Текст книги "Тролли и легенды. Сборник (ЛП)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Пьер Певель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Бенжамен всегда гордился своим чутьем на вранье и неискренность, он вынюхивал их, как собака вынюхивает зарытую кость, даже у самых искушенных лжецов. Когда он садился за покер, никому за столом не удавалось блефовать. В конце концов это выяснилось и никто с ним больше не играл.
Но как он ни разглядывал этого типа, присматриваясь к нему со всех сторон до головной боли, – ничего… Он не мог углядеть и тени тех крохотных признаков, которые, собранные вместе, обычно ведут к уверенности…
Чужак не лгал… Вернее, он не думал, что лжет.
– Конечно же, он! Я смотрел, как он это делал, я все время был там… И поверьте, я бы предпочел быть где подальше… Можете говорить что угодно о моем народе… Но я все равно не знаю никого настолько омерзительного, чтобы проделывать такое с кем-то из соплеменников… Так что не знаю, как по-вашему, а для меня он точно плохой парень.
– Если ты там был, почему не вмешался раньше и не остановил его? – встал Бенжамен.
Чужак развел руками – по крайней мере, насколько позволяли наручники.
– Это было днем.
– Не вижу связи.
– Вы ровным счетом ничего не понимаете из того, что я говорю! – воскликнул монстр, бросив на него возмущенный взгляд. – Или вы не знаете, что тролли, если на них падает солнечный свет, превращаются в камень? Обычно днем мы прячемся в пещере, но я не смог ее себе найти и он застал меня врасплох…
– Врасплох? – повторил за ним Бенжамен, который, чувствуя поднимающийся гнев, начинал задумываться, куда заведет их все это безумие и есть ли хоть какой смысл продолжать.
– День. Я весь окаменел! Это не слишком-то приятно… Невозможно пошевелиться, плюс тебя всего колет, но при этом ты еще видишь и слышишь… Значит, сначала я услышал шаги, потом приглушенные крики малышки… Потом я увидел, как он появился прямо передо мной. Он заткнул ей рот и связал руки. Толкнул ее вперед. Она упала почти мне в ноги… Потом… потом он бросился на нее сверху и… ну, вы понимаете…
В глазах чудища мелькнуло странное чувство; надо думать – то, что ему в этот миг снова представилось, его не порадовало.
– Вы, люди, иногда бываете хуже, чем все мы вместе взятые… Уж кое-что я об этом знаю.
– Что ты хочешь сказать? – пробормотал Бенжамен, который сейчас колебался между гневом и ощущением полной нереальности происходящего.
Чем закончится этот бред? А он сам, что он делал, в него погружаясь? Этот тип свихнулся, и точка.
– Когда-то у меня были жена и дочь… – Молчание. Выражение, которое могло бы показаться смешным на этом чудовищном лице, только не сейчас, когда горечь сделала еще пронзительнее и без того грубые черты. – Охотники на троллей нашли их и убили… как ту малышку сегодняшним вечером. – Глубокий вздох, будто качнули кузнечные меха, затем чуть выше, чуть громче. – Я не могу сказать, что люди близки моему сердцу, инспектор, но что до меня – кем бы ни были дети и женщины, троллями или людьми, мне не нравится, когда их обижают…
Нет, выражение этого страховидного лица на этой громадной голове, эта глубокая боль и эта искренность в голосе, который заставил бы задрожать бы камни, не были наиграны… в этом гранитном голосе, который все продолжал:
– Так что я стал специализироваться на плохих парнях. Вот кого я ем… И верьте мне, не знаю, насколько это вас успокоит, но я никогда не голодал…
Это был псих, безумец! Но пусть даже так, Бенжамен завороженно глядел в лицо громиле, чьи ярко-желтые глаза смотрели на него, словно ожидая чего-то, и почти поверил в эту историю… Почти.
Невольно брошенный в сторону взгляд обнаружил прямоугольник света, упавший из припотолочного оконца и выплеснувшийся на уголок стола.
Рассвело.
Бенжамен, словно одного этого кусочка рассвета оказалось достаточно, чтобы привести его в чувство, сел и глубоко вздохнул.
Тролль? А чего еще дальше ждать?
