Текст книги "Дочери Медного короля"

Автор книги: Айра Левин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

По определению судебно-медицинского эксперта смерть мисс Кингшип наступила приблизительно в полночь. Ее тело было обнаружено сегодня в 7 часов 20 минут утра Виллардом Герне, мальчиком одиннадцати лет, в то время как он пересекал луг за рестораном Лилли и Доуна… Гордон Гант, диктор местного радиоцентра, знакомый жертвы, сообщил полиции, что она была сестрой Дороти Кингшип, которая покончила с собой, бросившись с крыши городской ратуши Блю-Ривера в апреле прошлого года.

Отец жертвы, мистер Лео Кингшип, президент известной медеплавильной компании, прибудет в Блю-Ривер сегодня днем в сопровождении своей третьей дочери Мэрион Кингшип.

_{«Глашатай», 19 апреля 1951 г., четверг.}

_{УВОЛЬНЕНИЕ ГОРДОНА ГАНТА}

Отстраняя Гордона Ганта от должности в радиоцентре, дирекция радиовещательной компании Блю-Ривер подчеркивала, что, «несмотря на многократные предупреждения, Гордон Гант продолжал злоупотреблять своей популярностью в роли комментатора, используя эфир для критики департамента полиции и доходя при этом почти до клеветы». Имеются в виду действия полиции при рассмотрении двойного убийства Кингшип-Пауэлл, которые вызвали у мистера Ганта повышенный и недоброжелательный интерес. Его критика полиции выражалась, мягко говоря, в нелестной форме, но, принимая во внимание, что для раскрытия двойного преступления до сих пор ничего не сделано, ей нельзя отказать, если не в уместности, то, по крайней мере, в обоснованности.

14

По окончании семестра Бад вернулся в Менасет. Он находился в состоянии полной депрессии. Его мать пыталась бороться с этим мрачным настроением, но вскоре сама поддалась ему. Их взаимное раздражение все возрастало, как пламя, передающееся от одной головни к другой.

Как-то в июльский день он достал из шкафа металлическую шкатулку и вынул из нее газетные вырезки, относящиеся к смерти Дороти. Он разорвал их на мелкие клочки и бросил в корзинку для бумаг. Подобным же образом он поступил с газетами, где описывалось убийство Эллен и Пауэлла. Потом стал перелистывать брошюры фирмы Кингшип, которые снова попросил выслать после своего знакомства с Эллен. Он собирался и их разорвать, но тут ему в голову пришла мысль, заставившая его улыбнуться. Дороти, Эллен…

«Вера, Надежда, и Милосердие», – подсказала ему память.

Дороти, Эллен и… Мэрион.

Он долго разглаживал слежавшиеся страницы брошюр, прежде чем вернуть их в шкатулку.

Присев у письменного стола, он взял листок бумаги и разделил его на две колонки. Первую из них он озаглавил За,вторую Против.

В первой он записал все, что ему говорила Дороти, а потом и Эллен о характере, вкусах и взглядах Мэрион, о том, как сложилась ее жизнь. Несмотря на то, что он не был знаком с Мэрион, он мог читать в ней, как в открытой книге. Она представлялась ему ожесточенной, одинокой и страдающей от своего одиночества…

Для второй колонки он так ничего и не нашел.

В этот же вечер он разорвал листок и, взяв другой, записал там все, что он знал о Мэрион Кингшип. В течение последующих недель он постепенно дополнил этот список, припоминая свои разговоры с Дороти и Эллен в ресторанах, на переменах, во время прогулок или на танцах. Из глубин его памяти всплывали все новые слова, а то и целые фразы.

По мере того как список становился длиннее, его настроение улучшалось. Иногда он вынимал листок из шкатулки просто для того, чтобы полюбоваться им и приходил в восхищение от собственной проницательности, находчивости и памяти.

«Да ты сумасшедший, – сказал он как-то себе вслух, перечитывая листок в сотый раз. – Совершенно сумасшедший», – снисходительно повторил он. Но в действительности он так не думал, а считал себя дерзким, отважным, блестящим.

– Я не собираюсь возвращаться в университет, – объявил он матери в начале августа.

– Как ты сказал?

