Текст книги "Дочери Медного короля"

Автор книги: Айра Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Я обожаю его!

Мэрион наполнила два бокала и один из них протянула Баду. Потом сняла туфли и села на пол рядом с ним.

– Мне хочется прочесть вам одно место, которое мне особенно нравится, – предложил Бад, перелистывая томик.

– Я предпочла бы немного музыки, – откликнулась Мэрион.

– Слушаюсь, – ответил он, подходя к проигрывателю.

Он нажал на кнопку. Автоматическая ручка мягко поднялась, потом опустила на край пластинки свою змеиную головку. Закрыв крышку проигрывателя, Бад подошел к дивану и сел рядом с Мэрион. Раздались глубокие аккорды Второго концерта для фортепиано с оркестром Рахманинова.

– Мне именно это хотелось послушать, – прошептала Мэрион.

Удобно прислонившись к пышным подушкам, Бад рассматривал гостиную, освещенную интимным светом единственной лампы.

– Здесь все прекрасно, – сказал он. – Почему вы не приглашали меня раньше?

– Не знаю… Боялась, что вам не понравится.

– Неужели вы думали, что мне может не понравиться квартира, обставленная по вашему вкусу?

Ловкие пальцы расстегнули ее платье. Своими теплыми руками она накрыла его руки и задержала их у груди.

– Бад, я никогда… никому не принадлежала…

– Знаю, дорогая. Вы могли мне этого не говорить.

– И никого до вас я не любила.

– Как и я. Я не знал любви, пока не познакомился с вами.

– Вы не любили даже Эллен?

– Даже Эллен.

Она больше не противилась.

6

_{«Нью-Йорк Таймс», 24 декабря 1951 г., понедельник.}

_{МЭРИОН КИНГШИП ВЫХОДИТ ЗАМУЖ}

Мисс Мэрион Джойс Кингшип, дочь мистера Лео Кингшипа, Манхэттен, и покойной Филлис Хэтчер, выходит замуж в субботу 29 декабря за мистера Бартона Корлиса, сына миссис Джозеф Корлис из Менасета, Массачусетс, и покойного мистера Корлиса.

Мисс Кингшип, выпускница Колумбийского университета, до последнего времени работала в рекламном агентстве Кэмден и Гэлбрайт.

Ее будущий муж, участник второй мировой войны, прервал занятия в университете Колдуэлл в Висконсине и недавно поступил на работу в торговый отдел медеплавильной компании Кингшип.

7

Мисс Ричардсон вытянула руку и с видимым удовольствием стала рассматривать золотой браслет, украшавший ее округлое запястье. Да, решено, она оставит себе этот браслет, явно предназначенный для молодой женщины, и подарит матери что-нибудь более скромное.

Неожиданно в поле ее зрения появилось что-то синее с белыми полосками. Готовая улыбнуться, она подняла глаза, но так и застыла, узнав посетителя, вторгшегося в ее владения.

– Добрый день! – весело произнес тот.

– Мистер Кингшип еще не кончил завтракать, – сказала мисс Ричардсон ледяным тоном и погрузилась в изучение совершенно чистого листа бумаги.

– Бог с вами, милое дитя! Он пошел завтракать в полдень, а сейчас три часа. Человек это или слон?

– Если вам угодно встретиться с ним на следующей неделе…

– Нет, я хотел бы получить аудиенцию у его преосвященства сегодня же.

– Завтра Рождество, – с некоторым раздражением сказала мисс Ричардсон. – Мистер Кингшип прервал уик-энд, для того чтобы уладить самые срочные дела. Он распорядился не беспокоить его ни по какому поводу.

– Значит, он кончил завтракать?

– Ни по какому поводу…

Посетитель вздохнул. Он вырвал страничку из блокнота мисс Ричардсон, сказал постфактум: «Разрешите?», взял ее же авторучку и что-то написал, подложив под страничку толстую синюю книгу, которую держал в руках.

– Ну и ну! – воскликнула мисс Ричардсон. – Вот уж действительно…

– Пожалуйста, передайте ему это, – сказал нимало не смущенный посетитель, складывая вчетверо свое послание и протягивая его секретарше. – Если не будет другой возможности, подсуньте под дверь.

Мисс Ричардсон смотрела на него, не говоря ни слова. Потом хладнокровно развернула записку и прочла.

