Текст книги "Пятнадцать тысяч монет"

Автор книги: авторов Коллектив

ПУСАМАНЬ^{53}

 
К дверям и выгоды и славы
Так ненадежен путь.
Вся жизнь, как малой лампы пламя,
Что так легко задуть!
Земные радости ничтожны,
Стремись монахом стать:
Лишь в желтом рубище монаха
Познаешь благодать.
 

Рассказывают, что в годы правления Шаосин сунского императора Гаоцзуна в уезде Лэцин области Вэньчжоу^{54} был некий студент по фамилии Чэнь, по имени И, по прозванию Кэ-чан. Ему только что исполнилось двадцать четыре года. У него были красивые брови и ясные глаза, к тому же он был умен; не было книги, которой он не изучил бы, исторического сочинения, которого он не постиг бы. Он трижды сдавал экзамены,^{55} но степени не получил. Тогда он решил погадать о своей судьбе и обратился к прорицателю на мосту Чжунъаньцяо в городе Линьаньфу. Прорицатель сказал ему: «В жизни тебе уготована благая доля монаха, а карьеры чиновника твоя звезда тебе не сулит; тебе остается только уйти в монастырь».

Студент Чэнь еще в детстве слышал от своей матери, что накануне его рождения она видела во сне, будто золотой архат^{56} проник в ее чрево. Поэтому, когда он потерпел неудачу на пути заслуг и славы, да к тому же услышал еще такие слова астролога, он очень опечалился. Вернувшись на постоялый двор, он переночевал там, а рано утром, рассчитавшись за ночлег, нанял носильщика и направился в монастырь Линъиньсы.^{57} Там он явился к настоятелю Инь Те-ню и поведал ему о своем решении отречься от мира. Отныне он стал послушником.

Настоятель Инь Те-ню хорошо знал священные книги. Он держал при себе прислужников, которых звали: Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой, Седьмой, Восьмой, Девятый и Десятый. Каждый из них был начитанным и толковым. Чэнь Кэ-чан благодаря своим знаниям стал Вторым прислужником при престоле настоятеля.

В одиннадцатом году правления Шаосин^{58} в четвертый день пятой луны,^{59} когда готовили жертвенное угощение цзунцзы,^{60} седьмой князь^{61} У, брат матери императора Гаоцзуна, дал своему главному управляющему такой приказ: «Завтра я желаю посетить монастырь Линъиньсы и угостить монахов; пусть будут приготовлены жертвенные яства». Получив повеление, главный управляющий сходил за деньгами, купил припасы и проследил, чтобы все было сделано.

На следующий день, после завтрака, князь осмотрел все, что было приготовлено, и сел в паланкин. В сопровождении главного управляющего, его помощника, стражи и телохранителя он выехал из ворот Цяньтан, миновал мост Шиханьцяо и гору Дафотоу и прибыл на Западную гору в монастырь Линъиньсы. Туда уже было сообщено о предстоящем визите. Настоятель монастыря вместе с монахами вышел навстречу князю, и они под звон колоколов и бой барабанов ввели князя в храм, чтобы он зажег там курительные свечи.^{62} Настоятель пригласил князя в свою келью и призвал монахов оказать почести гостю. Они подали чай и стали двумя рядами слева и справа. «Каждый год в пятый день пятого месяца, – сказал князь, – я прихожу в монастырь и предлагаю монахам цзунцзы. Вот и сегодня я, как всегда, раздаю милостыню. Пусть слуги принесут еду в жертву Будде, вынесут цзунцзы на больших подносах и раздадут по всем кельям».

Потом князь вышел прогуляться по галерее и увидел на стене четверостишие:

 
В государстве Ци^{63} когда-то
   Родился и жил Мэнчан.^{64}
А Чжэнь-э^{65} в эпоху Цзинь
   Получил высокий сан.
Ну, а мне удачи нету,
   Будет ли она когда?
Я спрошу у звездочета,
   Что сулит моя звезда!
 

– В этих стихах выражено недовольство судьбой, – подумал князь, – интересно знать, кто их автор?