– Я не вернусь в университет, а через пару недель уеду в Нью-Йорк.

– Но почему ты не хочешь закончить образование? – жалобно спросила мать, отбрасывая со лба седую прядь. – Ты нашел работу в Нью-Йорке?

– Нет, но найду. Мне нужно разработать одну мысль… вернее, план.

– Следовало бы сперва закончить курс, Бад, – взмолилась мать.

– Если из моего плана ничего не выйдет, я прекрасно смогу сделать это в будущем году.

– Но, Бад, тебе уже двадцать пять лет. Ты должен… тебе следовало бы сначала сдать экзамены, а потом уже искать подходящую должность. Так не может продолжаться…

– Как, по-твоему, речь идет о твоей или о моей жизни?

– Именно так отвечал мне твой отец, – тихо сказала мать, направляясь на кухню.

Он попытался читать какой-то журнал, не слышать шума льющейся в раковину воды, уговорить себя, что ему безразлично мнение матери, но его усилия были напрасны. Через несколько минут он зашел к ней в кухню.

– Послушай, мама, – сказал он убедительным тоном, – ты ведь знаешь, что я не меньше тебя хочу поскорее наладить свою жизнь. Я не стал бы оставлять университет без серьезных причин…

Она не отвечала, продолжая стоять у раковины спиной к нему. Тогда он сел у стола и продолжал:

– Если мне не удастся задуманное, то в будущем году я вернусь в университет, обещаю тебе, мама.

– Расскажи мне о твоем плане, – попросила она, оборачиваясь. – Может быть, это какое-нибудь изобретение?

– Пока ничего не могу сказать, – неохотно ответил он. – Я нахожусь в самом начале пути… Не обижайся…

– А нельзя с этим подождать до будущего года? – спросила она, вытирая руки.

– В будущем году может оказаться слишком поздно, мама.

– Меня огорчает, что ты со мной недостаточно откровенен.

– Мне самому хотелось бы тебе все рассказать, но это пока невозможно. Я даже не могу объяснить почему.

Она подошла к нему и положила ему руки на плечи, глядя на обращенное к ней взволнованное лицо.

– Надеюсь, что твоя идея хороша.

Он от всей души улыбнулся ей.

Часть третья

МЭРИОН

1

Мэрион Кингшип училась в Колумбийском университете – солидном учебном заведении, требующем от студентов упорной ежедневной работы и ничего общего не имеющем с игровой площадкой для великовозрастных детей, куда поступила Эллен. После того как она окончила его, ее отец не преминул вскользь упомянуть об этом факте в разговоре с директором агентства, занимающегося рекламированием продукции компании Кингшип. Ей была предложена должность редактора в этой фирме, но она отказалась и через некоторое время поступила, не прибегая к помощи отца, на секретарскую работу в менее значительное агентство, где ей пообещали поручать в дальнейшем редактирование несложных текстов, при условии, что это не будет мешать ее основным занятиям.

Годом позже, когда Дороти последовала примеру Эллен и поступила в столь же легкомысленное учебное заведение, где в основном занимались спортом или шатались но университетскому двору, Мэрион осталась вдвоем с отцом в квартире из двенадцати комнат. Они регулярно встречались во время трапез, но близости между ними не было. В конце концов. Мэрион решила поселиться отдельно, хотя и догадывалась о молчаливом неодобрения отца.

Она сняла трехкомнатную квартиру на последнем этаже красивого дома в районе Пятидесятых улиц и тщательно обставила ее. Комнаты были меньше, чем в доме отца, и ей не удалось увезти все свои любимые вещи. Она отобрала те из них, которые ей нравились больше остальных и лучше выражали ее сущность. Развешивая картины, расставляя книги на полках, она видела их глазами того, кто однажды войдет в ее жилище. Почетное место было отведено картине Демута, которую она особенно любила.

Ансамбль получился современный, но не чрезмерно. Пластинки охватывали композиторов от Бартока до Стравинского и включали наиболее мелодичные произведения таких музыкантов, как Брамс и Рахманинов. Книги – а что лучше библиотеки говорит о характере ее обладателя? – отражали вкусы и личность Мэрион.