– Дороти и Эллен?.. – взволнованно сказала она, поднимая голову. – Но он категорически запретил мне беспокоить его. Как о вас доложить?

– Просто передайте записку, дитя мое. Будьте ангелом.

– Хорошо, – мрачно согласилась мисс Ричардсон. – Но он строго приказал… Вот увидите…

Вернувшись через минуту, она казалась удивленной.

– Войдите, – просто сказала она и отошла в сторону.

Проходя перед ней, посетитель прошептал:

– Убедились?

Услышав стук закрывшейся двери, Лео Кингшип отвел глаза от бумаги, которую держал в руке. Он стоял без пиджака перед письменным столом, очки его были сдвинуты на лоб. Слегка прищурившись, он посмотрел на посетителя.

– О, так это вы! – воскликнул он, когда тот был достаточно близко, чтобы его можно было узнать.

Он смял лежавшую перед ним записку с видимым облегчением, которое тут же сменилось выражением досады.

– Добрый день, мистер Кингшип, – произнес посетитель, протягивая ему руку.

– Понимаю теперь, почему вы отказались сообщить мисс Ричардсон ваше имя, – сказал Кингшип, слабо ее пожимая… – Мистер Гант, если не ошибаюсь.

– Совершенно верно, – подтвердил посетитель и опустился в кресло. – Гордон Гант.

Кингшип продолжал стоять.

– Я очень занят, мистер Гант, – твердо заявил он и указал на заваленный бумагами письменный стол. – Поэтому, если ваши «сообщения, касающиеся Дороти и Эллен», ограничиваются теми же теориями, которые вы изложили мне в Блю-Ривер…

– Частично, – сказал Гант.

– В таком случае, очень сожалею, но у меня нет времени для того, чтобы выслушать вас.

– Я так и думал, что не буду встречен с распростертыми объятиями.

– Поверьте, однако, это вовсе не означает, что вы мне несимпатичны… Напротив, я нахожу, что у вас были прекрасные намерения. Вы отнеслись к Эллен, как друг, и проявили чисто юношеский энтузиазм… Но мне это причинило дополнительные страдания. Поймите сами: ворваться в мой номер так скоро после смерти Эллен… Ворошить прошлое в подобный момент… Как вы полагаете – разве мне самому не было бы легче думать, что Дороти не покончила с собой?

– Она и не покончила с собой.

– Но ее письмо… – устало произнес Кингшип.

– Две двусмысленные фразы, которые могут относиться к чему угодно… К тому же, не исключено, что ее заставили их написать… Дороти оказалась в ратуше, потому что собиралась вступить в брак. Предположение Эллен было правильно, потому ее и убили.

– Ничего подобного! – бросил Кингшип. – Это никак не связано. Вы ведь знакомы с мнением полиции.

– Взломщик!

– А почему бы и нет? Почему бы и не взломщик?

– Потому что я не верю в совпадения. В такие, по крайней мере.

– Что свидетельствует о вашей незрелости, мистер Гант.

– Оба раза действовала одна и та же личность, – уверенно провозгласил Гант после короткого молчания.

– Зачем снова перебирать все это? – грустно спросил Кингшип, обеими руками опираясь на письменный стол. – Зачем вмешиваться в жизнь других людей, если они сами об этом не просят?

Он опустил очки, полистал свои бумаги.

– А теперь, прошу вас, оставьте меня.

– У меня сейчас каникулы, – сообщил Гант, не поднимаясь с места, – и я их провожу дома в Уайт-Плейнс. Как вы считаете, стал бы я тратить время только для того, чтобы повторить уже сказанное в марте?

– В таком случае? – спросил Кингшип, утомленно глядя на собеседника.

– Сегодня утром я прочел сообщение в светской хронике «Таймс».

– Относительно моей дочери?

Гант утвердительно кивнул и вынул из кармана пачку сигарет.

– Что вы знаете о Баде Корлисе? – неожиданно спросил он.

– Что я знаю о нем? – медленно повторил Кингшип, не отрывая от него глаз. – Он скоро станет моим зятем. Что именно вы имеете в виду?

– Вам было известно, что он встречался с Эллен?

– Ну, конечно. А к чему вы клоните?

– Это длинная история, – ответил Гант, устремив на Кингшипа внимательный взгляд из-под густых светлых бровей. – И я сумею лучше рассказать ее, если вы не будете стоять надо мной, как статуя Свободы.

