Текст книги "Чингисиана. Свод свидетельств современников"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц)

ВТОРОЙ РАЗДЕЛ
ЛЕГЕНДЫ И ПРЕДАНИЯ О ЧИНГИСХАНЕ

________________________________________________________________________

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ИСТОКАМ ВО ИМЯ БУДУЩЕГО

________________________________________________________________________

В первом разделе нашего сборника вы, уважаемый читатель, познакомились с «Сокровенным сказанием монголов», вершиной художественно-исторического мышления монголов эпохи Чингисхана. Это «Сказание» «на самой заре монгольской исторической жизни… сразу возводит их письменность до степени литературы, вернее сказать, наряду с произведениями письменности появляется настоящее литературное произведение, и притом самое интересное, самое яркое, с которым не может сравниться ни одно создание последующей монгольской литературы. Впрочем, нужно оговориться: быть может, в ту эпоху расцвета монгольского народа, большого подъема его национальных сил, в эпоху создания могучей, железной и организованной империи и обширных завоеваний богатейших стран Востока, монголы создали и еще что-нибудь, быть может, у них появлялись и другие литературные произведения, определялись известные навыки, направления, но обо всем этом мы можем говорить только предположительно, судя по косвенным данным, потому что от той эпохи дошло до нас, сохранившись полностью, только одно литературное произведение. Произведение это – «Сокровенное сказание о монгольском народе» [1].

Уже это произведение свидетельствовало о том, что монгольские средневековые летописи значительно отличаются от западноевропейских и русских аналогов; это позволило Б. Я. Владимирову, большому знатоку монгольской литературы и истории, охарактеризовать «Сокровенное сказание монголов», этот кладезь мифологии и народного фольклора монголов, следующим образом: «Сокровенное сказание» – не «история» и не летопись; это эпическое, богатырское сказание, любопытнейший образчик степного эпического творчества, получившего литературную обработку… Но, давая такое определение «Сокровенному сказанию», его нельзя все-таки назвать настоящей эпопеей; это не монгольская Илиада, для этого оно очень исторично, местами слишком прозаично, вообще переработано с очевидной целью стать «историей» Чингисхана…

В эту эпоху монголы переживали период эпического творчества; эпические настроения и эпические сюжеты развиваются необычайно и выливаются в определенные и более сложные, по сравнению с прошлым, формы. Военные походы, обширные завоевания, общий расцвет и подъем монгольской жизни при Чингисхане вызывают национальное самосознание монголов и создают условия, удобные для развития эпических сюжетов… Эпический период, переживавшийся монголами в XII, XIII и XIV веках, и эпически настроенный класс степной монгольской аристократии были создателями определенного литературного течения, которое хотело выявлять свои идеалы и чаяния, свои стремления и надежды в форме переработанных или просто записанных эпических сказаний, которые были у всех на устах, шли из дали веков, крепли и развивались. К этому роду монгольской литературы принадлежат исторические предания, так близко подходящие к богатырской эпопее, героические поэмы, приуроченные к тому или другому славному имени, и, наконец, дидактические поэмы – сборники народной мудрости… Но все эти остатки эпической литературы дошли до нас только в новых рукописях, почему мы должны относиться к ним с большой осторожностью, всегда имея в виду возможность позднейших искажений…

После падения монгольской династии в Китае (1368 г.) начинается «темный» период истории монгольского народа, который тянется до конца XVI века. За это время монголы теряют много культурных приобретений, сделанных ими в предыдущем периоде… Замирает, конечно, и всякая литературная деятельность, простое знание родной грамоты едва-едва поддерживается в редких семьях. Под напевы богатырских былин забываются старинные «Сказания», под гул шаманского бубна забываются буддийские сутры; во время бесконечных наездов и кровавых междоусобных войн исчезают старые рукописи, гибнут безвозвратно памятники былой монгольской культуры, памятники литературного творчества.

В конце XVI века, когда вместе с укреплением некоторых монгольских ханств и племенных союзов начинается общее возрождение монгольской жизни, монголы оказываются не только не имеющими литературы, но и народом, почти не знающим письменности, грамоты. А вместе с тем в ту пору в монгольском обществе начинают возникать новые духовные потребности» [2].

