Текст книги "Дедушкин родник"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Семен Самсонов,Геннадий Красильников,Василий Садовников,Игнатий Гаврилов,Николай Васильев,Леонид Емельянов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Генрих Перевощиков
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

В партизанском отряде Варя была самой маленькой по росту и младшей по возрасту.

Два года назад, как раз в июне сорок первого, она приехала из-под Ижевска в Белоруссию, погостить у родственников. Только доехала до Хлопиничей – война!.. Начались бомбежки, и оказалось, что уехать обратно не так-то просто. А тут – немцы наступают. Варин дядя ушел в партизаны, и она вместе с ним.

В отряде Варя делала все, что придется: стирала партизанам белье, помогала на кухне, ухаживала за ранеными. Вот только на задания, как она ни просилась, ее не посылали. Сколько раз, бывало, подступала она к командиру отряда капитану Ковальчуку: пошлите да пошлите на задание. Он только отшучивался в ответ: подрасти, мол, сначала хоть на вершок…

Вторую неделю стояла ненастная погода. Над головой – низкие свинцовые тучи, од ногами – грязь, слякоть. По ночам сыплет снег, днем сеется мелкий холодный дождь. Но чувствуется, что этот дождь – до первого северного ветра, который принесет настоящую зиму с морозами и метелями.

Однажды, подметая в землянке, в которой разместилась санчасть отряда, Варя услышала, как врач Анна Анатольевна сказала медсестре Люсе:

– Приготовьтесь к операции. Будем ампутировать.

Варя выронила веник. Она знала, что речь идет о Юрке Климове. На прошлой неделе парнишка был ранен в руку, потерял много крови. Анна Анатольевна сделала все возможное, но рана гноилась, рука пухла; началась гангрена.

Как была, в белом халате, Варя побежала в штабную землянку. Командир отряда сидел за столом, сбитым из свежих смолистых досок, и при свете коптилки разглядывал разложенную перед ним карту. В углу, у входа, потрескивала железная печурка.

Хлопнула дверь, качнулось пламя коптилки, капитан Ковальчук поднял голову.

– Тебе чего, Варюша?

Варя сглотнула подступивший к горлу ком.

– У Климова гангрена!

– Знаю, Анна Анатольевна мне докладывала, – с суровой печалью сказал командир.

– А все почему? – срывающимся голосом продолжала Варя. – Потому что рану вначале обработали не как положено. Не сумели. Если бы ему на месте была оказана настоящая медицинская помощь, заражения не случилось бы!

– Что же мне, по-твоему, с каждой группой врача или сестру посылать? В отряде сорок человек раненых, кто с ними останется?

– Врача и сестру не надо, пошлите меня! Я в школе сандружинницей была да и тут кое-чему научилась, перевязки не хуже Люси делаю. Сама Анна Анатольевна сказала… Ну, пожалуйста, товарищ командир, очень вас прошу! Вон Ярышкин опять собирается, с ним и пошлите…

Командир нахмурился.

– Кто тебе сказал про Ярышкина?

– Никто, сама догадалась. Гляжу – бреется, а ведь он только тогда бреется, когда на задание идти.

– Ну и ну… – только и нашелся сказать Ковальчук. Сощурившись, он пристально посмотрел на Варю и вдруг улыбнулся: – Востра! В самом деле, не послать ли тебя с Ярышкиным? Может, пригодишься…

– Еще как пригожусь! – воскликнула Варя. – Вдруг ранят кого – я все как положено сделаю. А в случае чего – и стрелять умею.

– Так-то оно так. Да уж больно ты, Варюша, мала!

– Тоже хорошо: маленькую пуля не скоро найдет, – задорно сказала Варя.

Командир поднялся из-за стола, привычным движением расправил складки гимнастерки под ремнем, прошелся из угла в угол землянки и остановился перед девушкой.

