Текст книги "Русская эпиграмма"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Искусство мгновенного, молниеносного обнажения низменной сути персонажа, точность словесного выражения, прекрасное владение рифмой и метрикой не только поставили эпиграмму в ряд ведущих жанров русской литературы, но и способствовали другому любопытному процессу: эпиграмма стала оказывать влияние на крупные формы, а о малых и говорить не приходится. Границы между жанрами, чистоту которых так оберегали классицисты, постепенно стирались.

Эпиграмматические афоризмы, как известно, любил Грибоедов, наполнивший ими комедию «Горе от ума», любил их и ироничный Лермонтов, у которого они пронизывают почти все произведения. Эпиграмматична природа крыловских басен. Стихия эпиграммы ощущается в творчестве Салтыкова-Щедрина, особенно в его сатирических циклах и в сказках, которые вообще можно назвать эпиграмматическими. Эпиграмма проникает в эпистолярный жанр: переписка И. С. Тургенева с друзьями расцвечена остроумными стихами «на случай» и друг на друга.

К 1840-м годам на российскую арену выдвигаются разночинцы. Центр общественно-политической борьбы сосредоточивается в редакциях газет и журналов. Здесь детище дворянства – эпиграмма – чувствует себя менее уютно, чем в салоне. Чтобы приспособиться к новым условиям, ей необходим определенный срок. Такая адаптация наступает к середине века – классическая эпиграмма прочно связывает свою судьбу с русским освободительным движением. Разночинные интеллигенты 60-х годов, обращаясь к новому, демократическому читателю, облачают эпиграмму в простую одежду, и та начинает говорить неведомым ей дотоле языком крестьянина, мелкого чиновника, откупщика, мастерового. Таковы сатирические стихи Некрасова, Щербины, Шумахера, Михайлова, Курочкина, Минаева. Изменения претерпел не только язык, но даже структура и сюжеты эпиграммы. Блиц-эпи-грамма почти полностью вытесняет эпиграмматическую сказку. Все большая ставка делается на осмеяние с помощью игры слов, зачастую сплетенных в затейливой рифме. Эта тенденция найдет поддержку у преемников сатирического жанра конца XIX – начала XX века. «Для новой рифмы // Готовы тиф мы // В стихах воспеть…» – шутливо напишет в предреволюционные годы В. В. Князев. А вот как жонглировал словами Апухтин, играя на созвучии противопоставленных значений, когда он язвил министра Тимашева, намекая на его хобби: «Он, правда, лепит хорошо, но министерствует нелепо».

Темы и сюжеты эпиграмм порой возникали прямо на улице из подслушанного анекдота или из подхваченной молвой остроты. Но чаще всего местом сбора такого материала служили редакции газет и журналов, литературные кафе, спортивные и другие клубы. Много курьезного можно было услышать и за кулисами театров. Так, во время гастролей в Петербурге московского премьера Шуйского драматург и острослов, к тому же сам актер – П. А. Каратыгин, увидев Шуйского в роли Иоанна Грозного из пьесы А. К. Толстого, заметил в кругу своих друзей: «Не счастливится графу Алексею Константиновичу…» «А что?»– поинтересовался кто-то из стоявших с ним рядом. «Да как же: в его произведении мы видели Павла Васильевича, Василия Васильевича и Сергея Васильевича, – намекнул он на актеров Васильева, Самойлова и Шуйского, – а Ивана Васильевича не видали». Это высказывание – под заглавием «Смерть Иоанна Грозного» на сцене» – удачно интерпретировал стихами Н. Ф. Щербина: «Талантливых наших актеров, наверное, тем не обижу, / / Когда бы им правду в глаза я сказал, // Что Павла Васильича видел, Василья Васильича вижу, // Ивана ж Васильича я не видал».

А сколько удовольствия получали литераторы и актеры в московской кофейне Бажанова, когда в ней появлялись вместе два острослова: «друг шипучих вин» Н. X. Кетчер и его приятель Д. Т. Ленский. Острота, парированная ответной остротой, приобретала еще больший вес, создавала драматические коллизии не менее острые, чем на театральных подмостках.

Что касается конкретного содержания новых эпиграмм, то совершенно исчезли или ушли на задний план давно примелькавшиеся образы астрологов, шарлатанов, философов, врачей, адвокатов, священников, болтливых жен и глухих мужей, модниц и модников; больше не варьируются темы непроходимой глупости, дворянской спеси. Освободительное движение в России требовало разрешения неотложных злободневных проблем. К ним эпиграмма и обратилась. Мы заметим эту новизну, если просто беглым взглядом пройдемся по заголовкам маленьких сатир М. Л. Михайлова: «Деспоту», «Конституционалист», «Полицейская гуманность», «Христианское законодательство» и т. д.