Два неравнозначных события нарушали каждую неделю однообразие ее жизни: в среду она обедала у отца, а в субботу устраивала генеральную уборку своей квартиры. Если первое являлось нелегкой повинностью, то второе неизменно доставляло ей радость. Она полировала мебель, протирала зеркала, прикасаясь к каждому предмету с осторожностью почти благоговейной.

У нее бывали гости. Во время каникул ее навещали Эллен и Дороти, которые делали вид, что завидуют ее независимой жизни. Приходил отец. Лифта в ее доме не было, поэтому, поднявшись по лестнице, он задыхался, неодобрительно качая головой. По вечерам заходили сослуживицы. Они развлекались, играя в канасту.

После самоубийства Дороти, Мэрион на две недели вернулась к отцу. Когда погибла Эллен, она оставалась у него целый месяц. Но даже горе не могло их сблизить. Во время ее второго пребывания у отца тот с робостью, совершенно ему несвойственной, спросил, не могла ли бы она окончательно поселиться у него. Однако сама мысль о том, что она может лишиться свободы, показалась ей невыносимой. После этого разговора, правда, она стала обедать у него три раза в неделю.

Как-то в субботнее утро у нее зазвонил телефон. Мэрион, любовно протиравшая, стоя на коленях, стеклянный верх журнального столика, нахмурила брови. Не выпуская из рук пыльной тряпки, она нехотя направилась к аппарату.

– Алло? – сухо сказала она.

– Алло! – отозвался мужской голос. – Я говорю с Мэрион Кингшип?

– Да.

– Простите, что беспокою вас. Я был… другом Эллен. (Друг Эллен? Красивый, элегантный, блестящий… но совершенно неинтересный молодой человек. Для нее, по крайней мере.) Мое имя Бартон или, как меня обычно называют, Бад Корлис.

– Действительно. Эллен говорила мне о вас…

«Я люблю его, – сказала Эллен во время того посещения, которому суждено было стать последним, – и он меня любит…» Сама не зная почему. Мэрион, вместо того чтобы обрадоваться, расстроилась тогда.

– Вы не могли бы со мной встретиться? нерешительно продолжал незнакомый голос. – Дело в том, что у меня осталась книга, принадлежавшая Эллен. Она дала мне ее почитать перед тем… как раз накануне своего отъезда в Блю-Ривер. Я подумал, что вам было бы приятно иметь ее.

«Наверно, какой-нибудь очередной бестселлер.» – подумала Мэрион, потом, устыдившись своей мелочности, ответила:

– Вы правы, это в самом деле доставило бы мне радость.

– Если хотите, я занесу ее вам сейчас, – предложил голос. – Я нахожусь недалеко от вашего дома.

– Нет, – слишком быстро ответила Мэрион, – я собираюсь выйти.

– Тогда, может быть, завтра?

– Завтра меня не будет дома…

Ей вдруг стало стыдно. Почему ей не хотелось принять его у себя? Ведь он любил Эллен и теперь брал на себя труд привезти ей книгу, принадлежавшую трагически погибшей сестре!..

– Мы могли бы где-нибудь встретиться сегодня днем, – сказала она.

– Отлично.

– Я буду в районе Пятой авеню.

– В таком случае, если хотите, у Рокфеллеровского центра перед статуей Атласа?

– Хорошо.

– В три часа?

– Да, в три. И спасибо, что позвонили. Это в высшей степени любезно с вашей стороны.

– Ну, что вы… До свидания, Мэрион. Простите, что обращаюсь к вам так, но Эллен столько рассказывала о вас, что мне казалось бы странным называть вас мисс Кингшип.

– Само собой разумеется… До свидания, – сказала она, не зная говорить ли ему Бад или мистер Корлис.

– До свидания.

Она положила трубку и еще некоторое время стояла неподвижно, глядя на аппарат. Потом вернулась к столику, снова стала перед ним на колени и принялась тереть стекло с удвоенной энергией. День был испорчен.