– Решено! Идешь. Будет тебе, Скворцова, боевое крещение. Выступаете сегодня вечером. Остальное скажет Ярышкин. – Он снова улыбнулся: – Ай-яй-яй, Ярышкин! Надо будет ему сказать: пусть бреется почаще. А то конспирация, конспирация, а такая пичуга его засекла… Ну, Варюша, ступай.

В ночном лесу темно – хоть глаз коли. Под порывами резкого ветра зловеще шумят и стонут деревья. Идет дождь со снегом, ноги вязнут в жидкой грязи.

Вот уже шесть часов, как группа подрывников вышла из лагеря. Варя едва передвигала ноги от усталости. Несмотря на пронизывающий ветер ей было жарко: мокрый снег, не освежая, таял на разгоряченном лице, автомат час от часу становился все тяжелей и тяжелей.

Совсем измучилась девушка, но она ни на шаг не отставала от товарищей – чего доброго, собьешься с пути в этой кромешной тьме, как тогда? Кричать нельзя, Ярышкин даже разговаривать запретил.

Вдруг послышались шаги: кто-то шел но чавкающей грязи. Все остановились, настороженно вглядываясь в темноту. Оказалось, это вернулись посланные вперед разведчики.

«Как же они нашли нас в такой темноте?» – удивилась Варя.

Один из разведчиков – Варя по голосу узнала Мишу Вяткина – негромко доложил:

– Уже близко, товарищ командир. Вон и поезд слышен.

– Со стороны фронта идет, – сказал Ярышкин. – Ну, что там?

– Правее, в полукилометре, дот, дальше – деревня. Надо выходить прямо.

– Какая охрана?

– Парный патруль.

– Понятно. Веди.

Вскоре партизаны подошли к вырубке. Тут было не так темно, как в лесу, да и снег на открытом месте казался белее.

– Ишь как они нас боятся, – прошептал кто-то из партизан. – Сколько лесу вдоль дороги вырубили – полоса-то метров сто будет, не меньше.

– Отставить разговоры! – послышался негромкий, но властный голос Ярышкина. – Ложись и замри.

Партизаны залегли между пнями.

В это время неподалеку с правой стороны раздался хлопок, что-то зашипело – и вдруг сделалось светло как днем.

Варя вздрогнула от неожиданности.

«Осветительная ракета… – поняла она. – Значит, немцы близко. Не спят, охраняют дорогу. Ребятам будет непросто к ней подобраться…»

Всем телом Варя вжималась в сырой снег, и, хотя одежда на ней сразу же промокла насквозь, девушка не ощутила холода. Лишь когда ракета погасла, Варе показалось, что сотни ледяных иголок впились в тело. Но товарищи рядом с нею лежали неподвижно, и она тоже не посмела шевельнуться.

Время тянулось медленно. Было по-прежнему тихо и темно, лишь норой в черном небе вспыхивали ракеты.

Наконец Ярышкин взглянул на свои светящиеся трофейные часы и, дождавшись, когда погасла очередная ракета, тихо сказал:

– Вяткин, давай!

Вяткин, словно только и ждал этих слов, молча двинулся вперед. Он полз по вырубке, проворно петляя между пнями, почти неразличимый на снегу в своем маскхалате, и вскоре пропал во мгле.

Выждав немного, Ярышкин сказал:

– Все в порядке, путь свободен. Пора. Скоро должен пройти состав. Орлов и Трошин – со мной. Никитчук, ты останешься с сестричкой тут, в случае чего – прикроешь нас. А ты, дочка, гляди не засни ненароком, не то превратишься в сосульку.

От последних слов командира Варя воспрянула духом.

«Раз Ярышкин шутит, значит, все идет как надо, – подумала она. – Только вот холодно очень. Эх, нельзя встать да попрыгать немножко, глядишь, и согрелась бы. Ладно, нельзя так нельзя, потерплю».

Трое партизан поползли к железнодорожной линии и пропали во тьме.

Варя старалась представить себе, что происходит там, за какую-то сотню метров от нее, на железной дороге. Вот сейчас ребята, наверно, уже подкладывают под рельсы взрывчатку… Сейчас отползают к лесу… Скоро военный эшелон с немецкими солдатами, танками и орудиями взлетит на воздух!..

