Текст книги "Знание-сила, 1997 № 02(836)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Уран или торий?

Кроме урана, цепная реакция деления может протекать еще и в тории. Правда, деление его происходит не столь интенсивно, и выход электроэнергии на один бомбардирующий протон в электроядерной установке будет приблизительно на тридцать-сорок процентов меньше. Зато в ториевых реакторах образуется значительно меньше долгоживущих радиоактивных шлаков, а вместо плутония образуется элемент ²³³U. Он легкоделящийся, и Подобно плутонию его в принципе тоже можно использовать в качестве атомной взрывчатки, однако выделить его из сложной смеси радиоактивных изотопов чрезвычайно трудно. Так что, какая ветвь электроядерной технологии предпочтительнее, урановая или ториевая, это требует еще изучения.

Можно предполагать, что первая опытно-промышленная электроядерная АЭС с трансмутацией ядерньгх отходов будет построена в ближайшие пять – десять лет. Принципиальных препятствий туг нет, все трудности технического характера, хотя и весьма значительные. Впрочем, кое– что уже наработано и давно используется, например, на наших атомных подводных лодках. Недавно лос-аламосская атомная лаборатория США заказала Физико-энергетическому институту в Обнинске, где была разработана свинцово-висмутовая технология охлаждения для подводных лодок, изготовить мишень для электроядерной установки.

Поскольку электроядерные эксперименты весьма громоздки и дороги, физиками международного института в Дубне создана математическая модель электроядерной установки. С ее помощью можно заменить реальный эксперимент несравненно более дешевым математическим – на вычислительных машинах. Таким способом сегодня изучаются свойства слоистых подкритических реакторов– сэндвичей. Расчеты говорят; промежуточные слои в них можно подобрать так, что интенсивность цепной реакции возрастет во много раз.

В общем, тут есть еще над чем поработать инженерам и физикам! •

ВО ВСЕМ МИРЕ

Рисунки Е, Садовниковой

Мешком по прибою

Морские волны неустанно размывают берег моря и изменяют береговую линию. Чтобы сохранить берег неизменным, используются мощные береговые сооружения в виде бетонных дамб и волноломов, уходящих далеко в море, но это обычно мало помогает – берег продолжает разрушаться. Что делать?

Американская химическая компания «Дюпон» внесла в арсенал борьбы с разрушительной силой морского прибоя новое устройство – искусственную морскую водоросль. Заграждение изготавливается из легкой и прочной технической ткани «Тайпер» в виде длинного, до полутора метров, узкого мешка, с одного края которого отходят широкие, свыше метра длиной, ленты из этой же ткани. Мешок заполняется песком, камнями и другими имеющимися на месте тяжестями, а затем опускается на дно моря и устанавливается так, чтобы ленты всплыли наверх и образовали нечто вроде частокола. Колебания лент гасят силу набегающих на берег волн, и, кроме того, ленты задерживают песок, который уносится в море.

Мустанги требуют внимания

Напомним: мустанги – одичавшие лошади, потомки завезенных когда-то в Америку домашних лошадей, оказавшихся в силу различных причин на свободе. Более пятидесяти тысяч животных бродят сегодня на просторах некоторых западных штатов. Они защищены федеральным законом, но число их должно быть ограничено. Бюро по управлению государственными землями США разработало специальную программу по адаптации одичавших лошадей, прошедших ветеринарное обследование. Каждый год на частные фермы попадает от пяти до десяти тысяч мустангов, о которых фермеры обязаны заботиться.

Кофе – природный инсектицид

Всем известно возбуждающее и стимулирующее воздействие кофеина на млекопитающих, в частности на человека, однако долгое время никто не знал, какова его роль в самом растении – в кофейных деревьях и листьях чая и кала. Зачем он там нужен?

Ученые Гарвардского университета установили, что кофеин и родственные ему химические соединения – природою инсектициды, которые помогают растению отвадить от себя вредных насекомых. Кофеин в концентрированных дозах убивал насекомых за несколько часов, подавляя у них потребности в пир е и к воспроизводству потомства. По предположению ученых, кофеин подавляет особый энзим в нервной системе насекомых и тем самым нарушает ее чувствительность, Приводя к гибели насекомого.