2

Облаченный в безупречный серый фланелевый костюм, с книгой под мышкой, он стоял в тени огромной бронзовой статуи, спиной к пьедесталу, внимательно разглядывая типичных для Пятой авеню прохожих: узкоплечих, скромно одетых мужчин с неяркими галстуками, женщин в элегантных костюмах, украшенных лишь темным шарфиком у ворота, высоко несущих хорошо причесанные головы. Он старался вспомнить фотографию, которую Дороти как-то показала ему. «Мэрион могла бы быть красивой, – сказала она тогда, – если бы не причесывалась вот так.» Он с трудом удержался от улыбки при воспоминании о гримасе Дороти, стянувшей при этом назад свои белокурые волосы.

Он узнал ее еще издали. Она была высокая и тонкая, пожалуй, чуточку слишком тонкая, одетая, как большинство проходивших женщин, в строгий костюм с шелковым шарфиком на шее. На голове у нее была маленькая фетровая шляпка, через плечо висела сумка. Красивые вещи не выглядели на ней изящно, она, видимо, даже не чувствовала себя в них свободно. Ее каштановые волосы были гладко причесаны, большие, золотистые, как у Дороти, глаза, на ее узком лице казались огромными: высокие скулы, прекрасного рисунка у ее сестер, у нее как-то особенно выделялись.

Она направилась к нему, нерешительно улыбаясь, видимо, чувствуя себя неловко под его взглядом. Он заметил, что ее губы накрашены совсем бледной, почти розовой помадой, какой пользуются подростки.

– Мэрион?

– Добрый день, – сказала она, протягивая ему руку неуверенным жестом и слабо улыбаясь.

– Добрый день, – отозвался он, задерживая в своей руке ее узкие холодные пальцы. – Я так рад возможности познакомиться с вами!

Они зашли в фешенебельный бар. Мэрион, слегка поколебавшись, заказала себе коктейль.

– Я… я не могу задерживаться, – сказала она, сидя на краю табурета и судорожно сжимая стакан.

– Почему красивые женщины всегда торопятся? – спросил он и улыбнулся.

Но увидев ее смущенную улыбку, сразу понял, что не так взялся за дело.

– Если не ошибаюсь, вы работаете в рекламном агентстве?

– Да, Кэмден и Гэлбрайт. А вы все еще в Колдуэлле?

– Нет.

– Я думала, что вы на третьем курсе.

– Совершенно верно, но мне пришлось оставить университет… Отца уже нет на свете, и я не хочу, чтобы мать продолжала работать на меня.

– Ах, я не знала…

– Может быть, я смогу вернуться туда в будущем году или поступлю на вечерние курсы. А вы где учились?

– В Колумбийском университете. Вы родом из Нью-Йорка?

– Нет, из Массачусетса.

Он напрасно пытался заставить ее говорить о себе. На его вопросы она отвечала другими вопросами.

– Это та книга, о которой вы мне говорили? – спросила она наконец.

– Да, «Завтрак у Антуана», – ответил он и протянул ей книгу. – Эллен хотела, чтобы я обязательно ее прочел и даже сделала некоторые замечания на полях. Я подумал поэтому, что вам было бы приятно ее иметь… Что касается меня, то я предпочитаю более содержательные произведения.

– Мне придется вас покинуть, – смущенно сказала Мэрион, поднимаясь с книгой в руке.

– Уже? Вы даже не допили коктейль.

– Я очень сожалею, но у меня свидание, деловое свидание, и мне не хотелось бы запаздывать.

– Но…

– Мне в самом деле очень жаль.

Он встал, оставил на столе деньги… Они снова были на Пятой авеню. Дойдя до угла, она протянула ему руку, все такую же холодную.

– Рада была познакомиться с вами, мистер Корлис, – сказала она. – Спасибо за коктейль… и за книгу. Ваше внимание очень меня тронуло.

И она смешалась с толпой… Поджав губы, он проводил ее взглядом, потом последовал за ней на некотором расстоянии. На ее шляпке блестела золотая булавка.

Она дошла до Сорок пятой улицы и пересекла проспект, направляясь к Мэдисон-сквер. Он знал ее адрес и понял, что она возвращается домой. Остановившись на углу, он смотрел, как она поднимается на крыльцо.

– Деловое свидание… Как бы не так! – пробормотал Бад.

Постояв еще несколько минут, сам не зная зачем, он медленно вернулся на Пятую авеню.