Это не могло не сказаться и на литературной деятельности, и, в первую очередь, на возрождении летописания. XVII век, действительно, стал эпохой возрождения монгольского летописания. Этому способствовало несколько факторов.

Если главной движущей силой авторов «Сокровенного сказания монголов» в середине XIII века было желание оставить потомкам правдивое художественное описание истории золотого рода Чингисхана, то монгольские летописцы XVII века, перед лицом надвигающейся смертельной опасности порабощения Монголии со стороны маньчжуров, были движимы настоятельной необходимостью пробудить патриотические чувства своего народа, возродить «имперскую идею» великого Чингисхана, направить силы народа на борьбу за единство и свободу нации.

Считается, что трижды в Монголии предпринимались попытки распространить буддийскую религию. Третья как раз пришлась на конец XVI – начало XVII века. Начиная с этого периода времени буддизм занимает важное место в духовной жизни монголов. В это время среди монголов появляется большое количество уче-ных-лам, которые впоследствии внесли большой вклад в возрождение духовной культуры монголов, в том числе и литературной деятельности.

Немаловажным фактором, стимулировавшим средневековых, монгольских летописцев, было и то, что круг лиц, интересующихся историей своей нации, значительно расширился. Если раньше родо-племенная знать и их придворные входили в число лиц, допущенных к «сокровенным родописям», то отныне эта отрасль знаний была интересна и многочисленным ученым-ламам. Теперь летописцы творили не для избранных, а для всех, кому интересны исторические знания.

Когда процесс возрождения монгольского летописания стал реальностью, выяснилось, что «как не умерли совершенно эпические настроения среди монгольского народа, сохранившись и получив то или другое развитие среди разных монгольских племен, так не умерли и заветы этой когда-то славной литературы эпической поры…

…Сильнее всего литература старого периода выявляется в монгольских исторических сочинениях (XVII–XIX вв.), куда не только анонимные авторы, но и писатели, выставлявшие свое имя, часто вносили почти без изменений целые отрывки старых эпическо-исторических сказаний, завещанных им старой порой» [3].

Вкратце характеризуя монгольские летописи XVII–XIX веков [4], следует отметить, что, во-первых, монгольские летописи действительно являются своеобразными циклами небольших разнородных повествований. Во-вторых, эти повествования «нанизаны» на генеалогическую историю рода боржигин… Общим местом для всех рассматриваемых сочинений является центральное положение рассказа о жизни Чингисхана. Он занимает во всех летописях самое большое текстуальное пространство по сравнению с другими «внутренними» повествовательными фрагментами [5].

Циклы разнородных повествований, о которых говорилось выше, относятся к различным «историзированным фольклорным жанрам» (легенда, беседа, повесть, наставление) и являются, по определению российского ученого С. Ю. Неклюдова, «малыми формами» эпической литературы, весьма схожими с соответствующими фрагментами «Сокровенного сказания монголов» и по тематическому облику, и по специфической поэтической и прозопоэтической структуре. Их связь с «Сокровенным сказанием монголов», принадлежность к той же традиции, к тому же тематическому циклу очевидна [6].

Исходя из структуры «Сокровенного сказания монголов» и монгольских летописей XVII–XIX веков, фольклорно-эпические тексты (легенды, предания, сказы, исторические рассказы о Чингисхане и его предках), представленные в этом разделе, разделены нами на следующие части:

повествование о хане-родоначальнике;

повествование о Чингисхане;

легенды о Чингисхане в устной традиции.

