Текст книги "Знание-сила, 1997 № 02(836)"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанры:
Газеты и журналы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Annotation
Ежемесячный научно-популярный и научно-художественный журнал для молодежи
Знание—сила, 1997 № 02(836)
Давайте разучимся читать?!.
ВО ВСЕМ МИРЕ
Наука жива?
Самая первая в самом глубоком
Электрояд – второе дыхание атомной энергетики
ВО ВСЕМ МИРЕ
Пикассо каменного века
Эволюция:
ВО ВСЕМ МИРЕ
IQ
ВО ВСЕМ МИРЕ
Эрвин Бауэр (1890-1937)
УМА НЕ ПРИЛОЖУ
Тайна полета
Метафизика закона Мэрфи
ВО ВСЕМ МИРЕ
Ислам
ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ
Возмутитель спокойствия, или кое-что новое о «Слове»
Сангвиник Винни Пух и истерик Тиггер
ВО ВСЕМ МИРЕ
Список Микки Мауса
ЦИФРЫ ЗНАЮТ ВСЕ
Ярмарка «Отрада»
Фигура третья: Покупатель. Открытия
Чем дышат москвичи?
Ростки нового
Лидар придет на помощь
МОСКВА! КАК МНОГО В ЭТОМ ЗВУКЕ...
ОДНА ФИРМА – ДВЕ НОВОСТИ
Другие люди
В школе дураков
Дауны: картина мира
Красная лошадка
А если учиться не на экзамене?
Логика Жизни
Тамм и Ландау
Невероятные приключения профессора Толкина в России
Экскурсия
МОЗАИКА
Великая комета 1997 года
Знание—сила, 1997 № 02(836)
Ежемесячный научно-популярный и научно-художественный журнал для молодежи
Издается с 1926 года
Журнал издается под эгидой Международной ассоциация «Зияние»
На обложке: графическая работа художника номера А Игитханяна
ЗАМЕТКИ ОБОЗРЕВАТЕЛЯ
Александр Семенов
Давайте разучимся читать?!.
Рисунок Е. Садовниковой
Я совсем не против компьютеров, что вы, я и сам провожу за их мерцающими терминалами долгие часы. Просто порой, когда удается отвлечься от этих манящих окошек, в голову пока еще лезут мысли об их власти над родом человеческим и о необходимости как-то противостоять натиску электронного могущества.
Не оставляет ощущение, что мы с вами попали в сеть и дальнейшее от нас не зависит...
Время от времени я работаю в международном физическом центре ДЕЗИ в Гамбурге. Тоскуя без семьи, стараюсь работать побольше и практически не отрываюсь от терминала, тем более что за последние годы появилась мировая сеть и, кроме средства для решения научных задач, компьютер превратился в настоящее окно в мир– С его помощью можно не только умножать и складывать, но и читать газеты, путешествовать по музеям, узнавать без задержки все самые последние новости и тому подобное – я уже рассказывал о возможностях мировой компьютерной сети.
Так вот, однажды в разгар рабочего дня отключилось электричество в ДЕЗИ. Раньше такого не случалось, но теперь мощный ускоритель ГЕРА потребляет огромное количество энергии. Деньги же на науку сокращаются, приходится экономить и работать на пределе возможностей – вот и случаются отключения раз в два-три месяца. Посидев пару минут перед потухшим экраном в надежде на оперативность немецких электриков, я в конце концов вышел в коридор размять ноги. Там меня ожидал сюрприз: обычно пустой (в отличие от наших институтских коридоров), он был забит сотрудниками, «выползшими», как и я, из своих комнат.
Все поглядывали на часы, но до обеда было далеко, а что еще делать – непонятно. В мгновенно ставшем тесном коридоре толпился цвет европейской физики элементарных частиц, но был он смущен и беспомощен: без компьютера люди оказались в полной растерянности. Кое– кто потянулся в библиотеку, другие решили скоротать паузу за чашкой кофе, но большинство ежеминутно подходили к молчащим окошкам своих терминалов и пробовали – не ожили ли они. К счастью, немецкие электрики работают хорошо и получаса им обычно хватает на устранение любой неполадки. Коридор мгновенно опустел и жизнь вошла в привычную колею, а я впервые задумался над тем, сколь крепко привязали компьютеры к себе все научное сообщество.