3

По воскресеньям Мэрион обычно ходила в Музей современного искусства. На первом этаже расположилась выставка автомобилей, на втором посетители толпились особенно тесно, поэтому она поднялась сразу на третий и стала прохаживаться среди любимых полотен и скульптур.

– Здравствуйте! – произнес с оттенком приятного удивления чей-то голос позади нее.

Она обернулась. На пороге небольшого зала, куда она только что вошла, стоял Бад Корлис.

– Здравствуйте, – смущенно ответила она.

– Как тесен мир! Я пришел одновременно с вами, но не сразу вас узнал. Как поживаете?

– Хорошо, спасибо… А вы как?

– Благодарю вас, тоже неплохо. Вы часто бываете здесь?

– Да.

– Как и я… В тот раз вы не опоздали на свидание?

– Не опоздала.

– Это правда, что я не сразу узнал вас, – повторил он, не отрывая глаз от натюрморта, который внимательно рассматривал. – Я не ожидал встретить вас здесь.

– Почему же?

– По правде сказать, Эллен не очень любила посещать музеи…

– Сестры не всегда похожи друг на друга.

– Нет, конечно… В Колдуэлле, при факультете искусств организован небольшой музей. В основном, копии и репродукции. Раза два я предлагал Эллен пойти туда, но безуспешно.

– Нет, она не интересовалась искусством.

– Почему всегда хочется, чтобы те кого мы любим, разделяли наши вкусы?

Мэрион не ответила на этот слишком прямой вопрос, но все же заметила:

– Как-то я повела Эллен и Дороти – Дороти была самой младшей из моих сестер…

– Я знаю…

– …в этот музей, когда они были еще подростками, но им здесь показалось неинтересно. Я подумала, что они слишком молоды.

– Мне кажется, – сказал Бад, подходя ближе, – что если бы в свое время в моем родном городе был подобный музей… Скажите, заходили вы сюда, когда вам было двенадцать или тринадцать лет?

– Да.

– Вот видите!

Его улыбка ясно давала понять, что оба они относятся к особой категории людей, недоступной для таких, как Эллен и Дороти.

В зал вошла супружеская пара в сопровождении двух детей.

– Пойдем дальше, – предложил он, беря ее под руку.

– Но…

– Сегодня воскресенье и не может быть никаких деловых свиданий, – сказал он с обезоруживающей улыбкой. – Вы одни, я тоже один, так что…

Они прошлись по залам третьего, потом второго этажа, обмениваясь впечатлениями, пересекли первый, продвигаясь среди блестящих машин, казавшихся здесь нелепыми, потом вышли в сад музея. Переходя от статуи к статуе, они задержались перед скульптурой Майоля и присели, наконец, чтобы покурить.

– Вы были помолвлены с Эллен, не так ли?

– Не совсем.

– Я думала…

– Это не было официально, я хочу сказать. Когда люди сближаются в университете, это не означает, что они будут вместе всю жизнь.

Некоторое время Мэрион молча курила.

– У нас было много общих интересов, но они были скорее поверхностными. Одни и те же лекции, одни и те же друзья… Сближал нас, в сущности только Колдуэлл. По окончании курса… Я не уверен, что по окончании курса мы вступили бы в брак. Я нежно любил Эллен, – нерешительно продолжал он, – я действительно очень любил ее, и ее смерть была для меня страшным горем, но… как бы вам сказать?.. Она не была очень глубоким человеком. Надеюсь, вас не задевает, что я так говорю о ней?

Мэрион отрицательно покачала головой, не пряча от него взгляда.

– Кроме искусства, я старался привить ей интерес к серьезному чтению, к политическим вопросам, но и это не имело успеха. По-настоящему она любила только развлечения.

– Ее воспитывали в большой строгости. Вероятно, она испытывала потребность наверстать упущенное.

– Возможно. А потом, она была на четыре года моложе меня. Но мне никогда не приходилось встречать более очаровательной девушки.

Он помолчал и через минуту спросил:

– А загадка ее гибели так и не была раскрыта?

– Нет! Разве это не ужасно?..

Они снова помолчали, а через некоторое время заговорили о преимуществах жизни в Нью-Йорке, где можно так много увидеть и предпринять, о выставке Матисса, которая должна была вскоре открыться.

– Знаете, кто один из моих любимых художников? – неожиданно спросил Бад.