Как уже отмечалось выше, XVII–XIX вв. – это время кардинальных изменений в монгольской культуре, связанных с распространением буддизма в его северной, тибетской форме… Мощная клерикальная окрашенность тибетской исторической литературы с присущей ей мифологичностью составляет, пожалуй, главную ее особенность, что, естественно, не могло не сказаться на монгольской средневековой историографии…

Тибетская историография привнесла в монгольскую летописную традицию прежде всего элементы своей клерикальной истории. Это выразилось в мировоззренческих изменениях, связанных с появлением новой буддийской картины мира и новых мифологических представлений об историческом времени. Границы мирового пространства расширились, выйдя за родовые пределы. Мир стал не миром рода боржигин, а миром учения Будды. Монголы заняли в ней свое «частное» место. Соответственно и историческое время расширилось до буддийских идей о возникновении Вселенной, о времени, заполненном единой мировой генеалогией царей.

Все эти буддийские мифологические представления послужили причиной изменения структуры монгольских летописей. Генеалогические описания монгольских ханов становятся частью мировой генеалогии царей, а история монгольских ханов – фрагментом мировой истории и соответственно занимает лишь часть летописей.

Характерным в этом смысле является представленный в этом разделе фрагмент летописи Джамбадорджи «Хрустальное зерцало», посвященный генеалогии монголов [7].

Отметим, что нашедшую свое отражение в этом фрагменте идею происхождения монгольских ханов от мифического индийского царя Махасамматы, тесно примыкающую к космогоническим представлениям, не игнорирует ни один из авторов монгольских летописей… Эта идея была, по всей вероятности, плодом собственно монгольской мысли, но использовала уже сложившиеся тибетские мифы о происхождении тибетских царей и в некотором смысле дублировала их, называя своего первопредка потомком другой ветви легендарного царского рода.

При прочтении предлагаемого фрагмента становится очевидным то, что он распадается на ряд эпизодов – фольклорно-эпических (или подобных им) сюжетно-повествовательных элементов, цикл которых и создает т. н. повествование о хане-родоначальнике, то есть о первом хане, создателе нового рода, зачинателе истории. Подобные циклы характерны для всех монгольских летописей, включая «Сокровенное сказание монголов». А это наводит на мысль, что «Сокровенное сказание монголов» не было прямым и непосредственным «прародителем» всех монгольских летописей. Оно само восходило к родословной истории Чингисхана. Именно эта история стала источником, с одной стороны, эпической традиции, на которую опирались «Сокровенное сказание монголов», «Краткое Золотое сказание» и некоторые другие летописи, а с другой – генеалогической, к которой тяготеют такие сочинения, как «Желтая история».

В предлагаемом нами фрагменте этот цикл фольклорно-эпических мотивов включает миф о царе Худзун-Сандалиту, который имеет тибетское происхождение, он был освоен монгольской традиционной историографией как история предков монгольских ханов, мифы о первопредке монголов Бортэ чоно, о братьях Дува сохоре и Добун мэргэне, о родоначальнике боржигинов Бодончаре, об отце Тэмужина – Есухэе и о самом Тэмужине…

При сравнении этого цикла с «Сокровенным сказанием монголов» видно, что предание о Бортэ чоно в том виде, в каком оно существует в летописях XVII–XIX вв., имеет сравнительно поздний характер. «Сокровенное сказание монголов» начинается с рассказа о Бортэ чоно и Хоо марал, причем исключительно краткого, а повествование об их предках, ведущее к тибетским и индийским царям, в монгольских летописях XVII–XIX вв. есть позднейшее добавление, сделанное монголами под влиянием буддийской мифологии в стремлении определить свое место во «всемирной истории». Поэтому в «Сокровенном сказании монголов» имена Бортэ чоно (Серый Волк) и Хоо марал (Каурая Лань) имеют большее «тотемное звучание», чем в летописях XVII–XIX вв., где они стоят в цепи царей и правителей…

Несомненно, центральное место в этом цикле занимает предание о Бодончаре… Оно включает в себя большинство мотивов, встречающихся в рассказах о предыдущих ханах. В этой связи С. Ю. Неклюдов отметил, что «мотивы, известные нам по истории Бодончара, составляют некую фабульную парадигму биографии родоначальника» [8]. Поэтому можно предположить, что предание о Бодончаре как о родоначальнике боржигинов лежало в основе генеалогической истории Чингисхана и было наиболее развитым и разработанным.

