Текст книги "Знание - сила, 1998 № 01 (847)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Наконец, рекомендую начать работу с Real-технологией с сервера http://ww.timecast.com, где можно найти ссылки на наиболее известные радиостанции, вещающие в Интернет, файловые архивы и другую полезную информацию. Кроме того, не оставьте без внимания и сервера компании «Progressive network». Inc. http:// www.Real.com, http://ww. Realandio.com, где всегда можно узнать абсолютно все последние новости и получить информацию о новейших программных разработках в области Real– технологии.

Дмитрий ТИМОФЕЕВ

(tirrwsha @ goldnet. Ru)

Фирма «NetsLite communications». Весь спектр Интернет-услуг: от подключения до дизайна.

Россия, Москва, ул. Тверская, дом 5/6, подъезд 4, телефон 292-73-17, факс 292-76-35.

УЧИТЕСЬ ЧИТАТЬ

Галина Стальная

Булгаковские зеркала

– Что такое истина? – спросил Понтий Пилат.

– Истина прежде всего в том,– ответил ему Иешуа,– что у тебя болит голова...

М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита»

К истинам своего «закатного романа» «Мастер и Маргарита» Булгаков шел более десяти лет, по меньшей мере пять раз переписывая его от начала до конца. И раз от раза он менялся. Менялся сильно, кардинально. Тетради ранних редакций – не только незаменимый ключ к истории, это еще и ключ к самой философии Булгакова. Серьезные расхождения по самым главным позициям между ранними вариантами и каноническим текстом показывают, как формировалось мировоззрение писателя, высвечивая самые важные моменты. На некоторых из них мы и остановимся.

«Не верю в светильник под спудом. Рано или поздно писатель все равно скажет то, что хочет сказать» – вспоминала Л. Е. Белозерская слова Булгакова.

«Не верю в светильник под спудом»

Задумывая «Белую гвардию», писатель полагал, что она станет его главной и великой книгой, к которой он стремился. Ощутив, как внутренний императив, неодолимую потребность писать, без ложной скромности считая себя лучшим литератором современности, Булгаков рано осознал и то, что должен создать великую, подобную «Войне и миру», книгу. Но вскоре стало ясно, что конкуренции с «Войной и миром» «Белая гвардия» не выдерживает.

И вот году в 27—28-м к нему в руки попадает книга профессора А. В. Чаянова «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей». Книга о посещении Москвы Сатаной. А фамилия главного героя – Булгаков! Можно представить, какое впечатление произвела на «мистического» (по его собственному определению) писателя повесть на подобную тему, да еще и с собственной его фамилией! Он воспринял это как знамение, как перст судьбы. Наконец, о будущей книге решилось: это будет роман о дьяволе.

И вот написан «Консультант с копытом». Яркая, сатирическая, остроумная вещь – еще одна, «Дьяволиада». Но... великого романа о самом главном снова не получилось.

От Первого варианта «романа о дьяволе» остались черновые тетради с полуразорванными страницами, а единственный машинописный экземпляр Булгаков отправил в печку. В печку же полетели и многие страницы редакций последующих.

Ранние редакции «Мастера и Маргариты» и в художественном, и в содержательном отношении несравнимо слабее окончательного текста. А некоторые страницы вообще написаны не как художественный текст – со свойственной Булгакову стилистикой,– а как конспект для последующей литературной обработки.

Поэтому, думаю, бесспорно: настоящий мотив уничтожения ранних рукописей романа – не «политическая самоцензура» (как считали некоторые булгаковеды), а творческая неудовлетворенность.

... В нем росло и зрело произведение настолько многомерное, грандиозное, неоднозначное, что поначалу удавалось изобразить лишь одну из его граней. То, что выходило, было талантливо и остроумно, но великим не было. Поэтому Булгаков освобождался от ранее написанного, безжалостно вымарывал все, способное затенить ведущую его идею: интересные сюжетные ходы, роскошные сцены, остроумные фразы. Он отказался от изображения политических реалий тех лет и страшных подробностей красного террора – это было бы «геометрией лома в хрустальных пространствах» романа о вечном.

Чтобы веселая и злая дьяволиада переросла в «роман-судьбу», писатель должен был пережить отчаяние, унижения, крушение надежд, любовь. Он должен был по-новому осмыслить образ Христа, его величие, его жертву, отказавшись и от ортодоксально-христианской, и от ренановской концепции. Он должен был выстроить собственную философию и все это переплавить в художественные образы.

