Текст книги "Знание - сила, 1998 № 01 (847)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Географическое общество, рассмотрев представленные на суд материалы экспедиции, решило назвать главный хребет именем Черского – в честь Ивана Дементьевича Черского, замечательного исследователя Сибири-

О нем, конечно, надо обязательно написать, хотя и работал он не в двадцатом веке, а в конце девятнадцатого, однако без его трудов открытие Сибири было бы надолго отодвинуто. Эстафету через два десятка лет подхватил С. В. Обручев.

Иван Дементьевич Черский (он же Ян Домикикович) в молодости был далек от науки. Он учился в Виленском дворянском институте, владел несколькими языками, увлекался музыкой и танцами, живописью и литературой. Но когда в 1863 году Польшу, Белоруссию и Литву охватило освободительное движение, восемнадцатилетний Черский, не колеблясь, ушел к «лесным братьям».

После разгрома восстания он был осужден на пожизненную ссылку на «край света» – в Амурские батальоны. Однако Иван Дементьевич откупился взяткой и его оставили в Омском батальоне, а через несколько лет, благодаря своей безотказности, он из рвдовых дослужился до звания фельдфебеля.

И он, и его сослуживцы, достигшие званий ефрейторов и подпрапорщиков, надеялись, что смогут возвратиться на Родину. Но их ожидало страшное разочарование. Их просто исключили из списков военнослужащих и зачислили в категорию политических ссыльных. Им не дали справок о службе и оставили в Сибири без права выезда в Россию.

Черский, безусловно, был глубоко потрясен – вечная ссылка! Но за эти годы в нем уже пробудился интерес к естественным наукам. Библиотека офицерского собрания в Омске стала для штрафного рекрута первым Университетом.

Всхоре Иван Дементьевич уже самостоятельно возглавляет экспедицию, результатом которой стала первая геологическая карта труднодоступного горного района – бассейнов Иркута, Китоя и Белой. А в три последующих года постепенно расширяет район своих работ: Восточный Саян, Хамар-Дабан, верховья реки Ангары.

Черский удостоен серебряной медали Географического общества, и в 1877 году именно ему поручено комплексное изучение побережья Байкала.

Жизнь, хотя и в бессрочной ссылке, стала постепенно налаживаться. Еще в 1873 году Черский поселился у овдовевшей сибирячки Евфимии Елисеевны Ивановой. Мавра – Дочка ее – едва умела писать, но всегда с любопытством рассматривала карты и книга. Иван Дементьевич занялся ее образованием и вскоре она стала постоянной помощницей уме него.

Два десятка лет он был совершенно одинок: сибирские этапы, омские казармы, угол у дворника в музее, а теперь наконец-то у него семья, дом. Мавра Павловна ждала ребенка.

Летом 1885 года из Петербурга пришло радостное известие – бессрочная ссылка отменена, Черский помилован.

Пять петербургских лет стали лучшим периодом в его жизни. Исчезли материальные заботы, собралась семья – жена, сын и мать, которую Иван Дементьевич тоже перевез к себе.

Черский напряженно работает – шестнадцать часов в сутки. Он пишет большую монографию. Географическое общество награждает его золотой медалью. Но он не склонен и даже не может почивать теперь на лаврах.

Несмотря на ухудшающееся здоровье, он выдвигает план новой экспедиции – Колыме– Индигирской. Состав экспедиции предельно ограничен: сам Черский, его жена и помощница Мавра Павловна, да еще двенадцатилетний сын.

Судя по воспоминаниям жены, Черский уже в Иркутске страдал хроническим катаром и тяжелой болезнью сердца. Почти постоянно у него болели глаза, временами были приступы нервной болезни.

Нельзя не удивляться той огромной работе, которую выполнял и еще должен был выполнить этот тяжелобольной человек.

Семьдесят шесть дней продолжалось путешествие Черских от Якутска до Верхне-Колымска – две тысячи верст по неизведанной горной стране. Этот труднейший переход, а затем трудная зимовка близ полюса холода, где морозы порой достигают почти семидесяти градусов, не могли не сказаться.