Эпоха 1860-х годов знаменуется расцветом политической сатиры. «Король рифм» Минаев заявлял: «Мы верим в смех как в гражданскую силу». Такому целенаправленному смеху активно способствовали «Свисток» (1859–1863 гг., приложение к журналу «Современник») и сатирический журнал «Искра» (1859–1873). В «Свистке» тон задавали Добролюбов, Чернышевский, Некрасов, Михайлов, Салтыков-Щедрин, А. К. Толстой, братья Жемчужниковы, в «Искре» – Курочкин, Минаев, Жулев, Пальмин и др. Оба журнала выражали устремления революционно-демократических сил, однако сотрудничавшие в них сатирики, отчетливо видя цель своих обличений, порой смутно представляли идеалы, которые необходимо отстаивать.

Эти идеалы определились у революционных поэтов начала XX века. Авторы из низших сословий не всегда в достаточной степени владели формой стиха, но убежденность в правоте своего дела, вера в конечную победу неимущих классов придавала их эпиграммам эмоциональную силу и неоспоримость суждений. Печатались революционные поэты в сатирических листках и журналах, которых в 1905 году издавалось как никогда много – не только в Петербурге и Москве, но и в самых глухих уголках страны. На страницах прессы удобным видом политической пропаганды стали разоблачительные стихотворные надписи к карикатурам – традиция, идущая в русской литературе еще от лубочных картинок.

Не следует думать, что в этот бурный период нашей истории, да и в предшествующие времена, эпиграммы сочинялись только на царей, на проводников их политики и на классы, стоявшие у власти. Бунтующих сатириков ожидали как репрессивные меры воздействия, так и огонь ответных эпиграмм. Эпиграмматические баталии всегда развертывались вокруг насущных проблем или в связи с деятельностью какого-либо государственного института, занимающего в стране главенствующее положение. Таким учреждением в Италии была папская курия, во Франции – Французская академия, а в России начала XX века – Государственная дума. Каждая партия, представленная в ней, пробивала дорогу к избирателям, от которых она зависела, используя все средства – от серьезных программных и теоретических печатных статей до сатирических выпадов против своих конкурентов.

Эпиграмматическую активность политиков-литераторов интересно проследить на примере творчества члена Государственной думы, крайнего черносотенца В. М. Пуришкевича. Когда он громит разные буржуазные партии, находя в них несоответствие между декларируемыми целями и способом их достижения или выискивая слабые места в поведении отдельных депутатов, его эпиграммы вызывают интерес. Когда же он пытается зажечь толпу великодержавными настроениями и даже подтолкнуть ее к погромным действиям, его антигуманизм у порядочного человека не вызывает ничего, кроме возмущения и омерзения. То же самое можно сказать и о П. К. Мартьянове.

Экстремистские взгляды Пуришкевича, Мартьянова и иже с ними находили решительный отпор у лучших представителей общества. Так, большую симпатию вызывает гражданская позиция А. В. Амфитеатрова, которая хорошо видна не только в его эпиграммах, но и в нашумевшем на всю Россию памфлете «Господа Обмановы» (1902), и в критических выступлениях. В статье «Тэффин грех» он писал: «Смех прекрасен, когда он озаряет движение общественности, когда ясна его культурная цель, когда светлою стрелою летит он в мрак, убивает и ранит его чудовищ». Самоотверженно сражался с чиновниками мракобесия и В. В. Князев.

Но в ряду гуманистов, начавших эпиграмматический путь в ту мятежную пору, хочется прежде всего отметить Демьяна Бедного и В. В. Маяковского.

Демьян Бедный пересмотрел старые поэтические формы и возродил басню, признававшуюся в начале XX века лишь как явление литературного прошлого, и вместе с басней не менее забытый вид эпиграммы – сказку.

Напоминаем, что по совокупности признаков все сатирические эпиграммы, как нам кажется, делятся на блиц-эпиграммы и эпиграмматические сказки. В каждой из этих групп возможно дальнейшее формообразование. Во Франции, например, в конце XIX века была изобретена «экспресс-басня», названная так потому, что из четырех канонических строк последняя несет в себе мораль, как положено для басни, и в эту последнюю строку вкладывается столько неожиданного или остроумного, что, согласно Лессингу, четверостишие из басни преображается в эпиграмму, как это видно у Александра Поте (1820–1897): «Жан попался красотке в сети… // Под луной обвенчался с ней// И убил ее на рассвете. // (Мораль:) Утро вечера мудреней».