Потом она стала думать о том, как партизаны вернутся в лагерь. Ярышкин доложит капитану Ковальчуку об успешном выполнении задания. Капитан похвалит подрывников, потом спросит: «Ну как, Варюша, страшно было?» Она ответит: «Ни капельки!» И тогда командир отряда скажет: «Молодец! Теперь всегда буду посылать тебя на самые ответственные задания».

Вдруг где-то впереди застрочил пулемет. В то же мгновение в небе вспыхнула ракета.

– Неужели заметили? – испугалась Варя. – Или просто так, на всякий случай, стреляют?

– Тихо ты! – оборвал ее Никитчук.

То ли от холода, то ли от волнения Варю начала бить мелкая дрожь. Как ни вглядывалась она в темноту, но впереди, кроме пней на вырубке, ничего не было видно.

Вдруг Варя увидела какие-то тени.

– Никитчук, – шепнула она, – смотри.

Тот, наверное, и сам уже что-то заметил, потому что слегка приподнялся и взял автомат наизготовку.

Варя тоже оперлась на локти и выставила автомат вперед.

– Свои… – послышался негромкий голос Ярышкина.

Орлов и Трошин тащили на плащ-палатке Вяткина.

– Варюша, осмотри его и перевяжи быстренько, у него обе ноги перебиты, – сказал Ярышкин. – Или нет, давай сначала зайдем в лес поглубже.

– Успели? – спросил Никитчук.

– В том-то и дело, что нет, – с досадой ответил Ярышкин. – Только стали доставать взрывчатку, ударил пулемет. Учуяли они нас, что ли? Или со страху постреливают? Спасибо, Вяткин не крикнул, не застонал: обнаружили бы нас, как пить дать. Теперь, пожалуй, тут не сунешься. Надо в другом месте попытаться.

Отойдя в лес метров на двести, партизаны остановились. Ярышкин облюбовал старую разлапистую ель, огромные ветки которой спускались до самой земли, образуя большой шатер.

Когда втаскивали под ель Вяткина, он скрипнул зубами и тяжело задышал, видимо, невмоготу стало терпеть боль.

– Вот что, Варюша, – сказал Ярышкин. – Отсюда – ни шагу, поняла? Нам надо идти, дорога каждая минута, вот-вот пойдет эшелон. Сделаем дело и вернемся за вами.

Партизаны ушли в темноту, Варя осталась возле раненого. Накинув на голову плащ-палатку, она включила электрический фонарик, вспорола ножом обе штанины Вяткина и увидела, что одна пуля прошла навылет, другая, как видно, застряла в кости, раздробив ее. Варя достала из сумки шприц, противостолбнячную сыворотку, йод, бинты и вату.

Закончив перевязку, она погасила фонарик и выглянула из-под еловых веток. Кругом было тихо и, казалось, стало еще темней. С неба сыпался редкий снежок. Промокшая одежда залубенела, и у Вари от холода зуб на зуб не попадал. Но она подумала, что Вяткину, который потерял много крови, сейчас холоднее, чем ей, и укрыла его своей плащ-палаткой.

В это время до нее явственно донесся перестук колес. Сердце заколотилось часто-часто: эшелон! Успел ли Ярышкин подложить взрывчатку?

Поезд все ближе, ближе. Состав длинный, тяжелый; даже здесь, в полукилометре от железной дороги, чувствуется, как вздрагивает под ним земля.

Наконец взрыв! А за ним еще несколько мощных взрывов; должно быть, это рвутся боеприпасы в вагонах. Как только земля не расколется!

Буйная радость охватила Варю. По вскоре новая тревога: едва смолкли взрывы – послышалась стрельба, ветер донес обрывки немецких команд. Всей душой надеялась Варя, что партизаны успели отойти от железной дороги, что вражеским нулям их не достать.

