Текст книги "Из-за денег (сборник)"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Роберт Шекли,Роберт Артур,Ричард Деминг,Кен Джилфорд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Джек Ритчи
Перст судьбы

Мы терпеливо выслушали Джеймса Уотсона, огласившего завещание. Положив текст документа перед собой на стол, он сказал:

– Ваш дядя очень любил этот дом и его окрестности. Он надеялся на то, что, если его племянники проведут здесь год вместе, возможно, один из них останется жить в этом доме навсегда и будет поддерживать в нем надлежащий порядок.

Орвилл Кроуфорд нахмурил брови.

– Жить здесь целый год втроем? Это невозможно!

Фреди согласно кивнул.

– Мы ненавидим друг друга. О наших чувствах знал дядя Бэнтени. Вполне вероятно, мы убьем друг друга, не пройдет и года.

– И тем не менее, – заметил Уотсон, – в завещании особо подчеркивается воля умершего, чтобы вы жили вместе в этом доме в течение года. И если кто-либо из вас не выполнит этого условия до истечения установленного срока, его доля наследства автоматически переходит к остальным живущим. – Тут адвокат быстро поправил себя. – То есть к тем, кто останется.

В завещании содержался еще один интересный пунктик, и Уотсон не отказал себе в удовольствии повторить его.

– И, конечно же, если никто из вас не сможет прожить и этом доме целый год… по той или иной причине…, все состояние и таком случае будет принадлежать Аманте Дезфаунтейн.

Естественно, при этих словах мы уставились на Аманту. Темноволосая, чуть выше среднего роста она выглядела совершенно невозмутимой. Она состояла в должности экономки четыре месяца, предшествовавшие смерти дяди. Возраст ее точно определить было трудно, но, по-моему предположению, она недавно пересекла тридцатилетний рубеж. И мне показалось, что в ее черных непроницаемых глазах сверкнула искра усмешки.

Повернувшись к Уотсону, я спросил:

– После смерти дяди производилось вскрытие тела с целью выяснения причин его кончины?

Адвокат нехотя пробормотал:

– Да, вскрытие производилось.

– Разве такие медицинские процедуры практикуются в подобных, отдаленных от цивилизованного мира, местах, когда умирают старые, страдающие болезнями люди?

Уотсон бросил быстрый взгляд на Аманту, прежде чем ответить на второй мой вопрос.

– Обычно этого не делают. Но ваш дядя специально настоял на том, чтобы в случае его смерти вскрытие производилось.

– И какой же результат?

– Смерть от естественных причин, – заявил Уотсон категоричным тоном. – Вне всякого сомнения. Медицинский эксперт, производящий вскрытие, – отличный специалист, в своих выводах абсолютно убежден.

Я вновь посмотрел на Аманту. По ее лицу пробежала усмешка…

Здесь надо сказать, что Фреди, Орвилл и я отдаленно связаны друг с другом и обязаны родством только дядюшке Бэнтени. Мы не братья, даже не двоюродные братья, и только Орвилл носит фамилию Кроуфорд.

Он рано начал лысеть, возглавии фирму в Новом Орлеане по собиранию сомнительных долгов. И хотя он находит удовлетворение в своей деятельности, его несколько раз кусали разные собаки, пока он обучился своему ремеслу.

Фредди Мередит предпочитает галстуки бабочкой и носит спортивные пиджаки. Он преподает живопись в частной женской школе. Я в числе немногих знаю, что обе его жены погибли от электрошока, когда они принимали ванну.

Я сам недавно достиг сорокалетия, хотя некоторые мои знакомые говорят, что выгляжу старше. В этом, возможно, виноваты мои манеры. Небольшое наследство, полученное от почившего отца, позволяет мне не работать и тратить время на развитие интеллекта. Признаться, по натуре я – эгоист в определенной степени, но только в сравнении с другими. Поэтому меня расстраивает лишь мысль о том, что не могу взглянуть на обратную сторону Луны…

– Я не представляю, как смогу не заниматься делами моей фирмы целый год. – Орвилл протер носовым платком очки в роговой оправе.

Фредди тоже подал голос, высказав свое возражение:

– А как я могу получить в школе отпуск на год? Меня, скорее всего, уволят. К тому же, одна из моих учениц, кажется, проявляет способности к… – Он тяжело вздохнул.

