Текст книги "Источник"

Автор книги: Айн Рэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

– Ни в чём, – сказал Рорк.

На этом и закончилось первое совещание относительно резиденции Остина Хэллера.

Вечером того же дня Снайт загнал своих пятерых проектировщиков в поезд, и они отправились в Коннектикут осмотреть участок, выбранный Хэллером. Они стояли на одиноком каменистом берегу, в трёх милях от не слишком фешенебельного городка, жевали бутерброды и орешки, смотрели на утёс, который ломаными уступами вырастал из земли и резко, свирепо обрывался в море. Вертикальный обелиск скалы крест-накрест пересекал бледную линию морского горизонта.

– Вот тут, – сказал Снайт, вертя в руке карандаш. – Весёленькое местечко, да? – Он вздохнул. – Я пытался предложить ему более приличный участок, но ему это не сильно понравилось, так что пришлось мне заткнуться. – Снайт вновь покрутил карандаш. – Вон где он хочет дом, на самой верхушке скалы. – Снайт почесал кончиком карандаша кончик носа. – Я пытался предложить поставить дом подальше от берега, а эту чёртову скалу оставить для вида, но это тоже его не вдохновило. – Он закусил резинку карандаша зубами. – Подумать только, сколько понадобится взрывных работ на этой вершине! А нивелировки? – Он почистил ноготь грифелем, оставив чёрный след. – В общем, вот так… Определите угол залегания и качество породы. Подходы к площадке будут трудными. У меня в конторе есть все замеры и фотографии… Так… У кого есть сигарета?.. Ну, пока достаточно… Всегда готов помочь вам советом… Так… Во сколько идёт этот чёртов поезд?

Так пять проектировщиков приступили к работе. Четверо из них незамедлительно бросились к кульманам. Только Рорк ещё много раз в одиночку выезжал на участок.

Пять месяцев, проведённых Рорком у Снайта, пролетели, не оставив в его душе никакого следа. Если бы у него возникло желание спросить себя, что он чувствует в связи с этим, он не смог бы ничего ответить, кроме, пожалуй, одного – за эти пять месяцев ему ничего не запомнилось. То есть он прекрасно помнил каждый сделанный им эскиз; если постараться, он, вероятно, вспомнил бы и дальнейшую судьбу этих эскизов. Он не старался.

Но ни к одному из этих проектов он не относился с такой любовью, как к дому Остина Хэллера. Вечер за вечером он оставался в чертёжной после работы, наедине с листом бумаги и мыслью о нависающем над морем утёсе. Никто не видел его эскизов, пока они не были завершены.

Закончив работу над ними поздно ночью, он сел у доски, разложив перед собой листы, и сидел много часов, одной рукой подперев подбородок, а другую свесив вниз, так что кровь прилила к пальцам и они занемели. Улица за окном сделалась тёмно-синей, затем бледно-серой. Он не смотрел на эскизы. Он был опустошён.

Дом, изображённый на эскизах, казалось, был создан не Рорком, а утёсом, на котором стоял. Казалось, что утёс вырос и завершил себя, заявив о своём предназначении, осуществления которого он так долго ждал. Дом был разбит на несколько уровней, следующих контурам естественных террас, созданных природой на скальной поверхности утёса. Дом поднимался вместе с ними – постепенно, неравномерно, стекаясь в одну точку, в единое гармоничное целое.

Стены, из того же гранита, из которого был сложён утёс, продолжали вертикальное движение его склонов вверх, широкие бетонные террасы, серебристые, как море, повторяли линии волн, линии горизонта.

Рорк ещё сидел у доски, когда его сослуживцы вернулись, чтобы начать новый рабочий день. Тогда эскизы были отправлены в кабинет Снайта.

Два дня спустя конечный вариант дома, который нужно было представить Остину Хэллеру, вариант, выбранный и отредактированный Джоном Эриком Снайтом, исполненный художником-китайцем, лежал на столе, закутанный в обёрточную бумагу. Это был дом Рорка, но теперь стены были сложены из красного кирпича, окна обрезаны до общепринятых размеров и снабжены зелёными ставнями, два выступающих крыла отсутствовали, громадная нависающая над морем терраса была заменена балкончиком с ажурной решёткой, а к входу были приделаны портик с ионическими колоннами под ломаным фронтоном и небольшой шпиль с флюгером.