Это потребовало более десяти лет напряженнейшей жизни.

Выдумать можно все, кроме психологии.

Борис и Аркадий Стругацкие

Мастер и Маргарита

Маргарита и тема любви в романе появляются только после того, как в жизнь Булгакова вошла «настоящая, верная, вечная» любовь – Елена Сергеевна. Сцена знакомства Мастера и Маргариты автобиографична – не столько в событийном, сколько в психологическом аспекте.

... Маргарита «говорила, что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что, если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь пуста»,– рассказывает Мастер, и ведь именно об этом и едва ли не теми же словами писала Елена Сергеевна своей сестре до знакомства с М. А.

Она и только она, Елена Сергеевна, «жена-колдунья» – «непомерной красоты женщина», прототип верной подруги Мастера. Причем понятие «прототип» означает здесь не столько прообраз, портрет, сколько некую родственность душевного склада, духовное сродство в содержании самого чувства любви, в том, как переживалось это чувство Е. С. и Маргаритой. Им обеим не была присуща та любовь-жертва, другой стороной которой является эгоизм собственника, стремление схватить и удержать при себе любой ценой... Как свойственна женщинам именно такая любовь! Как быстро она наскучивает, и какая редкость в великой литературе любовь «настоящая, верная, вечная».

Чтобы по достоинству оценить еще и это булгаковское открытие, достаточно вспомнить трагедии Бэлы и Печорина, Анны и Вронского, Наташи и Пьера (их трагедия впереди, за рамками романа, но предугадывается достаточно ясно).

Возможно, потому, что вечная любовь – чрезвычайная редкость в жизни. Но Булгакову было дано ее пережить. Узнать «творческое оплодотворение души» любимого, «обоюдное самосовершенствование, вдохновение друг друга на художественный, религиозный и любой другой творческий труд». Это слова Даниила Андоева. Далее он писал, что «Божественная комедия» есть плод двоих, и без Беатриче она так же не появилась бы на свет, как и без Данте. То же и с Булгаковым. Работа над книгой о Пилате есть именно творчество двоих – Мастера и его подруги, так же, как и сам роман о Мастере есть плод несомненного сотворчества М. А. и Е. С.: «Тот, кто называл себя мастером, работал лихорадочно над своим романом, и этот роман поглотил и незнакомку».

И точно так же содержанием жизни Елены Сергеевны – и при жизни ее Мастера, и после его смерти – стало его творчество; именно ей, сохранившей, отредактировавшей, вовремя продвинувшей в печать, мы обязаны сегодня радостью знакомства со многими произведениями Булгакова, а с романом «Мастер и Маргарита» – в особенности.

Однако и Маргарита ранних редакций романа весьма существенно отличалась от своего прототипа. Раз за разом переписывая роман, Булгаков все вернее приближал духовную сущность героини к своему идеалу. В результате ведьма– Маргарита превратилась в ведунью, ведьму в первоначальном и древнем значении слова – от «ведать», «знать».

От одного варианта романа к другому Маргарита проходит путь, подобный пути Мастера: ее душа освобождается от горечи и обид, наполняясь безразличием ко всему земному, ее влекут теперь только жажда освобождения и желание соединиться с любимым.

Все будет правильно,– ответил ей Воланд,– на том построен мир,

М. Булгаков

Иешуа и Пилат. От «исправить» до «искупить»

Мотив апологии Христа возникает уже в первой редакции булгаковского романа. Для создания образа Иешуа Га– Ноцри Булгаков поначалу использовал, кроме текстов евангелии, книгу Э. Ренана «Жизнь Иисуса», прочитанную им еще в юности. Иешуа первых редакций написан в полном соответствии с ренановским видением Христа – как «простак, рассматривающий мир сквозь призму своей наивности».

Лет ему – 25, речь Иешуа, как и сам язык ершалаимских сцен, подобна речам и языку сцен московских. Будущей приподнятости и торжественности нет и в помине. В уцелевшей тетради первой редакции романа читаем:

«...С правого креста послышалось: – Эй, товарищ! А, Иешуа! Послушай! Ты человек большой. (...) Упроси центуриона, чтоб и мне хоть голени-то перебили.. И мне сладко умереть...»

«Скорее проси,– хрипло сказал он (Иешуа.– Г. С.), и за другого, а иначе не сделаю...».