– Нет, извини, приятель, это была хорошая попытка, морда у тебя убедительная, признаю, и я почти поверил, но я уже вырос из детства для всякой такой чуши. Поэтому сейчас я скажу тебе то, что думаю, четко и ясно… Тот, кто убил Анжелику…
Слова, которые он собирался произнести, замерли у него в глотке.
Там, на жестяном столе, здоровенная рука гиганта передвинулась в прямоугольник солнечного света; чудовищные пальцы, способные, казалось, шутя раздавить его руку, замерли теперь прямо под светом дня… пальцы, которые немедленно начали обесцвечиваться, сама природа которых изменялась с каждым мигом: гибкое становилось жестким, живая плоть – камнем.
Менее чем в тридцать секунд живая конечность, омываемая теплой кровью, где струились токи бытия, обратилась в минерал… Каменная рука, покоящаяся на металле.
Бенжамен, вся уверенность которого пошла прахом, а мир полностью перевернулся в течение нескольких ударов сердца, поднял глаза и увидел ухмыляющуюся физиономию… тролля.
– Мне и голову туда нужно сунуть, или вам этого хватит?
Бенжамен, стараясь отвлечься от всего, что неявно вытекало из самого существования сидящего напротив, отвечал – чтобы окончательно не потерять голову – с пересохшим горлом:
– Для меня это еще не доказательство, что вы не убивали малышку.
Он предпочел не размышлять, не задумываться о самой природе того, с кем разговаривал, и кто смотрел на него с веселой усмешкой ребенка, только что сыгравшего отличную шутку.
– Если кто-нибудь из ваших парней произвел вскрытие тела девушки, он должен знать время смерти, верно?
Неглупо…
Схватив телефон и не отрывая взгляда от устрашающего лица, которое казалось еще более жутким теперь, когда он узнал истинную суть его владельца, Бенжамен набрал номер лаборатории и, как только кто-то откликнулся, потребовал позвать коронера. По тону его голоса было ясно, что сейчас не время заставлять его ждать. Его сразу же соединили. Он прямо перешел к делу:
– Мне необходимо знать время смерти.
На другом конце провода начали пичкать его техническими пояснениями о наличии или отсутствии каких-то там личинок, температуре почвы, времени года… Он оборвал того:
– Время смерти! Это все, что я хочу знать.
Коронер, явно разочарованный тем, что не может блеснуть своими знаниями, пробормотал несколько невразумительных слов, из которых Бенжамен распознал «неблагодарность» и «хамство», прежде чем ответить:
– Вчера около пяти часов вечера. Это приблизительно, но с точностью до получаса можно…
Бенжамен уже повесил трубку.
Пять вечера… Еще светло… и вчера было солнечно… яркое зимнее солнце… а это значило…
Его взгляд переместился с каменной руки на усмехающееся, уверенное лицо тролля, разглядывающего его с высоты собственного роста.
Затем, упершись взглядом в громилу уже не с беспокойством, но с какой-то страстностью, он переспросил, впившись взором в глаза своего визави – дикие, горящие:
– Только плохих парней?
Тролль немедленно ответил голосом, подобным обвалу в горах:
– Только плохих парней. Чем хочешь клянусь, что не вру…
И Бенжамен понял, что тот говорит правду, чистую правду.
В его голове снова промелькнул образ Анжелики, лежащей на жирном перегное, пропитавшемся ее кровью, потом – ее же, той молодой девушки, что пробежала мимо него и своей улыбкой осветила его день… Потом ботинок с ногой того типа внутри, типа, убившего Анжелику…
Он обещал себе, что найдет его и заставит заплатить за сделанное… что справедливость восторжествует… Кто-то сделал это за него.
Его губы растянулись в улыбке, когда они уставились с троллем глаза в глаза, и меж ними возник странный сговор, взаимопонимание, которое заменило все слова.
Тролль широко улыбнулся в свою очередь, и любой другой – кроме Бенжамена – человек, оказавшийся в этой маленькой комнате, убежал бы не раздумывая.
– Только плохих парней, – еще раз повторил голос с гранитным акцентом, пока Бенжамен расстегивал наручники.
* * *
– И что же? – снова нетерпеливо спросил тип из Клермонта. – Отчего вы так уверены в своих действиях?
