Текст книги "Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

9 мая 1945 года. Михайленко, Михаил Кологанский, Колосов.

– А как вы узнали о том, что День Победы настал?

Я не помню. Мы, как люди военные, чувствовали, что уже вот-вот и враг сдохнет, и думали, что это будет к первому мая.

– А вы ожидали приказа ехать с японцами разбираться?

– От нас то одного выдергивали, то другого – ехать туда. Все понимали, что придется с япошками разбираться. Но мы не знали про договоренность Сталина с Рузвельтом и Черчиллем о том, что мы через три месяца после окончания войны с Германией вступим в войну с Японией. Но, как военные люди, мы чувствовали: то катерники туда поехали, потом группа уехала в Америку получать катера, и нам сказали, что они не на Север вернутся, а на Тихий океан. Когда Леонов получил назначение, мы знали, что едем на войну.

В середине мая мы поехали на Дальний Восток, с пересадкой в Москве. Потом 11 дней по Транссибирской магистрали. Сначала мы базировались во Владивостоке в штабе разведуправления на втором этаже. Тут наши ребята пошли в ресторан. Барышев – главстаршина, Агафонов тоже старшина первой статьи. Герои Советского Союза, Барышев с орденами, и еще там кто-то был, трое или четверо. В это время пришел патруль. Они послали патруль очень далеко. Тогда явился комендант Горбенко, а он до этого был комендантом в Мурманске и нас знал. Нас иногда отпускали в увольнение в Мурманск. Но Горбенко сказал – выйти, и все… И тут завязалась драка. Ну, наши ребята не растерялись – народ обученный. И мы всех распихали, но Сенька Агафонов получил ранение, ему проткнули мышцу предплечья штыком.

Короче, нас через день выселили на остров Русский. Казармы старые царские. Такие как Гренадерские казармы у нас. На острове Русский началась подготовка.

– Сильно ли отличалось то, чему вас учили на Севере, от того, чему вас учили на Дальнем Востоке? Или просто восстанавливали навыки?

– На Дальнем Востоке была другая война, и нас использовали не как разведывательный истребительный отряд с высоким интеллектом и высокой технической подготовкой, а как ударную боевую единицу для занятия плацдармов. Мы брали четыре города, высаживались днем. Такого на Севере не было. Юкки, Расин, потом в Сейсине нас высадили. Там бои страшные были. А потом Гензан, там была чисто психологическая война – там надо было заставить капитулировать гарнизон.

– Когда американцы применили ядерные бомбы, как вы об этом узнали?

– Как и все. По радио.

– И как впечатление? Вроде бы бомбардировка не нужна была?

– Это была варварская демонстрация и проверка мощи нового вооружения. Это было психологическое давление на весь мир.

– Вы постоянно в рассказе упоминали мыс Крестовый, а не могли бы вы рассказать о своем участии и как вы ее видите, эту операцию?

– Мне дважды приходилось делать доклад по Крестовому в послевоенное время. По телевидению и на специальной конференции в разведуправлении. Поэтому я операцию на Крестовом мог бы разложить по полочкам. И очень подробно, но это действительно венец всех операций флота на Севере. Эту операцию потом изучали в генеральном штабе.

– Какое отношение было с катерниками, подводниками?

– Катерники были самые близкие друзья: Лях, Паламарчук, Шленский, Шабалин. У меня есть их портреты.

Когда в подплаве мы обедали, то проходили в офицерскую кают-компанию – подводники очень хорошо нас встречали, хотя мы с ними редко ходили – были лишь операции по высадке маленьких групп.

– Была ли такая традиция, что, когда операция удачная, вручать участникам жареную свинью?

– Леонов треплется. А может, я и не знаю, может быть, для него и было…

– Были суеверия какие-то? Например, перед выходом не бриться?

У всех свои. Не помню, честно говоря.

– Взаимоотношения с пехотой?

– Можно сформулировать так: лучше не было бы никаких. Взаимодействия с пехотой для отряда оказывались неудачными и были для нас всегда сопряжены с большими трудностями и проблемами. Как и работа с СОРовской разведкой на Крестовом…

– С вашей точки зрения, не стоило бы увеличить количество таких отрядов, как ваш?

– Тогда я об этом рассуждать не мог и не должен. А как военный человек, прошедший 40 лет на флоте, думаю – нет.

На Севере не было такой партизанской войны, как на других фронтах, и не могло быть. Прятаться негде. Еще два-три таких отряда, и немцы бы совсем другую войну вели. Они бы вырезали все население, и отряд бы вообще ничего сделать не смог. И отряд был единственным в своем роде. В то время, при той технике и при подготовке, похожих не было. Мы решали такие задачи, которые сейчас решают несколько ведомств.

– Были ли в отряде женщины?

– Была Оля Параева, фельдшер и переводчица с финского. Я пришел – она уже уходила.

– Ваш отряд в обслуживании конвоев PQ и подобных участвовал?

– Мы наблюдали за выходом немецких кораблей из баз и за вылетами самолетов:

– Вылетели самолеты с Луостари, курсом 10, азимут 10. Высота такая то. 12 «юнкерсов», 4 «фоккера».