Кингшип сел, но руки по-прежнему держал на столе, как будто с минуты на минуту собирался встать. Гант закурил и начал свой рассказ. Его мягкий голос звучал убедительно.

– Приехав в Стоддард, – сказал он, – Эллен написала Баду Корлису письмо. Я имел возможность с ним ознакомиться, и оно поразило меня, тем более что Эллен подозревала в убийстве своей сестры похожего на меня парня. Я прочел письмо два раза и с большим вниманием, как вы, вероятно, догадываетесь.

В ночь убийства Эллен комиссар Элдор Чесер, ничего кроме фактов не признающий, спросил у меня, была ли Эллен моей возлюбленной. Думаю, что за всю его карьеру у него не появлялось более блестящей мысли, так как его вопрос напомнил мне о письме и о его адресате – Баде Корлисе.

В то время я обратил внимание только на имя – «дорогой Бад» – и на адрес на конверте: Бартон Корлис, улица Рузвельта, Колдуэлл, Висконсин. Но в письме содержались и некоторые указания, которые теперь представляются мне важными.

– Продолжайте, – попросил Кингшип, когда Гант остановился, чтобы поднести зажигалку к погасшей сигарете.

– Во-первых, – снова заговорил Гант, устраиваясь поудобнее, – Эллен писала этому Баду, что ее занятия не пострадают за время отъезда, потому что, вернувшись, она сможет воспользоваться его записями. А ведь Элен была на четвертом курсе и посещала лекции, на которые не допускаются студенты двух первых курсов. Если Бад ходил на те же лекции, значит, он учился на третьем или четвертом курсе.

Во-вторых, в своем письме Эллен намекала на образ жизни, который она вела в течение трех предыдущих лет учебы в Колдуэлле, и подчеркивала, что она очень изменилась после смерти Дороти. «Такой ты меня не знал», – писала она. Это неопровержимо доказывает, что он не был с ней тогда знаком. В этом не было бы ничего удивительного, если бы речь шла о таком большом учебном заведении, как Стоддард, но тут мы как раз подходим к моему третьему пункту.

Колдуэлл – совсем маленький университет, студентов в нем в десять раз меньше, чем в Стоддарде. Я проверил цифры еще сегодня утром: Стоддард насчитывает больше двенадцати тысяч студентов, Колдуэлл – едва ли восемьсот.

Подведем итоги. Бад, который учился, как минимум, на третьем курсе, не был до этого знаком с Эллен, и это в университете, где спорт и общественная жизнь играют очень заметную роль. Единственным объяснением, на мой взгляд, может служить следующий факт (в марте он не привлек моего внимания, но теперь я придаю ему исключительное значение): Бад Корлис перевелся в Колдуэлл в сентябре 1950 года, когда Эллен перешла на четвертый курс, то есть после смерти Дороти.

Лео Кингшип нахмурил брови.

– Не вижу, почему…

– Перейдем к сегодняшнему дню, 24 декабря 1951 года, когда моя мать, да благословит ее Господь, принесла своему блудному сыну завтрак в постель, а заодно и «Нью-Йорк Таймс». И вот я прочел в светской хронике этой газеты, что мисс Мэрион Кингшип выходит замуж за мистера Бартона Корлиса. Вообразите мое изумление! А я ведь не только наделен ненасытным любопытством, но еще и обладаю извращенным воображением. Как мне кажется, все указывает на то, что новобранец торгового отдела медеплавильной компании Кингшип твердо вознамерился приобщиться к ее доходам.

– Но, мистер Гант…

– После смерти первой из двух загадочно погибших сестер, Корлис сразу переносит свое внимание на вторую. Вот почему в сентябре 1950 года мистер Бад Корлис торопится перевестись в Колдуэлл… Две из трех, это неплохо, но три из трех еще лучше.

Кингшип встал, продолжая смотреть на Ганта, который взял со стола принесенный им толстый справочник в синем переплете, открыл его на отмеченной закладкой странице и, указывая пальцем на маленькую, не больше почтовой марки, фотографию, произнес: «Корлис Бартон (Бад), Менасет, Массачусетс, литературный факультет».