Неведомо откуда вдруг вылетело – отблеском не то какой-то передачи, которую он однажды видел в телевизоре, не то статьи, что он прочел в прессе…
– Порфириновая болезнь.
– Что? – воскликнул приезжий тип.
– Этот парень, он страдал порфирией. – Видя недоуменное выражение Жавера, он объяснил не без ликования. – Болезнь, которая вызывает аллергию на солнечный свет… Я не знаю точно, как это работает, но к примеру, если выйти на солнце, это будет все равно что сунуться в огонь; ваша кожа не переносит ультрафиолета, он даже может убить вас…
– И что из того?
– Ну так, малышка погибла в пять часов вечера, а в это время было еще светло… Значит, он не мог ее убить…
Приезжий подозрительно воззрился на него, но бесхитростное выражение лица Бенжамена не оставляло ему возможности придраться.
Тем не менее он проговорил, снова надевая очки:
– Как вампиры или тролли?
Бенжамен растянул губы в снисходительной улыбке:
– Будем немного серьезнее.
И в миг, когда произносил эти слова, он вновь услышал голос Кристофа, стоявшего с ним на пороге полицейского участка, когда вчера вечером они освободили тролля и огромный мотоцикл с его колоссальным владельцем удалился в ночь.
– Все равно, можете говорить, что хотите, инспектор, а он здорово пугает, этот парень. Я бы определенно сказал, что это был правильный клиент.
– Не обманывайтесь внешностью, Кристоф, – ответил он. – Возьмем хоть вас, у вас под грубой наружностью золотое сердце.
Когда Кристоф открыл рот, чтобы возразить, Бенжамен с широкой улыбкой закончил, пока задние фары мотоцикла исчезали в конце улицы:
– Этот парень – он славный. Он гоняется только за плохими парнями…
Необычайное существо
Магали Сегюра
Моей матери, которую я потеряла,
Моему отцу, которого я открываю.
Она не станет возвращаться. На этот раз она себе дала твердое обещание. С каждым шагом по пустоши ее решение становилось все бесповоротнее и бесповоротнее. Силье, в расцвете своих двенадцати лет, воодушевлялась тем, что постоянно повторяла себе: она ничего не боится. Она была дочерью Халвора Нильсена, лучшего воина в деревне. Она сразится, не боясь смерти, как он. Даже если пришлось бы столкнуться с волком, рысью или медведем, она ни за что не станет возвращаться!
Силье замедлила шаг. Палка могла остановить зверя-одиночку, но девочка не была уверена, что сможет справиться со стаей волков или с тем же медведем… Разозлившись, она слишком поспешила с уходом. Ей даже нечем было развести костер, – она захватила только шерстяной плащ да нож, лежавший в ту минуту на кухонном столе.
Девочка приостановилась. Зима выдалась не слишком суровой, а весна оказалась такой мягкой и ясной, что сама природа себя опережала. Дикие животные уже несколько недель как вышли из спячки. Силье предпочла убедить себя, что ни у кого из них нет причин шастать особенно проголодавшимися. Меньше всего ей хотелось порадовать мать, вернувшись с понурой головой и в очередной раз доказав, что ее бунты не стоит воспринимать всерьез.
Силье перевела взгляд на подол своего осточертевшего, чересчур короткого черного шерстяного платья. Он терся о горечавки – такие же пронзительно-синие, как глаза девочки. Казалось, растение ее дразнит тем, что в этом году зацвело так рано. Как хотелось бы Силье носить бюнад[23]23
Бюнад (норв. bunad, [ˇbʉːnɑd], от др.-сканд. búnaðr – «одежда для дома») – норвежский народный костюм, бывший в употреблении до середины XIX века. Характеризуется прежде всего яркостью. Ныне бюнад используется как праздничная одежда для особых случаев. – прим.пер.
[Закрыть] такого цвета! Она раздраженно фыркнула. Затем откинула назад две маленькие светлые косички, обрамлявшие ее изящное личико вместе с остальными – распущенными – волосами. И вернулась к прежнему ритму.
Она была дочерью Халвора Нильсена! Она сразится, не боясь смерти, как он! Она готова даже встретиться с волком, рысью или медведем, потому что она ни за что не станет возвращаться!