Да и не только научное. В компьютерных сетях сосредоточена теперь вся активность банков, бирж, корпораций, правительственных учреждений, железнодорожных, автобусных и авиалиний, военных и морских сил, туристических и торговых организаций, школ, церквей, госпиталей, политических партий и прочая, прочая, прочая... Если представить себе какой-нибудь Сверхвсемогущий вирус, который вывел бы из строя все компьютеры, то в мире наступили бы паралич мировой энергетической сети, паника на рынке ценных бумаг, неминуемые транспортные катастрофы и масса других катаклизмов.
К счастью, человек еще не настолько прочно сросся с компьютерами и через несколько дней кризис, вероятно, был бы устранен. Но сращивание идет невероятно быстрыми темпами, и какими будут последствия «заброски» подобного вируса лет через пятьдесят трудно себе представить.
Еще три-четыре года назад, попадая в Гамбург, мы с коллегами-физиками любили прогуляться по зеленым паркам, затянуть в оперу, поиграть в теннис – естественно, не в ущерб работе. Тогда заграничная жизнь таила в себе массу возможностей и удовольствий, не говоря о еженедельных посещениях магазинов электроники.,
Теперь все изменилось: через три недели моего последнего визита в ДЕЗИ я обнаружил, что ни разу не выбрался в город, за исключением вылазок в ближайшую лавочку за пивом, хлебом и колбасой. Пятнадцать-шестнадцать часов в сутки я просиживал перед экраном и то же самое делали все мои коллеги. Даже те, кто работал в Гамбурге долгое время и жил там с семьей, забегали на работу вечером и в выходные, чтобы просмотреть в компьютере последние газеты и узнать новости. Там есть ВСЕ; музеи, спорт, неприличные анекдоты и милые девушки, альтернативный секс и философские беседы, климат в любой точке планеты и биография любого артиста с фотографиями. Трудно удержаться от соблазна и нс нырнуть в этот океан информации.
Из биологии известно много видов симбиозов, когда, к примеру, некоторые грибы сосуществуют с одноклеточными растениями – и те и другие «не мыслят» жизни друг без друга. Похоже, что род людской начинает участвовать в подобном симбиозе. К сожалению, есть некоторые тревожные тенденции в таком сотрудничестве.
Многие психологи опасаются, что число людей, способных просто прочесть до конца длинное предложение, будет падать с каждым годом и через сотню лет само искусство чтения останется уделом узкого круга специалистов. Причина тому – компьютерные тексты, где преобладают короткие и простые формулировки, концентрированные новости и упрощенные предложения в виде лозунгов. Внимательно читать и думать в наше стремительное время просто некогда, надо быстро принимать решения.
Сегодня для успешной работы в самых разных областях нужна быстрота реакции, агрессивность, умение просто, понятно и коротко излагать идею, эмоциональность, способность выжимать суть из большого объема информации. Научный склад ума – анализирование вариантов, обдумывание гипотез, сомнение в принятом решении – только вредит в наши дни. Очередной раз «горе от ума», но на этот раз от ума научного. И немалую роль в происходящих переменах играют компьютер и компьютерные сети.
Они лишают человека возможности тихо и без суеты подумать о происходящем. Трудно сосредоточиться, когда у тебя над ухом грохочут и переливаются волны информации. Стоит окунуться в них – и выбраться уже невозможно, они затягивают, как наркотик.
Человечество попадает в зависимость от джина, им самим в очередной раз выпущенного из бутылки. Надо что-то предпринимать. Пока инициатива у мировой компьютерной сети: создается впечатление, что не человек делает ее для себя, а она развивается по собственным законам, подчиняя себе деятельность «человека разумного».
Интересная аналогия – митохондрии. Это такие образования, которые имеют собственную ДНК и живут своей жизнью. Они участвуют в процессе передачи энергии в клетках человеческого организма. Но митохондрии не развились вместе с нашим организмом: когда-то это были бактерии – они существенно отличаются своим устройством от клеток млекопитающих. Видимо, давным– давно они организовали симбиоз с развивающимися млекопитающими, а в результате оказались в полностью подчиненном положении. Не уготовлена ли и нам подобная роль – стать «митохондриями компьютерной сети»?