Дальнейшая правка романа радикально меняет и образ Иешуа, и манеру письма, стилистику ершалаимских сцен: «роман о Пилате» стилистически резко выделяется из основного повествования.

Среди всех главных героев романа (кроме, пожалуй, Воланда) Иешуа Га– Ноцри претерпевает наибольшие изменения. Он взрослеет и из наивного, самонадеянного мечтателя превращается в философа, учителя, мудреца.

Провозглашающих «истины», поучающих было множество и до Иешуа-Христа Но он убеждает в своей правоте собственным живым бытием и мироощущением, исполненным покоя и счастья, – оттого, что живет в ладу и с Истиной, и с самим собой. И ему, живущему так, невозможно не поверить, что смерти нет, что все люди – добрые... Сила его живого убеждения так велика, что сборщик податей бросает деньги на дорогу, чтобы вечно следовать за ним, а жестокий пятый прокуратор Иудеи два тысячелетия тоскует о том, «что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал».

Но чем была обусловлена необходимость именно такого развития образа Иешуа? Не логикой сюжета «романа о Пилате», более того, преступление прокуратора, отправившего на смерть юного безобидного мечтателя, кажется куда более ужасным, чем тогда, когда подсудимый – зрелый, готовый умереть за свои убеждения человек.

С новым видением Иешуа и возвышением самой тональности евангельских сцен не могло не прийти и новое решение отношений между прокуратором и подсудимым: если в ранних редакциях Пилата раздражает бестолковость чудака– мечтателя, то в каноническом тексте Пилат уважает право философа пойти на смерть за свои убеждения. Но главное – Булгаков и здесь не прегрешил против Истины: Свет, который несет в себе Иешуа – Иисус,– это не только вера и не только святость...

Для достижения философии романа в ее целостности очень важно правильно понять причину поправки, внесенной Булгаковым в окончание «романа о Пилате».

В первых редакциях (32—34-го годов «Великий канцлер») Пилата прощают и предоставляют ему возможность все исправить. «Прощен! (...) Сейчас он будет там, где хочет быть,– на балконе, и к нему приведут Иешуа Га-Ноцри. Он исправит свою ошибку». Но в действительности невозможно вернуться назад и исправить непоправимое – Иисус распят, время необратимо... И в каноническом тексте Пилат обязан содеянное искупить. Это – принципиально иное решение.

В последней редакции «Мастера и Маргариты» мотива наказания за грех, пусть и столь тяжкий, нет. Ведь наказание предполагает наказующего. Но человек не беспомощная игрушка – пусть даже в руках «сверхъестественных» сил, якобы вольных наказать или помиловать его по своему усмотрению. Единственное, что властвует над человеком,– это беспристрастные законы мироздания. Действие равно противодействию как в мире механики, так и в области нравственных отношений.

«– Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много? – спросила Маргарита.

– Все будет правильно,– ответил ей Воланд,– на этом построен мир».

За совершенную ошибку приходится платить – и не потому, что так угодно кому-то, а потому, что этого требует равновесие бытия. Пилат заплатил сполна. И «Свободен! Свободен!» Такова теперь философия М. Булгакова.

...часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает добро.

Иоганн Вольфганг Гёте

Воланд. Экуменизм. Теодицея

В начале работы над «романом о дьяволе» автор замышлял Воланда как классического Сатану, никак иначе тот Воланд «расшифрован» быть и не мог. Как пишет М. Чудакова, в 28—29-м году «никто из тогдашних слушателей не говорил о непонятности, загадочности Воланда». Указаний на сущность этого персонажа в текстах 28—34-х годов было предостаточно: католическая сутана с перевернутыми крестами, борода клином, «необыкновенно злые» глаза, неимоверный рост, буква F на портсигаре (от Faland – чёрт), пародия пасхального обряда, неоднократное появление в тексте «числа зверя» – 666, и так далее. В редакции 36-го года «преображение» Воланда уничтожало у читателя последние сомнения, если таковые еще оставались: «Нос его ястребино свесился к верхней губе... Оба глаза стали одинаковыми, черными, провалившимися, но в глубине их горели искры. Теперь лицо его не оставляло никаких сомнений – это был Он». И обращаются к Воланду – «великий Сатана»...

И вот последняя правка текста. Она была сделана Булгаковым 13 февраля 1940 года. Роман окончательно выправлен до середины 19-й главы «Маргарита».