Это были показные отговорки, и я счел целесообразным не высказываться в подобном духе. Ведь доля каждого из нас составляла миллион долларов, а за эту сумму можно отложить любые дела, отказаться от возможной новой жены или даже от собственной свободы.

– Эдгертон и я поселимся на втором этаже восточной стороны особняка, – сказал я, обращаясь к Аманте.

Когда она вышла, чтобы распорядиться, Фредди раздраженно спросил Уотсона:

– Какого дьявола дядюшка Бентени включил ее в завещание? Ведь она здесь всего четыре месяца. Не думаете ли вы, что он и она…?

– Мне ничего не известно, – отрезал адвокат.

Я так не думал. От дядюшки Бентени, насколько я его знал, можно было ожидать всякое. Но у меня сложилось убеждение, что Аманта вряд ли согласилась бы на двусмысленную игру.

– И кто же она, эта Аманта Дезфаунтейн? – спросил Орвилл.

Уотсон положил завещание и другие бумаги в большой конверт. Затем приладил бечевку к сургучной печати и посмотрел на то, что у него получилось. Наконец, прокашлявшись, заметил:

– Она была осуждена за убийство, но затем помилована. Насколько мне известно, миссис Дезфаунтейн носит фамилию мужа, которого она убила. Она вышла замуж в семнадцать лет. Мистер Дезфаунтейн был значительно старше ее… Ему было за пятьдесят, точнее говоря. Он умер спустя три месяца после бракосочетания. Его родственники настояли на вскрытии, и обнаружилось, что он отравлен. Будучи допрошенной, миссис Дезфаунтейн признала, что дала мужу смертельную дозу. – Уотсон надел свою шляпу и добавил: – Она провела четырнадцать лет в тюрьме, и только восемь месяцев назад ее помиловали.

– И дядюшка Бентени нанял ее?! Разве он не знал, что она собой представляет?! – возмущенно воскликнул Орвилл.

– Да… Он знал. По правде говоря, я думаю, что он… Эээ… Искал кого-нибудь вроде нее, так сказать, – умозаключил Уотсон.

Я мысленно поздравил дядюшку Бентени, размышляя над его хитроумным замыслом. Где бы он ни был – в раю или в аду, – если он уже там адаптировался, он, несомненно, сейчас похихикивал.

Дело в том, что дядюшка Бэнтени нас презирал, как презирал всех и всякого по исключительно той причине, что был слишком богат и злонравен. Он мог бы, если бы захотел, завещать все свои деньги благотворительным организациям. Он бы так, вероятно, и поступил, если бы верил, что таковые организации существуют. Но подобные завещания часто оспариваются. И, думается мне, дядюшка, соглашаясь с неизбежным, изобрел свой метод, как рассчитаться с законными наследниками.

– Уотсон, не хотите ли вы сказать, что мы должны питаться в этом доме? Есть то, что эта женщина нам приготовит? – воскликнул побледневший Фредди.

– Миссис Дезфаунтейн непосредственно не занимается кухней, – попытался успокоить его Уотсон. – Для этого в доме есть повара. Она наблюдает за хозяйством и отдает соответствующие распоряжения. Однако, если вдруг возникнут непредвиденные обстоятельства, если кто-нибудь из вас… Тогда, конечно же, я буду настаивать на вскрытии.

– Я ее немедленно уволю, – заявил решительно Орвилл.

– Вы этого сделать не можете, – улыбнулся Уотсон. – Завещание особо оговаривает, что она остается на должности экономки в течение года. В противном случае все вы лишаетесь наследства.

Когда адвокат ушел, я поднялся наверх в мои апартаменты.

В присутствии Аманты две горничные завершали уборку в комнатах.

Я обратился к экономке:

– Мне бы хотелось поставить вас в известность, что я предпочитаю завтракать здесь. Эдгертон будет забирать еду из кухни.

– Я могу распорядиться, чтобы вам ее приносили.

– Благодарю вас, но только Эдгертон знает, как приготовить кофе по моему вкусу и, к тому же, он будет спускаться по другим делам.

Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. Она слегка улыбнулась.

– Этот Эдгертон, он что, выполняет обязанности опробователя вашей еды?