Те, кто обеспокоен такими тенденциями, стараются выработать «контрмеры» против натиска электронных сетей. Прежде всего решили обратиться за консультацией к специалистам по искусственному интеллекту. Те предлагают в срочном порядке организовать получение информации через компьютер по принципу «машины знания», которая предусматривает осознанный процесс обучения. Человек не глотает компьютерную жвачку, не выхватывает клочки информации, а участвует в процессе познания. В таком случае он будет не придатком компьютера, а действительно мыслящим существом. Надо создать множество подобных компьютеров, которые смогут через сеть обучать и тренировать всех желающих.
Хочу подчеркнуть, что я не эксперт по сетям, профан в искусственном интеллекте и сужу о проблеме со своей скромной точки зрения. Просто я чувствую, что самому стало сложнее читать – так и подмывает взяться за компьютерную «мышку» и полистать страницы побыстрее. Но тревожней всего, что наши дети читают гораздо меньше, чем мы с вами в детстве. И здесь я полностью соглашусь с тем, что было сказано в прошлом номере журнала Р. Фрумкиной. Потому и стараюсь раструбить о собственных сомнениях. А так я совсем не против компьютеров, даже наоборот: эту статью настучал на «лэптопе» – очень удобно... •
ВО ВСЕМ МИРЕ
Рисунок Е. Садовниковой
Звездный дебют углерода-14
Грегори Райт из лаборатории Белла в Нью-Джерси обнаружил радиоактивный изотоп углерод а – углерод– 14 в оболочке одной из звезд, на расстоянии шестисот световых летел Земли. Эго первое обнаружение этого изотопа в космосе. Он имеет период полураспада в пять с половиной тысяч лет и с его помощью на Земле датируются события давнего прошлого. Возможно, теперь он поможет астрономам узнать события прошедших тысячелетий в галактических просторах.
Не слать!
Один из главных врагов водителей во время дальних поездок – дрема. Создано немало устройств, призванных будить засыпающих шоферов, но все они начинают действовать слишком поздно, когда человек уже заснул и рулит явно не туда.
Японская компания «Фукуоке Кагуку» предлагает встроить вибратор в сидение водителя. Как только начинает надвигаться дрема, водитель включает моторчик и сиденье мелю вибрирует – тут уж не поспишь.
УЧЕНЫЕ ОБСУЖДАЮТ
Ирина Прусс
Наука жива?
По какому адресу она живет?
«Обращаем Ваше внимание на то, что на Семинаре не будет происходить распределение грантов или каких-либо других средств, приниматься каких-то директивных решений или обращений во властные органы.
Это цитата из проспекта – приглашения на семинар «Негосударственная фундаментальная наука», проведенный московским Институтом национальной модели экономики (президент В. А. Найшуль) и санкт-петербургским Семинаром по биогерменевтике (руководитель С В. Чебанов). Семинар прошел в октябре 1996 года на подмосковной туристической базе в Зеленом Бору.
Игры ума
А. Раутнан: Дарвин тем менее известен, чем более оригинален. Один из самых оригинальных его трудов, за которым стоит собственное исследование,– «Морские уточки». А знаменитое «Происхождение видов» – обзор и трактовка чужих исследований. Автор наиболее полной книги о беловежском зубре, обобщившей и систематизирующей практически все о нем известное, Николай Кулагин кончает ее словами: «И я, проезжая, видел зубров, что-то жующих»...
Начинали с того, что каждый представлялся и говорил, какое отношение имел к негосударственной науке. И сразу выяснилось: что это такое, каждый понимал по-своему. Одни заявили, что, работая в государственных НИИ лаборантом или инженером, ни одной темы от начальства не получали, отчетов не писали, планов не выполняли, работали только над тем, что им было интересно, публиковали научные статьи и считают, что с государственной наукой их ничего не связывает. Другие, наоборот, заявляли, что никогда не имели отношения к негосударственной науке, поскольку всю жизнь получали госзарплату и работали на принадлежащем государству оборудовании.
Юрий Кузнецов, экономист, сказал: он мог работать только с государственными источниками информации, прежде всего в библиотеках, но использовал эти средства против советского государства; всегда осознавал это противоречие и мучился им.
Владимир Каганский, географ и культуролог, возмутился: никогда в такой же ситуации мук совести не знал и вообще, если разобраться, еще неизвестно, кто кому задолжал – государство ему, получая его идеи почти даром, или он государству за пользование публичной библиотекой.