Доктор Дюйме Натансон доказал на практике, что добавка кофеина к другим инсектицидам в несколько раз усиливает их действие.

Это открытие дает возможность составить такие смеси, которые, если ими опрыснуть растение, будут убивать вредителей полей, но окажутся совершенно безвредными для более крупных животных и человека.

К охране природы привлечены индейцы

С помощью дотации Национальной федерации охраны живой природы США индейцы племени апачей проводят учет видов животных, находящихся в опасности или под угрозой исчезновения на территории своей резервации площадью 1,6 миллионов акров в штате Аризона. Индейцы будут использовать собранные ими данные для составления программ по защите некоторых видов животных. Дотация Национальной федерации и соответствующие ассигнования из фонда племени будут использованы и для найма специалиста по биологическому многообразию, который возглавит эту работу.

Программа предусматривает также контроль за местными богатствами резервации.

ФОКУС

Пикассо каменного века

Тридцать одна тысяча лет разделяет нас и авторов самых древних пещерных рисунков во Франции.

Два года назад было объявлено о находке древнейшей в мире коллекции пещерной живописи на стенах пещеры Шавэ во Франции («Всемирный курьер», «Знание – сила», 1995, №12). Тогда это сообщение вызвало много споров – слишком древними казались эти наскальные рисунки. Но недавно в двух французских лабораториях их возраст был подтвержден: тридцать одну тысячу лет назад древний художник с помощью охры, древесного угля и гематита изобразил лошадей, зубров, бизонов, диких баранов, северных оленей, мамонтов, пещерных львов, медведей, а также уникальных в живописи каменного века гиен, пантер и сов.

Уже многие десятилетия ученые размышляют о времени возникновения у человека способности выражать свои переживания посредством живописи. Ранее бытовавшую точку зрения, что искусство постепенно развивалось от примитивного, детского стиля к более сложным формам, надо было бы как-то применить к находкам. А это не получается. Вот и рисунки в пещере Шавэ – самые древние из всех ныне известных – были выполнены мастерски. Древние художники, сначала процарапав контуры животного, красками придавали им необходимый объем. «Люди, которые нарисовали это, были великими художниками»,– подтверждает специалист по наскальной живописи французский ученый Жан Клотт.

Но кто они были, эти первые Пикассо или Рембрандты? Несмотря на всю древность рисунков, нет оснований предполагать, что это – дилетант, первый раз подошедший к каменному мольберту. У них должны были быть предшественники. Было необходимо время, чтобы научиться отображать окружающий мир в столь совершенных формах. Этим временем обладали два вида существ – неандертальцы и люди современного типа. Считается, что около сорока тысяч лет назад наши предки пришли из Африки в Европу, где в то время уже давно жили неандертальцы. Судя по последним находкам во Франции, там неандертальцы обитали как минимум до тридцати четырех тысяч лет, а в Испании их присутствие замечено аж до двадцати семи.

Так кто «взялся за кисть» в пещере Шавэ – человек, который эволюционировал на протяжении нескольких десятков тысяч лет, или неандерталец, чей век уже подходил к концу, но который мог обладать к этому моменту всеми чертами умудренного опытом живописца?

«Под покатым лбом неандертальца горела истинно человеческая мысль, – считает российский антрополог Юрий Рычков. – Она руководила людьми в их противостоянии Великому оледенению, она разрабатывала те разнообразные приемы труда и охоты, что позволили человеку выстоять в эпоху наибольших экологических потрясений».

«Нет ничего невозможного в том, что пещера Шавэ была разрисована неандертальцами», – утверждает Рандалл Уайт, археолог из Нью-Йоркского университета, известный защитник высокого умственного развития неандертальцев. Однако большинство ученых склоняются к мысли, что подобные оценки не более чем преувеличение. Стивен Митчен, из университета в Рейдинге, говорит, что «руки неандертальцев, конечно, были способны нарисовать нечто подобное, однако их умственное развитие препятствовало зарождению самой мысли о возможности творчества. Пещера Шавэ, – добавляет он, – является наглядным доказательством того, что современные люди, с их гораздо более развитым мозгом, были способны на образное мышление».