Возле стола стоял Джон Эрик Снайт, раскинув руки над рисунком, боясь коснуться девственной чистоты его нежных тонов.

– Уверен, что именно это имел в виду мистер Хэллер, – сказал он. – Очень неплохо… Да, очень неплохо… Рорк, сколько можно повторять, чтобы ты не курил у белового эскиза? Отойди. Не ровен час, измажешь его пеплом.

Остин Хэллер ожидался к двенадцати часам. Но в половине двенадцатого без предупреждения явилась миссис Симингтон и потребовала немедленной встречи с мистером Снайтом. Миссис Симингтон была внушительного вида вдова, которая только что въехала в новый дом, спроектированный мистером Снайтом. Помимо того, Снайт рассчитывал получить заказ на многоквартирный дом от её брата. Он не мог отказаться принять её и с поклонами препроводил в свой кабинет, где она, не стесняясь в выражениях, принялась излагать ему, что в библиотеке у неё треснул потолок, а на эркерных стёклах в гостиной постоянно выступает какая-то испарина, из-за которой пропадает весь вид и с которой она ничего не может поделать. Снайт послал за своим главным инженером, и они вдвоём пустились в подробные объяснения, извинения и проклятия в адрес подрядчиков. Миссис Симингтон не выказала никаких признаков смягчения, когда на столе Снайта зазвенел звонок и голос секретарши сообщил о прибытии Остина Хэллера.

Было равно невозможно и попросить миссис Симингтон уйти, и предложить мистеру Хэллеру подождать. Снайт решил проблему, перепоручив миссис Симингтон главному инженеру с его ласковыми речами, а сам удалился на минуточку, попросив извинения. Он вышел в приёмную, крепко пожал руку Хэллеру и предложил:

– Давайте, мистер Хэллер, заглянем в чертёжную, если вы не против. Понимаете, там освещение лучше, а эскиз для вас уже готов, и мне бы не хотелось его куда-либо переносить.

Хэллер не возражал. Он послушно проследовал за Снайтом в чертёжную, высокий, широкоплечий, в английском твидовом костюме, с песочными волосами и квадратным лицом с бесчисленными морщинками вокруг насмешливо-спокойных глаз.

Рисунок лежал на столе китайца. Сам художник, не говоря ни слова, почтительно отошёл. Рядом был кульман Рорка. Стоя спиной к Хэллеру, он продолжал работать и не оборачивался. Служащих приучили не вмешиваться, когда Снайт приводил клиента в чертёжную.

Снайт кончиками пальцев приподнял с рисунка обёрточную бумагу – словно вуаль с лица невесты. Потом он сделал шаг назад и стал следить за лицом Хэллера. Тот наклонился и замер в этой позе, внимательно, напряжённо, долго не произнося ни слова.

– Послушайте, мистер Снайт, – произнёс он наконец. – Понимаете, мне кажется… – Он замолчал.

Снайт терпеливо ждал. Он был доволен, чувствуя приближение чего-то, чему не следовало мешать.

– Вот, – внезапно громко сказал Хэллер и хлопнул кулаком по рисунку. Снайт поморщился. – Ближе к желаемому никто не подходил!

– Я не сомневался, что вам понравится, мистер Хэллер, – сказал Снайт.

– Мне не нравится, – сказал Хэллер. Снайт, моргая, ждал, что будет дальше.

– Это так близко, – с сожалением проговорил Хэллер, – но это совсем не то. Не знаю, в чём дело, но совсем не то. Прошу вас, извините меня, если выражаюсь непонятно, но мне либо нравится всё с самого начала, либо не нравится совсем. Я знаю, например, что этот вход меня никогда не устроит. Это очень красивый вход, но он будет совершенно незаметен, потому что такой вход встречается очень часто.

– Да, мистер Хэллер, но позвольте мне высказать несколько соображений. Конечно, хочется быть современным, но при этом хочется, чтобы у жилого дома сохранился вид жилого дома. Понимаете, сочетание величия и уюта. Такой строгий дом, как этот, требует некоторых смягчающих штрихов, абсолютно корректных с архитектурной точки зрения.

– Несомненно, – сказал Хэллер. – Только мне этого не понять. Я ведь ни разу в жизни не бывал абсолютно корректен.