Кто-то заметил, что наука давным-давно приватизирована и сейчас идет всего лишь реализация приватизированного. Еще кто-то дал весьма остроумное определение этой приватизации: зарплату платили всем примерно одинаковую, работать или не работать было приватным делом каждого. Свободным выбором.
Биологи, химики, географы, философы, психологи, шутя и играя, как и положено говорить о вещах серьезных в дружеском кругу интеллектуалов, пытались определить отношения российской науки с советским и российским государством (некоторые настаивали, что до сих пор это одно и то же) и свое собственное положение в нынешней российской науке.
В каждой шутке здесь была некоторая доля шутки, и метафоры вбрасывались в круг, как мячи, тут же подхватывались, раскручивались, начинали работать, определяя трудноопределимое.
Валерий Дымшиц, химик, первым вбросил идею средневекового «держания», когда король дает своему вассалу некие земли в полное управление, но может их в любую минуту отобрать. Сергей Чебанов вырастил из этой метафоры понятие «ленная наука»: научная область, отданная государством на «держание» крупному ученому или ловкому пройдохе с чинами и званиями, которые командовали своим «леном» до тех пор, пока оставались в фаворе. «Ленная» наука вписывалась в государственную, была неотъемлемой ее частью; без такой «ленной» стратегии советская наука не имела бы ученых с мировым именем, но, возможно, не знала бы и унижения Лысенковщиной.
Однако границы между государственной и негосударственной наукой никак не становились отчетливыми.
Негосударственную науку некоторое время искали на пересечении многих других «не-»: наук неформальных, неофициальных, непарадигмальных и прочее, и прочее, но обнаружили на этом перекрестке только какую-то околонаучную чепуху, поскольку нельзя же быть маргиналом во всем сразу и оставаться внутри серьезной науки.
Стенограмму никто не вел. Жаль, что от трех дней напряженного думанья и интеллектуальной игры в конце концов остались только мои торопливые и не везде внятные записи – боюсь, скоро я сама перестану их понимать.
Б. Родоман: Государство мне никогда не мешало, хотя я его и не люблю – я анархист. Нет, не говорите мне ни о каких партиях и объединениях, даже анархистских: стоит людям объединиться хотя бы для того, чтобы купаться в проруби, и они немедленно начинают копировать государство.
С. Чсбанов: В школу ходить я был обязан. В университет пошел, чтобы не иметь дел с милицией. В конце концов пришлось решать, что делать дальше: заниматься тем, что мне интересно, или становиться агентом по снабжению. Отказ от последнего определил первое.
Ю. Кузнецов: Государством называется организация, которая имеет монополию на применение насилия как для защиты, так и для агрессии, и которая содержит себя за счет принудительного изъятия части собственности своих граждан.
Например, туг я торопилась записать за Валерием Дымшицем и Александром Раутнаном прелестные миниатюры из истории науки: про Лапласа, например, который был, как известно, «чудовищным занудой», и только раз в жизни, прячась у друзей от якобинского террора в далеком поместье, трясясь от страха, вдруг сформулировал странную теорию, которая и вошла в науку под его именем. (Кстати, насчет имен: Валерий Дымшиц заметил, что о степени приватизированности той или иной научной области можно судить по тому, как называют институт, лабораторию, кафедру, где ее разрабатывают. В петербургском Технологическом институте, впрочем, как и везде, слабые кафедры называют по предмету, а сильные – по имени руководителя.)
Только благодаря совместному сидению биологов и экономистов была обнаружена интересная закономерность. Владимир Жерихин называл страны, располагающие сегодня лучшими энтомологическими коллекциями; Испания, Италия, Швейцария; быстро растут собрания Австралии, Новой Зеландии, Китая; просто сумасшедшие темпы роста бразильской коллекции. Недавно стали замедляться стремительные темпы роста коллекций Индии и Турции.
– Но это же почти полностью совпадает с динамикой экономического роста! – воскликнул удивленный Виталий Найшуль.– А что во Франции, Англии, Германии?
– Во Франции упадок, в Англии и Германии коллекции давно не растут.
– Понятно: страны загнивающего капитализма.
Совсем причудливой оказалась связь недавнего имперского прошлого многих государств с принципом формирования в них государственных гербариев.