Итак, мифы и предания, относящиеся к циклу о хане-родоначальнике и в основном описывающие «дочингисово» и частично «чингисово» время, составляют, пожалуй, наиболее архаичный пласт, который связан с древними мифологическими представлениями о начале родовой истории – возникновении народа, рождении правителя. Другой характерной чертой этого пласта, кроме архаичности, является его устойчивость. Нет ни одной летописи, прошедшей мимо предыстории Чингисхана, изложенной традиционным образом. Иными словами, в монгольской летописной традиции при всех изменениях, которые в ней происходили на протяжении веков, сохранилась живая, продуктивная модель сюжетосложения, ориентированная на архаичные мотивы «номадного» слоя.

Этот слой повлиял и на характер центрального повествования летописей – о Чингисхане. Многие эпизоды, вошедшие в монгольские летописи XVII–XIX вв., используют мотивы цикла о хане-родоначальнике. Однако эпический характер этих летописей основывается в большей степени на так называемом эпическом биографизме, т. е. они соотносимы с типом эпических сказаний, построенных по «биографическому» принципу. Более всего черты эпического биографизма присущи монгольским летописям XVII века, в частности анонимному «Краткому Золотому сказанию» и «Золотому изборнику» Лувсан Данзана, которые благодаря именно эпосу отличаются «художественной яркостью и тематическим богатством» [9].

Неслучайно поэтому при выборе фрагментов в раздел «Повествование о Чингисхане» мы в первую очередь обратились к «Золотому изборнику» (XVII в.) Лувсан Данзана, который воспроизводит целый ряд фольклорно-мифологических текстов (легенд, преданий, исторических рассказов), восходящих к первой половине XIII в. и даже к XII в. В публикации этих текстов неизвестных до сих пор исторических хроник, по мнению первого исследователя этого памятника Ц. Жамцарано, и состоит главная ценность «Золотого изборника» [10].

Неизвестный автор «Краткого Золотого сказания» также включил в свою летопись ряд ранее неизвестных эпизодов, которые вместе с текстами из «Золотого изборника» Лувсан Данзана, несомненно, явились источниками для последующих монгольских летописцев-компиляторов, но, главное, стали дополнительным материалом для составления «определенной формулы повествования об эпическом герое».

Формируя вторую часть раздела – «Повествование о Чингисхане» и определяя последовательность выбранных текстов, мы также придерживались «биографического принципа», т. е. попытались «привязать» их к определенным этапам или событиям в жизни Чингисхана, о чем сообщаем в комментариях к каждому тексту.

Заканчивают второй, т. е. «легендарный», раздел сборника легенды, истории и предания о Чингисхане, бытовавшие в устной традиции и записанные в разное время и разными людьми на территории Монголии. Это, как сказал бы автор «Пушкина в жизни» В. В. Вересаев, еще больше окутывает нашего Героя «дымом легенд и слухов». Но, как писал тот же автор, «живой человек характерен не только подлинными событиями своей жизни, – он не менее характерен и теми легендами, которые вокруг него создаются, теми слухами и сплетнями, к которым он подает повод. Нет дыма без огня, и у каждого огня бывает свой дым [11].

А. Мелёхин, А. Цендина.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Владимирцов Б. Я. Работы по литературе монгольских народов. М.: Восточная литература РАН. 2003. С. 60—61

2. Там же. С. 61–65.

3. Там же. С. 62–63.

4. Следует назвать следующие летописи: «Краткое Золотое сказание» (ок. 1625; другая датировка – 1655), «Золотой изборник» Лубсан Данзана (1635; по другим данным – рубеж XVII–XIX вв.), «Желтая история» (40—60-е гг. XVII в.), «Драгоценное сказание» Саган-Сэцэна (1662), «История Асрагчи» Джамбы (1677), «Течение Ганга» Гомбоджаба (1725), «История монгольского рода борджигид» Ломи (1732), «Золотой диск с тысячей спиц» Дхарма-гуши (1739), «Золотое сказание» Мэргэн-гэгэна (1765), «Хрустальные четки» Раши-Пунцага (1775), «Хрустальное зерцало» Джамбадорджи (1825), «Синяя тетрадь» (середина XIX в.), «Драгоценные четки» Галдан-туслагчи (1850).