– Разрешите объяснить вам весь замысел. Тогда вы сами поймёте…

– Знаю, – устало сказал Хэллер. – Знаю. Не сомневаюсь, что вы правы. Но только… – в его голосе прозвучало некоторое оживление, и было видно, как он жаждет подобного внутреннего оживления, – только если бы в нём было некое единство… некая главная идея, которая здесь вроде бы и есть, и в то же время её нет. Если бы дом казался живым… а он таким не кажется… Тут чего-то не хватает и чего-то слишком много… Если бы он был как-то чётче, определённее и – как это называется? – целостнее…

Рорк развернулся. Он оказался по другую сторону стола. Схватив рисунок, он стремительно выбросил вперёд руку с карандашом, и тот зашелестел по бумаге, прочерчивая чёрные жирные линии поверх неприкосновенной акварели. Под этими линиями исчезли ионические колонны, исчезли фронтон, портик, шпиль, ставни, кирпичи. Выросли два каменных крыла, выплеснулись широкие окна, балкон разлетелся вдребезги, а над морем взмыла терраса.

Всё это делалось, пока остальные соображали, что, собственно, происходит. Затем Снайт рванулся вперёд, но Хэллер схватил его за руку и остановил. Рука Рорка продолжала сносить стены, расчленять, строить заново – яростными, размашистыми штрихами.

На долю секунды Рорк откинул голову и посмотрел через стол на Хэллера. Надобность представляться друг другу исчезла – взгляд, которым они обменялись, был равносилен рукопожатию. Рорк продолжал работать, а когда он отбросил карандаш, дом, в том виде, в каком он его спроектировал, предстал перед ними в паутине чёрных штрихов, как будто уже построенный. Всё заняло не более пяти минут.

Снайт попытался вставить слово. Поскольку Хэллер молчал, Снайт решил наброситься на Рорка и закричал:

– Ты уволен! Чёрт тебя побери, убирайся отсюда! Ты уволен!

– Мы оба уволены, – сказал Остин Хэллер, подмигивая Рорку. – Пойдёмте отсюда. Вы обедали? Сходим куда-нибудь. Я хочу с вами поговорить.

Рорк подошёл к своему шкафчику и достал пальто и шляпу. Вся чертёжная стала свидетелем беспрецедентного события, и работа прекратилась – все ждали, что будет дальше. Остин Хэллер взял рисунок, сложил его вчетверо, сгибая драгоценный ватман, и засунул в карман.

– Но, м-мистер Хэллер… – запинаясь, пролепетал Снайт, – позвольте, я всё объясню… Если это то, что вам надо, то всё прекрасно… мы переделаем рисунок… позвольте объяснить…

– В другой раз, – сказал Хэллер. – После. – Подойдя к дверям, он добавил: – Чек я вам пришлю.

И Хэллер исчез. Вместе с ним исчез и Рорк. Звук захлопнувшейся за ними двери напоминал последнюю точку в очередной статье Хэллера.

Рорк не сказал ни слова.

В мягко освещённой кабинке ресторана – в таком дорогом ресторане Рорк ещё ни разу не бывал – посреди блеска хрусталя и серебра Хэллер говорил:

– …потому что это именно тот дом, который я хочу, потому что о таком доме я всегда мечтал. Можете вы его построить для меня, составить всю документацию, проконтролировать строительство?

– Да, – сказал Рорк.

– Сколько это займёт времени, если мы начнём немедленно?

– Около восьми месяцев.

– И у меня к концу осени будет свой дом?

– Да.

– В точности такой, как на рисунке?

– В точности.

– Послушайте, я представления не имею, какой контракт надо заключать с архитектором, а вы это, должно быть, знаете, так что составьте и разрешите сегодня же вечером моему адвокату взглянуть на него. Вы согласны?

– Да.

Хэллер внимательно посмотрел на человека, сидящего напротив. Он увидел руку, лежащую на столе. Хэллер сосредоточился на этой руке. Он видел длинные пальцы, острые суставы, набухшие вены.

У него возникло ощущение, что он не нанимает этого человека, а препоручает себя его воле.

– Сколько вам лет, незнакомец? – спросил Хэллер.

– Двадцать шесть. Вам нужны рекомендации?