А у нас Демьян Бедный в рамках эпиграмматической сказки создал всесокрушающее оружие политической сатиры – «маленький фельетон», небольшое стихотворение в виде диалогической сценки или бытовой картинки пародийно-насмешливого характера. Отправной точкой «маленького фельетона» служит конкретный жизненный факт, о котором часто сообщается в эпиграфе. Данный факт в стихах переосмысливается, утрируется, и в то же время мы чувствуем отношение к нему автора, если не открытое, то подспудное. О стиле баснописца Д. Бедного, который неразрывно связан и с «маленьким фельетоном», критик тех лет П. Мирецкий (П. П. Казмичев) в 1913 году отозвался так: «Это уже не прежний, плавный, певучий язык… Нет, это живой, находящийся в творческом процессе образования, язык народной массы наших дней, переживший все мучительные толчки последнего перелома русской жизни, язык необыкновенно богатый, красочный, нервный, бойкий, часто дерзкий, часто грубый, приближающийся к фабрично-заводской частушке».

В результате на переломе русской жизни столкнулись два направления: одно, показательное для писателей, группировавшихся вокруг журнала «Сатирикон», и другое, выражавшее крестьянские и рабочие интересы и настроения. Поэты-сатириконцы опирались на традиции первой половины XIX века и основное внимание уделяли эстетическим качествам эпиграммы, уклоняясь в сторону ее изящества и игривости. А крестьянским и пролетарским писателям была ближе скорбная муза Некрасова и демократизм поэтов-искровцев.

Тенденция последних решительно возобладала после революции 1917 года. Стране срочно понадобились стихи, которые сорвали бы маски с внешних и внутренних врагов нового строя языком, доступным самым широким массам. Таким первым глашатаем революции стал Маяковский.

Наделенный незаурядным талантом поэта и графика, он с головой ушел в плакат, в то время один из самых популярных и самых действенных видов идеологической борьбы. Начав работу поэта-плакатиста еще в дореволюционный период, Маяковский своего апогея достиг в «Окнах РОСТА» в годы гражданской войны, когда для большей оперативности советская сатира вынуждена была выступать «в телеграфном стиле». Выведший эпиграмму на площадь (известно, что на штурм Зимнего дворца матросы шли с его частушкой-эпиграммой на устах), поэт давал облик классового врага без индивидуализации его черт, благодаря чему разоблачение доходило до сознания самого неподготовленного слушателя. Так, в «Окнах РОСТА», сопоставляя Деникина и Россию, он хитроумно подновил известную пословицу: «Русь свинье не товарищ». Непримирим он был и к тем неурядицам, которые затрагивали основы государства. В 1921 году в подписях к рисункам на страницах журнала «БОВ» (Боевой орган весельчаков) Маяковский, осуждая беспечность, расхлябанность и бюрократию и сравнивая их по опасности с белогвардейщиной, в третьем, заключительном двустишии пишет: «Третья белогвардейщина – советский бюрократ // Противней царского во сто крат»

Примеру Маяковского последовали другие писатели. Эпиграмма опять потянулась к своим истокам: обличительной реплике, афоризму, сатирическому диалогу, частушке, которая родилась в крестьянской среде сразу же после отмены крепостного права и неизменно набирала силу. Понимая большую социальную значимость сатиры, первый комиссар народного просвещения республики А. В. Луначарский уже на заре социалистического строительства призывал создавать «братство веселых красных скоморохов, цех истинно народных балагуров».

Мастера сатиры ставили к позорному столбу бюрократов, нэпманов, спекулянтов, лодырей. Их высмеивали на страницах журналов «Соловей», «И смех и грех», «Красный шмель», «Красный дьявол», «Красная колокольня», «Бегемот», «Крокодил» и многих других.

К концу 1920-х годов в связи с ухудшением в стране общественно-политического климата, к сожалению, пафос сатирических обличений резко понизился. Робкие попытки возродить вековые традиции жанра (статья А. Лежнева «На пути к возрождению сатиры» в «Литературной газете» от 22 апреля 1929 года и там же в январском номере 1930 года полемика под руководством М. Кольцова «Нужна ли нам сатира?») не дали результатов. Политические эпиграммы ушли в подполье, а на поверхности остались мелкотравчатая тематика да обмен писателей дружескими шаржами.

Новые благоприятные условия для эпиграммы создались в наши дни, о чем свидетельствует и выход данной антологии. Воспользуются ли этими условиями современные сатирики, покажет время.