Неандертальцы изготовляли каменные орудия, с пользой для себя исследовали окружающий их мир, возможно, даже создали зачатки языка. Однако соединить все наблюдаемые предметы воедино и изобразить их на стенах пещеры, на взгляд ученого, они в силу структурных ограничений своего головного мозга не могли. «Сознание неандертальцев было подобно двум высоким башням, разделенным тонкой стенкой, – поясняет Стивен Митчен. – А современные люди уже обладали внутренним миром, схожим с готическим собором, внутри которого свободно путешествуют и звук, и свет».

Однако, если живопись Шавэ оставлена нам людьми современного типа, то они должны были уже задолго до того интенсивно «тренироваться» по классу рисунка. На причины возникновения этого культурного бума есть несколько точек зрения.

Митчен предполагает, что более совершенное строение головного мозга современных людей привело к тому, что сорок тысяч лет назад произошел так называемый большой культурный взрыв, после которого стали появляться такие предметы, как бусы, брелки, статуэтки, рисунки и гравировки на кости. Клив Гамбел из университета Саутгемптона, находя идеи Митчена «интересными», тем не менее утверждает, что дело в изменении отношений между нашими предками. Вынужденные общаться с большим количеством людей, они должны были сохранять в голове всю сложную систему взаимоотношений и иерархии. Это требовало незаурядной фантазии и памяти.

Отечественный исследователь Абрам Столяр убедительно доказывает, что ранние рубежи возникновения искусства знаменуют собой начало проявления образно-абстрактного мышления.

Другие ученые, не подвергая сомнению различия в строении мозга людей и неандертальцев, тем не менее указывают на то обстоятельство, что современный человек появился в Северной Африке примерно девяносто тысяч лет назад, но никаких свидетельств его живописной деятельности там не сохранилось.

Неясными остаются и причины, ради которых человек взялся за «кисть». В начале этого века ученые считали пещерную живопись искусством ради искусства.

В течение следующего полувека, сравнивая рисунки верхнего палеолита и живопись современных австралийских аборигенов, выдающийся французский историк Анри Брейль пришел к выводу, что все они – формы магических охотничьих символов. Только сильное чувство могло заставить путешествовать наших предков по длинным, узким и темным коридорам пещер. Прежде чем добраться до будущей картинной «галереи», им приходилось порой преодолевать значительные расстояния, и трудно предположить, что все эти мучения былн ради чистого искусства.

Российский антрополог Яков Рогинский высказал гипотезу о том, что одной из причин возникновения искусства были потребности развивающейся психики древнего человека. «Образ избавляет нас от скуки, то есть от чрезмерно привычного, от автоматизма, от утраченной живости восприятия, – писал он. – Восприятие, утратившее яркость, бесполезно, как уснувший сторож. Образ – это возвращенная нашим ощущениям новизна». В позднем палеолите главные проблемы восприятия как раз и были связаны с охотничьими животными.

Однако в любом случае остается загадкой происхождение авторов наскальной живописи в пещере Шавэ: то ли это были люди, которые пришли в Европу около сорока тысяч лет назад и за небольшой промежуток времени настолько быстро эволюционировали, что у них стала проявлять себя склонность к образному мышлению. Возможен и такой вариант, при котором древние предки современных людей, начав движение из Африки около девяноста тысяч лет назад, учились и передавали из поколения в поколение навыки живописи. И хотя следов ее мы нигде не находим, на мой взгляд, эта версия предполагает, что для развития столь сложного вида искусства, как живопись, было отведено намного больше времени, чем десять тысяч лет.

А для того чтобы рисунки в Шавэ сохранились как можно дольше, французское правительство закрыло пещеру для посещения туристов.

По материалам зарубежной печати подготовил Никита МАКСИМОВ

Валентин Красилов

Эволюция:

Дарвин и современность

В обращении к католической церкви осенью прошлого года папа Иоанн Павел II объявил о согласии Ватикана перевести эволюционное учение Дарвина из разряда гипотез в ранг тучной теории.

Как ученые-эволюционисты рассматривают сегодня научное наследие сэра Чарльза? Почему эволюционные теории в наши дни вновь оказываются в центре общественного внимания?