– Нет. Все нужные мне рекомендации у меня в кармане. Как ваше имя?

– Говард Рорк.

Хэллер достал чековую книжку, разложил её на столе и полез за авторучкой. Он начал писать со словами:

– Я выписываю на ваш счёт пятьсот долларов. Снимите себе мастерскую и прочее, что вам необходимо, и приступайте.

Он оторвал чек и передал его Рорку, держа кончиками выпрямленных пальцев, опершись на локоть и делая вращательные движения ладонью. Он хитро прищурился и смотрел на Рорка с загадочным выражением. Но его жест напоминал приветствие.

Чек был выписан на имя «Говарда Рорка, архитектора».

XI

Говард Рорк открыл собственное бюро.

Оно занимало одну большую комнату на верхнем этаже старого здания. Широкое окно выходило на соседние крыши. Подойдя к подоконнику, Рорк мог видеть далёкую ленту Гудзона{46}{46}
  Гудзон – река на востоке США, впадающая в Атлантический океан. В устье её находится Нью-Йорк.


[Закрыть]. Маленькие стрелки кораблей двигались под кончиками его пальцев, когда он прижимал их к стеклу. У него был письменный стол, два стула и огромная чертёжная доска. На стеклянной входной двери висела табличка «Говард Рорк. Архитектор». Он долго стоял в холле и смотрел на эти слова. Потом он вошёл и захлопнул за собой дверь. Он снял с доски рейсшину, затем кинул её обратно, словно бросая якорь.

Джон Эрик Снайт был против. Когда Рорк зашёл к нему в бюро забрать свой инструмент, Снайт появился в приёмной, тепло пожал ему руку и сказал:

– Рорк! Ну и как дела? Заходи, заходи давай, я хочу потолковать с тобой.

Усадив Рорка напротив своего письменного стола, Снайт громко продолжил:

– Слушай, дружок, надеюсь, у тебя хватит ума не держать на меня зла за то, что я там вчера наговорил. Ты же понимаешь, я немного вышел из себя. И вовсе не из-за того, что ты сделал, а из-за того, что тебе непременно надо было всё сделать на беловом рисунке, на том самом… ну ладно, ничего. Так ты зла не держишь?

– Нет, – сказал Рорк. – Нисколько.

– Разумеется, ты не уволен. Ты ведь не принял мои слова всерьёз? Можешь сию же минуту приступать к работе.

– А зачем, мистер Снайт?

– Как это зачем? А, ты думаешь о доме Хэллера? Но неужели ты воспринял Хэллера всерьёз? Ты же видел его и понимаешь, что этот безумец может менять своё мнение шестьдесят раз в минуту. Он же не даст тебе этот заказ. Понимаешь, не так-то это просто. Так вообще не делается.

– Мы вчера подписали контракт.

– Так подписали? Прекрасно! В общем, понимаешь, Рорк, я скажу тебе, как мы поступим: ты принесёшь этот заказ нам, а я позволю тебе поставить своё имя рядом с моим. Джон Эрик Снайт и Говард Рорк. А гонорар поделим пополам. Разумеется, в дополнение к твоему жалованью, кстати, ты получаешь повышение. А далее у нас будут те же условия на любой заказ, который добудешь ты. И… Боже мой, чего ты смеёшься?

– Извините, мистер Снайт, больше не буду.

– Мне кажется, ты не понял, – изумлённо произнёс Снайт. – Так пойми же. Это твой страховой полис. Пока тебе ещё рано открывать собственное дело. Заказы не будут сыпаться тебе на голову, в этот раз всё вышло чисто случайно. И что ты тогда будешь делать? А если согласишься на мой вариант, у тебя будет надёжная работа, и ты будешь постепенно набираться опыта для независимой частной практики, если ты к этому стремишься. Через четыре-пять лет ты встанешь на ноги, созреешь для самостоятельного дела. Так поступают все. Понимаешь?

– Да.

– Так согласен?

– Нет.

– Господи Боже мой, да ты с ума сошёл! Начинать в одиночку сейчас? Без опыта, без связей, без… да вообще без всего! Я о таком никогда ещё не слышал. Да спроси любого, кто имеет отношение к архитектуре. Услышишь, что они тебе скажут. Твоё решение – полное сумасшествие!

– Вполне возможно.

