Текст книги "Время зимы"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– А как же менестрель? – Прищурился царь. – Если он так треплет языком.

– Ваше Величество, слухи разобьются о славное имя Ластриков. Неужели вы думаете, что после того, как царевна войдет в нашу семью, мы станет чернить себя таким позором? – На лице таремки появилась тень презрения.

– Я должен подумать.

– Нет, – решительно отрезала она. – Разговор, Ваше Величество, будет последним. Либо мы договоримся сейчас и разойдемся миром, готовясь к свадебному торжеству, либо разойдемся каждый при своем интересе.

Катарина знала, что царь Рхеля попробует тянуть время. Стоит ей дать слабину, как он нанесет ответный удар. Какой – угадать она не могла, но зная изворотливый ум Ракела, ожидать стоило чего угодно. Наверняка, царь попытается найти менестреля, чтобы заткнуть ему рот, или сделает ответный ход, заставив рифмоплета сознаться в лживости хвастовства. Катарина не стала говорить, что менестрель не покидал Замок на Пике, а остался там, одурманенный хмельными напитками, куреньем хасиса и развратницами-рабынями. Только так леди Ластрик оставалась в полной уверенности, что держит все ниточки.

– Я не могу приказывать Шиалистану. – Когда царь заговорил, голос его сделался ровным, глазам вернулась прежняя зелень, но печать отчаяния осталась вспухшими веками и обескровленными губами. – За ним стоит рхельская знать здесь и купленные на рхельское золото советники в Дасирии. Если я откажусь сейчас, мои дни на троне будут сочтены. Катарина безразлично передернула плечами.

– На кону стоит жизнь царевны, Ваше Величество. И каким способом вы приструните молодчика, меня мало интересует. С дасирийскими советниками Тарем и сам управится. Вы же должны приструнить руку своего племянника здесь, лишить рхельской поддержки. Тарему не нужен торговый путь в обход и новый дасириецский император Шиалистан. Ракел снова вскочил, взбешенной собакой заметался по залу.

Катарина не смогла найти в себе жалости к царю. Она не относилась к тем, кто испытывает удовольствие, глядя на чужие страдания. Но мягкость, свойственная женщинам, у таремок отсыхала вместе с пуповиной, и леди Ластрик не была исключением. Ракел нравился ей, некоторое время назад она даже смотрела на него с вожделением. Наваждение минуло, плоть успокоилась ласками другого мужчины, голова остыла. Сейчас, глядя, как царь не находит себе места, охваченный бессилием, Катарина не чувствовала даже жалости. Она хотела лишь одного – покоя Тарему любой ценой. И не сомневалась, что Ракел найдет выход, лишь бы отвести удар от дочери.

И он нашел его. Смуглое лицо правителя рхельского царства просветлело, он пригласил гостью к столу. Катарина отказалась от вина, а Ракел, наполнив свой кубок, сделал жадный глоток, будто долго мучился жаждой.

– Я готов обменять тайну на тайну, – сказал он, после того, как дыхание его сделалось ровным. – Большой секрет дасириецской регентствующей императрицы-матери, в обмен на скорейший брак между Яфой и Руфусом, до окончания месяца вера?ля. Катарина недоверчиво глянула на Ракела.

– Фарилисса – битая фигура, Ваше Величество. С момента, как было объявлено о помолвке Шиалистана и малолетней императрицы, ее мало что решает.

– А что бы вы сказали, леди Ластрик, скажи я вам, что в Нинэвель нет ни капли императорской крови? Леди Ластрик откинулась на спинку стула, вся обращаясь в слух.

– Я бы попросила Ваше Величество не томить меня недомолвками и продолжать. Глава пятая

Весь день до вечера, Арэн не видел Банру. Знал только, что жрец заботиться о раненых вместе с несколькими девочками, воспитанием которых занималась Мудрая. Воспитанницы были на несколько лет младше Хани, но не боялись ни вида крови, ни лика смерти в застывших взорах умерших.

Тех, кто пережил нападение, осталось немного: из амбара раздавались стоны раненых, женщины успокаивал детей и оплакивали погибших мужей, мужчины слаживали костер по приказу Мудрой. К первым звездам, в северной части деревни, он был готов – широкий, в половину роста взрослого человека, помост, из скрещенных бревен, помазанных древесной смолой. Когда на него стали сносить тела, Арэн понял, что погибших много больше, чем ему казалось.