Когда князь вернулся в келью, настоятель устроил пир в его честь. Князь спросил настоятеля:

– Кто у тебя в монастыре может хорошо писать стихи?

– Милостивый князь, – ответил настоятель, – у меня в монастыре много монахов; при мне состоят десять прислужников – Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой, Седьмой, Восьмой, Девятый, Десятый, – и все они могут писать стихи.

– Позови их ко мне, – сказал князь.

– Милостивый князь, только двое из них находятся сейчас в монастыре, остальные восемь в разных монастырских усадьбах, – ответил настоятель.

И тут же Первый и Второй прислужники предстали перед лицом князя.

Князь подозвал Первого прислужника и попросил: «Напиши-ка мне стихотворение». Первый прислужник попросил назвать тему, князь предложил ему «Цзунцзы». Тогда Первый прислужник сложил такие стихи:

 
У цзунцзы четыре острых угла.
Бурлящего он не минует котла.
Коль Танский монах^{66} на него набредет —
С него он, не медля, обертку сдерет!
 

Князь выслушал четверостишие и, смеясь, сказал: «Хорошие стихи, но им не хватает изощренности».

Затем он предложил Второму прислужнику сложить стихи. Тот поклонился и спросил тему; ему тоже была дана тема «Цзунцзы». Стихи Второго прислужника звучали так:

 
Цюй Юаню с любовью из года в год
Ароматные цзунцзы приносят.
За великую щедрость твою, о князь,
Ждет тебя на том свете награда.
Чтоб монахам раздать, чтоб досталось всем,
Принести надо цзунцзы немало —
Но узнать невозможно, кто лучше всех
Разбирается в жизни и смерти!
 

Князь выслушав, пришел в восторг.

– Хорошие стихи, – одобрил он и спросил Второго прислужника: – Не ты ли написал стихи на стене галереи?

– Да, милостивый князь, они написаны мной, – ответил Второй прислужник.

– Раз их написал ты, – сказал князь, – ты и раскрой мне их смысл.

– В государстве Ци был некий Мэнчан-цзюнь, – ответил Второй прислужник. – Он содержал три тысячи дружинников. Родился он в полдень пятого числа пятого месяца. В государстве Цзинь был генерал Ван Чжэнь-э – он тоже родился в полдень пятого числа пятого месяца. Но вот я, родившийся в тот же день и час, как они, страдаю от бедности и горестей. В четверостишии я вздыхаю о своей несчастной судьбе.

– Откуда ты родом? – осведомился князь.

– Я родом из уезда Лэцин области Вэньчжоу, по фамилии Чэнь, по имени И, по прозванию Кэ-чан, – ответил прислужник.

Видя, что слова прислужника чисты и что талант этого человека поистине выдающийся, князь захотел возвысить его. Он в тот же день послал стражника в управление по делам буддийских монастырей в городе Линьаньфу за монашеским свидетельством для Второго прислужника. Прозвище Кэ-чан сохранилось за ним как монашеское имя. Кэ-чан был назначен священнослужителем при дворе князя. К вечеру князь вернулся домой, и больше рассказывать о нем пока нечего.

Время летит как стрела. Незаметно прошел еще год. Наступил пятый день пятого месяца, и князь снова отправился в монастырь Линъиньсы угощать монахов. Настоятель ввел в свою келью Кэ-чана и всех монахов. Не обошлось без угощенья. За трапезой князь подозвал к себе Кэ-чана и сказал:

– Сложи мне цы, из которого я узнал бы историю твоей жизни.

Кэ-чан поклонился и прочел цы «Пусамань»:

 
Один этот день на всю мою жизнь
Бросил мрачную тень.
Однако исправлена вся моя жизнь
В этот же день.
От пятого дня пятого месяца
В течение целого года
До пятого дня пятого месяца
Я ждал твоего прихода.
Своей справедливой и щедрой рукой
Меня поддерживал ты:
Монахом я стал и спокойно живу
Вдали от мирской суеты.
 