5. Во вступительной статье использованы материалы из книги А. Д. Цендиной «Монгольские летописи XVII–XIX веков: повествовательные традиции» (М., РГГУ. Труды Института восточных культур и античности, выпуск XII, 2007).

6. Неклюдов С. Ю. Эпические повествования в традиционной монгольской литературе. В сб. Специфика жанров в литературах Центральной и Восточной Азии. С. 49–51.

7. Фрагмент летописи Джамбадорджи «Хрустальное зерцало» воспроизводится по изданию «История в трудах ученых лам». М.: Товарищество научных изданий КМК, 2005

8. Неклюдов С. Ю. Заметки о повествовательной структуре «Сокровенного сказания» // Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания». М. С. 226–238.

9. Неклюдов С. Ю. «Устное предание в становлении исторической литературы монгольских народов // Роль фольклора в развитии литератур Юго-Восточной и Восточной Азии». М. С. 48–56.

10. Жамцарано Ц. Монгольские летописи XVII в. М.—Л., 1936. С. 81.

11. Вересаев В. В. Пушкин в жизни. Лениздат, 2007. Кн. 1. С. 6.

I
ПОВЕСТВОВАНИЕ О ХАНЕ-РОДОНАЧАЛЬНИКЕ

________________________________________________________________________

Генеалогия монголов*

Каким же образом наш, монгольский Чингисхан является, как оказывается, перерождением из рода Шакья? Расскажу об этом. В древние времена в Индии в местности Магадха после того, как со времени правления «Многими возведенного»[11]11
  Перевод имени Махасаммата.


[Закрыть] хана Махасамматы прошло сто двенадцать десятков тысяч, да еще пять тысяч ханских поколений, у индийского царя Шудходаны из рода Шакья родился сын Будда Шакьямуни.

В первой книге* я подробно написал о том, как при помощи двенадцати великих творений он принес благо одушевленным тварям[12]12
  Каноническая биография Будды описывает его 12 религиозных подвигов.


[Закрыть]. Когда же после принятия Буддой Шакьямуни образа нирваны[13]13
  Смерть.


[Закрыть] прошло тысяча восемьдесят семь лет, в это время в роду Шакья родился мальчик с особыми приметами. Так как родители его не могли знать, будет ли он хорош или плох, и возымели сомнение, они положили его в медный ящик и спустили в реку Ганг. Тот мальчик долго плыл по течению и пристал к какой-то пашне. Один крестьянин нашел его, вырастил и воспитал. Впоследствии, став взрослым, мальчик услыхал об обстоятельствах своего прибытия. Однажды, когда он, продвигаясь вперед, кружил около горы Л ха-Самбу, находящейся в тангудской земле, в ту пору пришли в эту местность тангудские люди, чтобы совершить жертвоприношение духу этой горы.

Увидев того мальчика, они изумились и спросили его: «Ты откуда пришел?» Но так как мальчик тибетского языка не понимал, он в ответ указал пальцем в сторону неба. Тогда тангудские люди стали говорить: «Наверное, этот мальчик послан нам Небом. Давайте-ка возведем его в ноёны!»* Все это одобрили. Потом, по очереди неся его на шее, принесли и возвели в ноёны. Он известен под именем тибетского хана Худзун-Сандалиту*.

Преемником его в десятом поколении был хан по имени Рагум-Цамбо.

Один злой чиновник по имени Лонан убил своего хана и сам сделался ханом. Взял себе в жены ханскую дочь, а трех сыновей изгнал в чужие края. Вследствие этого младший сын по имени Нитиба прибыл в страну Гонпо, но, так как этот народ ему не понравился, он отправился дальше, и когда прибыл в землю монголов Вэда[14]14
  Искаженное слово «бэда», которым китайцы называли северные народы.


[Закрыть], то здесь остановился и стал жить на горе Бурхан-Халдун около реки Байкал*.