– Рорк, да выслушай меня наконец!

– Я выслушаю, мистер Снайт, если вам угодно. Но, по-моему, мне следует сказать сразу, что ваши слова не будут иметь для меня никакого значения. Если это вас устраивает, я готов выслушать.

Снайт говорил долго, а Рорк слушал, не возражая, не объясняя, не отвечая.

– В общем, если ты настроен так, то не жди, что я возьму тебя обратно, когда ты окажешься на улице.

– Я этого и не жду, мистер Снайт.

– И не рассчитывай, что кто-то другой из архитекторов тебя возьмёт, когда они узнают, как ты поступил со мной.

– И на это я тоже не рассчитываю.

В течение нескольких дней Снайт подумывал подать в суд на Рорка и Хэллера, но решил не делать этого, поскольку при данных обстоятельствах оснований для иска не было: во-первых, Хэллер оплатил Снайту все услуги, во-вторых, дом действительно был спроектирован Рорком, а в-третьих, с такими людьми, как Остин Хэллер, никто не судится.

Первым посетителем бюро Рорка был Питер Китинг.

Однажды ровно в полдень он вошёл без всякого предупреждения, прошёл через всю комнату и уселся прямо на стол Рорка, весело улыбаясь и широко разведя руки в стороны.

– Ну и ну, Говард! – сказал он. – Вот так дела!

Он не виделся с Рорком год.

– Здравствуй, Питер, – сказал Рорк.

– Надо же, собственное бюро, табличка с собственным именем, и вообще!.. Так скоро! Невероятно!

– Кто тебе рассказал, Питер?

– Ну, ходят слухи. Вполне естественно, что я слежу за твоими успехами. Ты же знаешь, что я о тебе думаю постоянно. Надо ли говорить, что я тебя поздравляю и желаю всего самого наилучшего.

– Нет, не надо.

– Хорошо у тебя тут. Светло, просторно. Может быть, не так солидно, как следовало бы, но чего можно ожидать в самом начале пути? А кроме того, перспективы ведь достаточно неопределённые. Согласен, Говард?

– Вполне.

– Ты пошёл на громадный риск.

– Скорее всего.

– И ты действительно рассчитываешь чего-то добиться? Я имею в виду, самостоятельно?

– А что, не похоже?

– Понимаешь, пока ведь ещё не поздно. Когда я услышал всю эту историю, то решил, что ты обязательно вернёшься с этим заказом к Снайту и заключишь с ним выгодную сделку.

– Я так не сделал.

– И неужели не собираешься?

– Нет.

Китинг не мог понять, почему его гложет мучительная злоба, почему он пришёл сюда в надежде услышать, что вся эта история просто выдумана, в надежде застать Рорка неуверенным, готовым капитулировать. Бессильная злоба охватила его с того самого мгновения, когда он услышал новости о Рорке, и не покидала, даже когда он забывал о причинах её возникновения. Злоба волнами накатывала на него в самые неподходящие моменты, и он часто недоумевал: что же, чёрт возьми, происходит? Что меня сегодня так разозлило? И лишь некоторое время спустя вспоминал: ах да, Рорк; Рорк открыл собственное бюро. И тогда Китинг спешил задать себе вопрос: «Ну и что с того?», понимая, что сами эти слова болезненны и унизительны, как оскорбление.

– Знаешь, Говард, я восхищаюсь твоей смелостью. Честное слово. У меня значительно больше опыта, да и профессиональная репутация повыше – ты только не обижайся, я ведь объективно говорю, – но я не решился бы на такой шаг.

– Не решился бы.

– Выходит, ты первый совершил прыжок. Так-так. Кто бы мог подумать?.. Искренне желаю тебе всяческих удач.

– Спасибо, Питер.

– Я думаю, ты добьёшься успеха. Я в этом не сомневаюсь.

– Неужели не сомневаешься?

– Конечно. Ни капельки. А ты разве сомневаешься?

– Я как-то об этом не задумывался.

– Не задумывался?!

– Не особенно.

– Так значит, Говард, ты всё-таки не уверен в себе. Так?

– А почему ты спрашиваешь с такой радостью?

– Что?! Нет, конечно, не с радостью. Просто я беспокоюсь за тебя, Говард. Сейчас, в твоём положении, никак нельзя терять уверенность. Так у тебя есть сомнения?

