреца, мальчишка покривился. Он знал десяток способов лишить его кинжала еще до того, как жрец поймет, что остался безоружным. Но Многоликий не торопился. Что за интерес играть коту с мышью, если она даже не противится?

– Именем Эрбата, – как-то неуверенно начал мужчина, – священный огонь спасет меня и защи…

Мальчишка метнулся вперед. Сорвался с места, как притаившаяся змея. Только одно движение, безоружное, но не менее опасное. Клинком стала рука, сложенные вместе большой и указательный пальцы – острым ему наконечником. Точный удар в кадык… и глаза жреца округлились. Он с шумом раскрывал рот, не находя спасительного глотка воздуха. Кинжал был позабыт, скрюченными судорогой пальцами, служитель Эрбата драл горло – от ногтей оставались белые полосы, что тут же алели, надувались кровью.

Многоликий знал, как справиться с оружием, как обойти противника. Когда мальчишка видел, что соперник ему по зубам, он заводил игру – неторопливо изводя соперника страхом, наносил удары достаточные, чтоб причинить боль, но не слишком глубокие и не смертельные. Говорили, что у Народа драконов несколько раз в год проводили бычьй турнир, когда несколько опытных воинов сходились в клеть вместе с раззадоренным вепрем. На потеху толпе они кололи зверя пиками, пока тот не истекал кровью. Братья Послествета звали таких смельчаков «мясниками», убийцы чтили свое ремесло, но всегда умерщвляли с первого удара. Кодекс запрещал терзать жертву, по той же причине убийцы старались избегать использовать яды.

А Многоликий любил запах агонии, и никогда не отказывал себе в удовольствии довести жертву до безумия. Но когда дело доходило до колдовства, он забывал об играх – в другой жизни довелось слишком дорого заплатить за свою беспечность, когда судьба свела его с та-хирским чародеем.

– Куда ты направляешься, жрец? – Он сгреб волосы мужчины в кулак и задрал его голову к себе, разглядывая выпученные глаза. – Уж не бежать ли? Разве Эрбат не защитит слугу своего в храме своем? Служитель громко сделал вдох, так ничего и не ответив.

– Эй! – Мальчишка окликнул толстяка. – Погляди, чтоб никто не потревожил нас.

Саа-Рош промокнул лоб платком и прытко выскользнул за дверь. Чистоплюй. Презрение в Многоликом лилось через край, но он не смел идти против воли госпожи. Потом когда леди Ластрик попросит его спеть для нее, после купания разомлев на подушках, он обязательно попросит больше никогда не давать сопроводителей в помощь.

– Что … тебе… нужно? – Слова с трудом протискивались через глотку жреца, густая слюна текла по подбородку, пузырилась, сочилась на гранитный пол.

– Ты знаешь, – пожал плечами мальчишка и отпустил голову несчастного.

– Я ничего не знаю, я лишь смиренный слуга Огненного и если на то будет его воля, он покарает тебя. Не за меня, – жрец кое-как собрался, чтоб встать на ноги. Он покачивался из стороны в сторону точно спьяну. – Ты осквернил место для молитв.

– Я осквернил обожженную рожу прелюбодейника, – выплюну ему в лицо Многоликий, уже вооружившись кинжалом. Он нарочно похвастался изогнутым лезвием, гравированным дикой кошкой, готовой к прыжку. Жрец сглотнул, поморщившись от боли, когда дернулся кадык.

– У меня есть сбережения. Сотня кратов и сотня лорнов. Я готов выкупить свою жизнь.

Многоликий сделал вид, что обдумывает его предложение. Сотня золотом – приличная сумма. Хватило бы, чтоб купить какой-никакой дом на окраине Тарема и всю утварь в него. Только что за нужда в доме, если есть за?мок? Многоликий, продавшись однажды, больше не торговал своей преданностью. По крайней мере до тех пор, пока кто-то не предложит больше, чем госпожа.

– Мало, – ответил он.

– Это все, что у меня есть, – голос служителя дрожал, того и гляди сорвется на крик. – Пощади, я никому ничего не скажу!

Что ж, по крайней мере ему хватило ума не отпираться, рассудил мальчишка. Видя, как жрец Эрбата заводит руку за спину, скрипнул зубами и, точно в танце, двинулся к нему. Два шага, скользящих, будто ноги не знали пола, широкий замах и скользкий удар вдоль, точно по груди. И еще шаг – в сторону, чтоб не перепачкаться кровью. Чуткий слух поймал звук треснувшей ткани мантии, следом за ним – более тихий стон лопнувшей кожи. Первое мгновение жрец не понял, что произошло, притронулся к груди. Жадная ткань глотала кровь и тот час делалась мокрой.