В. Васильев

НАРОДНОЕ

ОСТРОУМИЕ

ЭПИГРАММАТИЧЕСКИЕ

ПОСЛОВИЦЫ

* * *

Пословица живуща и плодуща.

И про вашу честь пословица есть.

Есть пословица и про Ивана Петровича.

На дурака да на пословицу суда нет.

* * *

Наши дураки

не смотрят на кулаки.

* * *

Осла знать по ушам,

медведя – по когтям,

а дурака – по речам.

* * *

Личико беленько,

да ума маленько.

* * *

Хорош пень в вешний день,

а все пень.

* * *

Поглядел дурак на дурака

и плюнул: эка невидаль кака!

* * *

Из пустой клети либо сыч, либо сова;

из пустой головы – глупые слова.

* * *

С виду детина,

а в остальном скотина.

* * *

И ряб, да божий раб;

и гладок, да гадок.

* * *

Голова с поклоном,

сердце с покором,

язык с приговором,

ноги с подходом,

руки с подносом,

каблуки с поворотом.

* * *

Говорит день до вечера,

а слушать нечего.

* * *

Шей, вдова, широкие рукава —

было бы во что класть небылые слова.

^[1]

* * *

На языке мед,

а под языком лед.

* * *

Тому виднее,

у кого нос длиннее.

* * *

В правом кармане сочельник,

в левом чистый понедельник.

* * *

Покорному дитяте

все кстати.

* * *

Просит покорно,

наступив на горло.

* * *

Сухо

по самое ухо.

* * *

Сытое брюхо

к учению глухо.

* * *

Не спрашивай у старого,

спрашивай у бывалого.

* * *

Молодой – игрушки,

а старой – подушки.

* * *

Старой бабе

на печи ухабы.

* * *

Пошла по масло,

и в печи погасло.

* * *

Лучше умирать в поле,

чем в бабьем подоле.

* * *

Аптека

улечит на полвека.

* * *

Лекарство для пьяницы —

на столе в склянице.

* * *

У Фили были, у Фили пили,

да Филю же и побили.

* * *

Как пьян,

так и капитан,

а как проспится,

свиньи боится.

* * *

Храбр после рати,

как залез на полати.

* * *

И я бы шел на войну,

да жаль покинуть жену.

* * *

И еще бы воевал,

да пищал потерял.

* * *

Либо полковник,

либо покойник.

НА НАПОЛЕОНА I

Был не опален,

а из Москвы вышел опален.

* * *

Солдат шилом бреется,

дымом греется.

* * *

Хоть шило,

лишь бы брило.

* * *

Дело спорится:

что сошьется, то и распорется.

* * *

Не умеешь шить золотом,

так бей молотом.

* * *

Рассказчики

не годятся в приказчики.

* * *

От трудов праведных

не нажить палат каменных.

* * *

У кого счастье поведется,

у того и петух несется.

* * *

Ждал, бедный, теленка,

а бог дал ребенка.

* * *

Живем богато: со двора покато —

чего ни хватись, за всем в люди катись.

* * *

Зимой без шубы не стыдно, а холодно,

а в шубе без хлеба и тепло, да голодно.

* * *

Пальто ветром подбито,

морозом подшито.

* * *

Богат Авдей:

полна хата детей.

* * *

Брюхо-то есть,

да нечего есть.

* * *

На брюхе-то шелк,

да в брюхе-то щелк.

* * *

Все полезно,

что в рот полезло.

* * *

Кабы знал наперед,

так бы расширил рот.

* * *

Четыре полы,

а бока голы.

* * *

Только и родни,

что лапти одни.

* * *

Не грози щуке морем,

а нагому – горем.

* * *

Долг не ревет,

а спать не дает.

* * *

Рогатого скота ухват да курица,

медной посуды крест да пуговица.

* * *

Я креститься, что не спится,

погляжу: ан не ужинавши лежу.

* * *

Все наготове:

сани в Казани,

хомут на базаре.

< НА ЖИТЕЛЕЙ МЦЕНСКА

ОРЛОВСКОЙ ГУБЕРНИИ>

Амчанина

^[2]

цыгане

семь верст объезжали.

<НА ГОРОД НОРОВЧАТ

ПЕНЗЕНСКОЙ ГУБЕРНИИ>

Норовчат:

– одни колышки торчат.

<НА ЖИТЕЛЕЙ ПЕНЗЫ>

Пенжане

свою ворону в Москве узнали.

* * *

Говорят,

в Москве и кур доят,

а как поехал за молоком,

так назвали дураком.

<НА КУПЦОВ ГОРОДА ЗУБЦОВ

ТВЕРСКОЙ ГУБЕРНИИ>

– Ты чей молодеч?