«Я таю скорей, чем свеча,– говорил Иван Дементьевич ссыльному священнику.– Боюсь, что мне уже не осталось времени подготовить жену к роковому часу. Выдержат ли ее нервы? – вот что больше всего меня беспокоит».

В марте 1892 года, поскольку ни одного врача во всем округе не было, сам Черский стал заполнять собственный «скорбный лист» – так в то время назывался нынешний «больничный».

«К концу марта,– писал Черский,– у меня появился кашель, мешавший спать в течение нескольких ночей, причем обстоятельство это совпало с некоторым расстройством желудка. Приписав кашель простуде, столь обычной по веснам, я не удивился также и заметной слабости...

Кашель был чаще всего сухой: прием ипекакуаны вызывал мокроту, но она имела совершенно другой вид, нежели обыкновенная в таких случаях. Я отхаркивал сероватую, довольно густую и пенистую мокроту, причем в ней были нитевидные черные пятна. Появилась одышка, пульс даже в лежачем состоянии превосходил 90 ударов, но меня вовсе не лихорадило.

17 апреля в мокроте я увидел несколько жилковидных пятнышек крови. С тех пор я каждый раз видел кровь в мокроте, но количество ее не увеличивалось. Одышка обыкновенно с 2—3 часов пополудни. Пульс все тот же».

Когда лед прошел и берега сделались доступными для маршрутных обследований, рабочие перенесли Черского в карбаз. На стоянках, когда Ивану Дементьевичу удавалось забыться в коротком сне, Мавра Павловна отправлялась в небольшой маршрут в поисках образцов горных пород и окаменелостей.

Черский же, просыпаясь, методично записывал в дневник погоду и результаты дня:

«Июля 1-го... В 8.55 пристали ночевать к острову Петкову. Давление 739,7; температура +13V

«Июня 8-го. В известняке, около стоянки жена нашла кораллы. Номера образцов: № 61, № 62, № 63, fk 64... № 75, N5 76, № 77».

Однако 20 июня в дневнике появляется пометка самой Мавры Павловны: «Июня 20-го. Давление 727,5. Температура +8°. С сегодняшнего дня муж передал дневник мне, так как сам не в состоянии был вписывать наблюдения».

Теперь день за днем, минута за минутой она аккуратно отмечала путь экспедиции, записывала метеорологические данные, номера образцов собранных пород и окаменелостей.

Ночью 22 июня сильный кашель не давал ему забыться даже на минуту. Среди других записей за этот день Мавра Павловна отмечает: «Мужу хуже, силы его совсем слабеют».

24 июня. «Боюсь – доживет ли муж до завтра? Боже мой, что будет дальше?»

25 июня запись в дневнике начинается словами: «Всю ночь муж не мог уснуть, его мучили сильные спазмы». Потом идут подробные описания виденного и собранного за этот день... И опять о состоянии больного: «В 11.54 на левом берегу проплыли речку Кривую. Пристать к уберегу нельзя, потому что крутые яры. Муж показал рукой на шею – чтобы прикладывать холодные компрессы. Через несколько минут одышка уменьшилась, и сейчас же пошла кровь из носа».

• Иван Дементьевич Черский

• Мавра Павловна Черская

• Александр Иванович Черский – сын Мавры Павловны и Ивана Дементьевича

Сгустки крови застревали в горле, и Мавра Павловна пыталась пинцетом вытаскивать их, а сам умирающий помогал ей. Когда настали последние минуты, Иван Дементьевич еле-еле успел с трудом сказать: «Подготовься, Маша, будь мужественна в несчастьи». Она понимала, естественно, что конец его близок, но ее силы тоже подходили к концу.

Священник Сукачевский – очевидец событий – вспоминал позднее: «Иван Дементьевич сидел, опустив голову на руки, и о чем-то, кажется, думал. Но услышав разговор жены с сыном, разговор о том, как сын должен поступить со всеми оставшимися бумагами, если она не выживет, Иван Дементьевич поднял голову и стал прислушиваться, а когда разговор был окончен, обращаясь к сыну, произнес: «Саша, слушай и исполняй». И с этими словами умер».