Когда Марал*, вдова давно скончавшегося ноёна из рода Таян, увидела того сына и услышала о его происхождении, она стала почитать его, как потомка хана, которому покровительствует Небо, и сделала его хозяином своего дома. Вэдский народ, одобрив это, возвел его в ханы. Впоследствии он стал известен под именем Бортэ чоно[15]15
  Мифический первопредок монголов.


[Закрыть].

Ханша Марал от первого мужа имела сына по имени Батаса, который стал называться родоначальником тайчудов. Что касается Бортэ чоно, то как будто он жил в период правления Танской династии в Китае*. Сын Бортэ чоно назывался Батайцаган-ханом (Батачи-хан). У Батайцаган-хана был сын по имени Тамцуг-хан (Тамача). Тамцуг-хан жил как будто бы в эпоху тибетского хана Ландармы*.

Сын Тамцуга назывался Хурца-Мэргэн (Хоричар мэргэн). А его сыном был Уджим-Бурал (Ужим борохул*). А его сын Йехе-Нидун (Их нудэн). А его сын Самсучи (Сэм сочи*). А его сын Борджигидай-Мэргэн. Борджигидай-Мэргэн* имел двух сыновей, Дун-Сохора (Дува сохор) и Добу-Мэргэна (Добун мэргэн). Что касается обстоятельств, почему старший брат назывался Дун-Сохор, то суть их такова: в некоторых историях говорится, что у него во лбу был всего один глаз[16]16
  «Coxop» означает «слепой». В друrих источниках ero имя Дувa-Сохор.


[Закрыть]. Хотя он и был с одним глазом, но этот единственный глаз его был чрезвычайно острым, и он мог отчетливо видеть на расстоянии тридцати кочевок. Утверждение о том, что он совершенно слепой, было чрезмерным преувеличением. У Добу-Мэргэн-хана от первой жены Булган было два сына – Буху (Бугу хатаги) и Бухучар (Бугуту салжи)*. После смерти Булган Добу-Мэргэн взял вторую жену по имени Алун-Гоа (Алан гоо). Алун-Гоа была удивительной красавицей и обладала особыми приметами.

Вскоре после того, как она забеременела, муж ее Добу-Мэргэн, будучи еще молодым, скончался. В сновидениях в тело Алун-хатун входили лучи солнца и луны, а также для охраны ее приходил златопанцирный небожитель. И тому подобное бывало во сне. После того, как это было с нею, у Алун-Гоа родился мальчик, которого назвали Бодончар.

Этот мальчик имел особые, отличные от всех людей приметы. Был кроток и молчалив. Оба его брата, Буху и Бухучар, отличались грозным и исключительно мужественным характером. Они называли своего брата Бодончара дурнем и угнетали. В то время когда они так поступали, Алун-хатун сказала: «Этот мальчик не глупый. Впоследствии он непременно будет всеми уважаем». Выслушав эти слова, Буху и Бухучар сразу их одобрили.

Однажды Алун-хатун собрала трех сыновей своих и говорит им: «А ну, сломайте», – и с этими словами дала каждому по одной хворостинке. Они сразу же сломали каждый свою хворостинку. Тогда Алун-хатун сказала: «Поломайте-ка хворостинки, сложенные по три вместе». И так как они не смогли поломать их, то Алун-хатун так им сказала: «По пословице, трудно разорвать бечевку, сплетенную втрое, а трех людей, когда они единодушны, победить трудно. Если вы, трое братьев, будете действовать порознь, подобно отдельным прутьям, то вас легко одолеют. Если вы будете действовать и поступать согласно и единодушно, то получится сила, подобная трем сложенным вместе прутьям».

Выслушали эти слова Буху и Бухучар и, хотя сразу же на словах согласились, но про себя затаили злые мысли.

В дальнейшем Алун-хатун, видя мир и согласие, распределила свои земли и подданных между сыновьями. Буху дала хатагинский аймак (удел. – А.М.); Бухучару – салджиутский аймак; Бо-дончару – боржигинский аймак.