Кингшип снова сел. Он посмотрел на фотографию, потом на Ганта. Тот перевернул несколько страниц и показал ему такую же миниатюрную фотографию Дороти. Кингшип посмотрел и на нее, потом обратил к Ганту вопросительный взгляд.

– Мне это показалось странным и я счел своим долгом проинформировать вас.

– Зачем? – сурово спросил Кингшип. – Что вы пытаетесь доказать?

– Разрешите задать вам один вопрос, мистер Кингшип, прежде, чем я отвечу на ваш?

– Прошу вас.

– Он при вас никогда не упоминал о том, что учился в Стоддарде?

– Нет. Но мы никогда и не говорили на эту тему. Вероятно, он сказал Мэрион. Да, Мэрион должна знать.

– Не думаю.

– Почему?

– Потому что в «Таймс» об этом ничего не сказано. В таких случаях за информацией обычно обращаются к невесте.

– Ну и что?

– В своих объявлениях о помолвках или свадьбах газеты никогда не забывают упомянуть, если одно из заинтересованных лиц училось в нескольких учебных заведениях.

– Может быть, Мэрион просто не пришло в голову дать им эти сведения.

– Может быть. С другой стороны, не исключено, что она просто не знала об этом, как и Эллен, кстати.

– Хорошо, допустим. И все же, куда вы клоните?

– Напрасно вы на меня сердитесь, мистер Кингшип. Факты сами говорят за себя, я их не выдумываю, – сказал Гант, закрыв справочник и положив его к себе на колени. – Существуют только две возможности: или Корлис сообщил Мэрион, что он учился в Стоддарде, тогда это, возможно, простое совпадение и он не был знаком с Дороти. Или же он скрыл от нее свое пребывание в этом университете.

– И это означает?

– Что так или иначе он был связан со смертью Дороти. В противном случае, какие у него могли быть основания молчать? Не забывайте, что в исчезновении Дороти мог быть заинтересован только тот, от кого она забеременела…

– Опять вы возвращаетесь к этому! Неизвестный, убивающий сперва Дороти, а потом Эллен… Ведь ваша фантастическая история достойна фильма ужасов, а вы не хотите с ней расстаться… Бад? – недоверчиво произнес он, так как Гант молчал. – Позвольте, ведь это абсурдно! Вы принимаете его за сумасшедшего, что ли?..

– Ладно, – сказал Гант. – Абсурдно так абсурдно. Но если он скрыл от Мэрион свое пребывание в Стоддарде, значит, он имеет отношение к смерти Дороти. И если он был близок с Дороти, потом с Эллен, а теперь с Мэрион, то из этого следует, что он решил во что бы то ни стало жениться на одной из ваших дочерей. Все равно на которой!

Сардоническая улыбка сбежала с лица Кингшипа. Пальцы его впились в край письменного стола.

– Не могу не согласиться, в этом есть что-то странное, – сказал он наконец, выпрямляясь.

Он снял очки и несколько раз мигнул.

– Я расспрошу Мэрион.

Гант посмотрел на телефон.

– Нет, – глухо произнес Кингшип, – она расторгла договор и линия не работает. До свадьбы она будет жить у меня, а после свадебного путешествия они поселятся в квартире, которую я велел отделать для них на Саттон-Террас. Мэрион отказывалась, но Бад ее уговорил. Он идеально к ней относится и… очень способствовал моему сближению с дочерью.

Взгляды их скрестились. Один, казалось, обвинял, другой выражал горестное предчувствие. Кингшип встал.

– Вы знаете, где она сейчас? – спросил Гант.

– У себя… Складывает вещи… Я уверен, что он сказал ей о Стоддарде, – добавил он, надевая пиджак. – На сегодня все, мисс Ричардсон, – обратился он к секретарше, когда они вышли из кабинета. – Только приберите немного у меня на столе, пожалуйста.

– Хорошо, мистер Кингшип, – ответила мисс Ричардсон, снедаемая неудовлетворенным любопытством. – И счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, мисс Ричардсон.

Они прошли через холл, стены которого были увешаны фотографиями шахт и заводов компании в медных рамках.

– Я уверен, что он говорил с ней об этом, – повторил Лео Кингшип, пока они ждали лифта.

8

– Гордон Гант, – повторила Мэрион с любезной улыбкой. – Я, кажется, уже слышала это имя.

– Блю-Ривер, – напомнил Кингшип тем же безразличным тоном, каким представил их друг другу. – Я рассказывал тебе о нем.