А потом мужчина закричал, заваливаясь на колени, словно срубленное дерево. Многоликий ткнул его ногою в лицо, заставляя на короткое время умолкнуть, забывшись стоном. Удар вышел сильным, больше, чем хотелось мальчишке – хрустнул нос, над губой расцвел кровавый, с землею пополам цветок.

– Будешь пробовать чародейничать – пущу кишки сразу, – наклонившись к жрецу, произнес Многоликий. Госпоже этот кобель был нужен живым, но сам он о том не знал, так что мальчишка собирался до последнего терзать его угрозами. – Понял ты меня? – переспросил вкрадчиво, на тот случай, если в тумане боли служитель не расслышал его.

– Понял! – Мужчина гундосил и не знал, за что ухватиться: то ли за нос, синий и надутый, как слива, то ли за порез на груди. Жрец лежал ничком и сучил ногами, словно беспомощный жук.

Многоликий задорно рассмеялся. Зрелище веселило его сильнее балаганных скоморохов и кукольных театров, что часто бывали в Тареме в ярмарочные дни. Что интересного в кукольных смертях и страстях? Их деревянный тела мертвы. Другое дело – живая плоть, чуткая к боли. И настоящая жизнь, которую можно держать над клинком – отпустить или дать жертве право на еще один вдох?

В такие моменты Многоликий считал себя едва ли не властелином над человеческими жизнями.

– Бывал ли ты восемь лет назад в Дасириии? Весною, когда на троне еще сидел император-полудурок? – Мальчишка присел на корточки в паре шагов от жреца. Не было нужны спрашивать, но ему хотелось сделать все, как следует. Вдруг кобель еще об чем проболтается?

– Был, был, – спешно ответил служитель Эрбата. – Я не хотел, клянусь Огненным! Она сама, грязная баба, все хотела понести, чтоб было кого заместь Нимлиса на престол усадить. Чтоб ей пусто было, гадюке!

– И Фарилисса не прибегала ни к каким средствам, чтоб обезопасить себя от твоего семени? – Многоликий отставил проклены жреца без внимания. Щенячья натура – все валить на бабу, будто она ему черным колдовством Шараяны член подняла. Мужчина отрицательно качнул головой.

– И сколько раз ты с нею был?

– Два, – выпалил он и вдруг как-то сжался, словно застигнутый врасплох любовник перед лицом обманутого мужа. – Нет, три, – поправил сам себя и побелел, глянув на собственную окровавленную ладонь.

На всякий случай мальчишка отодвинулся еще на шаг назад – не хватало, чтоб кобель вывернул ему на ноги свой обед или ужин. Сидеть на корточках было неудобно, ноги затекали и грозили потерять ловкость, а Многоликому непременно хотелось видеть лицо прелюбодея, поэтому он не сменил позы, но поторопился с дознанием. Благо, что жертва запросто сознавалась во всем.

– И ты присягнешь на том в Храме всех богов? Служитель уже собирался в который раз кивнуть, но раздумал.

– Я не вернусь в Дасирию, – как-то угрюмо ответил он, вроде страх в нем истощился. – Тем более в Храм всех богов. Едва ноги мои ступят за стены Иштара, несносить мне головы, уж Фарилисса о том позаботилась.

– Я не предлагаю, – напомнил мальчишка и, будто бы невзначай, размазал пальцем лужицу крови. – Ты поедешь с нами по своей воле или не по своей, выбирай.

Что-то во взгляде жреца подсказало мальчишке, что по-хорошему кобель не пойдет. Ну и ладно, решил он, поднимаясь, чтоб снова отвесить удар в самое рыло. Новый хруст, новый вопль. На пороге затряс телесами толстяк Саа-Рош, закудахтал, точно квочка.

– Ты что – удумал пришибить жреца Эрбата прямо в его храме?! – Его подбородки колыхались, поблескивали то ли от пота, в руках звенела монетами полная мошна – наверняка дасириец собирался пожертвовать Огненному, чтоб откупится от божественного правосудия.

– Заткнись, – прошипел Многоликий почти не разжимая губ. – Бери этого и пойдем. А будет дергаться – дай по роже.

В последнем мальчишка сомневался. Впрочем, он бы и так не отказался от удовольствия приложиться к прелюбодею сапогом или сталью.

Многоликий немного задержался, глядя на кошель бывшего советника, который Саа-Рош таки оставил на алтаре Эрбата. Мальчишка не тронул денег – они были ему не нужны. Он только с любопытством поглядел на все лики бога и опрокинул на подношение чашу с маслом.