В своем выступлении папа признал приемлемым верить в то, что тело человека – результат эволюции живой материи, но отверг тот тезис, что «дух также является продуктом материи». Этот вывод, замечает журнал «Нейчур», указывает на неразрешимый конфликт науки и веры.

Эволюционист и палеонтолог В. Красилов в рукописи своей новой книги «Метаэкология» (отрывки из нее мы печатаем здесь и в следующих номерах) стремится вывести этику, эстетику, логику, семиотику из системных свойств развивающейся живой материи.

Главы из книги « Метаэкология»

Необходимость нового ЭВОЛЮЦИОННОГО синтеза подтверждается всей историей XX века» который прошел под лозунгом изменения природы человека – для его же блага, разумеется,– и ознаменовался небывалыми преступлениями против человечности. Людей перевоспитывали в духе равенства и классовой солидарности, освобождали от врожденных дефектов, очищали от неполноценных особей и рас. Эти очистительные порывы отнюдь не угасли и вполне могут вспыхнуть с новой силой. Не стоит удивляться живучести зла: оно постоянно подпитывается попытками делать добро.

На исходе XX века западный мир пришел к цивилизованному разделению рационального – сферы практической жизни – и иррационального – сферы духовной жизни.

При этом вся этика попала в последнюю, а наука, некогда инструмент духовного развития, оказалась целиком поставленной на службу материальным потребностям. Представления о цели и смысле существования, высшие нравственные ценности черпаются из других источников. Они в результате оказываются вне сферы разума, возможности которого ограничиваются прагматической стороной человеческого существования, оставляя духовную жизнь целиком во власти иррационального»

В этой книге я пытался показать, что подобное положение вещей не может считаться нормальным.

Задача восстановления единства культуры требует пересмотра отношений между наукой и обществом, ревизии принципов научного исследовании и в первую очередь – коренной переработки теории эволюции, которая, в известной мере искусственно, удерживается в рамках представлений середины прошлого века.

Теория эволюции органического мира, конечно же, не сводится к механизму естественного отбора. В моих книгах «Эволюция и биостратиграфия» (1974), «Меловой период. Эволюция земной коры и биосферы» (1985), «Нерешенные проблемы теории эволюции» (1986) и других дана более общая модель биологической эволюции, основанная главным образом на палеонтологических данных. В книге «Охрана природы. Принципы, проблемы, приоритеты» (1992) я использовал эту модель как теоретическую основу взаимоотношений между человеком и природой. В новой книге меня интересовало в первую очередь подобие различных систем. Я пытался показать, что семиотика, логика, этика, эстетика возникают как системные свойства, подобно генетическому коду, половому размножению, разделению экологических ниш. Продолжив аналогии, можно применить экологические критерии биомассы, продуктивности, накопления омертвевшей продукции (мортмассы), разнообразия к метаэкологическим системам. Название «метаэкология» дано авансом, на будущее, когда эти понятия войдут в рутинный анализ состоянии души.

«... Недостаток обезьяньей версии лишь в том, что у европейских народов она никогда не была тотемным животным...»

Борьба

В основе теории Ч. Дарвина лежит несложный механизм конкуренции, о котором смутно догадывались многие, начиная с Эмпедокла и вплоть до Эразма Дарвина, Патрика Мэтгью и Альфреда Уоллеса. Однако для Дарвина он был стержневой идеей, позволившей организовать бесформенные наслоения геологических и биологических знаний. Дарвин всячески избегал вторжения в метафизику и охотно соглашался с тем, что естественный отбор мог быть лишь подсобным средством, с помощью которого Бог совершенствовал свое творение. Однако это средство скорее в духе Зороастра, чем Христа.

Парадокс заключается в том, что Дарвин, этот великий новатор, был в полном смысле слова человеком своего времени и ни в какое другое не порывался. Он исходил из романтического представления о гармонии в природе. Он твердо держался викторианских убеждений и с недоверием относился ко всему французскому, будь то геологические революции Кювье или ламарковский прогресс. Он был не ученым – платным профессионалом французского толка, а человеком науки, джентльменом, проводившим исследования на собственные средства. Он почтительно цитировал Бэкона и старался сойти за добросовестного собирателя фактов, чуждого философским спекуляциям, которые так повредили в глазах общественности сочинениям его деда Эразма. Он искал движущие силы развития в самой природе, а не вие ее – принцип, с помощью которого Галилей в свое время отделил науку от церкви.