В последней редакции Воланд утрачивает все атрибуты классического Сатаны: исчезают копыта, буква F на портсигаре; из сцены с буфетчиком Соковым просто вычеркнуто число «666», сцена «преображения» Воланда также вычеркнута вовсе, остался лишь «конь – только глыба мрака, и грива этого коня – туча, а шпоры всадника – белые пятна звезд».

Великое произведение в процессе создания начинает жить собственной жизнью, обнаруживает собственную логику. Оно ведет своего автора к еще неведомому ему, автору, результату, как будто не очень-то считаясь с изначальным замыслом и волей последнего. Булгаков мог вплоть до последней правки текста считать своего Воланда Сатаной. Но, год за годом перерабатывая роман, он все яснее понимал, что герой его – не совсем дьявол, а быть может, и не дьявол вовсе. И он вычеркивалдьявольские атрибуты, заменяя их тем, что вписывалось органично и точно становилось на свои места, а значит – служило истине и этого образа, и самого романа. Так появились алмазный треугольник на портсигаре и на часах, медальон в виде жука-скарабея, черный набалдашник трости в виде головы пуделя. И вот уже те персонажи романа, которые знают, кто такой Воланд, а не строят догадки, то есть свита и Левин Матвей, обращаются к нему, соответственно, «мессир» и «старый софист».

• Это иллюстрации к роману М. Булгакова «Мастер и Маргарита», выполненные художниками Кристофером Брэдбери (вверху) и Александром Романычевым. За читателем – право оценки

На аксессуарах и именах остановимся подробнее. Треугольник – одна из самых важных фигур в оккультизме. Ориентированный вершиной вверх, он означает восхождение материи к духу и таким образом символизирует основную задачу, стоящую перед современным человечеством. Треугольник был символом древнегреческих Посвященных – орфиков. К древнегреческим философам относится и определение «софист» – мудрец, учитель философии.

Жук-скарабей являлся знаком древнеегипетских Посвященных, символом воскресения и перевоплощения. Египетское название скарабея «Хепер» означает «быть», «стать», «выстроить вновь».

Французское слово «мессир» в древности употреблялось для почтительного наименования феодальных сеньоров, а позднее ставилось перед собственными именами священнослужителей, юристов, медиков. И в данном контексте оно, конечно, не случайно. Как убедимся, Воланд действительно в самом конечном результате своей деятельности – служит Богу; он восстанавливает справедливость; лечит, например, от жадности, зазнайства и многого другого.

Итак, имена и вещи подсказывают нам: Воланд – некий древний мудрец, интересующийся человечеством на Земле, присматривающий за ним. «... Я лично присутствовал при всем этом,– сообщает он.– И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать...». Нет никаких оснований пытаться отождествить персону Воланда с кем бы то ни было внутри именно христианской мифологемы. Многочисленные атрибуты героя указывают на иной, экуменистический подход. Возможно, такой взгляд должен был подсказать на первых же страницах романа и эрудит Берлиоз, рассуждающий «и про египетского Озириса», и «про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике».

Но причем здесь черный пудель? Должно быть, это тоже своеобразная подсказка автора, требующая еще раз обратить внимание на эпиграф к роману: «...часть той силы, что вечно хочет зла и Вечно совершает добро».

Известно, что абсолютно адекватных переводов с одного языка на другой не бывает. Так нельзя ли понять эти строки Гете таким образом: та часть некой силы, которая (часть, а не вся сила!) вынуждена совершать зло ради конечного блага?

А теперь от атрибутов – к поступкам самого загадочного булгаковского героя Если в ранних редакциях романа свита Воланда устраивала кровопролитие и в довершение всего поджигала Москву, то в каноническом тексте убит только один человек – «наушник и шпион» Майгель. Более того: Воланд строго велит собирающемуся свистнуть Коровьеву: «Но ты смотри, смотри ... без членовредительских штук!»

Да, многие получили по заслугам в эти майские дни в Москве, но не жестоко, а скорее обидно. Хорошее средство сбить спесь! И некоторым оно пошло на пользу – Бездомному, Варенухе. И вряд ли дамы, пробежав по городу дезабилье, позарятся еще раз на даровые наряды... Так что же представляет собой деятельность Воланда? Зло? Справедливость? Автор недвусмысленно отвечает на этот вопрос.