Признаться, мне несколько затруднительно описать ее вам. Сказать, что она привлекательна – слишком мало. Прекрасна? Не то… Я бы определил так: ее тело и ум гармонировали друг с другом, что встречается, на мой взгляд, довольно редко.

– Исключая приготовление кофе, – заметил я. – все остальное я оставляю на ваше усмотрение. Если к завтраку будет ветчина или отварное мясо, желательно подавать с томатным соусом. Не откажусь и от апельсинового сока. Но запомните: утром я никогда не ем рыбу.

Вечером того же дня, за обедом, когда я уже приготовился отправить в рот ложку куриного бульона, Орвилл остановил меня.

– Подожди, Чарльз.

– В чем дело? – Тут я заметил, что ни Орвилл, ни Фредди не притронулись к еде и не собирались этого делать.

– Как мы можем быть уверены, что все это безопасно? – махнул рукой в сторону стола Орвилл.

Я уставился на жидкость в моей ложке.

– Думаю, что вряд ли Аманта отравит нас в первый же вечер нашего пребывания здесь.

Орвилл не разделял моего оптимизма.

– Не знаю, не знаю. Убежден, что большинство отравительниц – непредсказуемые особы. Фредди и я обсуждали наши проблемы, и кое-что мы придумали. В качестве меры предосторожности.

В этот момент в столовую вошла Аманта и критически оглядела поданные блюда.

– Мне думается, что все в порядке? – полуспросила она.

Орвилл улыбнулся:

– А мы только что хотели послать за вами. Надо обсудить что-то очень важное.

– Что же?

Орвилл, тщательно выбирая слова, продолжил:

– Миссис Дезфаунтейн, не кажется ли вам, что получить кругленькую сумму в сто пятьдесят тысяч долларов предпочтительнее, чем тюрьма в глухой лесистой местности?

– Орвилл, вероятно, имеет в виду, – вмешался Фредди, – что каждый из нас, то есть он, я и Чарльз, не прочь подарить вам пятьдесят тысяч долларов по истечении года, так?

– В конце концов вы были прилежной и верной экономкой дядюшки Бэнтени целые… э… четыре месяца, и мы чувствуем потребность вознаградить вас за это, – потер ладони Орвилл.

Аманта чуть-чуть улыбнулась.

Орвилл продолжил:

– Посмотрите правде в глаза, миссис Дезфаунтейн. Если все мы…или только один из нас…переживет этот год, вы ничего не получите из наследства. Ни цента. Мы думаем, что это было бы несправедливо.

Глаза Аманты засверкали. Она едва удержалась от смеха.

Орвилл же утвердительно кивнул.

– Да. Мы полагаем, что сто пятьдесят тысяч долларов вы заслуживаете. Наличными. Без всяких формальностей.

– И, ожидая нашей награды, – радостно воскликнул Фредди, – вы, конечно же, не сделаете ничего такого, что может привести вас…на электрический стул. Ничего непоправимого, я хотел сказать.

Аманта улыбнулась.

– Мистер Кроуфорд, вы согласны дать мне пятьдесят тысяч?

– Вне самого сомнения.

Она повернулась к Фредди.

– А вы?

– Разумеется. Я вовсе не хочу, чтобы меня отравили.

Тогда Аманта посмотрела на меня.

– Нет, я денег не дам, – сказал я. – А теперь, если другие не возражают, я приступлю к еде.

Фредди нахмурился.

– Хорошо, хорошо, Чарльз. Ты волен испытывать свою судьбу. Но не ожидай, что мы – Орвилл и я – прольем хоть слезинку, когда ты будешь корчиться от смертельных мук, лежа на этом полу.

Аманта поднялась со стула, чтобы уйти.

– Одну минуту, – остановил ее Орвилл. – Вы бы не хотели эээ… взять что-нибудь со стола и отнести обратно на кухню? Может быть, вот этот салат, например? Скажите, он не вреден для нашего пищеварения?

– Все вполне съедобно.

Тут Фреди, по-видимому, осенило.

– Почему бы вам не отобедать с нами, миссис Дезфаунтейн? Попробовать каждое блюдо? Все, что мы будем есть? Мы ведь не снобы, не так ли, Чарльз?

– Конечно. Присоединяйтесь к нам.

И с тех пор Аманта стала обедать вместе с нами.