Чтобы покинуть фьорд, предстояло пройти долгую дорогу. Ближайшая деревня, Фюглестадватнет, лежала от нее в десяти лигах. Бесконечные каменные тропки, петляющие по пустоши, и сумрачные дорожки, протоптанные под соснами и березами – вот что ожидало ее в ближайшие несколько часов. Но у Силье был шанс добраться до тетиного дома засветло, так что усталость не имела значения.
Девочка не боялась жажды, ведь все ручьи в округе переполнились талой водой. Голод ее тоже не пугал – у нее с трех лет хватало силы воли, чтобы из упрямства не есть целые сутки. Вот холод страшил ее больше. Хотя ночи становились все короче и короче, температура все еще могла меняться очень резко, даже днем. Вдобавок Силье не была уверена – стóит ли ей щадить корсаж своего бюнада: он ей жал, сдавливал ее маленькие, только появившиеся грудки, наличие которых отказывалась признать ее родительница.
Девочка вновь остановилась. Она достала из чехла нож и разрезала все завязки на корсаже. Ей дела не было до того, сколько стоит кожаный шнурок; вздох, который она наконец смогла сделать, стоил всех монеток мира: она с удовлетворением освободилась из-под гнета как стесняющей ткани, так и скупости своей матери.
Гнев ее частично улегся. Щеки раскраснелись и стали солоны от усилий и слез; она обернулась, чтобы прикинуть пройденный за последние полчаса путь. Долина выглядела великолепно, она никогда не была такой красивой: голые каменные скалы и пустоши пестрели необыкновенной синевой горечавок, бледно-желтым оттенком первоцветов и неброским пурпуром мытника. В лучах солнца сверкали множество водопадов, делая пейзаж еще живописнее, чем месяц назад. Заснеженные вершины лесистых гор придавали окрестностям величие, присущее вечности. При взгляде отсюда Морвика представлялась всего лишь кучкой бревенчатых домов с дерновыми крышами, сгрудившихся у самой кромки воды. Едва различимой. Нелепой. Единственное, что представляло какой-то интерес, – два стоящих на ремонте драккара. Деревня казалась дремлющей словно ленивая росомаха, пропустившая приход лета.
Силье задумалась, обнаружила ли ее мать, что она сбежала. Сонья, после отъезда мужа занятая тем, что баловала младшую дочку и потворствовала всяческим капризам двух ее братьев, наверняка с облегчением восприняла бы исчезновение старшей дочери. Бабушка нашла бы аргументы, оставившие ее в деревне, но Мормор[24]24
Собственно, это не личное имя, это «мать матери», то есть «бабушка». – прим. редактора перевода.
[Закрыть] умерла от сильной простуды перед самым концом зимы. Бабушка унесла с собой часть ее детства, вместе с тем лишив ее хранительницы девичьих секретов.
Больше никто и никогда ей не расскажет сказочных легенд, от которых она была без ума.
Силье горестно вздохнула. У нее нашлось бы еще столько вопросов к Мормор о ее богах, о неимоверно сильных йотнар[25]25
Ётуны, или йóтуны [мн.ч. – йотнар] (др.-сканд. Jötunn – обжора) в германо-скандинавской мифологии, – великаны (турсы) семейства хримтурсов (инеистых великанов), правнуки Имира. – прим.пер.
[Закрыть] или об их женщинах, то самых чудовищных в мире, а то настолько завораживающих, что кружили голову самому Одину.
Смерть Мормор усугубила разброд в душе девушки-подростка, которая и без того переживала преображение своего тела. И в голове, и на сердце все у нее шло наперекосяк. Лучше было покинуть эти места, слишком наполненные болью, чтобы сохранилась их магия. Ничто больше не удерживало Силье в этой деревне, пропахшей вяленым лососем и шкурами мускусных быков. Жалко будет только обнимашек с младшей сестрой Фридой, да еще… что она не успела отвесить этому придурку Кнуту заслуженную плюху за то, что прятался за грудой больших округлых валунов, чтобы подглядеть, как она купается у подножия водопада Семи Сестер.