– Так я и знал, что вы все глухи и слепы, – произнес он, так и не дождавшись кары. И двинулся к выходу, вдоль кровавого следа, что тянулся за служителем Эрбата. Глава четырнадцатая

Раш проснулся от нестройного ора голосов северян, которые упражнялись в пении. Он какое-то время отчаянно боролся с недосыпом, закрывал ладонями уши, но вакханалия внизу продолжала настойчиво выталкивать из сна. Карманник свесил ноги, прошелся пятерней по волосам, которые спутались вороньим гнездом, и зевнул. Окно густо затянуло морозным кружевом, но Раш смог рассмотреть главное – на северную столицу опустились сумерки.

Он быстро оделся и привел себя в порядок, после чего покинул комнату и спустился вниз, лихо перескакивая сразу через две ступни. Ему до смерти не хотелось наткнуться на северянку, что не так давно ублажала его плоть; почему-то мысли о ней вызывали у Раша отвращение и он не сомневался, что попадись девчонка на глаза, лицо выдаст его с головой. Но боги решили улыбнуться ему, потому что в толчее, которая царила в зале, не смогли бы встретиться и правая рука с левой. Карманник юркою мышью прошмыгнул к двери и покинул харчевню, лишь на улице вздохнув полной грудью.

Не решив, куда идти и чем заняться, парень дал волю ногам. Сегодня звезда в пике башни горела не так ярко, как прошлой ночью, но даже ее света хватало, чтоб тьма сторонилась просторных улиц и жалась в уголках и переулках. Раш направился на свет Белого шпиля, рассудив, что раз уж судьба занесла его едва ли не к Краю, стоит получше рассмотреть все местные диковинки. К его удивлению, улицы города были куда более оживленными, чем минувшей ночью. Северяне, одетые кто во что, но обязательно с лентами на рукавах, ходили шумными ватагами, распевали песни и славили Скальда. На него самого налетел пьяный здоровила с непросветной тупостью в глазах, приложил Раша ладонью по спине, да так сильно, что карманник согнулся пополам.

– Пей! – Детина сунул ему под нос мех, в котором, судя по запаху, было огненное бри.

Карманник поспешил убраться подальше, радуясь, что северянин достаточно набрался, чтоб догнать его. Миновав несколько кварталов, стараясь держаться подальше от встреченных группок горожан, Раш вышел на торговую площадь. Теперь прилавки устилали куски полотна, на котором лежало всякое угощение – сдоба, пироги, маринованные овощи и куски мяса вместе с запеченными целиком луковицами, нанизанные на выстроганные ветки. Каждый подходил и брал, что ему по вкусу. Раш тоже угостился и направился дальше, на свет Северной ярости.

Дальше улица вывела его на пятак земли, окруженный высокими темно-красными гранитными стелами. Улица убегала дальше направо, а площадь упиралась в грузное здание такого же красного гранита. Высокие острый купол венчал кованный язык пламени, дверь пряталась в каменной арке, выточенной так, будто по ней змеился огонь. Храм огненного бога Эрбата, только слепец бы не понял этого. Здесь, на севере, он был не таким роскошным, как на юге, где Эрбата чтили больше. В землях Народа драконов, храмовую утварь украшали рубинами, подчас размером с кулак.

Раш почитал бога огня не больше остальных богов, отдавая себя во власть богам-близнецам: интриганке Каррите и тихому убийце Картосу. Только Близнецам не ставили храмов под светом солнца, жрецы их не носили мантий и не воспевали хвалебных од. И лишь посвященные в тайну, те, что доказал преданность, получали откровение.

Дверь храма отворилась, в жидком свете факелов, что висели при входе в храм, показалось трое. Один – толстый коротышка, кряхтевший и стонавший от каждого шага, второй и того хуже – он едва волочил ноги и Раш заметил алую росу, которая оставалась вслед за ним на снегу. Третий кутался в плащ, был невысок и будто бы худ, и подталкивал хромого бедолагу в спину.

Ну и что, решил карманник, стараясь оставаться на расстоянии. Судьба распорядилась так, что пути его и троицы, лежали в одну сторону. Раш отставал ровно на десяток шагов, и иногда, когда хромой оступался и падал, нарочно задерживался, чтоб расстояние между ними не сокращалось. Когда трое проходили вдоль дома, на втором этаже которого горел свет, бедолага в очередной раз упал, охнул и выплюнул в истоптанный снег кровь. Толстый попятился, сказав что-то по поводу дорогих сапог, а коротышка занес руку будто бы для удара кулаком. Ладонь его обнимала рукоять короткого кинжала черненого серебра. Мужчина беспомощно застонал, попросил жизни. Коротышка пнул несчастного носком сапога, тот закричал и рука с кинжалом снова взлетела над его головой.

Раш знал, что после, когда мысли улягутся, он пожалеет, скорее всего не единожды. Но глядеть как убивают того, кто не способен за себя постоять сделалось вдруг невыносимым. И если спасти жреца Эрбата, может это зачтется искуплением за отмеченную Вирой? Кто его знает, может боги сами дают знак?