– Да, да, помню. Вы ведь были знакомы с Эллен, не правда ли?

– Совершенно верно, – подтвердил Гант.

– Извините, что принимаю вас среди такого беспорядка.

– Не имеет значения… – сказал Кингшип. – Мы проходили неподалеку…

– Вы не забыли о сегодняшнем обеде? – весело перебила его Мэрион. – Мы будем к семи часам. Она приезжает в пять и захочет, вероятно, зайти сначала в отель, где остановится… Я говорю о моей будущей свекрови, – добавила она, повернув к Ганту сияющее лицо.

«О Боже, – подумал Гант, – я должен был бы сказать ей: так вы выходите замуж? Поздравляю от всего сердца и желаю счастья». Но он ограничился неопределенной улыбкой.

– Чему я обязана удовольствием вас видеть? – все так же любезно спросила Мэрион.

Гант посмотрел на Кингшипа, но отец Мэрион хранил молчание. Тогда он сам бросился в атаку:

– Я был знаком и с Дороти, правда, совсем немного.

– Ах, вот как, – сказала Мэрион и опустила глаза.

– В Стоддарде мы посещали некоторые лекции вместе. Но Бада я что-то не помню.

– Бада? – подняла голову Мэрион.

– Да, Бада Корлиса, вашего жениха.

– Но Бад не учился в Стоддарде, – улыбаясь, возразила Мэрион.

– Учился, мисс Кингшип.

– Нет, уверяю вас, – сказала Мэрион. Ошибка Ганта, казалось, забавляла ее. – Он учился в Колдуэлле.

– Но до этого в Стоддарде.

Мэрион взглянула на отца, ожидая, что он возразит настойчивому посетителю.

– Это правда, Мэрион, – глухо сказал Кингшип. – Покажите ей справочник, Гант.

Гант открыл книгу в синем переплете и, протянув ее Мэрион, указал на фотографию.

– Как странно! – воскликнула Мэрион. – Я должна перед вами извиниться, но я совершенно не подозревала… 1950 год, – добавила она, заметив дату на переплете.

– В справочнике за 1949 год тоже есть его фотография, – сказал Гант. – Он два года проучился в Стоддарде, потом перевелся в Колдуэлл.

– В самом деле? – воскликнула Мэрион. – Это просто удивительно! Может быть, он был знаком с Дороти?

Эта мысль как будто была ей приятна, – тем что создавала новые узы между ней и ее женихом.

– Он никогда не говорил вам об этом? – спросил Гант, не обращая внимания на энергичные знаки, которые делал ему Кингшип.

– Нет, никогда… Но что с вами? – добавила она, только теперь заметив явное смущение обоих мужчин.

– Ничего, – ответил Кингшип, бросая на Ганта полный отчаяния взгляд.

– В таком случае, почему у вас такой вид?..

Она снова посмотрела на справочник, потом подняла глаза на отца.

– Вы для того и пришли, чтобы показать мне это? – спросила она сдавленным голосом.

– Мы хотели выяснить, знала ли ты об этом.

– Зачем?

– Просто хотели выяснить.

– Зачем? – повторила Мэрион, обращаясь на этот раз к Ганту.

– Что могло побудить Бада скрыть это от вас, – начал Гант, – если он не…

– Гант! – угрожающе вскрикнул Кингшип.

– Скрыть! – повторила Мэрион. – Что заставило вас употребить это слово? Он ничего от меня не скрыл. Мы никогда об этом не говорили, из-за Эллен, вероятно.

– Какая могла быть у Бада причина не говорить своей невесте, что он провел два года в Стоддарде, если бы он не был близок с Дороти? – неумолимо продолжал Гант.

– Близок с Дороти?! – переспросила Мэрион недоверчивым тоном. – Что он хочет этим сказать? – повернулась она к отцу. Глаза ее сузились.

Лицо Кингшипа нервно подергивалось.

– Сколько вы платите ему? – ледяным тоном произнесла Мэрион.

– Плачу?

– За то, что он сует свой нос в чужие дела! За то, что роется в грязи! За то, что сочиняет омерзительные истории!

– Он явился ко мне по собственному побуждению, Мэрион.

– Просто проходил мимо, должно быть.

– Я прочел заметку в «Таймс», – вставил Гант.