Она считала, что отец понял бы ее уход, он ведь единственный ее во всех решениях поддерживал. От него она унаследовала силу характера и неспособность довольствоваться меньшим. Когда он возвращался домой – наступали праздник и роскошная жизнь; из своих завоеваний он привозил столько сокровищ. Вот бы только он проводил дома больше, чем те два месяца в году, когда в море было не выйти! Если бы он в очередной раз не уехал, она могла бы остаться. Сонья же постоянно считала деньги. Под предлогом того, что семья, пока ее глава в отъезде, получает доход лишь от продажи гагачьего пуха, всяческие фантазии отсекались. Каждое украшение становилось мясом, шкурами и оружием, каждая золотая монета – кормом, инструментами и семенами. Но отказать в покупке платья для старшей дочери, которая за зиму выросла на три дюйма, всего за неделю до деревенского праздника – уж это было чистой воды жадностью!
Ее тетя со своим собственным трактиром была не так прижимиста, и Силье была уверена, что сможет позволить себе самые красивые наряды на свете, работая у нее.
Ветерок высушил белокурые локоны, прилипшие к потному лбу Силье. Девочка снова вернулась к ходьбе и чуть выше сошла с тропинки, чтобы срезать путь через группку худосочных берез. Склон поднимался так круто, что ей приходилось помогать себе руками, но она прикидывала, что сократившаяся дорога стóит сбившегося дыхания да нескольких царапин на руках. Одолев еще лигу, она оказалась среди сосен, сбившихся одна подле другой на относительно ровном клочке почвы. Земля сильно пахла перегноем, мхом и сыростью. Поверх нее были разбросаны остатки шишек, погрызенных белками перед зимой и теперь окончательно распадающихся.
Достигнув большого валуна, Силье провела грязной рукой по вспотевшему лицу. Наконец-то к ней вернулось спокойствие. Но стоило ей на мгновение прислониться к покрытому лишайником камню, как земля ушла из-под ее ног. Она рефлекторно попыталась задержаться, но тщетно; руки расцарапались о мелкие шероховатости камня, рукава блузки были порваны острыми выступами, а корни покарябали ей лицо; она самым немилосердным образом полетела вниз с высоты восьми футов.
Всю тяжесть приземления приняла на себя ее левая лодыжка, заставив ее вскрикнуть от боли. Сверху просыпалось немного земли, сосновых иголок и камешков. Силье на миг скорчилась от боли в полной убежденности, что сломала кость. Не сразу восстановив дыхание и как следует поохав, она наконец подняла голову и открыла глаза. Сначала перед глазами стояла лишь чернота. Затем, благодаря свету из отверстия, которое пробило ее тело, она различила стены. Девочка очутилась на груде камней. Яма, в которой она находилась, была широкой, с довольно плоским дном чуть ниже вершины груды. На расстоянии пятнадцати футов темнота становилась абсолютной; так что ни к каким определенным выводам юная беглянка не пришла.
Силье с гримасой вытянула ногу, отчего с нее свалилось еще немного сосновых иголок. К своему облегчению, она сумела осторожно поворочать лодыжкой во все стороны. Нога очень болела, но, похоже, ничего не было сломано. Поразительно, но мысли Силье обратились к матери, которую она кляла всего несколькими минутами назад. Ей бы хотелось, чтобы мать была с ней. Она знала, что Сонья обняла бы ее и поцеловала, как делала это при каждом ее падении с ее первых шагов. Однако Силье отогнала воспоминание; она не хотела больше с ней общаться. И уж тем более не хотела признавать, что оказалась в ужасной ситуации всего-навсего не вынеся, что мать отказала ей в новом платье.
Юная девица подняла взгляд в поисках выхода. Луч света упал ей на нос, испачканный землей и каменной пылью. Все, что он выявил, – это стена практически без зацепок. Девочка поднялась, перенеся вес на здоровую ногу, и стала наощупь искать путь наверх.
Увы, ни единой щелочки. Силье и впрямь оказалась в ловушке. Как же ей выбраться отсюда? Даже если она закричит, никто не услышит. Девочка далеко отошла от пути, и что она забрела сюда, никто не знал. Ее внезапно поразило, насколько она оказалась глупа.