– Никаких.

– Но ты сказал…

– Питер, я во всём совершенно уверен.

– А ты подумал о получении лицензии?

– Я подал заявку.

– У тебя же нет диплома. Тебе придётся очень трудно на экзамене.

– Скорее всего.

– Что же ты будешь делать, если не получишь лицензии?

– Я её получу.

– Что ж, теперь будем встречаться в гильдии, если ты, конечно, не зазнаешься и не перестанешь меня узнавать. Ты ведь как-никак будешь полноправным членом, а я всего лишь в молодёжной секции.

– Я не буду вступать в гильдию.

– То есть как это – не будешь? Ты же теперь имеешь право вступить.

– Может быть.

– Тебя пригласят вступить.

– Скажи им, чтобы не тратили силы попусту.

– Что?!

– Знаешь, Питер, у нас с тобой был точно такой же разговор семь лет назад, когда ты пытался убедить меня вступить в твоё землячество в Стентоне. Так что не начинай снова.

– Ты не станешь вступать в гильдию, когда у тебя появилась такая возможность?

– Я не стану вступать ни во что, Питер. Никогда.

– Разве ты не понимаешь, насколько это полезно?

– Для чего?

– Для работы архитектора.

– Я не желаю, чтобы мне помогали быть архитектором.

– Ты сам себе всё усложняешь.

– Да.

– И знаешь, трудностей у тебя будет много.

– Знаю.

– Если ты откажешься от их предложения, то наживёшь в их лице много сильных врагов.

– В их лице я так или иначе наживу врагов.

В первую очередь Рорк поделился новостями с Генри Камероном. Подписав контракт с Остином Хэллером, он на следующий же день отправился в Нью-Джерси. Шёл дождь. Рорк застал Камерона в саду. Тот медленно передвигался по мокрым дорожкам, тяжело опираясь на палку. За прошедшую зиму Камерон немного поправился и мог гулять по нескольку часов в день. Ходил он с трудом, согнувшись в три погибели. Он смотрел себе под ноги, на первую траву, пробивающуюся из земли. Время от времени он отрывал палку от земли, поустойчивее опирался на ноги, кончиком палки дотрагивался до зелёного бутона и смотрел, как с него, искрясь в сумеречном свете, стекает капелька росы. Увидев поднимающегося по холму Рорка, он нахмурился. В последний раз он виделся с Рорком всего неделю назад, а поскольку эти визиты так много значили для них обоих, ни один не хотел, чтобы они были слишком частыми.

– Ну? – ворчливо спросил Камерон. – Теперь чего тебе здесь надо?

– Надо кое-что вам сказать.

– С этим можно и подождать.

– Не думаю.

– Итак?

– Я открываю собственное бюро. Только что подписал контракт на первый дом.

Камерон крутил палку, вжав наконечник в землю. Ручка, за которую он держался обеими ладонями, положив их одну на другую, описывала широкие круги в воздухе. Он медленно кивал головой в такт движению, закрыв глаза. Потом посмотрел на Рорка и сказал:

– Так, только не хвастай по этому поводу. – И добавил: – Помоги мне присесть.

Камерон впервые произнёс эту фразу. И его сестра, и Рорк давно уже знали, что в присутствии Камерона совершенно недопустимо выказывать намерение помочь ему передвигаться.

Рорк взял его за локоть и подвёл к скамейке. Не отводя взгляда от заходящего солнца, Камерон хрипло спросил:

– Какой дом? Для кого? За сколько?

Он молча выслушал рассказ Рорка, а потом долго рассматривал рисунок на потрескавшемся картоне, где поверх акварели были нанесены карандашные линии. Он задал много вопросов о камне, стали, дорогах, подрядчиках, расходах. От поздравлений и комментариев он воздержался.

Только когда Рорк уходил, Камерон внезапно сказал:

– Говард, когда откроешь своё бюро, сделай несколько снимков и покажи их мне.

Потом он покачал головой, с виноватым видом отвернулся и выругался.

– Впадаю в маразм. Не надо никаких снимков.

Рорк промолчал.

Три дня спустя он вернулся.

– Ты начинаешь мне надоедать, – сказал Камерон.