«А немцы пусть теперь стреляют и орут сколько влезет, – думала она. – Наши вот-вот будут здесь».

Она уложила санитарную сумку и даже повесила ее через плечо, чтобы без задержки отправиться в обратный путь по первому знаку.

Шли долгие томительные минуты – никто не появлялся. Где же ребята? Неужели их обнаружили? А вдруг убили?! Или в суматохе они забыли, под какой елкой ее оставили, и теперь ищут в лесу?

Варя вылезла из-под елки, принялась ходить вокруг нее кругами, до рези в глазах всматриваясь в предутреннюю мглу.

Вдруг Вяткин закричал:

– Эй, друг! Вытащи ты меня из этого погреба! Замерзаю!

Варя бросилась под елку, села возле Вяткина, прижала ладонь к его губам:

– Ш-ш…

Немного погодя он принялся метаться:

– Жарко… Потушите костер! Жарко…

– Ш-ш, тихо, миленький, тихо, потерпи немного, – шептала Варя. – Сейчас наши придут, и все будет хорошо… Ш-ш…

Но надежда на то, что все будет хорошо, таяла, словно комок снега в кулаке. Вот уж и солнце встало, и стрельба у дороги утихла – никто не приходил.

* * *

Все получилось не так, как ожидал Ярышкин, когда, оставив Варю и Вяткина под елью, уходил с подрывниками к железной дороге.

Поначалу, благополучно обойдя немецкие посты, партизаны подползли к железнодорожной линии, быстро и надежно заложили взрывчатку. Конечно, можно было бы сразу уйти обратно, но хотелось своими глазами увидеть, как полетит под откос вражеский эшелон.

Когда же после взрыва стали отходить, откуда-то сбоку застрочил пулемет. Пришлось залечь за пнями. Но тут затрещали автоматы, показались немцы.

– Хотят нас от леса отрезать! – крикнул Ярышкин. – За мной, ребята, быстро!

Короткими перебежками, прячась за пнями, партизаны отошли к лесу, потом долго бежали, петляя между деревьями, пока не оторвались от погони. Остановились на краю лесной поляны, перевели дух.

– Ушли, слава богу! – сказал Никитчук.

– Уйти-то ушли, да только… – Ярышкин на миг запнулся и продолжал твердым голосом: – Да только придется нам, братцы, вернуться.

Партизаны недоуменно переглянулись:

– Вернуться? Это еще зачем?

– А про Варю с Вяткиным забыли? – спросил Ярышкин.

– Почему забыли? Не забыли. Сделаем круг и выйдем к ним со стороны леса.

– Оно бы так, да вдруг немцы нас опередят? – возразил Ярышкин. – Ведь они теперь весь лес вдоль вырубки прочешут. Если следы не припорошило снегом, они их прямиком к той елке приведут. Так что надо нам, братцы, вернуться и пострелять для шуму. Пускай немцы погоняются за нами по лесу.

* * *

В очередной раз раздвинув еловые ветки и выглянув наружу, Варя едва не вскрикнула от радости: за дальними деревьями она увидела людей!

Но что это? Почему их так много?

Немцы!

Прежде чем Варя поняла это, рука сама потянулась к автомату.

Немцы прочесывали лес. Они шли медленно, перекликаясь между собой, и, чтобы придать себе храбрости, постреливали из автоматов.

Варя решила подпустить их поближе, а уже потом открыть огонь. Ясно: они идут по следам, которые партизаны оставили ночью. Даже, если ночные следы припорошило снегом, то те, которые она сама недавно натоптала вокруг елки, видны отчетливо, и через несколько минут вон тот долговязый немец, что идет прямо на елку, увидит свежие следы. Ну что ж, ее гибель неизбежна, зато она успеет убить несколько фашистов.

Варя осторожно просунула ствол автомата между ветками, но тут она вспомнила про Вяткина. Господи, да с ним-то что же будет?! Сама она не дастся живой, последние пули прибережет для себя. А он? На какие муки оставит она его?