– Зубчёвский купеч.

– А где был?

– В Москве по миру ходил.

* * *

Купчик —

голубчик – деньголупчик.

* * *

Заимодавец —

удавец.

* * *

Купец торгом,

а мужик горбом.

* * *

Не пожалеть за рубль алтына,

не придет рубль, так придет полтина.

* * *

Хоть денег ни гроша,

да походка хороша.

* * *

На грош амуниции,

а на рубль амбиции.

* * *

За свой грош —

везде хорош.

* * *

Захочешь добра —

посыпь серебра.

* * *

Серебряный молоток

пробьет железный потолок.

* * *

Без денег

везде худенек.

* * *

Были бы бумажки,

будут и милашки.

* * *

Есть в мошне,

так будет и в квашне.

* * *

У кого колос,

у того и голос.

* * *

Жил бы тихо,

да от людей лихо.

* * *

Поползень втихомолочку

нашел богомолочку.

* * *

Пожалел волк кобылу:

оставил хвост да гриву.

* * *

Кобыла с волком судилась,

да домой не воротилась.

* * *

Законы святы,

да законники – супостаты.

* * *

Закон – что дышло:

куда поворотил, туда и вышло.

* * *

Вор ворует не для прибыли,

а для гибели.

* * *

Наш Филат

не бывает виноват.

* * *

Была бы спина,

Найдется и вина.

* * *

Всякий кулик

на своем месте велик.

* * *

Князья в платье, бояре в платье,

будет платье и на нашей братье.

* * *

Не ходи к воеводе с одним носом,

ходи к нему с приносом.

* * *

Богу – слава,

а попу – каравай сала.

* * *

Бог-то бог,

да и сам не будь плох.

* * *

Где просто, там ангелов со сто,

а где мудрено, тут нет ни одного.

* * *

Взял у черта рогожу,

отдать будет и кожу.

<БЫЛО БЫ ЖЕЛАНИЕ, А ПОВОД НАЙДЕТСЯ>

Бал —

черт с печки упал.

* * *

Все черти

одной шерсти.

* * *

Бойся тестя богатого,

как черта рогатого.

* * *

Тесть любит честь,

зять любит взять.

* * *

Свату первая чарка

и первая палка.

* * *

Сватались, сватались,

да все и попрятались.

* * *

Нет паренька,

не отдашь за пенька.

* * *

Ах ты, моя кралечка,

дал бы тебе пряничка,

да ломаного нет.

* * *

Прости меня, мила,

что ты меня била.

* * *

Муж в дверь,

а жена в Тверь.

* * *

Сами кобели,

да еще собак завели.

* * *

Черного кобеля

не отмоешь добела.

* * *

Свинье не до поросят,

коли саму палят.

* * *

Была бы охота, —

найдем и доброхота.

* * *

Какова пелена,

такова ей и цена.

* * *

Надел треух,

так не будь вислоух!

* * *

На чужой сторонушке

рад своей воронушке.

* * *

Где хвост – начало,

там голова – мочало.

< НА КАДЕТСКУЮ ГАЗЕТУ «НАШ ВЕК»>

Честь в корзинку,

а сам с «Нашим веком» по рынку.

* * *

Живучи на веку —

поклонишься и Колчаку.

* * *

Самодержавно-фараонская плетка —

для белых любимая тетка.

САТИРИЧЕСКАЯ ПЕСЕНКА

СМУТНОЕ ВРЕМЯ. ПОП ЕМЕЛЯ

Ехала свадьба, семеры сани,

Семеры сани, по семеру в санях,

Семеро пешками, а всё с бердышками,

Семеро верхами, а всё с мешками.

Навстречу той свадьбе поп-от Емеля,

Поп-от Емеля, крест на ремёни,

Крест на ремени полуторы сажени:

«А боже вам в помочь, духовные дети,

Духовные дети, в чужие-то клети,

В чужие-то клети, молебны пети.

Добро-то берите, а душ не губите».

<НА А. А. АРАКЧЕЕВА,

который в последние годы царствования Александра I из-за частых разъездов царя по стране неумеренно привлекал крестьян к дорожным работам и в поспешности не доводил дел до конца>

<Хороводная песенка деревенских баб Саратовской губернии>

Аракчеев-дворянин,

Аракчеев…. сын,

Всю Россию разорил,

Все дорожки перерыл.

АПОКРИФИЧЕСКАЯ ЗАГАДКА

<Из рукописного сборника XVIII века>

Стоит град пуст,

около ево куст,

в кусте старец,

у старца ставец^[3],

в ставце уварен^[4],

в уварьти перец,

в перьцы горость^[5],

в горости сладость,

в сладости смерть старцу.