Рорк, не говоря ни слова, протянул ему конверт. Камерон посмотрел на снимки: на широкую пустую комнату, на большое окно, на входную дверь. Отложив остальные, он долго смотрел на фотографию входной двери.

– Так, – сказал он. – Дожил я всё-таки до этого дня. – Он положил снимок. – Не совсем то, – добавил он. – Не так я этого хотел, но всё же… Похоже на тени, которые, по словам некоторых, мы будем видеть на том свете. Возможно, именно так мне и предстоит увидеть всё последующее. Учусь. – Он снова взял снимок. – Говард, – сказал он, – ты посмотри.

Они оба посмотрели на снимок.

– Слов совсем мало. Только «Говард Рорк. Архитектор». Но это как тот девиз, который когда-то вырезали над воротами замка и за который отдавали жизнь. Это как вызов перед лицом чего-то столь огромного и тёмного, что вся боль на свете – а знаешь ли ты, сколько страданий в мире? – вся боль исходит оттуда, от этого тёмного Нечто, с которым ты обречён сражаться. Я не знаю, что это такое, не знаю, почему оно выступит против тебя. Знаю только, что так будет. И ещё я знаю, что если ты пронесёшь свой девиз до конца, то это и будет победа. Победа не только для тебя, Говард, но и для чего-то, что обязано победить, чего-то, благодаря чему движется мир, хотя оно и обречено оставаться непризнанным и неузнанным. И так будут отомщены все те, кто пал до тебя, кто страдал так же, как предстоит страдать тебе. Да благословит тебя Бог – или кто там есть ещё, кто один в состоянии увидеть лучшее, высочайшее, на что способны человеческие сердца. Говард, ты встал на путь, который ведёт в ад.

Рорк поднялся по тропинке на вершину утёса, где в синее небо поднимался стальной каркас дома Хэллера. Каркас был уже возведён и забетонирован. Большие площадки террас нависали над серебряным покрывалом воды, колышущейся далеко внизу. Сантехники и электрики начали прокладывать коммуникации.

Он посмотрел на квадратики неба, разграниченные стройными линиями балочных ферм и колонн, на пустую кубатуру пространства, которую он вырвал прямо из неба. Руки его непроизвольно двигались, заполняя пространство ещё не возведёнными стенами, обхватывая будущие комнаты. Из-под его ноги вырвался камень и, подпрыгивая, полетел вниз по холму. Звуки падения разбежались в солнечном ясном летнем воздухе.

Он стоял на вершине, широко расставив ноги, расправив плечи. Он смотрел на шляпки стальных заклёпок, мелкие блёстки в отёсанных глыбах камня, паутину свежих жёлтых лесов.

Затем он увидел крупную, рослую фигуру, обмотанную проводами, бульдожье лицо, расплывающееся в широкой ухмылке, и небесно-голубые глаза, в которых светилось неистовое торжество.

– Майк! – сказал Рорк, не веря собственным глазам. Несколько месяцев назад, задолго до появления Хэллера в бюро Снайта, Майк уехал на большую стройку в Филадельфии. Так что он не мог быть в курсе дела – или так только казалось Рорку?

– Здорово, рыжий, – нарочито спокойно сказал Майк и добавил: – Привет, босс.

– Майк, откуда ты?..

– Архитектор из тебя тот ещё. Такую работу филонишь! Я уж третий день тут тебя дожидаюсь.

– Майк, как ты сюда попал? С каких пор за такие мелочи стал браться? – Он знал, что Майк никогда не соглашался работать на строительстве мелких частных домов.

– Не валяй дурака. Сам же знаешь, как я сюда попал. Уж не думал ли ты, что я пропущу твой первый дом, или как? Или ты считаешь, такая работа ниже моего достоинства? Ну может, и так. А может, и совсем наоборот.

Рорк протянул руку, и грязные пальцы Майка свирепо обхватили её, словно пятна, которые он оставил на коже Рорка, могли сказать всё, что он хотел. И убоявшись, что он всё-таки произнесёт вслух эти слова, Майк прорычал:

– Давай, босс, беги дальше. Не задерживай работу.