После этого Буху и Бухучар сильно заважничали, и характер их изменился. Тем временем Алун-хатун заболела, и когда ей стало совсем плохо, то она сказала своим сыновьям: «Вы стали мудрыми и достойными. Но от излишней гордости происходят недостатки людей, нерадивость и злость. Человек должен помнить, что его ближний такой же человек, как и он сам. Вы должны думать об оказании добра своим ближним. Вы должны оставить требовательность, жадность и гордость и придерживаться справедливости, почтения и милосердия. Я нахожусь при смерти. Прекрасная мелодия улетает на восток. Следуйте по этому пути, мои милые. Дружите с достойными. Если будете изучать и следовать хорошему примеру, то скоро возвыситесь. Если будете встречаться с враждой и смутой, то старайтесь устроить мир и справедливость. Будьте светло-разумными. Оправдывайте честное имя высших. Старший брат, находящийся рядом, удерживай младшего. Своим подданным оказывайте милосердие. Покоем радуйте мир. Если впадете в зловредные намерения и будете с беспредельной гордостью учинять склоки и неурядицы, то вы не люди и не мои сыновья. Кто проявляет милость и справедливость, тому будет дано счастье. Крепко-накрепко уповайте на Небо. Не забывайте и стремитесь это исполнить». С этими словами она скончалась.

Затем, когда Бодончар сидел, скорбя и убиваясь по своей матери, два его старших брата захватили все имущество. Бодончару дали только одну соловую лошадь по прозванию Уруг-Дзусук и прогнали его. Тогда подданные боржигинского аймака и говорят Бодончару: «Оба твоих старших брата тебя безмерно угнетают, и мы все недовольны их незаконными поступками».

На их слова Бодончар говорит: «Все на свете полностью предопределено: богатство, бедность, почет и унижение. И что пользы от никчемной алчности?»

С этими словами Бодончар оседлал свою соловую лошадь и ушел один-одинешенек. Прибыл он в местность Арал на реке Онон. Население в этой местности было очень малочисленным, и Бодончару стало недоставать питья и пищи. Когда Бодончар так мучился, один кречет поймал степную уточку. И когда он ее терзал, Бодончар подстроил западню и поймал кречета. Затем он кречета приручил и обучил охотиться. Напускал на уток, куропаток, фазанов и тому подобных птиц. Свое существование он поддерживал птичьим мясом.

По прошествии одного месяца из местности, называемой Тэнгри-гол, в местность,* где в это время в шалаше, сделанном из травы, жил Бодончар, перекочевали тридцать-сорок дворов вместе со своим скотом. Бодончар стал жить вместе с тем народом. Один домохозяин, желая сделать доброе дело, выдал вдову из своего дома замуж за Бодончара и выделил им хозяйство. Имя той женщины было Баритай. Баритай забеременела и родила сына, которого назвали Джаджиртай (Жажирадай). Впоследствии она родила еще одного мальчика по имени Хабичи.

В это время, когда Буху и Бухучар скончались, не оставив потомства, один молодой человек, подданный Бодончара из боржигинского рода, по имени Манлай-батор, вспомнил про Бодончара: «Ведь наш ноён Бодончар отправился один-одинешенек. Пойду и отыщу его, мертвого или живого».

И с этими мыслями отправился его разыскивать. Повстречавшись с Бодончаром в местности на берегу реки Онон, он убедил его вернуться со всем имуществом и семьей в свое родное кочевье. Все его подданные обрадовались и возвели Бодончара в ханы. Таким образом, Бодончар стал управлять своим ханством.

Народ, живущий на Тэнгри-голе, не имел у себя ноёна. Поэтому, когда наши войска выступили туда, они поневоле сказали: «Мы вам покоримся». Манлай-батор отправился во главе войска, и вернулся, полностью подчинив тэнгригольский народ. Тогда у Бодончара стало много подданных людей. Он помогал и заботился о том аймаке своем, который был составлен из тех людей. Он установил закон и порядок, вследствие этого богатырская сила и великая власть его отменно прославились.