– Кто?

– Может быть, вы и не знакомы с его творчеством… Это Чарльз Демут.

4

Лео Кингшип облокотился на стол, переплёл пальцы и стал внимательно рассматривать холодное молоко в своем стакане, как будто надеялся увидеть там будущее.

– Ты часто с ним встречаешься, не правда ли? – спросил он.

Мэрион с рассчитанной медлительностью поставила кофейную чашку и только после этого посмотрела на отца поверх разделяющей их белоснежной скатерти, хрустальных бокалов и серебряных приборов. На ее разрумянившемся лице появилось замкнутое выражение. Сверкающие стекла очков скрывали ее взгляд.

– Вы имеете в виду Бада? – переспросила она, делая вид, что сомневается, правильно ли она поняла отца.

Он подтвердил кивком головы.

– Да, – резко произнесла Мэрион, – очень часто. Он зайдет за мной сюда минут через пятнадцать. – Она пристально посмотрела на отца, опасаясь, как бы не вспыхнул спор и не испортил ей настроение, и, в то же время, приветствуя возможность рассказать, наконец, о своих чувствах к Баду.

– А как у него с работой?.. Есть перспективы?

– Он пока стажируется, – ответила она после краткого молчания. – Но через несколько месяцев его, возможно, назначат начальником отдела. Почему это вас интересует?

Она улыбнулась одними губами.

Кингшип снял очки, его голубые глаза замигали под холодным взглядом Мэрион.

– Он был у нас на обеде, Мэрион. Раньше ты никого сюда не звала. Разве это не дает мне оснований для некоторых вопросов?

– Бад живет в меблированных комнатах, – объяснила она. – Когда я не могу составить ему компанию, он обедает один, поэтому я его и пригласила.

– Значит, если ты не приходишь сюда, то проводишь вечер с ним?

– Да, чаще всего. Что плохого в том, что мы оба пытаемся скрасить наше одиночество? Мы и работаем близко друг от друга!

Она почувствовала раздражение от необходимости как бы оправдываться и твердо добавила:

– Мы встречаемся, потому что у нас много общего и мы испытываем большую взаимную симпатию.

– Следовательно, мои вопросы обоснованны, не так ли? – мягко осведомился Лео Кингшип.

– Это человек, которого я люблю, а не проситель, добивающийся работы на ваших заводах.

– Мэрион…

Она взяла из серебряной чаши сигарету и закурила.

– Я чувствую, он вам не нравится.

– Разве я это сказал?

– Потому, что он беден.

– Это неверно, Мэрион, и ты понимаешь это.

Наступило гнетущее молчание.

– То, что он беден, трудно не узнать, – снова заговорил Кингшип, – он упомянул об этом но меньшей мере три раза в течение вечера. Не считая рассказа о даме, которая снабжает его мать заказами для шитья.

– А что плохого в том, что его мать занимается шитьем?

– Ничего, Мэрион, ровным счетом ничего. Все зависит от того, как об этом говорить… Знаешь, кого он мне напоминает? У нас в клубе есть один тип, который немного прихрамывает – у него одна нога не сгибается. Так вот, всякий раз, когда мы играем в гольф, он предупреждает нас: «Главное, не ждите меня, ребята. Я могу вас задержать из-за этой несчастной ноги». После такого предисловия мы, само собой, передвигаемся очень медленно, а если нам случается его обогнать, то нас мучает совесть.

– Не вижу связи, – сухо произнесла Мэрион.

Она встала из-за стола и направилась в гостиную. Оставшись один, Кингшип растерянно провел рукой по своим мягким седым волосам. В гостиной Мэрион подошла к широкому окну, выходящему на Ист-Ривер. Она стояла очень прямо, придерживая рукой тяжелую гардину. Скоро она услышала шаги отца.

– Поверь, Мэрион, – робко сказал он, – я забочусь только о твоем счастье. Я знаю, что не всегда был достаточно… внимателен, но разве я не изменился с тех пор, как Дороти и Эллен?..

– Это правда, – сделав над собой усилие, признала Мэрион. – Но мне скоро исполнится двадцать пять лет… Я независимая женщина. У вас нет оснований обращаться со мной так, будто я…

– Я просто хочу, чтобы ты не поступила необдуманно, Мэрион.