В течение следующей недели Орвилл, Фредди и я перевезли необходимые личные вещи в особняк. Мы разместились в разных апартаментах, чтобы провести год под одной крышей согласно собственным вкусам.

Примерно месяц спустя в один из дождливых вечеров Фредди, размышлявший лежа на диване, принял из горизонтального сидячее положение и заметил:

– Знаете ли вы, что в округе широко распространено колдовство типа вуду?

– Образованный человек не верит в подобную чепуху, – презрительно усмехнулся Орвилл. Затем, встретившись с моим несколько недоуменным взглядом, высокопарно добавил: – В свое время я окончил школу бухгалтеров.

Фреди заерзал на своем месте и, махнув рукой в сторону Орвилла, сказал:

– Если колдун или колдунья, исповедующие вуду, укажут на кого-нибудь, тот умрет еще до захода солнца. Перст судьбы, если можно так выразиться.

При этих словах Орвилл поежился.

– Мне только что пришло в голову, что, возможно, нам следует опасаться не только одной Аманты.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Фредди, внимательно разглядывая собеседника.

Орвилл ответил, также уставясь ему прямо в глаза:

– Убийство может стать привычкой.

– Если ты говоришь о моих женах, то они умерли совершенно случайно, – улыбнулся ему в ответ Фредди. – Несчастные случаи. Бедные мои женушки имели привычку слушать радио, когда принимали ванну. Так уж произошло, что их радиоприемники упали неожиданно в воду. Они обе погибли от электрошока и обе при жизни лгали мне, что у них есть сбережения. Они мне ничего не оставили. Ничего! – Фредди грустно вздохнул.

На следующий день, ближе к вечеру, Орвилл появился в гостиной с побледневшим лицом. Тяжело дыша, он подошел к бару со спиртными напитками, дрожащей рукой налил виски в бокал и наполовину осушил его. Затем повернулся ко мне и Фредди.

– Она указала пальцем на меня.

– Кто? Аманта? – спросил я, глядя на него поверх газеты.

– Нет. Дряхлая, очень дряхлая старуха. Я прогуливался по парку и увидел ее стоящей под липами у пруда. Она не сказала ни слова. Лишь пристально посмотрела на меня и простерла в мою сторону перст. Мне кажется, что это местная колдунья.

Фреди бросил взгляд на часы, стоявшие на камине.

– До захода солнца осталось около часа. У тебя есть что сказать перед смертью?

– Ты говорил с ней? – спросил я.

Орвилл отрицательно покачал головой.

– О, нет! Мне стало не по себе. Я повернулся и ушел. Почти убежал.

– Умереть от колдовства – безболезненная процедура, – заметил Фредди. – Удобный способ уйти из этого мира. – Он щелкнул при этих словах пальцами.

– Орвилл, – продолжил я спокойным тоном. – Всякий, знакомый с вуду или другой разновидностью колдовства, знает: наложенное на человека проклятье может быть снято с него. Вполне вероятно, что так называемая колдунья неспроста указала на тебя перстом. Может быть, она хотела, чтобы ей заплатили десять долларов. Почему бы тебе не предложить ей двадцатку, чтобы она сказала, кто надоумил ее напугать тебя?

– Ты думаешь, это сработает? – ухватился Орвилл за мою идею.

– Безусловно. Иначе каким образом нынешние кудесники становятся богачами?

Орвилл поставил недопитый стакан и сказал:

– Эта развалина не могла уйти далеко. Я сейчас разыщу ее.

Через полчаса после захода солнца Орвилл вернулся. Его башмаки и нижняя часть брюк были в грязи. Лицо его приобрело бледно-зеленый оттенок.

– Я не смог ее найти. – Глаза вошедшего безумно бегали по сторонам. – Я обречен.

– Орвилл, – многозначительно спросил я, – в данный момент ты жив или нет?

Он согласился, что все еще жив.

– Но ведь солнце уже зашло. Не так ли?

Орвилл растерянно замигал и затем понял, что я хотел ему сказать.

– Боже, все верно! Солнце ведь уже закатилось, а я все еще жив!

Он вытер пот со лба, со стекол очков и с хитрым выражением взглянул на нас.

– Я уже говорил, что для образованного человека не страшно никакое колдовство.