– Систематики в принципе интернациональны, может, больше, чем другие ученые,– рассказывал Алексей Оскольский,– Мы группируемся по таксонам, которые изучаем, и нам, конечно, интереснее всего гербарии, составленные по таксономическому, а не по региональному принципу: отдельно семейство цветковых, например, отдельно другие семейства, а не флора Индонезии или австрийских Альп. Но лучшие гербарии – в метрополиях бывших империй, и представлена в них в основном флора бывших колоний. Гербарий в СССР расширялся тоже по этому принципу, представляя все новые и новые зоны политического и экономического влияния страны. Разумеется, флора союзных республик; во Вьетнаме я имею шанс столкнуться именно и только с французским ботаником, ну и так далее.
В прошлом и начале нынешнего века составлять гербарии было увлечением весьма распространенным. Увлечение требовало хорошего вкуса и хотя бы некоторых знании ботаники. Был свой гербарий и у Софьи Андреевны Толстой.
Американский энтомолог Чарльз Брук владелец прекрасной, профессионально сделанной и сохраняемой коллекции насекомых и бабочек. Он доказывает если не преимущества, то, по крайней мере, возможность таких домашних коллекций – не украшений интерьера, а научных собраний. Жуки и бабочки, расположившиеся на полях статьи,– из этой коллекции.
Только в одной стране громадный гербарий составлен по таксонам – это в никогда, собственно, не имевшей колоний Германии.
Гербарий собственной флоры становится одним из признаков национального суверенитета, и на наших коллег в союзных республиках начинают косо посматривать: наша флора, нечего сюда соваться...
Интересно, что ни одна из бывших метрополий не пытается, выйдя за былые границы, создавать коллекцию, представляющую флору всей планеты. К этой цели последовательно стремится лишь одна страна, нетрудно догадаться, какая,– США.
Лишь глубокой ночью в воскресенье, в своем последнем, замыкающем семинар выступлении, Сергей Чебанов предложил искомую схему, и впервые за три дня она устроила всех. В ее основе лежал источник финансирования: кто платит, тому наука и принадлежит; может принадлежать и сама себе, если сама зарабатывает «на жизнь». Экономист Виталий Найшуль, время от времени вопрошавший: «Что это вы здесь делаете?», вообще сомневался в том, что теш семинара стоила таких усилий. Может, он и прав; но три дня напряженного коллективного думания, по моему убеждению, самоценны. А кроме того, по ходу дела возникало много «боковых» интереснейших сюжетов, и даже походя было предложено нетривиальное решение одной вполне практической проблемы (научных коллекций), но об этом – как-нибудь в другой раз.
С. Чебанов: Есть точки в науке, где сильно влияние власти и идеологического контроля; есть – где послабее. Мы впереди планеты всей в палеонтологии, особенно в изучении ископаемых насекомых; история советской палеонтологии – это жизнь в зазорах. Очень интересна техника выживания в зазоре: этакое щелевое развитие.
А. Раутнан: До войны самой государственной наукой была биология – из-за сельского хозяйства; после войны – физика.
С. Чебанов: Парапсихология, которую содержит КГБ, но за которую он не отвечает,– государственная неофициальная наука.
Наука на кухне
Выясняется, что не только гуманитарии, за которыми надзирали строго, но и биологи, математики в семидесятые-восьмидесятые годы переместили свою науку на домашние кухни.
Может, это естественная форма существования (выживания?) науки в условиях слабеющего тоталитарного режима? Или чисто российский ее образ жизни?
Впрочем, для теоретизирования на эту тему еще есть время, но его очень мало осталось для сбора живых свидетельств о знаменитых и малоизвестных домашних семинарах семидесятых годов: память теряет драгоценные детали, люди, увы, уходят...
Домашние семинары дублировали важнейшие элементы научной жизни, часто только имитируемые государственными институтами. Тут выдвигали, обсуждали, фильтровали научные идеи. Обменивались информацией о последних событиях и в отечественной, и, что еще важнее, в мировой науке. Занимались самовоспроизводством: многие получили подлинное образование и навыки научной работы только в семинарах.
(Алексей Оскольский о семинаре Чебанова: «Я пришел на биофак как в храм науки, но быстро понял, что уступаю старшекурсникам, аспирантам, многим преподавателям только объемом знаний – вот подучусь немного и буду совсем как они. И только на семинаре я понял, что есть люди, у которых голова иначе устроена, методы работы другие, только здесь я стал учиться интенсивно, а не экстенсивно.»)