– Не беспокойтесь.

– Это единственное, о чем я тебя прошу.

– Почему он вызывает у вас такую неприязнь? – помолчав, спросила Мэрион.

– Ты ошибаешься. Но он… Как бы тебе сказать? Я…

– Может быть, вы боитесь потерять меня? – удивленно проговорила Мэрион.

– Я уже потерял тебя, когда ты перестала жить здесь.

– В сущности, вы должны быть ему благодарны, – отрывисто произнесла Мэрион, поворачиваясь лицом к отцу. – Знаете, мне совсем не хотелось приводить его сюда. Едва я его пригласила, как тут же пожалела об этом. Но он стал настаивать. «Это ваш отец, – говорил он. – У него никого нет, кроме вас… Он, должно быть, чувствует себя совсем одиноким». Бад придает семье большое значение. Гораздо большее, чем я. Вместо того чтобы относиться у нему враждебно, вам следовало бы благодарить его. Он может только сблизить нас.

– Я очень хотел бы верить ему, – сказал Кингшип. – Он, вероятно, порядочный человек. Мне только необходимо убедиться, что ты не совершаешь ошибки.

– Вы собирали о нем сведения? Установили за ним слежку?

– Нет, нет, что ты!

– Но вы так поступили, помните, когда за Эллен начал ухаживать молодой человек, который не пришелся вам по вкусу.

Эллен в то время было всего семнадцать лет, и дальнейшие события подтвердили мою правоту, ты не находишь?

– Но мне уже двадцать пять, и я знаю, чего хочу. Если только вы попробуете шпионить за Бадом…

– Мне это и в голову не приходило!

– Я люблю его, – сказала Мэрион напряженным голосом. – У меня к нему глубокое чувство. Знаете ли вы, что это значит – иметь, наконец, любимого человека?

– Мэрион, я…

– Так вот, если вы сделаете что бы то ни было – слышите, что бы то ни было – и заставите его почувствовать себя здесь нежеланным гостем… я никогда вам этого не прощу! И, клянусь вам, никогда в жизни больше с вами не заговорю!

Она снова повернулась к окну.

– Но я и не думал ни о чем подобном, Мэрион… – снова сказал отец, глядя с несчастным видом на казавшуюся ему враждебной спину дочери, и со вздохом опустился в кресло.

Через несколько минут у входной двери раздался звонок. Мэрион оставила свой наблюдательный пост и направилась в холл.

– Мэрион, – позвал Кингшип, вставая.

Она остановилась, вопросительно посмотрела на него. Из холла доносились приглушенные голоса.

– Предложи ему зайти на минуту, выпить что-нибудь.

– Хорошо.

После секундного колебания Мэрион добавила:

– Мне жаль, что я так говорила с вами.

Кингшип проводил ее взглядом, потом подошел к камину и посмотрел на свое отражение в висящем над ним высоком зеркале. Он увидел элегантно одетого мужчину на фоне роскошного интерьера.

Расправив плечи, он заставил себя улыбнуться и, с заранее протянутой рукой, направился к двери.

– Добрый вечер, Бад!

5

День рождения Мэрион пришелся на первую субботу ноября. С утра она на скорую руку убрала квартиру и в час дня входила уже в ресторан на Парк-авеню. Отец поджидал ее у входа. Он нежно поздравил ее, расцеловав в обе щеки. Улыбающийся метрдотель проводил их к заказанному заранее столику и отрекомендовал меню с чисто галльским лиризмом. Пышный розовый букет украшал стол. Садясь, Мэрион обнаружила под своей салфеткой белый пакетик, перевязанный золотой тесемкой.

Кингшип делал вид, что поглощен выбором вин. Мэрион, порозовевшая, с блестящими глазами, вынула из пакетика футляр, открыла его и увидела золотую с жемчугом брошку. Радостно вскрикнув, она горячо поблагодарила отца и погладила его руку, как бы случайно оказавшуюся рядом с ее собственной.

Брошка была тяжеловата, вычурной формы, но радость Мэрион была неподдельна. Ее растрогал не подарок, а сам поступок отца: до сих пор в день рождения своих дочерей Лео Кингшип неизменно преподносил им чек на сумму в сто долларов, заполненный рукой его секретарши.