Вокруг погребального кострища собрались все жители Яркии, в руке каждого, от мало до велика, горел факел. Мудрая долго молилась на родном языке, но слова ее молитв угадывались без труда. Когда речь закончилась, женщина обильно полила умерших маслом и первая подожгла траурное ложе. Ее примеру последовали остальные. Скоро языки пламени взвились к небесам, заревом осветив скорбь на лицах сельчан.

В «Медвежьей лапе» поселилась тишина. Столы пустовали, из-за шкуры не тянуло запахом свежеиспеченной сдобы и бараньей похлебки. Но к ужину им подали свежих колбасок с салом, вяленую рыбу и запеченные в горшках грибы с картофелем и луком. Арэн вяло орудовал ложкой и поглядывал, как Миэ снова заливает в себя вино.

– Наш проводник, – сказала женщина, икнув, – отдал душу Гартису. Видела бедолагу без руки и с вывороченными потрохами. Теперь, небось, горюет, что не унес ноги.

– Вряд ли мы выжили бы, попадись на пути людоедам. Напомните, чтобы я пожертвовал пару лорнов в храм Калисеи. – Раш, вытер пальцы тряпицей, подлили вина в кружки и кликнул хозяина. – Еще вина!

Банру оставался молчаливым. Он пришел только когда погребальный костер уже догорал. Мудрая подала сигнал, выпустив в воздух ленту разноцветных искр и за холмом подожгли трупы людоедов, чтобы те, своим смрадом, не омрачали последний поход павших воинов.

– Нам нужно ехать с рассветом, – сказал жрец с задумчивостью. На его загорелом лице пролегли морщины усталости, глаза пошли алой поволокой, а голос потеря цвет. – Я чувствую, как черная туча идет в Северные земли. Пора ехать, пока не поздно.

– С каких пор жрец солнца стал бояться темноты? – Арэн вопросительно взглянул на тутмосийца, припоминая – видел ли раньше на его лице подобную обреченность.

– Моя богиня не явит свой лик, пока здесь столько крови. Моя одежда, моя руки, моя кожа, – Банру поглядел на свои ладони так, как будто впервые видел их. – Все пропиталось запахом смерти. Только очищение поможет мне, долгая молитва в храме Ласии.

– Или крепкий хмельной сон, – хлопнул его по плечу Раш и проследил, чтоб жрец осушил кружку до последней капли. – Но в одном я с тобой согласен – стоит уносить ноги, да поживее. Не знаю, что за срань течет в жилах тварей, но ветер приносит нестерпимую вонь. Как бы не подхватить проказу.

Арэн, впервые за долгое время, был согласен с карманником. Он и сам мертвецки устал. В такие моменты дасириец вспоминал о родительском доме. Зимой в Орлином замке, которое частенько называли «гнездом Шаамов», растапливали хару, и в комнатах, расположенных над ней, сразу становилось тепло. К столу, согласно традиции, подавали семь блюд, После, в Орлином замке, сестры и мать пели, играя на арфе, а братья воевали игрушечными армиями, отлитыми из олова.

У Арэна, как и всякого зрелого дасирийца, давно был собственный дом, жены. В Замке всех ветров хару только строили, и в каменных стенах часто гостил холод. Зато была трофейная ванна, отделанная розовой эмалью и на ножках в виде отлитых из бронзы драконьих лап. Рабы доверху набирали ее теплой водой, постоянно подливая еще и еще.

Арэн не любил думать о своем доме, где его никто не ждал. Он согревал себя мыслями о месте, в котором провел детство. Сейчас дасириец отдал бы все содержимое своей мошны, лишь бы хоть на час оказаться в Орлином замке, в окружении родителей, братьев и сестер.

Ступени, ведущие наверх, скрипнули. Один из постояльцев, подумал дасириец, разглядывая мужчину, спускающегося вниз. Судя по дорогом сапогам, хорошо скроенному кафтану зеленого бархата, и тяжелой цепи из переплетенных золотых и серебряных звеньев, постоялец был из купеческой братии.