Запись в дневнике Мавры Павловны за 25 июня несколько иная: «Пристали в 3.30 к речке Прорве (видимо, к устью речки). Муж умирает. Он скончался в 10.10 вечера».

Современные медики, самым внимательным образом изучавшие «скорбный лист», совершенно единодушны в диагнозе: «Непосредственной причиной смерти Черского явился, судя по всему, туберкулез или рак легких».

Позднее в своей автобиографии Мавра Павловна писала: «Мне хотелось похоронить мужа вблизи какого-нибудь селения... Однако из-за бури, мешавшей плаванью, простояли у устья Прорвы трое суток. 28 июня карбазы спустились до заимки Колымской – несколько выше устья реки Омолон, где и было решено похоронить Черского.

Из бревна, принесенного течением, было наскоро сооружено некоторое подобие гроба, куда были положены останки покойного мужа. Затем стали рыть могилу, но на глубине 1/2 аршина земля оказалась настолько мерзлой, что лопаты пришлось отбросить и рыть могилу исключительно при помощи топора».

Только 1 июля состоялись, наконец, похороны, а позже на могиле были поставлены крест и ограда. На устье Прорвы – на месте смерти Черского – позднее был также поставлен крест с надписью.

В 1929 году гидрографическая экспедиция под начальством И. Ф. Молодых поставила на могиле Черского столб с медной доской, с надписями на русском и польском языках, а позже здесь был поставлен каменный памятник.

Осталось только сказать об удивительном завещании Яна Черского, о несгибаемом стремлении его к новым и новым научным достижениям. Даже лежа на смертном одре, он думал прежде всего о завершении работ, о своем якобы Долге перед Академией наук: «В случае моей смерти, где бы она меня ни застала, экспедиция под управлением моей жены Мавры Павловны Черской должна все-таки ныне летом непременно доплыть до Нижне-Колымска, занимаясь главным образом зоологическими и ботаническими сборами и разрешением тек из геологических вопросов, которые доступны моей жене. Иначе, если экспедиция 1892 года не состоялась бы в случае моей смерти, Академия должна потерпеть крупные денежные убытки и ущерб в научных результатах, а на меня, вернее на мое имя, до сих пор еще ничем не запятнанное, ложится вся тягость неудачи. Только после возвращения экспедиции обратно в Средне-Колымск она должна считаться оконченной. И только тогда должна последовать сдача остатков экспедиционной суммы и экспедиционного имущества».

• Сергей Владимирович Обручев

• Схема хребтов Северо– Восточной Азии, составленная по работам экспедиции С. В.Обручева в 1926 году

Мавра Павловна, надо добавить, неукоснительно выполнила завещание своего мужа. Экспедиция, несмотря ни на что, сплавилась до самого Нижне-Колымска, и съемка таким образом была доведена до конца.

Ныне на любой карте вы легко найдете огромный хребет Черского, названный так в тридцатых годах Сергеем Владимировичем Обручевым. Найдете вы на карте и поселок Черский. А если бродячая жизнь заведет вас в этот поселок, вы увидите монументальный обелиск с надписью: «Выдающемуся исследователю Сибири и Колымы, Индигирки и Яны, геологу и географу Ивану Дементьевичу Черскому от благодарных потомков».

Все правильно в этой надписи, конечно. И все-таки жаль, что тут не хватает еще одной строки: «И верной жене его, арктической путешественнице Мавре Павловне Черской».

Как вы знаете, Сергей Владимирович Обручев во многом шел по следам Черского. Но в 1926 году он отправляется в новую далекую экспедицию – в Якутию. Перед ним еще менее известная страна, практически огромное «белое пятно». Вместе со своим спутником геодезистом-картографом Константином Алексеевичем Салищевым, Обручев вновь идет по местам, где еще не ступала нога исследователя. Ведь никто из геологов и географов никогда не видел Индигирку в верхнем ее течении. Сама местность оказалась совсем не такой, как это следовало из разных слухов и рассказов.

Обручеву не терпелось продолжить исследования на Сибирском Севере, но новую экспедицию на Индигирку и Колыму удалось организовать только в 1929 году.