Князь остался доволен. Он отправился домой совершенно пьяный и захватил с собой Кэ-чана. Дома он представил его двум своим женам.

– Этот монах родом из Вэньчжоу, по фамилии Чэнь, по имени И, – сказал им князь. – Он трижды сдавал экзамены, но степени не получил, а потому отрешился от мирской суеты и стал прислужником в монастыре Линъиньсы. Он хорошо пишет стихи, поэтому я сделал его своим придворным монахом и дал ему монашеское имя Кэ-чан. Это было год назад. Сегодня я привел его к себе домой, чтобы он нанес вам визит.

Жены очень обрадовались. Домашние князя также были восхищены умом и скромностью Кэ-чана. Князь развернул цзунцзы и, передавая один из них Кэ-чану, предложил ему сочинить цы на тему «Цзунцзы», использовав тот же мотив «Пусамань». Кэ-чан поклонился, попросил бумагу, кисть и написал:

 
В начале пятого месяца
Из нитей шнуры плетут.
В тонкие листья бамбука
Клейкое просо кладут.
Бросают аир^{67} благовонный
В мясо и в винный сосуд…
Милостив ты, о владыка,
И справедлив твой суд.
Когда в наши горы подняться
Возьмешь на себя ты труд —
На мальве, согретой солнцем,
Два-три цветка расцветут.
 

Стихи понравились князю, и он приказал позвать певицу Синь-хэ, что значит «Свежий лотос», и велел ей спеть новое цы Кэ-чана. У Синь-хэ были длинные брови и узкие глаза, белое лицо и алые губы, двигалась она легко и грациозно. Взяв в руки сянбань^{68} из слоновой кости, она встала перед присутствующими и запела звучным голосом. Все громко выразили одобрение. Князь велел Кэ-чану написать еще цы в честь Синь-хэ, снова на мотив «Пусамань». Кэ-чан взял кисть и написал:

 
Изящны все ее движенья
И голос чист,
То нежно он звучит, то резок
Как ветра свист.
Ты милостив и справедлив, владыка, —
В наш круг хмельной
Привел наложницу, что может смело
Соперничать с луной.
А если взор наш беспокойный ищет
Прекраснейший цветок —
Не нынче – завтра лотосу раскрыться
Подходит срок.
 

Князь обрадовался еще больше. К вечеру, когда кончился пир, Кэ-чану было велено вернуться в монастырь.

На следующий год в пятый день пятого месяца князь снова хотел отправиться в монастырь Линьиньсы угощать монахов. Неожиданно полил сильный дождь. Тогда князь приказал слуге:

– Пойди ты один. Раздай монахам угощенье и возвращайся вместе с Кэ-чаном. Я хочу повидать его.

Слуга отправился в монастырь Линьиньсы и сказал настоятелю, что князь велел ему привести с собою Кэ-чана.

– На днях у Кэ-чана заболело сердце, он не выходит из кельи, – сказал настоятель. – Я пойду к нему вместе с тобой и спрошу его.

Слуга и настоятель пришли в келью Кэ-чана. Кэ-чан лежал на кровати. Он сказал слуге:

– Кланяйся милостивому князю, я заболел и не могу пойти. Вот письмо. Передай его от меня князю.

Слуга вернулся с письмом в дом князя.

– Почему не пришел Кэ-чан? – спросил князь.

– Милостивый князь! – ответил слуга. – У Кэ-чана уже несколько дней болит сердце; он не может прийти. Он велел мне вручить вам письмо. Он сам запечатал его.

Князь прочитал письмо – это опять было цы на мотив «Пусамань»:

 
Как-то случилось, что весь этот год
В келье я просидел.
Много судьба препятствий чинит
Для добрых и чистых дел,
Сердце болит у меня, господин,
Милостив ты, справедлив —
В пору, как лотос начнет цвести,
Кто скажет, буду ль я жив?
 

Князь тотчас потребовал к себе Синь-хэ, желая прослушать это цы в ее исполнении. Но жена управляющего доложила ему:

– Милостивый князь! В последнее время у Синь-хэ брови опустились, глаза стали ленивыми, груди большими, живот высоким – она не может выйти.