– Видел его сегодня на местном рынке, – шепнул Раш. – Товары дорогие, местным не по кошельку. Готов спорить, что не торговать приехал. И не проездом через Артум – дальше на север только Пепельные пустоши и Край.

– Может, как и мы, держит путь в столицу.

– Сейчас узнаем.

Раш сгреб в охапку круглолицую помощницу хозяина. Девушка не стала противиться, когда постоялец усадил ее себе на колени, ловким движением выудив из ее волнистых волос серебряный лорн.

– Красавица, – Раш скользнул ребром монеты по лицу, непринужденно и легко – кто не знал уловок карманника, не заметил бы греха. – Ты, я погляжу, расторопная и смекалистая. Не откажешься от лорна, так ведь? Девушка моргнула, соглашаясь.

– Тот господин, в дорогих одеждах – давно он гостит в Яркии?

Монета снова «затерялась» в волосах, но только для того, чтобы снова вернуться к Рашу, теперь – в другую ладонь. Помощница хозяина призадумалась, принялась загибать пальцы.

– Восемь раз солнце встало, как приехал. Раш положил монету ей в ладонь, девица, однако же, не торопилась уходить.

– А что он тут делает? – В свою очередь поинтересовался Арэн.

– Торгует, много у него всяких диковинных вещей.

Видя, что монет ей больше не дадут, она встала, собрала со стола посуду, нарочно несколько раз потеревшись пышной грудью о плечо Раша, и оставила их.

– Я видел у него кинжал, с пламенеющим лезвием и ртутной змеей на рукояти. Дорогой, сто?ит, что мой конь. Банру, который оставался безучастен к разговору, встрепенулся.

– Со змеей? – Спросил он громко и Рашу пришлось шикнуть, чтоб заставить жреца быть тише.

Арэн перевел взгляд на купца – не заподозрил ли тот чего? Но мужчина, получив свой ужин, уплетал за обе щеки и ни на что не обращал внимания.

– В Тутмосе кинжалы со змеей на рукояти носят хасисины из Послесвета, – было заметно, как неприятно жрецу упоминание об убийцах. – И братья Послесвета никогда не отдают своих клинков, не продают их и убьют всякого, в чьи руки он попал по воле случая.

– Этот торгаш выглядит вполне живым и в здравии, на убийцу не похож и, здается мне, не слишком прячется…

– … или не знает, что попало ему в руки, – закончил слова Раша Арэн.

– Хасисины Послесвета – мастера перевоплощений, – добавил Банру. Теперь в его взгляде, обращенном на купца, сквозил священный гнев, жрец для себя уже решил, что перед ним – истинный убийца. – Нужно скорее покидать северные земли. Если здесь есть место одному убийце, значит есть много других, скрытых.

– Не похож на убийцу, – подавив зевоту, сказала Миэ. – Купечишка, ручки холеные, щеки в пудре, глядите, как щурится – близорук, что старый кот моей тетки. Прав Арэн – не знает, что несет и чем светит. Хотя, кто его тут найдет?

– Найдут, – упрямо твердил Банру, – Поселсвет чтит священное оружие убийц, новый хасисин получает его в дар, после ритуала, каждый кинжал сделан по руке хозяина: рукоять, лезвие. Говорят, что их благословляют сами Близнецы.

– Не могу взять в толк – чем вам дался бедняга? – Миэ отчаянно боролась с зевотой. – Если глуп, как пень, так поделом ему. А что ехать нужно, так я согласна с Банру – чего ради торчим в этой дыре?

– У нас нет проводника, – напомнил Арэн, не сводя заинтересованного взгляда с купца.

Тот как раз закончил с первой тарелкой и подвинул вторую. По его рту струились жирные капли, мочили стол и пачкали дорогую вышивку серебром по пройме рукавов. Не было похоже, чтоб купца расстраивала порча дорогой одежды – он наслаждался трапезой, выглядел довольным жизнью. Не как человек, за которым по пятам идут самые беспощадные убийцы юга.

– Девчонка, Хани, знает дорогу, она может провести нас до границы, – предложил Раш.