«...Никогда не было случая, да и не будет, чтобы Абадонна (то есть смерть.– Г. С.) появился перед кем-нибудь преждевременно. Да и, наконец, я здесь»,– успокаивает Маргариту Воланд, выступая своеобразным гарантом против незаслуженной кары.

На балу Коровьев просит Маргариту: «Нужно полюбить его (гостя.– Г. С.), полюбить, королева! (...) Все, что угодно, но только не невнимание. От этого они захиреют...». Не означает ли это, что даже самый отъявленный негодяй, заслуживший посмертные муки, не заслуживает забвения? Потому что ничья история еще не завершена, вспомним скарабея (символ воскресения и перевоплощения).

«...Каждому будет дано по его вере»,– объявляет Воланд Берлиозу, утверждая тот факт, что человек сам ответствен за свою судьбу.

И наконец: «Остается, пожалуй, одно – обзавестись тряпками и заткнуть ими все щели моей спальни. (...) Я о милосердии говорю,– объяснил свои слова Воланд (...).– Иногда совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узкие щелки».

Потому что справедливость холодна и надэмоциональна. Поэтому истинная справедливость зачастую выглядит как жестокость или зло.

Итак, Воланд отнюдь не творит зла, он восстанавливает справедливость, сам являясь ее гарантом. Но «награждены» им только двое – Мастер и его подруга, а «наказаны» по заслугам более десятка человек. Такая статистика не свидетельствует в пользу «изначально присущего человеку морального закона», которым восхищался Каш. Не этот ли моральный закон оспаривал Воланд за завтраком у философа, а затем, для разрешения спора (вдруг в самом деле «народонаселение» уже «значительно изменилось», переродилось, так сказать, в результате социальной революции?) и прибыл в Москву? «..Люди как люди... обыкновенные люди... В общем, напоминают прежних...» – без восторга констатирует он. И если предметом спора Воланда с Кантом был именно моральный закон, то Воланд выиграл спор – человек все так же далек от совершенства, как и «сто с лишним» лет назад.

...Свобода порождает зло, как к добро...

Н. Бердяев

Он заслуживает покой

Мы подходим к одной из самых серьезных проблем, затронутых в романе: в чем причина безусловной склонности людей ко злу?

«Бес попутал»,– говорят в народе об оступившихся. Народу вторит церковь: все зло в людях от дьявола. Если бы Булгаков придерживался подобной точки зрения, он обязательно отразил бы это в романе. Но ничего похожего в нем нет.

Выходит, столь несовершенными людей сотворил Бог? Если несовершенство человека, приводящее к склонности последнего ко злу, изначально заложено в него самим Создателем, тогда ответствен за зло уже не дьявол, а Бог?

Разрешить эту апорию (логическое затруднение, противоречие) пытались лучшие писатели и философы во все времена, но в Европе только у Н. А. Бердяева попытка увенчалась убедительным успехом: «Божий мир полон зла, но в первооснове его заложена свобода духа, величайшее благо, знак богоподобия человека. Свобода заложена в темной бездне, в ничто, но без свободы нет смысла. Свобода порождает зло, как и добро. (...) Свобода не сотворена, потому что она не есть природа, свобода предшествует миру, она вкоренена в изначальное ничто. Бог всесилен над бытием, но не над ничто, но не над свободой. И поэтому существует зло».

Итак, человек несовершенен и может быть склонен ко злу потому, что он свободен. Свобода же непременно предполагает и ответственность за свои поступки, свою судьбу. Обратимся к строкам романа: «... Он заслужил покой»,– подытоживает Левин Матвей земную деятельность Мастера. «Заслужил» – как тщательно Булгаков отбирал слова! Не награжден, не милости удостоен – заработал, заслужил! Так говорят об ответственной свободной личности. А когда же дух человека бывает сознательно обращен к «темной бездне» и непосредственно вдохновляется ею, то человек становится человеконенавистником, гением зла. Это свойство в соединении с непомерной гордыней дает патологическую жажду власти, и тогда являются тираны. Но гениев зла в романе нет. И если «Мастер и Маргарита» – книга о Добре и Зле, то не в житейском, а в философском понимании.