– О богиня Фригг, не дай мне умереть в этой дыре, – в испуге прошептала она. – Помоги мне, умоляю тебя.
Но богиня материнства и невинности, видимо, более не желала заниматься ребенком, который вырос слишком большим и слишком эгоистичным. Видимо, Фригг уже предрешила для девочки такую мрачную судьбу.
Силье покричала, позвала на помощь, но никто, разумеется, не пришел. Следовало найти другое решение. Девочка отказывалась становиться очередной душой в царстве мертвых Нифльхейма. Однако когда она вглядывалась во тьму перед собой, ей казалось, будто она слышит голос бабушки, описывающей сырое, холодное жилище богини Хель. Осмелится ли она шагнуть в кромешную тьму, даже не зная, есть ли у нее шанс выбраться?
А был ли у нее другой выбор?
Силье глубоко вздохнула, чтобы набраться смелости. Разве она не дочка Халвора Нильсена? Она пока даже ни с каким существом не сталкивалась, всего лишь со своим собственным страхом.
– Немного мужества, – прошептала она себе, слезая с камня.
Но в какую сторону пойти?
Разницы между левой и правой стороной не было. Однако когда Силье заставила себя сосредоточиться, у нее сложилось впечатление, что она слышит регулярное, очень редкое, очень слабое позвякивание с правой стороны. Возможно, это вода капала в подземный бассейн. Стоило попробовать. К тому же ей захотелось пить.
Чем дальше Силье погружалась в недра земли, тем быстрее и быстрее билось ее сердце. Опираясь левой рукой на скальную стену, а правой держа нож, она шла, как можно меньше налегая на поврежденную лодыжку. Куда скорее, чем ей хотелось бы, она обнаружила, что полностью ослепла. Как ни таращила она глаза, ничего не могла разглядеть. Ее пальцы натыкались на корни, заставляя вздрагивать от неожиданности. Под руку попадались бесчисленные жучки, стоившие ей несметного количества вскриков и мурашек вдоль позвоночника. Она спотыкалась о груды камней. Путь усложняла щебенка. Но пока ей не случится налететь на чудовищного брата Хель, змея Мидгардсормена, она не остановится.
Ради собственного выживания у нее не оставалось иного выбора, кроме как двигаться дальше. Пока ей позволяли силы.
* * *
Этот коридор проложила не природа. Силье была в этом уверена. Идя вперед, она то и дело ощущала борозды от кирки – борозды шире ее ладони, но слишком регулярные, чтобы представить себе, что их провело время. Может, это старая гномья шахта? Мормор ей рассказывала, что немало из этих существ обитало на протяжении тысячелетий в этих краях. Они обобрали все серебряные рудники до последнего куска руды, после чего отправились на юг, где двести лет назад их окончательно истребил дракон.
Слабые щелчки, направлявшие Силье, стали отчетливее. С отозвавшимся в животе страхом девочка подумала, что они больше похожи на металлические удары, чем на капли воды. По земле в такт им пробегала дрожь. Неужели это из-за того, что всего несколько секунд назад она думала о гномах и шахтах? Вдруг в этом мире еще оставался живой представитель подземного народца? Впрочем, она сомневалась, что это должно как-то успокаивать. Во всех легендах говорилось, что гномы асоциальны и вспыльчивы, даже Мормор так считала. Последнее соображение заставила ее припомнить, как Кнут – с присущей ему любезностью – однажды сказал ей, что в ее жилах, должно быть, течет гномья кровь.
Силье поджала губы. В этот момент она бы предпочла, чтобы юноша оказался рядом с ней, хоть бы он и говорил подобные грубости. По правде сказать, она даже согласилась бы на компанию своих младших братьев. Лишь бы не оставаться совсем одной.
Ориентируясь на сотрясения и мерный нечастый шум, она двинулась вперед, приближаясь к его источнику – как можно тише и изо всех сил сжимая рукоять своего оружия. Ей потребовалась сотня с лишним шагов, чтобы убедиться, что шум действительно вызывается яростными ударами кирки, и еще столько же, чтобы различить в окружающей тьме проблеск света.