– Сомневаюсь, что ее выпустят за пределы Яркии в ближайшее время. – Миэ недовольно зыркнула на Арэна, который отобрал у нее кувшин с вином. – Мудрая будет просить духа-защитника о милости и, чтоб задобрить его, отдаст ему Хани. Девчонке повезет, если такая громадина не полакомиться ее жизнью до конца.

– Я ничего не понимаю в обычаях северян, – угрюмо сказал Арэн, – объясни простым языком – что они хотят сделать.

– Ты же был с ней в лесу, – пожала плечами Миэ, – своими глазами видел. Только защитники – особые духи. Это павшие шамаи – избранные воины севера. Тело того, кто заслужил право пройти ритуал посвящения, покрывают кровью тотемного животного; после воин должен съесть его сердце, завернуться в только что снятую шкуру и провести пять дней и ночей без еды и питья. Выжившие становятся шамаи – оборотнями. – За неимением вина, женщина бесцеремонно отобрала у жреца кружку с козьим молоком. Сделав глоток, поморщилась. – Век шамаи не долог. Зверь внутри них стареет быстрее, чем отписано человеку. Когда они умирают, в битве или от истощения духа, их хоронят в деревнях и городах, которые дух будет охранять после смерти, но уже в зверином обличии. Их нельзя тревожить никому, кроме Мудрой.

– Но старая стояла на стене и не собиралась вмешиваться, – прошипел Арэн и, чтобы спустить пар, припечатал кулаком стол. Посуда пошла ходуном, кувшин полетел на пол и с треском лопнул.

Хозяин исподлобья глянул в сторону постояльцев. Пока его помощницы вытирали пол и собирали черепки, за столом царило молчание.

– Устои деревни – не нашего ума дело, – холодно осадила пыл дасирийца Миэ.

– Эта девочка чуть не умерла там, в лесу. А теперь ты говоришь, что ее ждет испытание посильнее. И за что? За то, что спасла детей?

– Только ли детей, – вслух, не обращаясь ни к кому конкретно, произнес Раш. Он задумчиво ковырял стол ножом. Хозяин, то ли зная, что получит свое звонкой монетой, то ли из уважения к воинам, проявившим себя в Яркии, помалкивал. – Людоеды не собирались уходить. Они пришли забрать детей и убить остальных. Когда тролль издох – ушли. И не потому, что испугались. Кто-то вел их.

– Мне тоже так показалось, – согласился Арэн.

– Если собираетесь вмешиваться, то без моего участия. Мне дорога жизнь и я не хочу закончить ее в холодной. Вы пришли в чужие земли, не зная нравов северян, но хотите навязать этим варварам свою волю? Увольте, – Миэ поднялась. Ее качнуло в сторону, язык заплетался, но взгляд оставался трезвым. – Надеюсь, боги вложат в ваши пустые головенки хоть каплю разума до рассвета. Иначе наши пути разойдутся.

С уходом Миэ, ее место за столом заняла тишина. Мужчины переглядывались, но никто не решался говорить. Арэн понимал их – вероятно, и Раш, и Банру мысленно соглашались с Миэ. Он и сам видел истину в ее словах, но нутро протестовало. Образ несчастной, посиневшей от холода Хани, что лежала на снегу, преследовал его. И решительный взгляд, когда она согласилась принять наказание: северянка знала, что последует за ее проступком, но поступила так, а не иначе.

– Дикари, – повторил он слова, сказанные карманником в тот день, когда они натолкнулись на артумцев. То, что огромный, пышущий здоровьем Рок нынешней ночью стал пеплом вместе с остальными павшими, не укладывалось в голове. Думать, что вскоре Хани присоединится к нему, не хотелось.

Но выбора не осталось. Может быть, потом, если боги пощадят его и дадут славно встретить старость в окружении внуков, он поймет, верно ли поступил, оставив маленькую пигалицу на милость ее собратьев-варваров. Сейчас ответа не было, только сомнения.

– Утром едем, – отчеканил Арэн. – С Хани или без нее.

– Преклоняюсь перед твоей мудростью, – согласился Банру. – Я попрошу Ласию послать маленькой госпоже мужество и храбрость, достойно встретить всяческие испытания.

– Пройдусь, остужу голову.