ЮМОРИСТИЧЕСКИЕ ЗАГАДКИ

1

Стоят вилы,

на вилах – бочка,

на бочке – едало,

на едале – сморкало,

на сморкале – мигало,

на мигале – рожь.

Человек

2

Скручена, связана,

На кол посажена,

А по двору пляшет.

Метла

СКОМОРОШИНЫ

1

Клоун (говорит, обнимая нарумяненную плясунью)

А вот, робята, это – Параша.

Только моя, а не ваша.

Хотел было я на ней жениться,

Да вспомнил: при живой жене это не годится.

Всем Параша хороша, да больно щеки натирает,

То-то в Питере кирпичу не хватает.

2

Клоун (один)

А еще, робята, что я вам скажу:

Гулял по Невскому пришпехту

И ругнулся по «русскому диалехту».

Ан тут как тут передо мной хожалый:

В фартал, говорит, пожалуй!

За что ж? говорю… – А не ругайся!

Вот за то и в часть отправляйся!

Хорошо еще, что у меня в кармане рупь целковый случился,

Так я по дороге в фартал откупился.

Так вот, робята, – на Невском пришпехте

Не растабарывайте на «русском диалехте».

Так-то!

ЭПИГРАММАТИЧЕСКИЕ

ЧАСТУШКИ

* * *

Только вышла за ворота —

Два подкидыша лежат:

Одному лет сорок восемь,

А другому – пятьдесят.

* * *

У моей у прялицы

Всё сидели пьяницы.

А тверезый – никогда:

Видно, прялица худа.

* * *

Не форси, залетина,

У вас рубашка тетина.

А штанишки дядины —

Христа ради дадены.

* * *

Я любила сто попов,

А дьяконов триста.

Что хотите говорите,

Моя душа чиста.

* * *

Светит месяц, как целковый,

Часты звезды – пятаки;

Выйду замуж за монаха…

Не замолит ли грехи.

* * *

Я не столько нагуляла,

Сколько начудесила:

Троим голову вскружила,

Семерым повесила.

* * *

Ягодника, на гуляночку

Бери сестру и мать.

Пускай выберет комиссия,

С которою гулять.

* * *

Поцелуй-распоцелуй,

Моя распоцеловочка.

Раньше славно целовались,

Ныне – забастовочка.

* * *

Мы с миленочком сидели,

Обнимались горячо;

Я ему сломала руку,

Он мне вывихнул плечо.

* * *

Говорил мне дорогой:

«Шибко вечером не пой!

Как услышу голос твой,

не могу стоять с другой».

* * *

Сиротой меня считают.

Я какая сирота?

Я, молоденькая девушка,

Любовью занята!

* * *

Две старухи без зубов

Толковали про любовь:

«Мы с тобою влюблены,

Ты – в кисель, а я – в блины».

* * *

На Распутине рубашка,

Вышивала ее Сашка.

На Распутине порточки,

Вышивали царски дочки.

* * *

Наша Дума-модница —

Богачу угодница;

До бедняги мужика

Ей нужда невелика!

* * *

У реки растет береза,

Зеленеют завитки.

У Антанты зубы долги,

Только лапы коротки.

* * *

Пароход стоит

Возле пристани.

Будем рыбу кормить

Монархистами.

* * *

Дедка с бабкою говели —

Только редьку с квасом ели,

А пришел великий пост —

Их стащили на погост.

* * *

Я иду, а милый пашет,

Пашет землю трактором.

Погуляли да расстались —

Не сошлись характером.

* * *

Я в своей-то красоте

Оченно уверена:

Если Троцкий не возьмет,

Выйду за Чичерина.

* * *

Ой, калина-калина,

Шесть условий Сталина,

Одно из них – Рыкова,

Пять – Петра Великого.

* * *

Мы с тобой, товарочка,

Обе комсомолочки,

Мы не сами записались —

Записали дролечки.

* * *

Уж вы, девушки-голубушки,

Не мажьте свои рожи.

Лучше запишитесь

В Союз молодежи.

ОТ ИСТОКОВ

ДО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА

1. <ЧТО РАССКАЗАЛ СВЯТОЙ АНДРЕЙ

О НОВГОРОДЦАХ, КОГДА ВЕРНУЛСЯ В РИМ>^[6]

(Из Ипатьевской летописи, XI – начало XII века)

Дивно видЬхъ Словеньскую землю идучи ми сЬмо.