Те, кто не увидели в Воланде никого иного, кроме библейского Сатаны, обвиняли Булгакова то в манихействе, то в зороастризме. Удивительно: в столь светоносном и оптимистическом произведений, как «Мастер и Маргарита», обнаружить примирение со злом, оправдание зла! Да, Воланд – не антагонист, а сотрудник Иешуа, хотя и «по другому ведомству», и сотрудник подчиненный. Ведь Свет, где пребывает Иешуа, есть первооснова бытия, а справедливость, которой служит Воланд, обеспечивает устойчивость бытия уже явленного. Носителем же зла в романе является не Воланд, как уже было сказано, а человеческие пороки. Не Лиходеев же с Могарычем равноправны Свету Иешуа!

«У Воланда никаких прототипов нет».

В церковно-христианской парадигме мироустройства, основанной на противоположении добродетели и греха, пронизанной сокрушениями о падшести человека, с вечным лейтмотивом униженной просьбы о помиловании – нет места заявившему гордо: «Никогда и ничего не просите!» Бессмысленны просьбы; беспристрастная справедливость воздаст посмертие – каждому по вере, а все остальное – по содеянному.

Произведения говорят многим: темами, положениями, сюжетами, героями. Но больше всего говорят они присутствием содержащегося в них искусства.

Борис Пастернак

Формула оптимизма

Присутствие искусства на страницах романа «Мастер и Маргарита» поражает. Завораживает волшебство лучших строк его, созвучных ритму морского прибоя. Невероятно поэтическое совершенство отрывка «Боги, боги мои...» – он безукоризнен даже по японским канонам идеального искусства. Истина постигается в молчании, считают японцы. Потому что в момент паузы между словами рождается то, что невыразимо в слове.

А тончайший, жизнеутверждающий булгаковский юмор, как магнитом притягивающий к роману юного еще читателя – чтобы не отпустить уже никогда!

А светоносная философия романа, так созвучная оптимистической и гордой философии Н. А. Бердяева, впервые заявившего о творческом назначении человека в противовес укоренившемуся в христианском сознании сомнению: а может ли быть оправдано творчество человека, не греховно ли оно? – сомнению, отравившему стольких русских писателей!

А невероятная «творческая заразительность» всех булгаковских произведений, и последнего романа в особенности! Свет творческого гения как будто заливает страницы произведений Булгакова, то разряжаясь, то концентрируясь, чтобы достичь особенной, лучистой яркости на страницах «закатного романа».

Одним из назначений настоящего искусства является передача этого «творческого импульса»: от музыканта – к слушателю, от художника – к зрителю, от писателя – к читающему его с тем, чтобы и прикоснувшийся к искусству в меру своих способностей послужил Культуре. Потому что именно культура есть цель человечества, а все прочее – только средство.

А напоследок хочу остановиться на еще одной – редчайшей – особенности булгаковского романа – его оптимизме. Я называю здесь оптимизмом не просто проникнутое бодростью мироощущение, а непреклонное, безоговорочное решение великого шекспировского вопроса в пользу «быть!».

Квинтэссенция оптимистического пафоса романа – его самая главная Истина – выражена формулой. «Все будет правильно, на этом построен мир». Пусть действительность еще так неприглядна и зачастую оборачивается несправедливостью и злом, но если все мироздание основано на законах справедливости – значит стоит и жить, и творить. Потому что единственное, что по-настоящему необходимо свободному человеку от окружающего мира – не милость и не благодать, а – справедливость.

Оптимизм Булгакова наполнил новым, возвышенным и подлинным смыслом Христову заповедь о прощении врагов своих. Холодное безразличие к врагам – вот что делает человека подлинно свободным, открытым для творчества и любви. Свободна Маргарита, не пожелавшая связываться с критиком Латунским. Свободен Мастер, закрывший свой последний счет: «Его волнение перешло, как ему показалось, в чувство глубокой и кровной обиды. Но та была нестойкой, пропала и почему-то сменилась горделивым равнодушием...»

Роман не окончен. Возможно, как раз некоторая недосказанность и придает ему свойство зеркала – отражать умственный настрой читающего. Роман воздает каждому по его сознанию: каков ты есть – той гранью и роман обернется к тебе.

ДВАДЦАТЬ ПУТЕШЕСТВИИ XX ВЕКА

Александр Шумилов

Черский и Обручев. Эстафета

Взглянув на карту Сибири, вы сразу же увидите, что к востоку от реки Лены до берегов Охотского моря простирается обширная горная страна – настоящая терра инкогнита, которая не знает дорог.

Впрочем, если быть справедливым, есть и другие пути – речные. Ведь каждая из северных сибирских рек – Яна, Индигирка и Колыма – по длине чуть ли не превышает Волгу.