Арэн вышел из постоялого, вдохнул. Над Яркией еще висел смрад горелой плоти шарашей – он выедал глаза и гнилостным привкусом скатывался на язык. И все же здесь воину стало свободнее, чем в «Медвежьей лапе». Он наугад выбрал направление. Тяжелые тучи, застившие небо, трусили снегом, который поскрипывал под сапогами Арэна. Проходя мимо амбара он заметил двух северян, что вывели третьего – тот едва переставлял ноги, хрипел. Один повалил несчастного на землю, проверил, чтоб голова легла на стоящую тут же колоду. Второй встал за спиной приговоренного и, размахнувшись, одним крепким ударом размозжил ему голову. Дасириец остановился, одновременно и поражений, и обозленый дикостью сельчан. Здоровяки оттащили мертвеца в сторону, бросили на другие мертвые тела, среди которых Арэн заметил короткие детские ступни.

Нутро Арэна наполнилось гневом, но памятуя слова Миэ, не обронил ни слова. Дав себе зарок больше не глазеть по сторонам, уткнулся взглядом в носки сапог и бесцельно побрел вперед. Остановился только когда дорога уперлась в частокол. По правую сторону стоял дом Мудрой, в единственном его окне дрожал тусклый пламень свечи.

Арэн тронул дверь, и та отворилась, будто его здесь давно ждали. Он пригнул голову, входя. Сразу было видно, что мужчины здесь бывают редко: мало кто из местных смог бы протиснуться в проем.

Внутри пахло горечью и пряными травами. Арэн узнал ароматы розмарина, шафрана и липового меда. Откуда бы ему здесь взяться, подумал воин, даже в гораздо более теплых землях Дасирии и много южнее нее, мед был диковинкой, и стоил не меньше десяти лорнов за пинту.

– С чем пришел? – окрикнул его голос Мудрой.

Арэн не сразу заметил ее: старая женщина переоделась в меховые одежды и сливалась со шкурами, которыми были оббиты стены. Она изучающе поглядела на него, сощурив глаза, и потянула из длинной трубки для курения.

– Хочу знать, что будет с Хани, Мудрая.

– И ради этого тревожишь меня в моем доме, придя без разрешения?

– Дверь не заперта.

– И на ней нет замка, – добавила она. – Никто не входит сюда, пока я не зову.

Арэн скрипнул зубами. И зачем только пришел? Выйдя из постоялого двора, он собирался проветрить голову, прогнать злость и успокоить совесть. А вместо этого пришел к Мудрой, вломился к ней посреди ночи и теперь, чего доброго, накликал новую беду. Дасириец обернулся на дверь, раздумывая, не уйти ли.

– Присядь, коль пришел. – Мудрая кивнула ему на мешок у очага, ровно напротив того места, где сидела сама. Арэн послушался.

– Эрл горяч. Он мужчина и в нем кипит кровь воина. Издавна, артумцы вели войны за эти снежные просторы, наши дети рождаются с жаждой битвы. Эрл избран мной, в свое время в Яркии не было воина, сильнее него. Но ему, как и всякому мужчине, нелегко подчиниться мне, старой немощной старухе. Эрл никогда не пойдет против моей воли – так воспитаны все наши мужчины.

Она умолкла, снова затягиваясь табаком. Сладкий аромат курился из табачного дыма. Голова Арэна пошла кругом, он смахнул ладонью настырный дым и попытался предугадать о чем дальше станет говорить старуха.

– Накануне, я не дала ему прогнать Хани из деревни, – продолжала Мудрая. – Теперь он думает, что был прав. Только наши порядки не дают ему привселюдно устыдить меня. Я не могу вступить за Хани. Она понесет свое наказание, и, если так будет угодно богам, останется живой. – Старая женщина снова наградила его долгим взглядом. – Девочка слаба. Духи слишком часто терзали ее.

– Она умрет? – Прямо спросил Арэн. Мудрая молчала, пускала дым через ноздри и прожигала в госте взглядом дыру.

– Я не позвала духа-защитника, потому что очень стара для этого. Дух изматывает зовущего, насыщается им. Я хочу на покой, отправится туда, где будет вечная тишина, но Яркии нужна Мудрая, а замена мне еще слишком неопытна. Ты понимаешь?

– Понимаю. Хани страдает и из-за твоей слабости, Мудрая.