В десять вечера я отправился в свои комнаты, прихватив из библиотеки томик Теннисона. Я не перечитывал его с шестнадцати лет, и мне хотелось немного помечтать вместе с этим поэтом.

Но в четверть двенадцатого внезапный шум вернул меня к действительности, вырвав из мира белых замков и прекрасных дев. За моим открытым окном раздался крик, походивший скорее на хриплый и продолжительный вопль.

Я отложил книгу в сторону и выглянул. Полная луна, висевшая на краю перьевых облаков, источала достаточный свет на лужайку, простиравшуюся от особняка до кромки леса. Ничего подозрительного я не заметил.

Тогда я посмотрел прямо вниз, слегка наклонившись над подоконником. Одно из окон первого этажа, погруженного в густую ночную тень, было освещено. Свет горел в комнате Орвилла.

Я вновь оглядел пустынную лужайку и черневшую за ней кромку леса. Может быть, странный звук издал какой-нибудь зверь?

Наконец, пожав плечами, я решил не мучиться догадками. Но остался стоять у окна, дыша теплой ночной свежестью.

Внезапно мое внимание вновь привлекло освещенное внизу окно. На его фоне появился силуэт. Но не Орвилла. Женский. Поднятые руки вздернули занавеси.

Я прошел вглубь своей комнаты. Опустился в кресло и бросил на пол томик Теннисона. Затем достал из буфета бутылку виски. Я вспомнил чье-то изречение: пить нужно тогда, когда чувствуешь себя счастливым. Изречение идиота.

Прошло еще какое-то время под мирный стук часов. Наедине с моим воображением я почти осушил второй бокал, когда вдруг раздался приглушенный выстрел. Где стреляли? Этажом ниже? Или по соседству со мной?

Я нахмурился. На втором этаже этого крыла особняка я жил один, если не считать Эдгертона. Подо мной находились комнаты Орвилла. На том же первом этаже, но в тыльной стороне здания размещалась…Аманта.

Я подошел к двери комнаты Эдгертона и прислушался. Оттуда доносилось медленное похрапывание. Очевидно, он крепко спал. Спустившись на первый этаж, я тихонько постучал в дверь спальни Орвилла. Ответа не последовало. Подождав минуту, я постучал снова, затем повернул ручку.

Орвилл лежал на ковре у кровати. Его лицо было повернуто к двери. Рядом с ладонью его правой руки валялся пистолет.

Я опустился подле него на колено. Орвилл был мертв. Пуля попала ему в сердце, но из его груди вытекло удивительно мало крови. Я встал на ноги и позвонил в полицию.

Вскоре на место происшествия прибыли сержант Пуше, несколько полицейских в форме, технические специалисты и врач. Всю ночь нам задавали многочисленные вопросы, и лишь на рассвете мы получили возможность отдохнуть.

Пуше вновь появился в полдень, невыспавшийся, но полный решимости продолжить расследование.

– Мистер Викер, – обратился он ко мне, – согласно вашему заявлению, вы услышали выстрел и спустились на первый этаж.

Я утвердительно кивнул.

– Вы заметили что-нибудь подозрительное… или слышали что-нибудь, прежде чем раздался выстрел?

– Нет. Я не заметил ничего особенного. Абсолютно ничего.

– А вы утверждаете, что вы вовсе не слышали выстрела? – обратил свое внимание сержант на Аманту. – И это, несмотря на то, что ваша комната находится на том же этаже, что и апартаменты мистера Кроуфорда, не так ли?

Бледное лицо Аманты оставалось невозмутимым.

– Я спала и ничего не слышала.

– А мое окно было открытым и я не спал, – счел я нужным заметить.

– Будет ли вскрытие тела? – вмешался Фредди.

– Мы удалили пулю, – сказал Пуше. – Она соответствует пистолету, найденному рядом с трупом. – Полицейский медленно обвел нас глазами. – Предположительно можно сделать вывод, что мистер Кроуфорд покончил с собой.

– Вы так думаете? – усмехнулся Фредди.

– Не совсем. Меня мучает вопрос: зачем человеку, который ожидает получить в наследство миллион долларов, совершать самоубийство? – Пуше слегка улыбнулся.

Я высказал ему предположение относительно мотива.

– Возможно, Орвилл страдал неизлечимой болезнью.