Так, может, не стрелять покуда, не обнаруживать себя? Вдруг случится чудо – долговязый пройдет стороной, не заметит ее следов? Только бы Вяткин не застонал сейчас, не крикнул!..

Стиснув зубы, девушка приказала себе: ждать до последнего!

Нет, напрасно надеялась Варя на чудо: долговязый шел, никуда не сворачивая, прямо на нее. В какой-то миг ей даже показалось, что их глаза встретились. Она невольно зажмурилась и перестала дышать.

Внезапно откуда-то сбоку послышались длинные автоматные очереди.

Долговязый немец дернулся, как будто ужаленный, закричал, замахал руками.

Остальные немцы тоже закричали, офицер что-то скомандовал, и солдаты кинулись в ту сторону, откуда раздавались автоматные очереди. Вскоре фашисты скрылись за деревьями, затих топот их ног.

В это время застонал Вяткин.

Варя подсела к нему. Автомат она держала на коленях и настороженно прислушивалась: немцы могли вернуться каждую минуту.

Вяткин метался в бреду. Варя сидела рядом с ним, держала ладонь у него на лбу. Зная, что он все равно ее не слышит, монотонно повторяла:

– Потерпи, миленький… Потерпи, миленький…

– Пить! Пить! – то и дело просил раненый.

Варя снимала с еловых ветвей комочки снега, прикладывала к его пересохшим губам. Он ненадолго успокаивался.

Время приближалось к полудню, и Варя в отчаянии думала, что раз никто из ребят до сих пор не пришел за ней – значит, они погибли все до единого!

«Что же делать? Что же мне теперь делать?» – снова и снова спрашивала она себя, хотя ясно понимала, что ее положение безвыходно. Уйти, бросив Вяткина, она не может, унести его ей не под силу. Да и куда его нести? Через лес шли ночью, обратной дороги она не найдет…

– Потерпи, миленький… Потерпи…

И тут послышались чьи-то крадущиеся шаги.

Варя вздрогнула, схватилась за автомат. Она поглядела сквозь еловые ветки и вскрикнула:

– Ярышкин!

– Тс-с… – Ярышкин приложил палец к губам. – Орлов, Трошин, берите Вяткина. Да побыстрее!

Варя вылезла из-под елки.

– Заждалась? – спросил Ярышкин.

Варя хотела ответить, но вдруг уткнулась лицом в плечо Ярышкина и горько заплакала.

Ее ушанка упала на снег. Ярышкин растерянно провел ладонью по ее волосам, подумал с острой жалостью:

«Совсем еще девчонка, небось не старше моей Катьки».

– Ну, будет, будет, Варюша, – шепнул он. – Перестань, немцы услышат. По пятам за нами гонятся, надо скорее уходить.

Варя всхлипнула в последний раз, потом крепко ладонями вытерла слезы и оглянулась на Вяткина, которого укладывали на плащ-палатку.

– Пошли, ребята, – сказал Ярышкин, и партизаны скорым шагом двинулись в глубь леса.

1972

Леонид Емельянов
ДУХОВОЙ ОРКЕСТР

Прозвенел звонок, и на школьный двор шумной гурьбой высыпали ребята.

Несколько мальчишек, бросив портфели у забора, с криком и смехом принялись гонять смерзшийся ком земли.

Девочки, опасливо косясь на «футболистов», торопливо перебегают через двор и исчезают за калиткой. А мальчишки все громче кричат, все больше входят в азарт, ком перелетает с одного конца двора в другой.

Вдруг – дзинь! – из окна первого этажа со звоном посыпались стекла. В первую минуту ребята опешили, но тут же расхватали свои портфели и кинулись со двора – только их и видели…

Наутро всех восьмерых вызвал директор школы Василий Григорьевич.

– Ну что, герои, будем и дальше безобразничать или, может быть, за ум возьмемся? – грозно спросил директор, когда ребята вошли в его кабинет и робко остановились у двери. – Отвечайте, я вас спрашиваю!

Все стоят, головы повесили – и ни слова.