Князь разгневался и отправил Синь-хэ к своей пятой жене, поручив той расследовать дело. Синь-хэ расспросили, и она призналась, что согрешила с Кэ-чаном. Пятая жена сообщила об этом князю. Он пришел в ярость. «Не удивительно, что в цы этого плешивого осла были слова о цветущей Синь-хэ! У него нет никакой сердечной болезни: он болен от любви! Теперь он чувствует за собой вину и не смеет явиться ко мне», – подумал князь и распорядился, чтобы из города Линьаньфу отправили посыльного в монастырь Линъиньсы арестовать монаха Кэ-чана. Посыльный пошел в монастырь к настоятелю Инь и потребовал выдать Кэ-чана. Настоятель, конечно, расставил вино и пищу, подарил чиновнику немного денег. Но, как известно, закон государя, подобно огню, не щадит никого. Кэ-чан не смог отговориться болезнью. Собрав последние силы, он был вынужден подняться с постели и последовать за чиновником в ямынь и стал там на колени. Начальник области вошел в зал.

 
По барабану из кости слоновой
Палочки бьют – бам-бам.
Сановники важные в два ряда
Встали по сторонам.
Как будто здесь башня Восточной горы,^{69}
Где ловят души людей.
Как будто сам Янь-ван^{70} появился
Из царства теней.
 

Когда ввели Кэ-чана, начальник спросил:

– Ты монах? Князь так милостиво относился к тебе. Почему же ты совершил такое мерзкое дело? Признавайся!

– Это неправда! – воскликнул Кэ-чан.

Начальник области не стал слушать его объяснений.

– Избейте его хорошенько! – приказал он.

Подчиненные повалили Кэ-чана и били его до тех пор, пока не лопнула кожа и не потекла алая кровь. Тогда Кэ-чан признался.

– Я действительно согрешил с Синь-хэ, – сказал он, – у меня тогда помутилось сознание. Сейчас я говорю правду.

Допросили Синь-хэ. Она утверждала то же. Начальник области Линьаньфу представил князю показания Кэ-чана и Синь-хэ. Князь сперва подумал, не казнить ли Кэ-чана, но, вспомнив, как он образован, отказался от этой мысли. Он велел заключить Кэ-чана в тюрьму.

Тем временем настоятель Инь думал: «Кэ-чан – монах безупречного поведения; обычно он не выходил из монастыря, и все время читал сутры перед статуей Будды. А когда его приглашали в дом князя, он возвращался задолго до наступления вечера и уж никогда не оставался ночевать там. Как же могло случиться, что он совершил это преступление? Тут что-то не так». Настоятель Инь поспешно отправился в город, в монастырь Чуаньфасы, и попросил настоятеля Гао Да-хуэя пойти вместе с ним к князю просить снисхождения для Кэ-чана.

Князь вышел к ним, любезно пригласил настоятелей сесть и велел подать чай.

– Кэ-чан вел себя неприлично! – сказал князь. – Я о нем так заботился, а он совершил порочащий монаха поступок.

– Смеем ли мы оправдывать поступки Кэ-чана? Мы только просим милостивого князя вспомнить его былую, пусть и незаслуженную любовь к этому человеку и проявить снисхождение, – снова и снова взывали к князю оба настоятеля, встав на колени.

Князь попросил обоих настоятелей вернуться в свои монастыри и добавил:

– Завтра прикажу начальнику области Линьаньфу смягчить наказание.

– Милостивый князь, со временем это дело прояснится, – сказал в ответ настоятель Инь.

Эти слова не понравились князю; он удалился во внутренние покои и больше не выходил.

Видя, что князь не появляется, настоятели отправились восвояси.

– Князя разгневали твои слова о том, что дело со временем прояснится, – сказал настоятель Гао. – Он не хочет признать себя неправым и потому не пожелал выходить.