Семинар Сергея Чебанова, в заседании которого мы, собственно, и участвовали в Зеленом Бору, создали в 1972 году студенты-второкурсники биофака Ленинградского университета; с тех пор отцы-основатели потеряли некоторую часть шевелюры, приобрели научный статус, обросли новой молодежью и прошествовали от проблем применения математических моделей в биологической теории к саморефлексии семинара как биоморфного целостного образования. Так появился нынешний семинар по биогерменевтике.
На разных этапах он был то более открытым для новичков, то более углубленным в сложные теоретические материи и более закрытым. Одно время здесь придерживались довольно жесткого распорядка заседании: сначала – полуторачасовая лекция с обзором результатов инициированных семинаром работ, потом любой участник семинара мог выдвинуть на обсуждение любую проблему, сформулировав ее за семь – десять минут. Раскрутка одной из таких тем потребовала тридцати пяти заседаний.
Хотите практических результатов подобной работы? Пожалуйста.
В. Дымшиц: «Кормление» в науке – это должность; уходит человек с должности – и уносит с собой приватизированное: тематику, связи, традиции.
С. Чебанов: В маленьких странах, где все всех знают, персональный статус легко легализуется и становится официальным.
Семинар Чебанова выдвинул два манифеста биогерменевтики, из которых вышли конкретные исследовательские программы. В частности, отсюда вышла программа по биотехнологии, разработанная и доведенная до практического применения Валерием Дымшицем. Он же создал частную фирму для реализации этой разработки, создал, собственно, случайно и нехотя: в 1989 году не было иного способа получить причитавшуюся ученым кучу денег. Их, как водится, обманули, никто не получил ни копейки, а технологию просто украли. С горя фирма стала принимать заказы на научные разработки от биотехнологической промышленности. Когда заказчик тихо скончался, фирма решила сама заняться производством и теперь выращивает съедобные грибы под Питером. Валерий оттуда давно ушел, но у него остались акции, приносящие кое– какой доход.
Заседания чебановского семинара часто приобретали вид весьма далекий от академическою. В других местах, наоборот, работа шла именно в привычных академических формах: доклад, вопросы после доклада, потом прения, в перерыве – чай. Говорят, так все происходит на заседаниях лингвистического семинара Р. Фрумкиной.
А были собрания и более экзотические, чем чебановский; например, семинар «У Оли Кузнецовой», о котором рассказал Владимир Каганский; он так назывался, в отличие от прочих, по имени хозяйки московской квартиры. Собственно, это был скорее салон интеллектуалов, чем семинар: собирались ученые, музыканты, художники, читали стихи на разных языках, включая латынь и древнегреческий, музицировали, обменивались впечатлениями от только что увиденного, услышанного, прочитанного. Но были здесь и форменные доклады, причем люди с официальными регалиями рвались сюда на роль докладчика без всяких видимых выгод впоследствии. Семинар тихо скончался, когда хозяйка квартиры переехала в другое место, подальше от центра.
Семинары времен застоя были формой жизни науки, конечно же, негосударственной (и не официальной, неформальной, но парадигмальной). Из них потом и выросли нынешние легальные формы негосударственной науки.
В. Каганский: Постсоветская эпоха еще не наступила; мы живем в советской и неосоветской ситуации и обсуждать можем только то, что знаем.
Ю. Шрейдер: Ученые очень любят, чтобы их страна отставала в чем-нибудь государственно важном. Русские физики говорили своим американским коллегам: мы вам так благодарны за вашу атомную бомбу, нам сразу дали большие средства; американцы отвечали: а вам спасибо за спутник, нам тоже сразу легче жить стало.
Новые адреса
На одном из заседаний Сергей Чебанов провозгласил принцип внутренней независимости науки от государства (для этого пришлось предварительно отделить от науки синхрофазотроны и прочее жутко дорогое оборудование, вытеснив его и работающих на нем людей в техническое обслуживание науки. И вдруг оказалось, что число собственно ученых не так уж и возросло с XVII века, что ученый остался товаром штучным, а не массовой профессией). Для многих в Зеленом Бору их личная психологическая независимость от государства не была самоценной, но так уж получалось, что возможность работать над тем, над чем им хотелось, и так, как им хотелось, росла с ростом этой независимости.