– Все мы рано или поздно отвечаем за ошибки кого-то другого. Девочка отмечена Шараяной, ей не найти места в северных землях, где бы ее приняли такой, как есть. То время, что она провела у фергайр, ничего не значит. Раз даже в Белом шпиле ей нет места, никакие просторы Артума не станут девочке родным домом. Может, смерть станет для нее избавлением.

– Смерть – это всегда только смерть. В ней нет ничего, кроме тьмы и пустоты. – Арэну пришлось собрать всю волю в кулак, чтоб остановить себя от необдуманных слов. – Всегда есть выход. И ты, Мудрая, не стала бы приглашать меня к своему очагу, если б его не было.

– Я погляжу, что она тебе приглянулась… – Уголки сухого, сморщенного рта старухи на миг поднялись.

– У меня была сестра. В ту осень, когда дшиверцы напали на замок моего отца, ей должно было исполниться четырнадцать. – Дасириец мысленно перебил себя от дальнейших излияний души. Говорить о Эбейль, все равно, что распороть грудь ножом и колоть в самое сердце, а здесь неподходящее место и время для горьких воспоминаний.

Мудрая не расспрашивала. Она раскуривала трубку все сильнее и сильнее, пока дым не забрался во все щели дома. Арэн не мог справиться с головокружением, и, чтобы хоть как-то поддерживать себя в бодрствовании, мысленно повторял детскую песенку, которой разучила их старая нянька-рабыня.

– Шараши идут с юга, как будто прорыли подземные ходы от самых Пепельных пустошей. На севере Артум защищает наша столица и каменные стены крепостей. Прежде чем шараши сунут свои поганые морды за предел пустошей, воины Конунга сотрут их с лица земли. И твари понимают это, потому идут тудой, где нет заслона… Но мы далеко от Сьёрга. Против еще одного нападения, Яркия не устоит.

– Кто-то должен предупредить Конунга о том, что твориться на юге его земель, – продолжил мысль Арэн, и у него появилась слабая надежда. Не просто же так Мудрая это говорит?

– Один из вас поедет в столицу Северных земель, говорить с правителем и донести весть о наших бедах. И фергайры, они должны обратить свои взоры в сторону Яркии.

– Один? – переспросил Арэн.

Она оставила вопрос без ответа. Отложила, наконец, трубку, и позвала одну из своих воспитанниц, которые накануне помогали лечить раны жителей деревни. На зов прибежала рослая, большеглазая девчонка.

– Скажи Хани, пусть придет ко мне. И вещи захватит, какие с собой принесла.

Девчушка бойко бросилась выполнять поручение, а старая женщина снова обратила свой взгляд на дасирийца.

– Один или двое из вас, чужестранцы, поедет в Артум. Я знаю, что вы держали туда путь. Хани станет при вас проводником. Остальные – останутся здесь.

– Зачем? – Арэн, только перестав тревожиться о судьбе девушки, озадачился условием, что вот-вот сорвется с губ старухи.

– Чтобы вы не медлили в дороге, не удрали, свернув обратно, и были убедительны в свих речах, когда станете говорить с владыкой Северных земель.

– Если бы мы хотели сбежать… Мудрая остановила его взмахом руки.

– Сейчас Яркия нуждается в вас более, чем было еще на рассвете. Если бы не твои уловки, воин, наши головы варились бы в котлах людоедов.

– А если так станется, что те, кто поедут, падут в пути? Какая участь ждет оставшихся?

– Издохнуть в бою, как и всем нам, если эрл не пришлет помощь, – сказала, как отрезала. – Много небылиц ходит о северных людях, но мы не убийцы. Хлад делает наши тела крепче, шкуру толще, а сердца суровее, но мы чтим законы гостеприимства.

У Арэна в запасе была уйма слов о том, что такое истинное гостеприимство, но он не произнес ни одного. И гнал прочь мысли о предстоящей разлуке с друзьями. Свою участь дасириец уже решил: остаться здесь и молить заступника всех воинов, Ашлона Охранителя, направлять его меч, если в том будет нужда. Оставалось лишь одно, что тревожило Арэна. Письма, которые бывший советник Юшана повелел передать владыке Севера, должно передать из рук в руки. Ни в одном из своих друзей Арэн не сомневался, даже мошенник Раш бесчисленное множество раз доказал свою преданность. Но кроме писем, Арэн нес и устное поручение, которое должно было стать самым веским доводом, крайнее средство на тот случай, если все остальные окажутся неубедительны.