Пуше отрицательно показал головой.

– Мы проверили эту версию. Орвилл Кроуфорд, согласно заключению его личного врача, обладал отменным здоровьем. Только месяц назад он прошел полное обследование.

– Он мог находиться в угнетенном состоянии, – вновь предположил я. – Или очень напуган. В конце концов, какая-то колдунья указала на него вчера пальцем. А когда человек боится смерти, он иногда пытается преодолеть этот страх, убивая себя.

– Мы разыскали эту колдунью, – сказал Пуше. – Ее зовут «Тетушка Белджейм». Пожалуй, она единственная в округе, кто еще практикует вуду. Тетушка получает кое-какие средства от благотворительных организаций, но она нуждается в карманных деньгах на табак и вино.

– И кто же заплатил ей, чтобы она напугала Орвилла? – спросил я.

– Она сама не знает. Получила по почте конверт с напечатанной на машинке анонимной запиской и приложенными к ней двадцатью долларами. В записке сообщались приметы человека, на которого она должна была указать пальцем, и его имя. – Замолчав, Пуше внимательно посмотрел на меня и после некоторой паузы продолжил: – Но беда в том, что тетушка Белджейм плохо видит. У пруда она простояла два часа. Кости ее продрогли, и терпение иссякло. Она едва дождалась, чтобы хоть кто-нибудь вышел из дома, и указала на него пальцем. Затем она отправилась восвояси.

Пуше вновь улыбнулся.

– Дело в том, что она указала не на того. В записке значилось ваше имя, мистер Викер.

В тот же вечер я обнаружил первую резиновую куклу с воткнутой в ее голову иглой.

Утром следующего дня, завтракая у себя в комнате, я тяжело вздохнул. Заметив это, Эдгертон спросил:

– В чем дело, сэр?

– Моя нога. Странно, что у меня внезапно разболелось колено правой ноги.

– Могу ли я предложить вам некоторое лечение? – Эдгертон слегка замешкался, добавляя сливки в кофе. – Сэр, если вы получите этот миллион долларов… а теперь уже полтора миллиона… вы измените ваш образ жизни?

– Нет, нисколько не изменю.

– Следовательно, вы не нуждаетесь в таких больших деньгах?

– Предположим, не нуждаюсь. Но, признаться, испытываешь некоторое чувство комфорта от мысли, что они у тебя будут.

Я закончил завтракать. Эдгертон сложил посуду на поднос и повернулся, чтобы уйти. Но я его остановил.

– Эдгертон, кофе сегодня горчило.

– И вы его выпили?! – он побледнел.

– Конечно, я его выпил.

– Но, сэр, а вдруг он отравлен?

– Чепуха, – ответил я, однако чувствуя себя несколько неловко. – Вы ведь сами его приготовили, не так ли?

– Да, сэр. – Его лицо приняло задумчивое выражение и тут же прояснилось. – Теперь я припоминаю, что кофе перекипел немного. Признаться, кухарка отвлекла меня своими разговорами.

– Какие такие разговоры могли отвлечь вас от приготовления моего кофе?

– Мы обсуждали вуду, сэр. Кухарка утверждает, что слепо верит в силу этого колдовства.

– Именно поэтому эта женщина всего лишь кухарка, а не королева, – заметил я.

Эдгертон направился с подносом в руках к двери, и я открыл ее, чтобы выпустить моего дворецкого.

На рукоятке с наружной стороны болтался, раскачиваясь, продолговатый пакет.

– Что это такое, сэр? – Эдгертон сдвинул брови.

Я отвязал пакет, разорвал картонную обвертку и несколько секунд молча разглядывал резиновую куклу, в правую ногу которой была воткнута иголка.

Глаза Эдгертона, перейдя от игрушки, уставились на мою ногу.

– Боль в ноге прошла, – заметил я несколько поспешно. – Ничего существенного. – С этими словами я вызывающе посмотрел на куклу. – Чепуха какая-то!

– Сэр, это вовсе не чепуха. Вы ведь не верите, что мистер Кроуфорд совершил самоубийство.

Я промолчал.

– Извините меня за выражение, но вы идиот.

– Эдгертон!

Дворецкий, несмотря на смущенный вид, был настроен решительно.