Силье замерла на месте, страх ее дошел до предела. Из-за следующего поворота исходило слабое свечение. Металл ударял о скалу чрезвычайно мощно – тот, кто владел этим инструментом, должно быть, обладал колоссальной силой. Земля под ее ногами вздрагивала, словно подпрыгивала и разверзалась вся гора.
Затаив дыхание, девочка проскользнула меж камней дальше и рискнула оглядеться, готовая сбежать в обратном направлении со всей возможной быстротой – несмотря на больную лодыжку.
И остолбенела от увиденного.
В свете большой лампы, стоявшей на полу, она увидела человека – как сначала решила – в кожаной одежде, столь же широченного, сколь и высоченного, бородатого и хмурого, возможно, даже беззубого, и на вид сварливого. Но она и представить себе не могла, что коридор, которым она пробиралась, был десяти или двенадцати футов в высоту и втрое шире, а существо, которое его прорубало, величиной было ему под стать. Устрашенная Силье рассматривала гигантскую массу мышц, стоявшую к ней спиной. Оголенная кожа, проглядывавшая между грубо скрепленными кусками старой дубленой шкуры, напоминала камень: вся в рытвинах, серая, сухая и потрескавшаяся, с осыпающейся при усилиях горняка пылью. Хотя существо за счет теней в пещере и выглядело крупнее, чем на самом деле, все же его плечи, пожалуй, были по меньшей мере раза в четыре-пять шире человеческих. Бедра и руки походили на стволы вековых дубов, что резко не сочеталось с узкими плоскими ягодицами и маленькой лысой головой.
Перед Силье стоял тролль, йотун из легенд Мормор.
Кирка – с рукоятью длиной в два роста девушки – медленно поднялась и с силой обрушилась на скалу. Силье показалось, что ее уши сейчас брызнут осколками, как и камень. От яростного сотрясения земли, пронизавшего и ее, она выронила нож. Стоило ей решить, что от вибрации она совсем оглохла, как лезвие ее оружия особенно отчетливо зазвякало по камню. Йотун уловил шум и обернулся.
Выступающий подбородок, дряблые губы, нос шишкой и маленькие, черные, ненавидящие глазки, косо сидящие на его физиономии – как будто троллю дали по голове, отчего череп покривился на одну сторону, – и все это в облаке пыли. Силье, ничтожная букашка, почувствовала, что этот образ останется в ее памяти навсегда – если она переживет следующие несколько секунд. Ужасный вой ярости, который издало существо, ударил по ее барабанным перепонкам. Не тратя даже времени на подбирание ножа, девочка бросилась в темноту.
Но хотя ужас заставил ее позабыть о боли в поврежденной лодыжке, сам сустав подвернутой ноги через пять шагов отказался ее держать. Несмотря на все свое стремление удрать, Силье растянулась плашмя на первом же повернувшемся ей камне. Но она не сдавалась, она торопливо и сбивчиво поползла, путаясь в своем плаще и юбках и разрывая их. Она слышала шаги тролля; тот собирался ее убить! Почему она не подняла упавший нож? В Валхаллу ее бы не пустили – она не была мужчиной, и впридачу безоружна, – однако перспектива присоединиться к бабушке в Нифльхейме ее не манила.
Тролль подхватил свой фонарь и завернул за угол вслед за поднимающейся на ноги Силье. Он и сам по себе был буквально чудовищен, а в этом своем каменном облаке казался еще больше. Йотун опять взвыл. Девушка попятилась и рухнула чуть поодаль, не в силах устоять на ногах. На его третьем вопле она съежилась и только в страхе рыдала в рукава своей разодранной блузки.
Она молилась богине Фригг. Она просила у нее прощения за свой гнев, за свой глупый побег, за свое недомыслие. Во мгновение ока перед ней пронеслись воспоминания о секретничаньи с Мормор, о гордости за нее отца, о первых невнятных словах сестрички Фриды, и даже как она хохотала вместе с матерью и своими жуткими братцами. Она никогда не доберется до деревни своей тетушки с романтическим названием Фюглестадватнет[26]26
Что означает примерно «Птицы в воде», «Птичье озеро».– прим. редактора перевода.
[Закрыть]. Она умрет, и никто никогда не найдет ее тела.