– Вы поклялись мне, что не будете этого делать! – с горечью сказала Мэрион, не обращая внимания на Ганта. – Поклялись, что не станете заниматься расследованиями его прошлого, обращаться с ним, как с преступником!

– Я не занимаюсь никакими расследованиями, – уверял Кингшип.

– Мне казалось, что вы изменились, – продолжала Мэрион. – Думала, что вам нравится Бад… Что вы любите меня… Но я ошибалась! Вы не способны измениться!

– Мэрион…

– Вы думаете, я не вижу вас насквозь? Он был «близок» с Дороти – это от него она забеременела, как я понимаю, – он был «близок» с Эллен, а теперь он «близок» со мной… и все это ради денег, ради ваших грязных денег! Вот как вы себе все это представляете!

– Вы заблуждаетесь, мисс Кингшип, – спокойно сказал Гант. – Это я так думаю, а вовсе не ваш отец.

– Видишь? – вставил Кингшип. – Он пришел ко мне по собственному почину.

– Кто вы такой? – спросила Мэрион, обращаясь к Ганту. – И почему вы вмешиваетесь в чужие дела?

– Я знал Эллен.

– Это я уже поняла. И вы знакомы с Бадом?

– Не имею этого удовольствия.

– А можете вы мне объяснить, почему вы возводите на него обвинения за его спиной?

– Это длинная история, мисс Кингшип.

– Вы уже достаточно сказали, Гант, – вмешался Кингшип.

– Приходилось вам когда-нибудь слышать о законе, карающем за клевету? – резко спросила Мэрион. – Да, лучше вам уйти, – продолжала она, видя, что ее отец направился к двери и делает Ганту знак следовать за собой. – Одну минуту, – добавила она, когда Кингшип уже открывал дверь. – Собираетесь вы прекратить эту милую игру?

– Уверяю тебя, Мэрион…

– Прекратите вы ее?

– Хорошо, Мэрион… Ты все же придешь сегодня обедать? – смиренно спросил он.

– Да… Но только потому, что не хочу огорчать мать Бада, – сухо сказала Мэрион после минутного колебания.

Кингшип закрыл дверь.

Они зашли в аптекарский магазин на Лексингтон-авеню. Гант заказал яблочный пирог и кофе, Кингшип – стакан молока.

– Мы не потеряли времени даром, – заявил Гант.

– Что вы хотите этим сказать?

– Мы знаем теперь основное. Он не говорил с ней о Стоддарде, а это значит…

– Вы слышали, что сказала Мэрион, – перебил его Кингшип. – Они избегали эту тему из-за Эллен.

– Послушайте, – укоризненно возразил Гант, – такое объяснение удовлетворяет вашу дочь, потому что она влюблена! Но можете вы представить себе парня, который не рассказал бы своей невесте об учебных заведениях, которые он посещал?..

– Все же он не обманул ее, – заметил Кингшип.

– Нет, он просто умолчал, – иронически согласился Гант.

– Принимая во внимание все обстоятельства, мне это кажется понятным.

– Само собой разумеется… Если под «обстоятельствами» подразумевать его отношения с Дороти.

– Вы не имеете права делать подобные предположения.

Гант отпил немного кофе, добавил сливок и сделал еще глоток.

– Ведь вы боитесь ее, верно? – спросил он.

– Боюсь Мэрион? Какая нелепость! – воскликнул Кингшип и резким движением поставил на стол стакан с молоком. – Но человек считается невиновным пока его виновность не доказана.

– Следовательно, нам ничего другого не остается, как искать доказательства.

– Вот видите! Еще не начав, вы убеждены, что это охотник за приданым.

– Я убежден в гораздо более страшных вещах! – возразил Гант, поднося ко рту кусок пирога. – Как вы собираетесь теперь поступить?

– Да никак, – ответил Кингшип, опустив голову.

– Вы позволите им вступить в брак?

– Я не мог бы им помешать, даже если бы захотел. Ведь они оба совершеннолетние.

– А если нанять сыщиков? До свадьбы остается четыре дня, возможно, за это время они что-нибудь обнаружат.

– Да, «возможно», – сказал Кингшип. – Если будет, что обнаруживать. Но Бад может заметить, что за ним следят и сообщить об этом Мэрион…

– А вы нашли нелепым мое предложение, что вы боитесь Мэрион! – с улыбкой заметил Гант.