– Только идиот может, рискуя собственной жизнью, оставаться в этом доме… вместе с женщиной-убийцей или с еще одним неизвестным убийцей… ради того, чтобы унаследовать полтора миллиона долларов, которые ему не нужны.

– Эдгертон. Вы знаете, что иногда я проявляю настойчивое упрямство. Я скорее предпочту, чтобы меня вынесли отсюда бездыханным, чем уступлю угрозам.

В это утро я совершил прогулку. Неподалеку от особняка, там, где пересекается шоссе и проселочная, покрытая гравием, дорога, мое внимание привлекли густые заросли высокого папоротника. Я углубился в них, чтобы поближе рассмотреть эти самые древние растения. Примерно минуту спустя, случайно взглянув в сторону особняка, я увидел, как из него вышел Фредди. Он быстро направился к укрепленному на столбе почтовому ящику у шоссе и бросил в него конверт. Сделав это, Фредди осмотрелся по сторонам – довольно пристально, как мне показалось. Но меня он не заметил. Затем Фредди быстро зашагал по шоссе и вскоре скрылся за поворотом.

Прошло еще несколько минут, и мое общение с девственной природой было вновь прервано на этот раз появлением из леса Эдгертона, который, подойдя к почтовому ящику и тоже озираясь, быстро открыл крышку, достал конверт Фредди и перочинным ножиком принялся его вскрывать.

Я вышел из укрытия.

– Эдгертон, чем это вы занимаетесь?

От неожиданности он выронил конверт, приготовился было сбежать, но, узнав меня, остался на месте.

– А, это вы, сэр.

Я поднял конверт.

– Объясните свое поведение, Эдгертон.

– Дело в том, сэр… – Он облизал губы. – Я предположил, что мистер Мередит и есть тот человек, который посылает вам куклы. Я хотел разоблачить его… с поличным. Если можно так выразиться. Доказать, так сказать, что он письменно переписывается с этой колдуньей и поручает ей посылать вам зловещие символы.

Я осмотрел конверт. Он был адресован сержанту Пуше.

– Неужели вы подозреваете, что Пуше – сообщник Фредди по колдовству?

Эдгертон сконфузился и пробормотал в свое оправдание:

– Мне приходилось слышать, что за маской цивилизованности нередко может скрываться существо, живущее по законам джунглей. Или что-то в этом роде. Я не понимаю, почему нельзя подозревать полицейского?

Поскольку конверт уже вскрыли, я вынул из него тонкий листок бумаги. На нем было напечатано без подписи следующее: «Удалить пулю из трупа – это еще не значит установить причину смерти. Почему бы не сделать полное вскрытие тела?».

Эдгертон прочел текст, глядя через мое плечо, и спросил:

– Что имеет в виду мистер Мередит?

Я молча вложил листок в конверт и опустил его во внутренний карман пиджака.

– Вы не собираетесь отправить это по адресу, сэр? – воскликнул Эдгертон.

– Нет.

Сержант Пуше вновь допрашивал нас в этот день и на следующий. Несомненно, он подозревал, что Орвилл был убит, но доказательств ему явно недоставало.

Во время другой вечерней прогулки я случайно встретился с Амантой. Мы вместе направились к особняку, и после нескольких ничего не значащих фраз я неожиданно для себя спросил ее:

– Правда, что вы провели какое-то время в тюрьме?

Это, разумеется, был неуместный вопрос, что иногда типично, к сожалению, для моего поведения, и, задав его, я подумал, что она не удостоит меня ответом. Но ошибся.

Она некоторое время наблюдала, как играет ветер космами ив, и затем сказала:

– Да, это правда. Я призналась, что убила моего мужа.

– Почему?

– Из-за его денег, конечно. – Она холодно посмотрела на меня.

Я улыбнулся.

– Вы меня не поняли. Меня особенно не интересует, почему вы убили. Я хотел спросить, почему вы признались? Мне кажется, вы вполне способны подготовить и осуществить «безупречное» убийство. Думаю, что у вас хватило бы ума все сделать так, чтобы вас не арестовали, по крайней мере, не разоблачили.

– Становится довольно прохладно, – заметила она, подняв воротник пальто и давая понять, что разговор ей неприятен. Однако это меня не остановило.