Сын Хабичи-хана Махагаруда-хан (Мэнэн тудун) имел семерых сыновей. Махагаруда был единодушен в мыслях со своей Маварул-ханшей. Когда Махагаруда сделался под конец ханом и держал свое правление, в ту пору имелось племя Джалайр, которое не было подчинено этой ханше.

Однажды дети из этого аймака собрались и выкапывали из земли корни растения гоёхай. В это время Маварул-ханша ехала на повозке и увидела, как те ребята ковыряют землю. Она рассердилась и сказала: «Эта земля есть земля, по которой должны скакать на лошадях наши дети. Эти же дети наверняка копают ее со злым умыслом». И с этими словами она наехала на них на повозке и задавила. И тогда ребята – кто был зацеплен, кто ранен, а кто даже убит.

Услыхал про это дело предводитель джалайрского племени, рассердился и угнал у Маварул-ханши табун. Когда шесть взрослых сыновей Маварул отправились за своим табуном, мать их Маварул услыхала об этом и спрашивает у близких людей: «Сыновья мои отправились в панцирях?» А те отвечают: «Поехали вовсе без панцирей».

Когда они так сказали, ханша Маварул вслед за сыновьями послала человека с панцирями, предназначенными для них. Но, прежде чем посланный человек доехал, шесть сыновей ее были убиты джалайрами. Те джалайры не только убили сыновей Махагаруды, но вскоре явились, убили ханшу Маварул и перебили всех, в том числе внуков ханши Маварул, являвшихся детьми шести ее сыновей.

В ту пору седьмой сын Маварулы по имени Начин отправился с целью сосватать себе жену из племени Баргу, взяв с собой Хайраба (Хайду), сына своего старшего брата Бигэр-багатура (Хачи хулуга). Они оба спаслись, так как уехали. Затем, так как Байшинхуру (Бай шинхор), сыну этого Хайраба, было шесть лет от роду, мать его при появлении джалайрского племени спрятала своего сына в деревянной бочке. Вследствие этого Байшинхур остался в живых. Тот Хайраб и его младший брат (очевидно, все же «дядя». – А.М.), находясь в Барге, услыхали о том, что приключилась такая беда для их дома, и поспешили вернуться к себе. Когда они прибыли, оказалось, что все убиты. Осталось раненых женщин немногим больше десяти да один Хайрабов сын Байшинхур. Начин, поручив их Хайрабу, из страха перед джалайрами отослал их в баргутскую землю.

Начин-багатур остался один, изменил свою внешность и стал выдавать себя за табунщика. Он пошел дорогой, по которой обычно ездили джалайры, и увидел, что к нему приближаются двое людей. Когда он с первым человеком повстречался, тот шел с соколом на руках. Эти двое были из джалайрского аймака. Начин-багатур внимательно посмотрел (на птицу), и оказалось, что это кречет Бигэр-багатура. Начин догадался про того человека, что он враг, который приходил в их дом из джалайрского аймака.

Он стал его притворно спрашивать: «Не видели ли вы табун с одним меченым рыжим жеребенком?» Когда он так сказал, тот человек ответил: «Не видели». Затем тот в свою очередь спросил у Начина: «Много ли тебе попадалось по дороге уток и гусей?» На этот вопрос Начин ответил: «Много». Тогда тот человек снова сказал: «Пойдем, ты мне покажи, я своего кречета напущу».

Начин же, притворяясь, что шутит с этим человеком, поехал вскачь. Начин, огибая излучину реки, оглянулся назад и увидел, что едущий позади человек отстал. Тогда Начин ударом ножа свалил первого человека, привязал его лошадь и птицу, а сам пошел навстречу второму. Подошел к нему и по-прежнему, прикидываясь простаком, стал спрашивать, про табун. А тот человек, в свою очередь, спросил у Начина: «Почему мой сын, тот, что впереди скакал, слез с лошади и лег?» Начин ответил: «У него из носа кровь пошла». Когда он так сказал, отец того человека догадался, что Начин убил его сына. Начин же, движимый гневом, заскочил вперед, опередив того человека, и ударом ножа убил его.