Правда, в 1926 году, когда Сергеи Владимирович Обручев начинал работать, на карту были нанесены только река Яна и низовья Колымы, а ее верховья и Индигирка были совершенно не исследованы. «С волнением смотрю я с перевала,– пишет Обручев.– Река, по которой никто не проплывал».

«Да, это действительно совершенно неизведанная область, куда еще не ступала нога исследователя. Таинственная Индигирка из тонкой черной полоски на карте превратилась теперь в большую полноводную реку».

Конечно, предстоящий путь по Индигирке был гораздо интереснее, чем переход через Верхоянский хребет. Плавание принесло немало неожиданностей.

«Как только мы выплыли из лабиринта островов,– вспоминает Обручев,– мы увидели широкую реку, несущую свои воды с бешеной скоростью. Немного жутко было плыть в одиночестве в моей легкой лодочке, которая так мала, что когда я ложился, мое тело заполняло ее целиком. Лодка вздымается на плоских волнах стремнины и вертится в многочисленных водоворотах».

«Из всех рек, которые мне приходилось проплывать,– добавляет Обручев,– Индигирка самая мрачная и страшная по своей мощи и стремительности».

«К вечеру,– продолжает он,– мы с ужасом убеждаемся, что вода необыкновенно быстро поднимается и река буквально вздувается».

В течение следующих десяти дней вода в Индигирке падала так же быстро, как раньше поднималась. А на быстринах скорость доходила уже до 15 километров в час. Возле утесов пльггь было даже опасно, но Сергею Владимировичу приходилось зарисовывать складки земных пластов, записывать и фотографировать.

Утром, пока помощник Обручева якут Конон заканчивал починку брезентовой лодки, сам Сергей Владимирович вместе с Константином Алексеевичем Салитевым решили сходить на соседнюю гору в надежде увидеть на востоке или на севере «ужасные болота» правого берега Индигирки, о которых в свое время говорил географ Майдель.

Поднявшись на склон крутой горы, вершина которой была скрыта в облаках, они окончательно убедились в том, что ими открыт новый большой хребет.

«Уже когда мы доплыли до устья Неры,– писал Обручев,– стало ясно, что горные гряды левого берега Индигирки продолжаются к востоку от реки. Теперь, глядя на бесконечные цепи гор, преграждающие горизонт на севере и юге, я понял, что мы находимся в сердце огромного хребта».

«Припоминая описанные Черским высокие безлесные хребты, уходившие на северо-запад, и сопоставляя это со сведениями других путешественников, прошедших по Верхоянско-Колымскому трахту, я решил, что огромный хребет тянется непрерывно от Полярного круга через Индигирку до Колымы,– писал Сергей Владимирович.– Эти выводы о существовании единого громадного хребта подкреплялись и геологическими данными: и мои наблюдения, и отчет Черского – все доказывало, что здесь проходит мощная складчатая система».

До экспедиции Сергея Владимировича на картах северо-восток Азии изображали в виде получаши, окруженной с запада, юга и востока стеной хребтов – Верхоянского, Колымского и Анадырского. От этих хребтов отходили по радиусам более мелкие хребты, разделяющие бассейны рек: Яны, Индигирки, Колымы и Омолона.

В действительности оказалось, что и реки, и хребты расположены совсем иначе.

Верхоянский хребет – очень широкий и мощный, состоит из нескольких параллельных. За ним лежит высокое обширное Оймяконское плоскогорье, а затем новый громадный хребет, состоящий из отдельных более мелких хребтов.

В 1926 году многое оставалось неясным. Что делается с хребтом дальше к востоку? Заворачивает ли он на юг, параллельно Верхоянскому хребту, или идет на восток, а потом в виде дуги на северо-восток – вдоль Колымского хребта?

Конечно, было еще много неясностей. Но так или иначе успех экспедиции 1926—1927 годов превзошел все ожидания. И это при том, что тогда еще не существовало современного экспедиционного оборудования. Не было аэропланов для аэрогеодезической съемки, не было вездеходов, аэросаней. А о работах на шельфе никто, конечно, и не думал.

Участникам экспедиции удалось проникнуть в сердце горной страны, где не бывал ни один исследователь; открыть громадный хребет; нанести на карту большие реки. Но на северо-восток еще простирались огромные неизученные пространства. Надо бьшо исследовать среднее течение реки Индигирки и почти весь бассейн Колымы.