Опыт прежних экспедиций убедил Обручева в том, что освоение просторов советской Арктики возможно только с помощью самолетов. Была организована специальная Чукотская экспедиция, которая вошла в историю освоения Севера, изучения полярных стран как одна из наиболее значительных и плодотворных. Географические и геологические результаты экспедиции 1934—1935 годов были блестящие.

С 1939 года начался последний, очень длительный период почти постоянных экспедиций, продолжавшихся 15 лет.

Территорией исследования снова стала Восточная Сибирь, теперь – ее южная окраина, Саяно-Тувинское нагорье.

На Среднесибирском плоскогорье Обручев открыл, а точнее, обосновал существование огромного угленосного бассейна, названного им Тунгусским. Этот бассейн простирается от низовьев реки Ангары к северу до гор Бырранга на Таймыре и занимает едва ли не половину территории между Енисеем и Леной. По запасам углей, среди которых есть бурые, каменные, коксовые, полуантрациты и антрациты, он превосходит больше чем в полтора раза Ленский бассейн и более чем в три раза Кузнецкий угольный бассейн.

• Вниз по реке Колыме

• И. Д. Черский

Изучение геологического состава и обнаруженное единство его отдельных частей сделали возможной оценку золотоносности всего этого края.

Таков ряд геологических и географических открытий С. В. Обручева на сибирском Севере. Конечно, это правильно, если говорить сухим языком отчетов. А если по-настоящему оценить работы этого замечательного исследователя, то других слов, кроме как «жизненный подвиг», не найти.

Своими работами Сергей Владимирович открыл путь не только к освоению Сибири, но и к шельфовым богатствам Северного Ледовитого океана. Как тут не вспомнить Ломоносова: «Российское могущество будет прирастать Сибирью и Северным Ледовитым океаном». •

МОЗАИКА

Когда известность обременительна

Оказывается, не всегда так уж приятно быть отмеченным какими-то почестями. Как-то в Испании был отмечен 5-миллионный телефонный абонент. Им оказался некто Морено. Спустя два дня виновник торжества попросил телефонную компанию снять у него телефон, поскольку аппарат трещит с утра до вечера, ибо сотни людей спешат его поздравить.

Птичья верность

Эта драма произошла на Аляске, но, возможно, позднее случилась и трагедия. Правда, в это как-то не хочется верить. В начале декабря драматическая борьба за выживание двух белощеких казарок подходила к концу. У одной из них, очевидно, было повреждено крыло, и обе они остались зимовать на реке Чена недалеко от Фэрбанкса у незамерзающей полыньи. Впервые этих птиц заметили в середине ноября, но в начале декабря, когда температура воздуха упала до минус двадцати двух градусов, они все еще были там. Биологи федерального министерства рыболовства и охоты сообщили, что лед около полыньи еще слишком слаб, чтобы можно было попытаться отловить их сетью. Оставалось надеяться, что больное крыло в ближайшее время заживет и неразлучная пара сможет улететь на юг или же на то, что людям все-таки удастся их спасти.

Неповторимый, устойчивый вкус

В маленьком английском гарнизоне на острове Сент– Кильд главным врагом для солдат стали мыши. Набеги мышей на склады с провизией были столь опустошительными, что интенданту пришлось сокращать рацион солдатского питания. Но однажды произошло чудо. Мыши нашли где-то жевательную резинку и, лениво ползая, меланхолично жевали необычную пищу. От их агрессивности не осталось и следа. Наконец-то на острове воцарился мир. Только к прочим обязанностям солдат прибавилась еще одна: разбрасывать по острову жевательную резинку.

Из века XVII в век XX

В знаменитом классическом китайском романе «Сон в красном тереме», автором которого является Цао Сюецинь (умер в 1763 году), имеется описание бумажных змеев, относящихся к XVII веку. Кстати, автор романа сам был большим специалистом в их изготовлении. Недавно в городе Наньтун по этим описаниям были созданы их точные копии, и теперь все желающие могут посмотреть, как выглядят бумажные змеи той далекой эпохи.

. Рене Магрит. «Избирательное средство» (стр. 122).

Красота и парадоксальность этого «невозможного объекта» символизируют красоту математической мысли. Читайте о великом математике современности Гильберте в этом номере