Рорк пошёл дальше. В какие-то моменты он мог быть собранным, бесстрастным, мог остановиться и дать указания, словно это был не его дом, а некая математическая задача. Тогда он особенно остро ощущал существование труб и заклёпок, а собственная его личность исчезала. Были моменты, когда внутри его что-то поднималось – не мысль и не чувство, а волна какой-то физической энергии, и тогда ему хотелось остановиться, оглянуться, ощутить реальность своего Я, вознесённого стальным каркасом, со всех сторон поднимавшегося вокруг яркого, незабываемого существования его тела, оказавшегося самым центром строения. Он не останавливался, а спокойно шёл дальше. Но руки его выдавали то, что он хотел утаить. Они сами по себе вытягивались вперёд, медленно гладили балки и узлы. Строители заметили это и говорили друг другу:

– Этот парень просто влюблён в свой дом. Он не может не прикасаться к нему.

Строители любили его. Представители подрядчика не любили. Ему с трудом удалось найти подрядчика на строительство дома. От заказа отказалось несколько лучших фирм. «Мы такими вещами не занимаемся», «Нет, не пойдёт. Слишком сложно для такого небольшого заказа», «Да кому, к чёрту, такой дом нужен? Скорее всего, потом от этого психа и денег не дождёшься. Ну его к дьяволу», «Никогда ничего подобного не строил и не знаю, как подступиться. Буду, пожалуй, продолжать строить дома, которые и есть дома». Один подрядчик быстро просмотрел планы и, отшвырнув их в сторону, решительно заявил:

– Он стоять не будет.

– Будет, – сказал Рорк.

– Да ну? Кто вы такой, чтобы меня учить, мистер? – небрежно протянул подрядчик.

Рорк нашёл маленькую фирму, которая нуждалась в работе и приняла заказ, запросив втридорога на том основании, что сильно рискует, ввязываясь в бредовый эксперимент. Строительство закипело, прорабы были мрачны и послушны, молчанием выражая своё неодобрение, словно ожидая, что их предсказания сбудутся, и казалось, что они будут даже счастливы, если недостроенный дом рухнет им прямо на головы.

Рорк купил старый «форд» и выезжал на площадку гораздо чаще, чем того требовала необходимость. Трудно было сидеть в конторе за столом, стоять у кульмана, силой заставляя себя не ездить на стройку. На стройке же возникали моменты, когда ему хотелось забыть о своём кабинете, о доске, схватить инструменты и начать непосредственно строить дом, как он делал в юности. Ему хотелось построить этот дом собственными руками.

Он шёл по площадке, легко переступая через груды досок и мотки проводов, вёл записи, хриплым голосом отдавал короткие распоряжения. Он избегал смотреть в направлении Майка. Но Майк следил за его перемещениями по растущему дому. Всякий раз, когда Рорк проходил мимо, Майк ему понимающе подмигивал. Однажды Майк сказал:

– Сдерживай себя, рыжий. Ты открытый, как книга. Господи, да просто неприлично быть таким счастливым!

Рорк стоял на утёсе рядом со стройкой и смотрел на окружающий пейзаж, на широкую серую ленту дороги, извивавшуюся вдоль берега. Мимо, со стороны города, пролетела открытая машина, набитая людьми, направлявшимися на пикник. Возник хаос ярких свитеров и шарфов, трепетавших на ветру; хаос голосов, перекрикивавших ревущий мотор, утрированных приступов смеха. В автомобиле боком сидела девушка, перекинув ноги через бортик. Её мужская соломенная шляпа сползла на нос. Девушка отчаянно дёргала струны гавайской гитары, издавая пронзительные звуки, и вопила: «Хэ-эй!» Эти люди наслаждались одним днём своей жизни; они визжали, радуясь, что сегодня свободны от работы, от тягот пережитых дней. Они работали и несли эти тяготы во имя определённой цели – и это была их цель.

Рорк посмотрел на машину, мчавшуюся мимо. Ему подумалось, что есть различие, очень важное различие, между тем, как ощущают этот день они и как ощущает он. Он попытался осмыслить это различие. Но мгновенно забыл о нём. Вверх по холму с натугой поднимался грузовик, гружённый сверкающими плитами шлифованного гранита.

Остин Хэллер часто заезжал посмотреть на дом. Он наблюдал за его ростом с любопытством и непреходящим недоумением. С одинаковой скрупулёзностью он изучал дом и Рорка. Ему казалось, что одно как бы не совсем отделимо от другого.