И директор молчит, ждет.

Наконец Федя, самый маленький, но самый бойкий, не выдержал тягостного молчания:

– Мы больше не будем…

– Слыхал не раз! – ответил директор.

Тут заговорили все разом:

– Василий Григорьевич! Мы правда больше не будем!

– Никогда!

– Честное слово!

Василий Григорьевич прошелся по кабинету, как бы раздумывая, верить ли обещанию ребят, потом сказал:

– Ладно, идите в класс. А вообще надо бы вам заняться каким-нибудь более интересным делом, чем этот «футбол». Подумайте об этом.

После уроков друзья остались в классе и стали думать, каким бы интересным делом им заняться.

Один говорит:

– Спортом, чем же еще!

Другой предлагает:

– Нет, лучше рисованием.

Третий возражает:

– Да ну-у, я терпеть не могу рисовать. Лучше чем-нибудь еще.

– Чем же?

– Не знаю…

И тут Федя радостно закричал:

– Я придумал! Давайте организуем духовой оркестр! У нас в школе есть флейты, кларнеты, трубы, я сам видел.

Ребята засмеялись:

– Куда хватил! Оркестр!

– Ну, Федька, ты и выдумщик!

– Подумаешь, флейты, трубы! Инструменты сами не заиграют, на них играть уметь надо…

– Научимся! – говорит Федя.

– Да кто же нас учить станет?

– Мой папа! Он же у меня музыкант.

– Ну, если так, тогда другое дело. Можно попробовать.

На том и порешили.

Ребята начали заниматься, увлеклись и в конце учебного года даже выступили на школьном концерте.

Однажды во время каникул отец сказал Феде:

– Сынок, сегодня к нам в гости приезжает бабушка. Мы с мамой будем на работе, так что бабушку придется встретить тебе.

– Встречу, не беспокойся, – заверил отца Федя, а немного погодя воскликнул: – Ой, я что-то придумал!

– Что такое? – спросил отец.

– Секрет! – ответил Федя и выбежал из дома.

Федя очень любит бабушку. Она добрая, приветливая, ее уважают односельчане, часто идут к ней за советом. Отец однажды рассказал Феде, какую нелегкую жизнь прожила бабушка. Особенно трудно пришлось ей во время войны, когда дедушка ушел на фронт и она осталась одна с малыми детьми. Бабушка взяла в дом еще двух осиротевших ребят и всех – и своих и чужих – выкормила, вырастила, вывела в люди…

… На автобусной станции толпилось много народу. Все с удивлением поглядывали на ребят в белых рубашках с красными пионерскими галстуками на груди; каждый из мальчишек держал в руках флейту, кларнет или трубу.

– Кого же это вы, ребята, встречаете с таким почетом? – полюбопытствовал какой-то старик.

– Скоро увидите! – таинственно улыбнувшись, ответил Федя.

Наконец к станции подъехал рейсовый «Икарус», на лобовом стекле которого виднелась табличка: «Можга – Ижевск».

Открылась дверь, пассажиры стали выходить. Один из них весело воскликнул:

– Гляди-ка, да тут духовой оркестр! Кого встречают?

И услышал в ответ:

– Сейчас увидите.

Федина бабушка выходила последней.

Когда она показалась в дверях, Федя махнул рукой, и оркестр дружно грянул торжественный марш.

Старушка оглянулась – не стоит ли за ее спиной какой-нибудь важный начальник, которого встречают с музыкой, – а потом застыла на ступеньке автобуса, глядя на юных музыкантов, на их инструменты, ярко сверкавшие на солнце. Она так растерялась, что даже не узнала собственного внука, который, старательно надувая щеки, играл на кларнете.

Но вот музыка смолкла. Федя, зажав кларнет под мышкой, подбежал к бабушке.

Она наконец узнала его.

– Феденька!

Федя повернулся к людям, которые на все происходящее смотрели с добрыми улыбками:

– Вот кого мы встречали – мою бабушку!

1973