– Кэ-чан – монах безупречного поведения, – ответил настоятель Инь. – Обычно, когда он бывал свободен, он не выходил из монастыря, а только читал сутры перед статуей Будды. И даже когда его звали в дом князя, он возвращался засветло и во всяком случае никогда не ночевал там. Как же мог он совершить преступление? Вот я и сказал, что дело со временем само собой выяснится. Я уверен, его обвинили несправедливо.

– Бедный не спорит с богатым, низкий не состязается с благородным, смеет ли монах рассуждать перед князем о том, где правда, а где неправда? Видно, все, что с ним случилось, Кэ-чан заслужил в предыдущей жизни.^{71} Пока надо довольствоваться тем, что ему будет смягчено наказание, а там посмотрим, – заключил настоятель Гао.

Настоятели разошлись по своим монастырям, и пока о них речи не будет.

На следующий день князь написал в Линьаньфу, чтобы Кэ-чану и Синь-хэ смягчили наказание. Начальник области доложил князю: «Было бы лучше решить дело после того, как у Синь-хэ родится ребенок». Но князь приказал вынести приговор и привести его в исполнение не откладывая. Делать нечего, начальник области отобрал у Кэ-чана монашеское свидетельство, наказал сотней ударов палками и отправил в монастырь Линъиньсы, чтобы оттуда он вернулся домой. Синь-хэ дали восемьдесят палочных ударов и направили в уезд Цяньтансянь, откуда она должна была ехать домой. Кроме того, от нее потребовали возвратить князю тысячу связок монет, которые он в свое время уплатил за нее.

Рассказывают, что, когда настоятель Инь принял Кэ-чана, монахи не хотели позволить ему поселиться опять в монастыре, дабы не замарать добрую славу обители. Но настоятель сказал монахам:

– Дело несомненно странное. Но впоследствии все должно выясниться.

По его приказу у подножья горы построили небольшую хижину с соломенной крышей, где Кэ-чан мог отдохнуть и залечить свои раны, прежде чем вернуться в родную деревню.

Рассказывают еще, что князь распорядился отослать Синь-хэ домой и потребовал назад уплаченные за нее тысячу связок монет. Родители Синь-хэ сказали дочери:

– У нас ведь нет денег. Если у тебя есть сбережения, верни князю долг сама.

– Есть человек, который отдаст эти деньги вместо меня, – сказала Синь-хэ.

Тогда отец стал ругать ее:

– Ах негодная! Ты забыла закон и связалась с бедным монахом. Теперь у него даже монашеское свидетельство отобрали, так откуда же он возьмет деньги, чтобы отдать за тебя князю?

– Понапрасну я обвинила этого несчастного монаха! – призналась Синь-хэ. – На самом деле я согрешила с управляющим Цинь Юанем. А он, видя, что я забеременела, и боясь, что дело раскроется, сказал мне: «Явись к князю и скажи, будто ты согрешила с Кэ-чаном. Князь любит Кэ-чана – он обязательно простит тебя; я же буду содержать твоих родственников, снабжать их деньгами и всем необходимым». Я пойду к нему и попрошу денег на расходы и на уплату долга по приговору. Правда, он меня уже один раз обманул, и я не знаю, можно ли полагаться на него. Если он обманет меня снова, отречется от своих слов, тогда я сама о себе позабочусь. Вы отведете меня к князю. Я расскажу ему всю правду и добьюсь, чтобы по крайней мере сняли несправедливое обвинение с монаха Кэ-чана.

Услышав слова дочери, родители пришли к дому князя, дождались, когда вышел управляющий Цянь, и заговорили с ним. Управляющий Цянь стал ругаться.

– Старые негодники! Старые невежды! Бессовестные! – закричал он. – Ваша дочь была любовницей монаха, это суд подтвердил, а вы несете такую чушь, хотите одурачить меня. Если вы задолжали деньги за дочь и вам негде достать их, лучше бы по-хорошему сказали мне о своей нужде, может быть, я пожалел бы вас и помог одной-двумя связками монет. А вы возводите на меня напраслину; ведь если это услышат посторонние, как я смогу жить среди людей?