– Чтобы удовлетворить мою излишне навязчивую любознательность, ответьте: вы действительно отравили вашего мужа?

– По-моему, я довольно ясно вам сказала: я призналась в убийстве.

– Уважаемая Аманта, не уходите от ответа. Да, вы признались в убийстве. Мне просто интересно узнать, соответствует ли истине это признание?

Она молчала, пока мы не подошли к входной двери.

– Если я вам скажу, что я не давала яд моему мужу, вы спокойнее будете выпивать ваш традиционный стакан апельсинового сока?

– Речь идет о более важном.

– Я провела четырнадцать лучших лет моей жизни в тюрьме. – Слезы увлажнили ее глаза. – Не кажется ли вам, что теперь жизнь дает мне право на убийство? Или на два убийства? Или на три? – Тут она улыбнулась, обнажив в темноте безукоризненные зубы. – И я достаточно умна, чтобы не наделать ошибок, не так ли?

На следующее утро, когда я поднимался после завтрака из-за стола, я поморщился.

– В чем дело, сэр? – участливо спросил Эдгертон.

– Я почувствовал странную боль в пателле.

Дворецкий поставил посуду на поднос.

– Могу я вам помочь, сэр?

– Нет. Возможно, нет ничего особенного. – Я зажег сигару. – Думается, мне лучше прогуляться по саду.

Я спустился вниз, но, вместо того, чтобы направиться в сад, завернул в библиотеку. Там никого не было. Я выбрал угол потемнее, уселся в кресло и стал ждать.

Через пять минут в комнату вошел Эдгертон и направился к стеллажу, где хранились словари. Торопливо он стал листать толстый том.

– Пателла, – сказал я и повторил по буквам – П-а-т-е-л-л-а.

Эдгертон замер.

Я встал и подошел к нему.

– Пателла означает коленная чашечка. И поскольку мы уточнили о чем идет речь, я могу лишь добавить, что она у меня ничуть не болит и раньше не болела.

Улыбаясь, я обнажил слегка зубы.

– Эдгертон, неожиданно меня осенило, что я получал проколотые куклы после определенного факта. Стоило мне пожаловаться на головную боль… и, о чудо! – через десять минут я нахожу привязанную к ручке двери куклу, у которой в голову воткнута иголка.

Глаза Эдгертона бегали по сторонам и упорно избегали моего взгляда.

– Размышляя над подобным совпадением после получения очередной куклы, я вначале пришел к выводу, что в моей комнате спрятан микрофон. Ибо стоило мне вслух выразить какое-нибудь недомогание; как тут же кто-то, как мне казалось, сидящий около подслушивающего устройства, срывался с места, чтобы проколоть куклу и подбросить ее мне. Но теперь я убедился, что никакого микрофона не было. Историю с куклами затеяли вы, Эдгертон.

– Да, сэр. Это я. – Он опустил голову на грудь.

– И это вы направили письмо с деньгами колдунье?

– Боюсь, что вы правы, сэр.

– Эдгертон, что вы можете сказать в свое оправдание? – твердо потребовал я.

– Сэр, я боялся за вашу жизнь. – Дворецкий, наконец, нашел в себе силы взглянуть мне в глаза. – Неужели вы не убедились, что с нами в доме находятся женщина-убийца и возможно еще один убийца?

– Продолжайте.

– Сэр, вы сами признались, что не нуждаетесь в этом наследстве. – Тут Эдгертон сделал отчаянный жест рукой. – И тем не менее вы неразумно, очень неразумно настаиваете на том, чтобы жить здесь. Я убежден, что кто-нибудь вас убьет задолго до окончания года. – Дворецкий вздохнул. – Но я понял, что невозможно заставить вас переехать в безопасное место одними разговорами. Поэтому я прибегнул к помощи колдовства, чтобы добиться моей цели.

– Колдовство на меня не действует.

– Я только что убедился в этом, сэр. Но я так надеялся на сверхъестественное.

Эдгертон выглядел крайне жалким и подавленным, поэтому я решил несколько смягчить тон.

– Ну, что же, ваши мотивы заслуживают снисхождения, и поэтому с игрой в колдовство покончим раз и навсегда. Вы, надеюсь, поняли меня, Эдгертон?

– Но ваша жизнь в опасности, сэр!

– Я вполне способен постоять за себя.