Силье ожидала удара кирки или кулака, который размозжит ей череп. Но ничего не происходило, разве что сильно запахло пылью. Неудержимо трясясь, она осмелилась развести локти в стороны. Огромное лицо над ней заставило ее так же быстро сжать руки вместе. Но йотун по-прежнему не делал ей ничего плохого. Поколебавшись несколько секунд, она осмелилась бросить еще один взгляд. Тролль, стоя на коленях, принюхивался к ней, как будто к незнакомой зверушке. Его дыхание отдавало землей. Он сердито фыркнул, и порыв ветра разметал волосы юной девицы во все стороны, заставив ее испуганно вскрикнуть.
– Почему не уходишь? – прорычало существо.
Он говорил хрипло и отрывисто, невнятно и неуверенно. Словно тролль не разговаривал уже долгие века, а его мозг, придавленный сплющенным черепом, кое-как подыскивал слова.
Окаменевшая от страха Силье не смогла ответить ему.
Огромные пеньки зубов обнажились в новой вспышке гнева. На оголившиеся предплечья девушки, впавшей в полный ужас, капнуло слюной.
– Почему ты не ушла? – повторил йотун.
Он не трогался с места и не собирался исчезать. Силье не могла даже собраться с мыслями, чтобы заговорить с ним.
– Или ты не боишься Хрунгнира?!
Еще как! И в этом-то и была проблема!
– Я повредила лодыжку, – сумела выдохнуть она.
– А.
Он выглядел раздосадованным, и, кажется, не представлял, что делать в этой ситуации. Так в молчании прошло несколько секунд.
– Ты ведь не собираешься меня съесть? – спросила Силье тоненьким голоском, все еще укрываясь за обрывками блузки.
– Хрунгнир ест корни и свежую землю. Только не кровь.
Как ни странно прозвучал этот ответ, но Силье полегчало. Бабушка говорила ей, что не думает, будто йотнар плотоядные, как гласили народные поверья. Под землей не хватит пищи, чтобы они прокормились, утверждала она. Силье была очень рада, что бабушка оказалась права.
– Ты не можешь здесь оставаться, – тяжело проронил тролль. – Это… моя шахта.
– Я сюда случайно попала, Хрунгнир, – ответила Силье, все еще мысленно молясь богине Фригг. – Я упала в яму и не смогла выбраться. Прошу тебя, помоги мне, и я сразу же уберусь.
Вялому каменному мозгу потребовалось какое-то время, чтобы уразуметь информацию.
– Твое имя?
– Силье Нильсен.
– Забирайся на руку Хрунгнира, Силье Нильсен.
Должно быть, юная девица ослышалась. Она рискнула взглянуть: тролль протягивал огромную четырехпалую ладонь. Действительно, она могла бы на ней усесться. Он что, всерьез предлагал? Тролль смотрел на нее наклонившись, без агрессии, зубы спрятались за вислыми губами. В конце концов, не настолько уж он был и чудовищным. Девушка отвела руки, открывая лицо, все еще залитое слезами. И все же отпрянула, когда тролль провел пальцем по ее щеке. Он замер на мгновение, словно подыскивая слово, но не мог его найти. А потом коснулся ее щеки. Прикосновение было грубоватым и пыльным, но не таким холодным, как ожидала Силье. Хрунгнир снял мелкую слезинку, тут же впитавшуюся в жаждущую влаги кожу.
– Как ты это делаешь?
– Не знаю, – ответила Силье, все больше и больше дивясь этому существу.
Он снова протянул руку, чтобы подтереть очередную слезинку. Та, казалось, мгновенно испарилась с сухой кожи. Тролль потер пальцы, тщетно пытаясь отыскать ее снова. С его крошащейся кожи посыпалась пыль.
– Как ты это делаешь?
Силье почувствовала себя довольно неуютно. Увидев, что рука снова приближается к ней, она утерла лицо.
– Не знаю, – сказала она. – Это слезы. Они появляются, когда мне больно или грустно.
Прежде чем маленький каменный мозг успел додуматься до другого вопроса, девочка села прямее и спросила:
– Почему так кричал, если ты не злой?
Он склонил голову вбок:
– Потому что гномы сказали прогонять смертных мужей.
– Гномы? Они еще есть в этих горах?