Он выругал их и ушел. Старик Чжан, подавив гнев, прикусил язык и, возвратясь домой, рассказал обо всем дочери. Когда Синь-хэ услышала его рассказ, слезы полились у нее из глаз.

– Успокойтесь, отец и мать, – сказала она. – Завтра мы все-таки с ним разберемся.

На следующий день Синь-хэ и ее родители пошли к дому князя и несколько раз подряд прокричали: «Несправедливость!» Князь немедленно приказал привести кричавших. Вошли родители Синь-хэ.

– Ваша дочь совершила тяжкий грех, а вы пришли к моему дому и кричите «несправедливость», – раздраженно сказал им князь.

– Милостивый князь, – стоя на коленях, отвечал старик Чжан, – моя дочь попала в беду, она совершила преступление и к тому же несправедливо обвинила одного человека. Надеюсь, вы, милостивый князь, поможете нам.

– Кого она несправедливо обвинила? – спросил князь.

– Я-то не знаю, – сказал старик Чжан. – Но вы спросите негодницу; пусть она расскажет.

– А где она? – спросил князь.

– Ждет у ворот, – ответил старик Чжан.

Князь велел позвать ее, чтобы подробно расспросить. Синь-хэ вошла в зал и встала на колени.

– Подлая женщина! – обратился к ней князь. – Ты совершила поступок, недостойный честного человека. Скажи, кого ты незаслуженно обвинила.

– Милостивый князь, – сказала Синь-хэ, – я совершила преступление да еще безрассудно обвинила монаха Кэ-чана.

– Почему же ты так поступила? – спросил князь. – Скажи правду, и я прощу тебя.

– Я совершила прегрешение, – сказала Синь-хэ, – но Кэ-чан не имеет к нему никакого отношения.

– Почему же ты раньше этого не сказала? – спросил князь.

– Меня соблазнил управляющий Цянь Юань, – сказала Синь-хэ. – Но когда я забеременела, он испугался, что дело раскроется, и сказал мне: «Ни в коем случае не выдавай меня; скажи лучше, что согрешила с монахом Кэ-чаном. Князь любит Кэ-чана – он обязательно простит тебя».

– Ах, низкий человек! – рассердился князь. – Почему же ты согласилась говорить то, что он велел тебе, и погубила монаха?

– Он говорил мне: «Если ты уйдешь домой с миром, я буду кормить всю вашу семью от мала до велика; а если нужно будет отдать деньги князю, я их дам». Теперь я вернулась домой, вы, милостивый князь, потребовали деньги, и я не знала, что делать. Оставалось только пойти попросить Цянь Юаня, чтобы он вернул их вам. Отец пошел поговорить с ним, но он побил и обругал его, отец пострадал ни за что, – рассказала Синь-хэ. – Теперь я сказала все, как есть. Перед лицом милостивого князя я признаю, что заслуживаю смерти.

– Когда Цянь Юань обещал содержать твою семью, дал ли он тебе что-нибудь в подтверждение своих слов? – спросил князь.

– Милостивый князь, – сказала Синь-хэ, – когда Цянь Юань обещал мне содержать нас, я, боясь, как бы он не передумал, взяла у него в доказательство красную табличку, с которой он являлся на службу.

Князь очень рассердился и, топнув ногой, закричал:

– Дрянь! Ты понапрасну обвинила монаха Кэ-чана!

Потом он велел начальнику области Линьаньфу привести Цянь Юаня в присутствие, допросить его и пытать. Тот сознался во всем. По истечении ста дней его наказали восемьюдесятью ударами палок по спине и отправили в тюрьму на остров Шамэньдао^{72} и там держали под надзором.

Синь-хэ вернулась домой. Долг в тысячу связок монет ей простили. В то же самое время в монастырь Линъиньсы за монахом Кэ-чаном был отправлен посыльный.