А получилось вот что. В этом мире царит не гармония, а борьба за существование, и прав был не Платон, а Гераклит, считавший причиной движения вражду. Артур Шопенгауэр, своеобразно соединивший Гераклита с элеатами, представлял развитие от низших форм жизни к растениям, животным и человеку ступенями объективации иррациональной воли к жизни. Каждая новая ступень утверждается в жестокой борьбе с предыдущей природа, как и социум, пронизана ненавистью и враждой. Человек вовсе не совершенен от природы, а себялюбив и жесток, как и положено хищнику. В его судьбе мало что зависит от него самого.

Можно подумать, что Шопенгауэр сделал выводы из «Происхождения видов». В действительности он умер вскоре после выхода этой книги, как бы передав эстафету Дарвину.

Борьба за существование в природе не позволяла признать природное начало в человеке источником добра, подрывая основы сократовской этики. Если человек не просто испорчен или грешит по неведению, а изначально порочен, то здесь уже не его вина, а того, кто его таким создал. Где же в таком случае нравственный идеал, к которому следует стремиться?

Только чрезвычайно наивные и, скажем прямо, недалекие люди могли думать, что неортодоксальность теории Дарвина состоит главным образом в происхождении человека от обезьяны. Так ли уж важно, каким материалом воспользовался Создатель, и чем обезьяна хуже глины? Задолго до Дарвина великий классификатор Линней нашел сходство между человеком и обезьяной настолько близким, что отнес их к одному отраду. И это не вызвало принципиальных возражений. Если говорить серьезно, то недостаток обезьяньей версии лишь в том, что у европейских народов она никогда не была тотемным животным и даже не фигурировала в овидиевских метаморфозах.

Дарвин не был злым человеком, но теория естественного отбора заставила его, вслед за стоиками и Мальтусом, отбросить сострадание к слабым как тормоз на пути социального прогресса и оправдать уничтожение тасманийцев имперскими войсками: что поделаешь, раз эти туземцы оказались менее приспособленными.

Социологический вывод из теории Дарвина заключался в том, что борьба за существование между людьми, которую ранее считали противоестественной (то есть противной природе, где царит гармония), на самом деле естественна (соответствует основному закону природы) и, кажется, неизбежна. В этом выводе нет ничего нового, если рассматривать его в русле идей досократиков, отчасти вытесненных платонизмом, но никогда не угасавших полностью.

«Кто хочет прожить жизнь правильно, должен давать полнейшую волю своим желаниям, а не подавлять их и, как бы ни были они необузданны, должен найти в себе способность им служить – вот на что ему мужество и разум!» Это не Ницше, а начинающий софист Калликл.

Карикатура на Дарвина, опубликаванная в журнале «Хорнет» в 1871 году. Дарвин изображен в виде «достопочтенного орангутана», который внес немалый вклад в противоестественную историю». Вопреки расхожему мнению, Дарвин никогда не утверждал, что человек произошел от обезьяны, а говорил о том, что у них был один общий предок.

Предшественник Дарвина Патрик Мэтгью использовал принцип естественного отбора для обоснования естественного права британцев управлять другими нациями. Среди ближайших сподвижников и последователей Дарвина Эрнст Геккель, основатель экологии, был также основателем немецкого национал-романтизма, на почве которого – увы, таковы исторические факты – выросла идеология третьего рейха. Альфред Уоллес и Томас Хаксли, посвятивший соотношению этики и эволюции специальную работу (1893 год), полагали, что этика несовместима с естественным отбором и борьбой за существование, и следовательно, не может быть продуктом эволюции, а скорее всего происходит из сфер, недоступных человеческому разуму.