ВидЬхъ бани древены,

и пережьгуть е рамяно,

и совлокуться, и будуть нази,

И облЬються квасомъ усниянымъ,

и возмуть на ся прутье младое,

и бьють ся сами, и того ся добьють,

о два вылезуть лЬ живи,

и облЬються водою студеною,

и тако ожиуть.

И то творять по вся дни, не мучими никимже,

но сами ся мучать,

и то творять мовенье собЬ,

а не мученье.

ЭПИГРАММАТИЧЕСКИЕ АФОРИЗМЫ

(Из древнерусских сборников)

* * *

2.

Ни птици упущены скоро

можеши опять яти,

ни слова, из уст вылетевша

възвратити можеши и яти.

* * *

3.

Луче молчати,

Негли зле глаголати.

* * *

4.

Тогда суд убогым нравиться,

егда судия убогым не богатиться.

* * *

5.

Луче есть в утлеи лодьи ездити,

нежели зле жене тайны поведати:

она бо точию тело потопить,

а си всю жизнь погубить.

* * *

6.

Ленивый гореи есть болнаго:

болныи бо, аще лежить, то не ясть,

а ленивый и лежить и ясть.

* * *

7.

Уне есть слеп очима,

неже слеп сердцем.

* * *

8.

Не буди сладок без меры,

егда когда пожруть тя,

не буди без меры горек,

да не отбежать от тебе друг твои.

* * *

9.

Уне есть от премудра бьену быти,

неже от безумна маслом помазану быти.

* * *

10.

Мир стоит до рати,

а рать – до мира.

Максим Грек

11. СЛОВО НА НИКОЛАЯ НЕМЧИНА,

ПРЕЛЕСТНИКА И ЗВЕЗДОЧЕТЦА

Миру убо преставление предвозвещати спешил еси, о Николае, повинувся звездам, внезапное же житиа твоего раззорение предрещи не возмогл еси, ниже предъуведети.

Что твоего безумна безумнейше!

То убо воистину суетныя есте премудрости учителе, елицы непщуете звездами обноситися всем, ваше же безчастие не можете предъуведети, яко же глаголет Леонид:

«Волхвы, елицы смотряете звездное шествие,

Изчезнете, суетныя премудрости сущи лжи учителе;

Вас смельство родило, безумие воспитало,

Иже ни свое безчастие можете предъуведети».

Симеон Полоцкий

ВЕРТОГРАД МНОГОЦВЕТНЫЙ

12. ИЗ ЦИКЛА «ОБЛИЧЕНИЕ»

Идеже

^[7]

место несть обличению,

тамо свобода грехов творению.

13. ПРАВДА

Знающе

^[8]

правду, а о ней молчати —

есть злато в землю тщетно закопати.

14. НИЩЕТА ЦАРЕЙ

Царие и князи, суще пребогати,

обыкоша скудость едину страдати:

Много рабов имуть, сокровище в злато

соблюдают иным зело пребогато,

Но нищи суть в други правду глаголивы, —

вси бо по их воле глагол деют лстивы.

15. ИЗ ЦИКЛА «МОНАХ»

1

Огонь есть со сеном – инок со женами,

не угасимый многими водами.

2

В кремень железо тогда ударяет,

егда пол женский инока касает.

16. ИЗ ЦИКЛА «ПОХОТЬ»

Похоть псу есть подобна: гонима – гонзает

^[9]

,

аще

^[10]

же питается – в тебе пребывает.

17. СЛЕПЕЦ

Слепец аще слепцу руковожд бывает, —

и вождь, и водимый во яму падает.

18. ИЗ ЦИКЛА «НЕВЕЖДА»

Невежда ученого елма

^[11]

поучает,

слепец очитого

^[12]

мужа провождает.

19. ИЗ ЦИКЛА «ЗАВИСТЬ»

Яко

^[13]

ехидну плод чрева снядает,

тако завистна зависть умерщвляет.

20. ДИОГЕН

Диоген-философ егда умираше,

от друг обстоящих вопрошаем бяше

^[14]

,

Где изволит телу погребенну быти.

«Изволте мя, – рече, – в поли положити

На верее земленнем»

^[15]

. Они отвещают:

«Тамо тело твое звери растерзают».

Он рече: «Палицу при мне положите».

Они: «Что ти есть в ней, друже нарочите

^[16]

Не почюеши бо

^[17]

, сый

^[18]

души лишенный».

Он же: «Векую убо

^[19]

бываю смущенный?

Аще не почую, звери не досадят,

егда растерзавше тело мое снядят

^[20]

.

Где-либо хощете, тамо погребите,

мне во ин век с миром отити дадите»

^[21]

21. КОНЦА ЗРЕТИ

Егда хочщеши дело начинати,

конец первее требе разсуждати.