Из ресторана Мэрион отправилась в институт красоты, потом вернулась к себе. В конце дня в передней раздался звонок. Она нажала на кнопку, открывавшую дверь первого этажа. Через минуту появился маленький посыльный из цветочного магазина с коробкой в руках. Он усиленно делал вид, что запыхался, но щедрые чаевые немедленно вернули ему дыхание.

Мэрион открыла коробку – там лежала прекрасная белая орхидея. На карточке стояло одно слово: Бад. Подойдя к зеркалу, Мэрион приложила цветок к лицу, потом, обрызгав водой мясистые лепестки, снова убрала в коробку и поставила ее в холодильник.

Он явился ровно в шесть часов. Позвонил два раза, снял одну из своих серых замшевых перчаток и смахнул с синего плаща пушинку. Дверь отворилась. Сияющая Мэрион стояла на пороге. На ее черном пальто выделялась своей белизной орхидея. Поздравив Мэрион, Бад поцеловал ее в щеку, чтобы не стереть помады, более яркой, как он заметил, чем в начале их знакомства.

Они направились в небольшой ресторан на Пятьдесят второй улице. Цены здесь были более скромные, чем в том ресторане, где Мэрион завтракала с отцом, тем не менее они показались ей высокими, так как она видела их глазами Бада. Они заказали коктейли с шампанским, луковый суп, отбивные… Когда после обеда Бад положил на поднос официанта восемнадцать долларов, Мэрион нахмурила брови, но Бад с улыбкой заметил, что они не каждый день празднуют ее рождение.

Чтобы не опоздать в театр – давали «Святую Иоанну» Шоу – они взяли такси. Билеты в шестом ряду Бад купил заранее. Во время антрактов Мэрион оживленно говорила о пьесе, об игре актеров, указывала Баду на присутствовавших в театре знаменитостей. Ее газельи глаза ярко блестели.

Когда они вышли из театра, Мэрион предложила пойти к ней, оправдываясь перед собой тем, что Бад и так истратил много денег.

– Я чувствую себя странником, впервые проникающим в святилище, – пошутил Бад, пропуская Мэрион перед собой.

– Вы увидите, у меня очень просто, – поторопилась сказать она, – квартира совсем небольшая.

Она открыла дверь, вошла и включила электричество. Затененные абажурами лампы мягко светились. Бад последовал за ней. Мэрион смотрела на него, ожидая его реакции, в то время как он разглядывал светло-серые стены, дубовую мебель, длинные, белые с голубым, полосатые занавеси.

– У вас прелестно, положительно прелестно.

Она отвернулась, чтобы отколоть орхидею, и неожиданно почувствовала себя так же неловко, как в первую их встречу. Бад помог ей снять пальто, потом стал рассматривать картины. Мэрион прикрепила цветок у ворота платья. Пальцы ее дрожали.

– А вот и наш старый друг Демут, – заметил Бад, любуясь картиной, висящей над низким книжным шкафом.

– Вы любите его?

– Очень.

Они стояли совсем близко друг от друга. Мэрион, смутившись, спросила:

– Хотите что-нибудь выпить?

– С удовольствием.

– У меня есть только вино.

– Вот и прекрасно… Но раньше, чем вы выйдете из комнаты, я хотел бы еще раз вас поздравить от всей души…

Он вынул из кармана небольшой футляр, обтянутый шелком.

– О, Бад, вы не должны были! Спасибо, спасибо, они очаровательны! – воскликнула Мэрион, вынимая из футляра серебряные серьги простой, но изысканной формы.

Она подбежала к зеркалу, чтобы их примерить. Бад пошел за ней, и когда она прикрепила их к ушам, обнял ее.

– Очаровательны не они, а вы, – прошептал он… – А где же вино, о котором шла речь? – смеясь, добавил он после долгого поцелуя.

Мэрион вернулась из кухни с оплетенной бутылкой итальянского вина и двумя бокалами на подносе. Бад тем временем снял пиджак и сидел по-турецки перед книжным шкафом, держа в руках открытую книгу.

– Вот не знал, что вы любите Пруста, – сказал он.