Карл Маркс отмечал стимулирующее влияние идей Дарвина на развитие его собственной социологической теории, которая, впрочем, не имела ничего общего с социодарвинизмом и даже противостояла ему. Общим было признание борьбы основой развития как в биологии, так и в социологии. Эта древняя гераклитовская идея пришла к Дарвину от байронических романтиков, а к Марксу – от германского штурм-унд-дранга. Так или иначе, в отношении борьбы они были единомышленниками, и оба в значительной мере способствовали повороту европейской духовной жизни от Платона к Гераклиту. Однако, если самого Гераклита, прозванного в древности плачущим философом, борьба не радовала, то Дарвин и Маркс смотрели на нее более оптимистически.

Природное неравенство людей неизбежно делает одних жертвами других в борьбе за существование. К такому выводу пришел не только Фридрих Ницше (во втором периоде своего творчества, 1878– 1882 годы), но и практически одновременно с ним Альфоис Доде (в «Борьбе за существование», 1889 год), а также студент-медик Лебье, который, убив старуху– молочницу, пытался свалить вину на Дарвина. Имя сего джентльмена стало настолько прочно ассоциироваться с убийством (как позднее имя респектабельно го «папаши» Фрейда – с сексом), что его поминает всуе даже знаток преступного мира Шерлок Холмс.

Дело Лебье в свою очередь послужило материалом для романа Бурже «Ученик» (1899 год), юный герой которого, нигилист (открытие Тургенева, перенесенное на французскую почву), претворяя в жизнь идею философа Сикста (по Сексту Эмпирику?) о замене картезианской концепции души точными научными данными, ставит психологический эксперимент па своей возлюбленной и гибнет вслед за нею.

Франциско Гойя. Друг дружку. Капричос, 1799 год

«...Дарвинизм, отрицая изначальную гармонию и провозглашая борьбу движущей силой развития, лишил естествознание его традиционных этических функций...»

Этот довольно популярный в свое время роман был одним из эпизодов односторонней войны, которую вели в конце XIX века литераторы против ученых. Правда, ученый и раньше не вызывал особых симпатий, а его занятия служили мишенью обывательского зубоскальства (см. «Посмертные записки Пиквикского клуба»). Однако лишь вторжение биологии в духовную жизнь заставило пророчески заговорить о кризисе науки и ее разрушительном воздействии на человека.

Возник своего рода крестовый поход, участниками которого были Флобер («Искушение св. Антония»), Деде («Бессмертный»), Тургенев, Толстой, предсказавший, что мода на Ницше скоро отойдет, как и мода на Дарвина «с его борьбой». Среди бесовских порождений этой моды самым страшным был «маленький желтый человечек в очках с узким лбом», некий профессор – антипод прямодушного Левина, который «никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум».

Можно без преувеличения сказать, что великая морализирующая литература второй половины XIX века была реакцией на дарвинизм.

В итоге развитие естествознания привело к кризису науки, этическое значение которой ранее усматривали в том, что она постигает величественную гармонию природы – образец совершенства как цели человеческого существования. Дарвинизм, отрицая изначальную гармонию и провозглашая борьбу движущей силой развития, лишил естествознание его традиционных этических функций. Более того, в науке стали видеть антипод этики, а ученый все чаще выступал в роли литературного злодея.

Так получилось, что теория происхождения человека от обезьяны не укрепила связи с природой. Напротив, раз природа аморальна, то тем больше оснований отмежеваться от нее. Аморализм отныне стали считать проявлением животного начала в человеке.

Теория в сознании ее оппонентов слилась с метафизической надстройкой, против которой, собственно, были направлены критические стрелы, теперь развившие науку.

Но так ли все мрачно на самом деле или гуманитарии просто склонны преувеличивать полноту естественнонаучных знаний, категоричность и непреложность метафизических следствий?

Франциско Гойя. Какие важные персоны! Капричос, 1799 год

«...Аморализм отныне стали считать проявлением животного начала в человеке...»

Опровержение

То, что может быть простительно гуманитариям, непростительно профессиональным естествоиспытателям, нередко, к сожалению, проявляющим излишнюю торопливость в оснащении своих теорий скороспелой метафизикой. Мысль о следовании законам природы может считаться здравой лишь в том случае, если эти законы нам досконально известны; в противном случае она скорее вредна. Не слишком ли торопился Л. Больцман провозгласить эволюционные механизмы, свойственные бактериям, основами социальной этики? Не поспешил ли известный генетик Г. Меллер с пророчеством вырождения человечества от груза мутаций (к 1950 году), поддержкой евгеники и классовой борьбы? И не опрометчиво ли, не найдя морали в природе, впасть в другую крайность и объявить ее исключительной монополией Бога, как это делали сотни «глубоко верующих» ученых?