Кингшип вздохнул.

– Выслушайте меня, – сказал он, не глядя на Ганта. – Я имел жену и трех дочерей. Двух из них у меня отняли, а жену я потерял по собственной вине. Не исключено, что я в ответе и за смерть одной из дочерей. У меня осталась только Мэрион. Мне пятьдесят семь лет, и у меня нет никого, кроме нее и нескольких не слишком близких друзей, с которыми я играю в гольф и веду деловые разговоры.

Гант промолчал.

– Ну, а вы? – снова заговорил Кингшип, резко поворачиваясь к нему. – Вас-то что привлекает в этом деле? Вам хочется дать пищу вашему серому веществу и демонстрировать перед всеми ваш блестящий интеллект?

– Возможно, – непринужденным тоном ответил Гант. – Но возможно также, что я вижу в этом человеке убийцу ваших дочерей и имею слабость думать, что убийство должно быть наказано.

– Лучше бы вам вернуться в ваш Йонкерс и более приятно провести каникулы, – предложил Кингшип, допивая молоко.

– Уайт-Плейнс, – поправил его Гант и подобрал вилкой последние крошки пирога. – У вас язва? – спросил он, бросив взгляд на пустой стакан Кингшипа.

– Да.

– И весите, к тому же, по крайней мере десять кило лишних, – добавил Гант, оценивающе глядя на него. – Бад рассчитывает, вероятно, что вы проживете еще лет десять. Но может случиться и так, что года через три-четыре он потеряет терпение и решит вмешаться…

Кингшип встал, положил доллар на стойку и направился к двери.

– До свидания, мистер Гант, – просто сказал он.

– Закажете еще что-нибудь? – спросил бармен, взяв доллар.

Гант покачал головой.

Он успел в последнюю минуту на поезд, отходивший в Уайт-Плейнс в пять девятнадцать.

9

В своих письмах к матери Бад лишь неопределенно намекал на богатство семьи Кингшип. Он был уверен, что она так же плохо представляет себе роскошь, окружающую президента медеплавильной компании, как какой-нибудь юнец описываемые в книгах сцены оргий. Поэтому он заранее радовался при мысли, что познакомит ее с Мэрион и ее отцом и приобщит к этой роскоши, которая внушит ей особое уважение к сыну.

Но вечер у Кингшипа принес ему разочарование.

Не потому, что впечатление, произведенное на мать, оказалось слабее, чем он ожидал. Глаза миссис Корлис замечали все: великолепные ковры, фрак метрдотеля, шампанское в хрустальных бокалах. Нет, вечер для Бада был испорчен тем, что Мэрион и Лео, как ему показалось, были на ножах. Если Мэрион и обращалась изредка к отцу, то, видимо, только для соблюдения приличий. Причиной их разногласий был, вероятно, он сам: Лео, разговаривая с ним, отводил глаза, а Мэрион все время называла его «милый», чего она никогда раньше не делала на людях. Беспокойство терзало его.

Обед решительно не удался. Отец с дочерью явно не хотели разговаривать друг с другом, а мать с сыном не могли, потому что все, что им хотелось бы сказать, не было предназначено для чужих ушей. Итак, Мэрион называла Бада «милый» и описывала своей будущей свекрови квартиру на Саттон-Террас, миссис Корлис беседовала с Лео о «детях», а Лео просил Бада передать ему хлеб, избегая его взгляда.

Бад собирался один отвезти мать в отель, но Мэрион захотела сопровождать их. Они сделали крюк, чтобы показать миссис Корлис, незнакомой с Нью-Йорком, Таймс-сквер и ночную жизнь города.

– Я позвоню тебе позже, – сказал матери Бад, прощаясь с ней у лифта.

Миссис Корлис, не отпуская руки Бада, нежно поцеловала Мэрион.

На обратном пути Мэрион была молчалива.

– Что случилась, дорогая?

– Ничего, – ответила она, уклончиво пожимая плечами.

Бад хотел было расстаться с Мэрион у ее дверей, но волнение все сильнее овладевало им, и он попросил разрешения зайти. Кингшип уже лег. Они устроились в гостиной. Бад принес стаканы и сигареты, а Мэрион тем временем нашла подходящую музыкальную передачу по радио.