Виталий Найшуль создал Институт национальной модели экономики, когда распался семинар, часть которого в 1991 году ушла прямо в правительство (Гайдар, Чубайс, Васильев). Почему он не пошел со своими идеями в нормальный институт, академический или при том же правительстве?
– Я занимаюсь институциональными изменениями в экономике, они сейчас происходят очень быстро, стремительно, традиционными методами уловить эти изменения просто невозможно.
Институт Найшуля – прямое продолжение и развитие прежнего семинара. Как и на семинаре, здесь «выкатываются» конструктивные идеи, обсуждаются и выставляются напоказ – для провокации общественного мнения, расшатывания привычных представлений. Идут исследования, посвященные конструированию современного российского государства. Например, такие: приватизация государственных социальных обязательств или институты доимперской России как источник современных государственных концепций.. Наконец, институт небольшими тиражами (тысячи три экземпляров) издает переводные книги, продает их недорого, преследуя совершенно конкретную цель: вводить в общественное сознание (или хотя бы в сознание специалистов) новый язык, на котором только и можно создавать и обсуждать новые концепции экономического и государственного развития России.
Вся деятельность института – как бы инициирующая, провоцирующая, возмущающая среду. «Наше дело – издавать импульсы,– говорит Виталий,– а дальше как получится». Они вовсе не ожидают встречной потребности общества что-то понять, обрести новый язык, скорее, они стремятся формировать эту потребность. Но не так давно Виталий столкнулся на книжной ярмарке с изданным институтом переводом книги Ф. Хайека «Частные деньги», она продавалась аж за пятьдесят тысяч рублей. Книжные воротилы не крадут никому не нужное...
Чем отличается институт Найшуля от нормального стационарного государственного института? Да всем. Он маленький: человек десять штатных работников (как на Западе). Нет ни одного человека, который был бы обузой, лишним, не работал. Институт, по сути своей общественный, ибо содержит его общество (а не государство), потому он особенно чувствителен к тому, как относятся к его работе, и особенно дорожит своей репутацией..
– У меня в институте зарплату платят регулярно,– не без гордости сообщил Виталий Найшуль. Его гордость вполне обоснована: деньги добывает он сам, предпочитает не брать у государства и у зарубежных благотворительных фондов (тоже принципиально: боится, что гранты могут повлиять на направление исследований).
Откуда деньги? От предпринимателей, почему-то решивших, что такой научный институт должен быть. Бывших коллег, ставших бизнесменами.
Частный исследовательский институт другого типа – при Еврейском университете в Санкт-Петербурге; о нем рассказал один из его основателей Валерий Дымшиц. Институт исследований еврейской диаспоры – часть университета, сотрудники (в том числе и Валерий, бывший одно время директором института), помимо научной работы, преподают в университете.
Экспедиции института собирали материалы в местах расселения евреев в Белоруссии и на Украине. Собирали устные рассказы, документы, фотографии, предметы быта и материальной культуры. Образовался гигантский архив, одних только фотографий около восемнадцати тысяч, все эти материалы обрабатываются, о них пишутся научные статьи.
– Оказалось, что материалов видимо-невидимо,– говорит Валерий,– под ногами валяются, поднять некому. Нет специалистов, нет парадигмы исследовательской...
Институт, как и университет, никогда не получал ни копейки от государства, существуют они на деньги международных еврейских фондов. Деньги даются почти исключительно на образовательные цели, на исследования из них приходится кое– как выкраивать.
Раньше гениальному или сумасшедшему одиночке для того, чтобы начать свой уникальный проект, непременно надо было «охмурить» высокого чиновника; в консервативной сфере педагогических наук это было особенно трудно. Теперь Сергей Ловягин, ни у кого не испрашивая разрешения, начал действовать.
Ю. Шрейдер: Мы хотя часто занимались бог весть чем, все же полную туфту никогда не выдавали. Мы действовали, как коммивояжер у О’Генри, который продавал простой песок как средство, предотвращающее взрыв керосиновой лампы; он учил хозяек чистить и содержать лампы в порядке, и они действительно взрывались реже. То есть за вырученные деньги он что-то толковое давал. Эта наша склонность хоть в чем-то отрабатывать свою зарплату была неудобна начальству, которое могло въехать в академики только на полной туфте.
С. Чебанов: Государственная псевдонаука – это не интересно, это все знают; а вот псевдогосударственная наука будет стержнем нашего разговора.