А. П. Чехов говорил, что ничто не может быть опаснее ученого дурака – кроме, добавим, неуча, толкующего научную теорию на свой лад. Есть ли противопоставление духовной жизни естественным наукам некая неизбежность, вытекающая из их природы, или это результат недопонимания с той и другой стороны?

Как-то в автобусе я завел разговор с католическим священником о том, что богословие сейчас не отрицает эволюционного происхождения человека. «Если вы имеете в виду происхождение человека от шимпанзе,– заметил прелат,– то эта теория давно опровергнута». Ну что туг возразишь: человек действительно не произошел от шимпанзе.

Среди тех, кто открещивался от Дарвина «с его борьбой», очень немногие прочли «Происхождение видов». В этой книге находили множество недостатков, вплоть до отсутствия чувства юмора. Вместе с тем в ней нет недостатка, наиболее губительного для науки,– претензии на истину в последней инстанции.

Из того, что нам не дано распознать истину в последней инстанции, не следует, что мы не можем распознать ложь. Известный специалист в области теории познания К. Поппер советует, выдвинув теорию, дуг же указать возможные пути ее опровержения, ибо научно только то, что может быть опровергнуто. Ч. Дарвин задолго до него следовал этому принципу, предложив тем, кто хотел бы опровергнуть его теорию, по крайней мере два дискуссионных момента: неполноту геологической летописи и альтруизм в природе. Он утверждал, что эволюция непрерывна. Кажущиеся скачки и катастрофы – это следствие пробелов в геологической летописи (а иначе прав Кювье). Он утверждал далее, что альтруизм в природе невозможен, так как альтруист не оставляет потомства и не передает своих качеств по наследству. Прошли десятилетия, прежде чем кто-либо воспользовался этими подсказками.

Развитие теории эволюции после Дарвина было связано главным образом с выяснением природы исходной изменчивости – материала для естественного отбора,– которую Дарвин считал случайной, то есть не поддающейся объяснению. Появившаяся в начале XX века мутационная теория интерпретировала изменения генов как в полном смысле случайные, то есть непредсказуемые. На уровне целого организма мутации могут давать малозаметные отклонения от нормы, тем не менее, если отклонения благоприятны, они будут поддержаны отбором. Далее, в процессе полового размножения происходит перегруппировка генов как источник рекомбинационной изменчивости. Дополненная этими представлениями эволюционная теория стала называться синтетической.

На метафизическом уровне она выглядела как путь от мутационного хаоса через отбор к упорядоченности генного микрокосмоса в неизменности соотношений генов и генотипов от поколения к поколению.

В то же время остались без ответа вопросы, ради которых, собственно, создавалась теория эволюции: существование видов, их приспособленность к условиям обитания (адаптация) и прогресс, то есть последовательность форм жизни от низших к высшим. Эти вопросы были поставлены еще в древние времена. Проблема вида вытекает из более общей проблемы категорий, которая была основным источником разногласий между Сократом и софистами, Платоном и киниками (признававшими существование конкретной лошади, но не «лошадности», тогда как для платоников идея реальнее любой лошади). Дарвин склонялся к кинической точке зрения – условности видов и, таким образом, скорее перечеркнул идею вида, чем прояснил ее.

Приспособленность античные философы объясняли исходной целесообразностью строения организмов (Эмпедокл – Лукреций; в новое время Л. С. Берг и А. А. Любищев) или целесообразным изменением под воздействием среды (Аристотель). Идея непосредственного приспособления – передачи по наследству приобретенных в результате внешних воздействий признаков – господствовала до конца XIX века (в СССР и Японии – др шестидесятых годов XX века). Ей отдали дань среди многих Ж.-Б. Ламарк и Ч. Дарвин, хотя последний приписывал основное значение косвенному приспособлению – отбору случайных изменений.