Его мать, сказала она, внушает ей большую симпатию. На что он ответил, что симпатия эта взаимная. Потом они заговорили о своей будущей жизни, и Бад, весь вечер бывший настороже, почувствовал, что, поднимая эту тему, Мэрион имела какую-то определенную цель. Разговор постепенно перешел на детей.

– У нас их будет двое, – заявила Мэрион.

– А почему не трое… или четверо? – улыбнулся Бад.

– Нет, двое. Тогда один из них сможет поступить в Колумбийский университет, а другой в Колдуэлл.

Почему она вдруг заговорила о Колдуэлле? Может быть, это связано с Эллен?

– А если у нас будет всего один ребенок, – продолжала Мэрион, – то он будет учиться сначала в Колумбийском, а потом в Колдуэллском университете, или же в обратном порядке.

Она наклонилась к пепельнице и как-то особенно тщательно погасила сигарету.

Его перевод в Колдуэлл… Не об этом ли речь?

– Впрочем, нет, – снова заговорила Мэрион, преследуя свою мысль с необычным для нее упорством. – Это было бы нехорошо. Переход из одного учебного заведения в другое мешает учебе, лишает уверенности.

– Не обязательно, – заметил Бад после небольшой паузы.

– Ты думаешь?

– Мне, например, это нисколько не повредило.

– Но у тебя ведь не было подобного перехода.

– Был, и я рассказывал тебе об этом.

– Нет, нет, ты никогда не упоминал ничего подобного.

– Милая, но я уверен, что говорил тебе о том, как я перевелся из Стоддарда в Колдуэлл.

– Из Стоддарда! Университета, в котором училась Дороти!

– Я знаю. Эллен говорила мне.

– Но ты ведь не был с ней знаком, правда?

– Нет. Просто Эллен показала мне как-то ее фотографию, и я вспомнил, что мне случалось ее видеть. Я убежден, что говорил тебе об этом во время нашего разговора в саду музея.

– Я совершенно уверена, что нет!

– Послушай, ведь я провел два года в Стоддарде, а ты хочешь меня убедить, что я тебе не рассказывал об этом? Что я…

Мэрион закрыла ему рот поцелуем, страстно его обняла, упрекая себя за свои сомнения.

– Ну, я побежал, – сказал Бад через несколько минут, посмотрев на часы. – Хочу как следует выспаться в ожидании следующей недели. Тогда, я полагаю, у нас будет не слишком много времени для сна.

Выходит, Лео знает, что он учился в Стоддарде. Это неопасно… Пока… Но может причинить некоторые неприятности… Например, задержать их свадьбу. Впрочем, не следует преувеличивать. В конце концов, нет такого закона, который возбранял бы молодым людям искать девушек с хорошим приданым.

Но почему Лео так долго ждал, прежде чем начал наводить справки? Ну, конечно, заметка в «Таймс»… Один из друзей Лео мог сказать ему: «Мой сын учился с вашим будущим зятем в Стоддарде». И Лео делает свои выводы – Дороти, Эллен, а теперь и Мэрион. Обыкновенный охотник за приданым. Он сообщает Мэрион и между ними вспыхивает ссора.

Ах, если бы он рассказал о Стоддарде с самого начала! Но как он мог… Это было бы нелепо! Лео сразу заподозрил бы его и внушил Мэрион недоверие.

С другой стороны, ведь дальше подозрений дело не могло пойти. Лео не располагает никакими доказательствами знакомства Бада с Дороти. Конечно, старик может заняться расследованием… Кто-нибудь из студентов Стоддарда вдруг вспомнит, что видел их вместе на лекциях или в университетском саду. Правда, во время рождественских каникул большинство студентов уезжают.

До свадьбы всего четыре дня: вторник, среда, четверг, пятница… суббота.За это время ничего не произойдет. Потом, даже в худшем случае, если подозрения Кингшипа подтвердятся и ему удастся убедить Мэрион – а это маловероятно, – что Бада интересовали только деньги, какие он выставит требования? Предложит развод? Расторжение брака?

Может быть, удастся получить деньги… Сколько Лео согласится дать, чтобы вырвать дочь из когтей хищника? Надо думать, немало.

Но значительно меньше того, что в один прекрасный день достанется Мэрион.

Что ему следует выбрать? Хлеб сейчас или пирог в будущем?

Вернувшись к себе, он позвонил матери.