В тяжелых раздумьях его потревожили вкрадчивые шаги. Арэн не сдержал улыбку – Хани, в ореоле белоснежных кос, с ее прозрачными глазами цвета чертополоха, поочередно переводила взгляд то на Мудрую, то на него. Она выглядела растерянной, но не изменила той решительности, что дасириец заприметил еще в день их встречи.

– Ты поедешь в Сьёрг, – велела мудрая, на что Хани молча согласно кивнула.

Мудрая повторила то, что прежде сказала Арэну. Девушка слушала не перебивая, только изредка в ее взгляде читалось то удивление, то непонимание.

– Чужестранцев фергайры не станут слушать, но ты отмеченная, – говорила Мудрая. – Покажи им, что видела, покажи, как Яркия защищалась. Они должны повернуть свое зеркало в нашу сторону, пока враг не стал слишком силен. Когда вернешься, с подмогой и наставлениями фергайр, – старуха пожевала губы, раздумывая, – твоя вина будет искуплена.

– Но что скажет эрл?

– Если ваши кони будет резвы, то поглядит в след их задницам. Собирайтесь, нужно выехать, пока ночь скроет вас. Дозорные, хвала богам, всегда не прочь выпить моего чая с черноягодой. Ну? – Она недовольно посмотрела на них. – Чего глаза вытаращили, что лососи на нересте?

Арэн, поняв, что она серьезна, взял Хани за руку, забрал у нее увесистый мешок с вещами, и, ни слова не говоря, выволок из дома. Девушка едва поспевала за его быстрым шагом. На полпути к «Медвежьей лапе», остановился и толкнул северянку в темноту между домами. Возле амбара, где ему довелось стать свидетелем расправы, послышалась возня. Все те же двое здоровяков подхватили с земли последнее обезглавленное тело и поволокли его за частокол, скорее всего для того, чтоб тоже предать огню.

– Где твоя лошадь? – Шепотом спросил он, прижимая девушку спиной к стене. Тень скрыла их от пары деревенских, идущих мимо.

– В конюшне при постоялом дворе, – скороговоркой ответила Хани.

– Жди здесь, никуда не уходи. – Он уже собирался уйти, но задержался, вдруг поняв, что в последний раз говорит с нею. По крайней мере до того дня, как она вернется из столицы, если боги будут щедры и сохранят им жизни. Арэн хотел сказать девушке что-то ободряющее, но он всегда с трудом находил нужные слова. Поэтому просто погладил ее по голове, как сделал бы, будь на месте северянки Эбейль. – Ты спасла всех нас.

Она растерялась, не зная, как реагировать. Арэн готов был биться об заклад, что девушка уже давно не слыхала ласковых слов.

– Ты остаешься? – поняла она.

– Остаюсь. Раш упрямец, у него осиное жало вместо языка, но он защитит тебя.

Она кивнула, молча, соглашаясь. Как в доме Мудрой. Решительности ей придавал страх.

– Наши кони будут быстрее ветра, Арэн, – пообещала она.

Больше медлить было нельзя. Дасириец, не оборачиваясь, вынырнул из темноты, нарочно делая вил, что путается со шнуровкой на штанах, будто ходил по малой нужде.

На первом этаже постоялого царила тишина. Не было ни его товарищей, ни купца. Только хозяин протирал столы, собирая плошки, полные расплывшихся свеч. Арэн чувствовал на себе его взгляд все время, пока поднимался по лестнице. На втором этаже царила темень. Пришлось немного обождать, пока глаза привыкнут к темноте. Когда черноту ночи разбавили серые оттенки, Арэн шагнул в сторону комнаты, которую делил на двоих с Рашем.

Карманника не было. Арэн послал ему всяческих проклятий, раздумывая, где бы тот мог коротать время в столь поздний час.

Ждать пришлось недолго – дверь легко отворилась и в щель, тонкой тенью, юркнул Раш. Арэн мигом кинулся к нему, схватил карманника за грудки.