Рассказывают, что Кэ-чан, живя в хижине, как следует отдохнул. И когда вновь наступил пятый день пятого месяца, он взял бумагу, тушь, кисть и написал оду «Расставание с жизнью»:

 
Пятый день пятого месяца —
День, когда я родился.
Пятый день пятого месяца —
День, когда стал я монахом.
В пятый день пятого месяца
На меня возвели вину.
В пятый день пятого месяца
Я из этого мира уйду.
Но не кончил я с жизнью расчет —
Долг еще остался за мной.
Взял чужую вину на себя я,
Чтобы не пострадал другой.
В пятый день пятого месяца
В полдень сижу и пишу,
Вмененную мне чужую вину
Снять с меня я прошу.
В пятый день пятого месяца —
В праздник летнего дня —
С жизнью я хочу рассчитаться
И прошу оправдать меня.
 

Написав оду, Кэ-чан вышел из хижины. Около нее был источник. Он сбросил одежду, обмыл свое тело, оделся, вернулся в хижину, сел, поджав ноги, и умер. Монахи известили настоятеля. Настоятель положил Кэ-чана в гроб, который берег для себя, и вынес его на вершину горы. Как раз когда он собирался предать тело Кэ-чана огню, он вдруг увидел слугу князя, пришедшего за Кэ-чаном.

– Слуга, – сказал ему настоятель, – пойди доложи милостивому князю, что Кэ-чан умер. Я собирался сжечь его тело. Если князь хочет прийти проститься с ним, мы приостановим сожжение и будем ждать повеления князя.

– Дело уже выяснилось, – сказал слуга. – Кэ-чан не имел к нему никакого отношения. Его обвинили несправедливо. Меня послали за ним, но поздно – он умер. Я пойду доложу милостивому князю, он обязательно придет сам, чтобы присутствовать при обряде сожжения.

Слуга поспешно вернулся в дом князя, передал ему слова настоятеля и оду «Расставание с жизнью». Князь прочел и изумился. На следующий день он с двумя женами отправился в монастырь Линъиньсы предать тело Кэ-чана огню. Монахи встретили гостей и привели к горе позади монастыря. Князь и его жены сами держали курительные свечи. Потом князь сел. Монахи во главе с настоятелем Инь прочли сутру, и настоятель Инь произнес, держа в руке факел:

 
А сегодня цзунцзы Цюй Юаня
Аромат источают на блюде,
На драконом украшенных лодках
Состязаются весело люди
Перерезана нить кармы,^{73}
Новая жизнь начнется,
И завязывать отношенья
В ней уже не придется.
О покойном монахе Кэ-чане
Вспоминаю я с уваженьем.
В пятый день пятого месяца
Совершает народ омовенье.
Этот день поведет за собою
Летних дней череду сплошную
Цюй Юаня цзунцзы не надо
На бумагу класть золотую.
Не рубите листья аира
На подобные яшме кусочки.
Знайте – он Фахуа^{74} с махаяной^{75}
Изучил до последней строчки.
Он запретный не трогал лотос,
Обвинили его напрасно —
Когда спел он «Песнь о разлуке»,
Все понятно стало и ясно.
Дождались мы пятого месяца,
День сегодняшний тоже пятый
Почему же ты так торопишься,
И так рано уходишь на запад?^{76}
Жизнь и смерть не зависят от времени,
Призрачно все в этом мире.
Принесли отшельники свечи
Из своей обители тихой.
А когда все кругом озарили
Ярким пламенем свечи эти,
Мы увидели облик мира
В его истинном свете.
«Пусамань» написал тогда он
И пропел от слова до слова.
А затем, распростившись с нами,
Возвратился на небо снова.
 

И вдруг все увидели, как в огне появился Кэ-чан. Он поклонился и произнес:

– Благодарю князя, его жен, настоятеля и монахов! Только потому, что у меня был старинный долг в прежней жизни и нужно было возвратить его, я появился в этом рождении. Теперь я перешел в мир бессмертных и больше не буду жить среди людей. Я один из пятисот архатов – Архат вечной радости.

Поистине,

 
Разве было глухо и глупо
Небо когда-нибудь?
Ни хорошее, ни дурное
Скрыть мы не можем.
Добрым словом другим указуя
Истинный путь,
Незаметно мы копим заслуги,
Доблести множим.