Евфимий Чудовский

22. <НА СБОРНИК ПРОПОВЕДЕЙ

СИМЕОНА ПОЛОЦКОГО

«ОБЕД ДУШЕВНЫЙ»>

Новосоставленная книга сия «Обед»

подвлагает

^[22]

снедь, полну душетлительных бед.

23. СЛАВА

Уне есть мясо ясти

^[23]

, вино сладко пити,

неже ближняго славу злым словом вредити.

24. МАМОНА

Иже любити сребро подущает,

той ся Мамона-демон нарицает.

Кто убо сребро, той Мамону любит,

обема служя, душу свою губит.

25. МОНАХ

Часто преносимое древо не рождает.

Монах, часто бегаяй

^[24]

, бесплоден бывает.

26. ИНОК

Зле умыслил человек иночествовати,

иже бысть инок, хотя празден пребывати.

Иже в мире рукама пищу си стяжаше

и от трудов никогда престати можаше.

Быв же инок, нимало трудов полагает,

но, праздно живя, труды чуждыя глощает.

Тунеядец не инок сей должен ся звати,

ни удобь спасение возможет стяжати.

Аще бо плотска праздну Павел бранит хлеба,

наипаче тунеядец лишен пищ неба.

Федор Иванов,

дьякон Благовещенского собора в Московском

Кремле, старообрядец

27. ИЗ СОЧИНЕНИЯ «О ПОЗНАНИИ

АНТИХРИСТОВОЙ ПРЕЛЕСТИ»^[25]

О прелесте! понеже еси пестра:

церковные стены созидаются,

законы же ея разоряются

и злохульно укоряются.

О прелесте! понеже еси пестра:

иконное поклонение почитается,

образы же святые яко непотребны отменяются.

О прелесте! понеже еси пестра:

причастие, тело и кровь Христову исповедуют,

тайнодейства же ея еретичеством оглаголуют.

О прелесте! понеже еси пестра:

правоверием нарицается,

благоверные же побиваются.

Сильвестр Медведев

28. <НАДПИСЬ ДЛЯ ГРАВИРОВАНИЯ ПОД ИКОНОЙ>

От древа крестна диавол связася,

люта и злоба и прелесть попрася

Древом челюсти сомкнушася ада

человеком бысть нехищна отрада.

Мардарий Хоников (Ханыков),

справщик Печатного двора

29. ПРИПОВЕСТЬ

Людие суть <очи яко>:

Иных видят, себе ж никако;

<Вне дома островижёвы

^[26]

>,

В дому же своем кротовы.

Феофан Прокопович

ЭПИГРАММЫ, СОЧИНЕННЫЕ НА ЛАТИНСКОМ

ЯЗЫКЕ

* * *

30.

Nobitium antistes vesanus amor equorum

Qui mirari unquam nil nisi novit equos

Nunc jam donat equos, proceros dum praestat avaros

Quos sibi propicios conciliare studet.

Donat equos, brutisque datis veneranda supremi

Munera Pontificus vanus equiso rogat.

Nec vero mirum est, cupit hoc quod cultor equorum

Dum tibi Consul equus, Roma profana fuit.

31. AD SARTOREM

Fecisti collare mihi, mi sartor, hiatu,

Armosi caperet quod bene colla bovis;

Non accepto: geris morem, collare resarcis,

Sed fiexo digitis structius orbe facis.

Unde in me tantum tibi jus est, improbe? damnas

Ad laqueum, quoniam ferre recuso jugum.

32. IN MORAM STELLERI MEDICI

Dum bonus aegroto quaerit medicamina Steller

lenta morte animam squalidus aeger agit.

Ducitur et funus, lacrimae et siccantur amicis,

riteque legatae distribuuntur opes.

Omnis Stellerum condemnat turba moratum,

haerens, cur equidem, nescio, salus amat.

Tum redit et medicus, faciesque irascit ipsis

praevertit reditum quod fera parca suum.

ИЗ ЭПИГРАММ,

СОЧИНЕННЫХ НА ДВУХ ЯЗЫКАХ

ЛАТИНСКОМ И РУССКОМ

33. EPITAPHIUS

Ridebas, о Adam! curas mundi hujus inanes,

tu quoque stultitiae pars aliquanta suae,

Scilicet ut vanos multi sectentur honores

seque has ante diem tabe sitique necent:

Utque alii insomnes ducant noctesque diesque,

quo ibi pestiferae conglomerentur opes:

Utque etiam dominos qui prensat saepe potentes,

nil miserum, quod agant, nil sibi turpe putent.