– Это я, ты чего?! – Раш ловко вывернулся, нырнув Арэну под руку.

– Где тебя носит? Опять окучивал чью-то молодуху? Карманник секунду медлил, будто прикидывал, стоит ли сознаваться.

– А тебе то что, – нехотя бросил он, озлобившись. – Я обета безбрачия не давал.

– Собирайся, – коротко бросил Арэн. – Поедешь в Сьёрг.

– С рассветом и соберусь, а теперь спать охота.

– Нельзя ждать рассвета. Поедешь с Хани, она все расскажет в дороге. И перестань таращиться, как филин.

Раш, начав понимать что к чему, достал из-под кровати вещевой мешок, послабил завязки и на всякий случай проверил, все ли на месте. Зажечь свечу Арэн не дал.

– Думаешь, Конунг станет со мной говорить? – только и спросил Раш. – Я не дасириец, вряд ли мои слова будут значить больше, чем комариный писк.

– Тебе не нужно говорить о том, ради чего мы приехали в Артум. Главное, чтобы Конунг узнал, что творится на юге его земель. Слушай Хани. – Арэн ненадолго задумался, его лоб взбороздили морщины. – Чем скорее вернетесь, тем лучше. Кто знает, сколько будет нападений. И станет ли сил отбить их.

– Мы едем только вдвоем? Я и эта девчонка?

– Ты и Хани, – нарочно поправил карманника мужчина. – Довези ее в Сьёрг в целости, слышишь? Любой ценой.

– Ладно, – было видно, что Рашу не по душе компания северянки.

Но Арэн видел в Раше единственно верный выбор. Миэ? Она слишком изнежена, хоть и красноречива. Ее очарования хватило бы, чтоб пробиться к владыке Севера, уговорить его и даже привести за собой на край страны, но если никто не будет ее подгонять, до столицы они с Хани доберутся не раньше, чем через десяток дней. Банру? Жрец не смог бы убедить его самого, не то, что правителя Артума. А Раш изворотлив и ловок; у него острый глаз и хорошо подвешенный язык.

Они выбрались через окно по веревке. Тем же путем Арэн собирался после вернуться обратно в комнату.

– Куда теперь? – Раш выжидающе посмотрел на мужчину, когда они вывернули из-за угла постоялого, стараясь прятаться в тени домов.

Ночь была безлунная, даже звезды скрылись за снежными тучами. Арэн указал ему на темный закоулок, уходивший в дома.

– Хани там. Погоди, – остановил его, когда карманник уже шагнул в указанном направлении. – Дозор. Мудрая собиралась напоить их чаем.

– Что бы это значило?

Мимо, негромко переговариваясь, прошли северяне-каратели, остановились около Мудрой, почтенно склонив головы. Дозорные поделились кружками, куда старая щедро плеснула из меха.

– Не знаю, но пока она там с ними, нужно ждать. – Арэн присел на корточки, стараясь не упускать и виду старуху, которая подливала обоим дозорным что-то из бурдюка, который принесла с собой.

– Этак мы околеем раньше, чем здоровяки сваляться с ног, – ворчал Раш, от холода переступая с ноги на ногу. – Может старуха из ума выжила, позабыла, чего ради к ним шла?

Арэн угрюмо молчал. Что будет, когда утром эрл и другие деревенские обнаружат, что Хани сбежала? Дасириец не сомневался, что Мудрая говорила всерьез и не обманывала его, но хватит ли ее убедительности, чтоб защитить их от ярости эрла? И что сказать Миэ и Банру? С какими глазами говорить, почему он не дал им права самим решить свою участь?

Сомнения окружили Арэна, подобно черной туче и глодали его, вгрызаясь в самое нутро.

– Уходит. Старуха уходит. – Голос карманника вырвал его из тяжких раздумий.

Мудрая действительно ушла. Дозорные обменялись парой шуток, разошлись по своим постам и спустя немного времени, уже посапывали в обнимку с дубинками.

– Иди за Хани, я выведу лошадей.

Деревня крепко спала. Лошади, к великой радости дасирийца, не подняли шум, и он спокойно вывел их из стойл. К его удивлению, на улице поджидала Мудрая. Она покачала головой, показывая свое недовольство. Выяснять, что ей не по душе, времени не было.