– С Банака, вторая группа, с курсом 180, летит туда. Высота такая-то, столько-то бомбардировщиков.

– Вышел «Тирпиц» и 10 вымпелов…

– Вернулись. Вошли два крейсера, Алта-фьорд.

Наградной лист П.Г. Колосова на орден Красного Знамени

– Но это не только для конвоя, а для всего флота?

– И именно для конвоя. Когда формируется конвой, они четко должны представлять, с чем они встретятся. Почему погиб караван PQ-17. 30 кораблей немцы потопили. Почему? Потому что английское руководство посчитало нецелесообразным борьбу с «Тирпицем» и тяжелыми крейсерами, которые скопились на Севере. И когда они узнали, что «Тирпиц» вышел, они дали команду всему охранению уйти на юг. Охранение ушло, бросили конвой, «Тирпиц» вернулся, а корабли, которые должны были охранять конвой от самолетов и подводных лодок, оказались совсем в другом месте. Английские самолеты не могли долететь, а немецкие торпедоносцы с норвежских аэродромов долетали до конвоя и его раздолбали.

– Лунин действительно всадил торпеду в «Тирпиц» или только обнаружил?

– Всадил. Нет никаких сомнений, потому что «Тирпиц» после этого отстаивался полгода. Ремонтировался, потом еще утащили южнее. Его отремонтировали только к концу войны.

Лунин потом был командиром ЭПРОНа, а затем начальником управления в первом институте, я с ним разговаривал.

Он стоял в подводном положении на позиции перед Алта-фьордом. Ночью уходил подзарядиться. Однажды, всплывая под перископ, оказался внутри эскадры, он выстрелил четыре торпеды в «Тирпиц», двумя попал, поднырнул и ушел. Он доложил, что ликвидировал «Тирпиц». Но «Тирпиц» вернулся. Это же не эсминец, живучесть большая. Но повреждения были огромные, он стоял до конца войны. В бою больше не принимал участия. Но англичане отозвали охранение.

А наша группа погибла из-за того, что несколько раз передокладывала о том, что «Тирпиц» вернулся. Разбор был, Лунина чуть не выгнали с флота, оказывается, он носовые торпеды не использовал. Но главком за него вступился. В той ситуации, он пока бы разворачивался, а маневр лодки «К» большой, его бы потопили. Он вернулся домой с неиспользованными носовыми торпедами. Он был уверен, что «Тирпиц» потоплен. А то, что он попал, это точно. Акустик орден Ленина получил, а Лунина наградили Героем.

– Как вы оцениваете книгу В. Н. Леонова «Лицом к лицу», 2005?

– Первые 150 страниц – это истина в последней инстанции. Тогда еще все живые были. Книжку писали для того, чтобы родственники и друзья вспомнили погибших. Под каждой буквой могу подписаться. А дальше Леонов был мобилизован в общество «Знание», и это уже был художественный свист. И сегодня, когда прошло 70 лет, и вылезают новые герои, и нам, кто остался в живых, становится не то что стыдно, как-то неудобно. Выглядит неправдоподобно. В художественной литературе сразу видно дилетанта, который никогда не был на море, который начинает писать о морских делах. Вот я читаю Конецкого, и чувствуется, что человек ходил по морям. Он рассказывает простым языком, это не Лев Толстой, не Тургенев, конечно.

– Когда Советский Союз кончился, как только его приговорили, в 90-е годы появилось большое количество литературы – авторы: немцы, румыны, итальянцы, финны. Зайдите в любой магазин. Они воевали, а «Иваны были бараны грязные и тупые, ничего не соображали, бежали толпой за комиссаром, а он всех бросил, спасая себя». Часть наших историков начали им вторить – «завалили трупами». Дошло до того, что цифра репрессированных, невинно убиенных превысила численность населения страны, еще Солженицын о 100 миллионах репрессированных говорил. Поэтому и нужны рассказы людей, которые воевали, видели то время воочию. Через 15–20 лет спрашивать некого будет. И судить будут по воспоминаниям, по книгам, которые издаются сейчас.

– Я вот думаю, как мне полгода дотянуть до 90 лет. Дальше, по-честному, я уже не смотрю. Сейчас выходит литература, которая ничего общего не имеет с войной. О войне честно написано, например, Некрасовым в книге «В окопах Сталинграда». Еще Симонов, есть еще кое-кто…

– Книжка на бумаге живет 25 лет. И книги 30-летней давности становятся раритетом. Никто их не переиздает.

– В 2008 году ребята, два командира подводных лодок, отставники, с Северного флота приехали, привезли приглашение от мэра Полярного. Городу вручали знак воинской доблести, был указ президента.

Я, конечно, сказал, что никуда я не поеду, никаких друзей у меня там нет. Но эти ребята уговорили, и мы поехали. И я позвонил в Москву, и ребятам прислали чуть ли не 500 экземпляров книжки Леонова. В Полярном ее расхватали, хотя там население 15 тысяч человек. В глубинке еще остались традиции. Дети военных живут там очень скромно – работы нет. Даже роддом вывезли из Полярного в Мурманск, теперь мотаются туда. Короче говоря, тяжело живут. Тем не менее там патриотический дух живой. Все книжки расхватали.

– Сегодня книга как бумажный носитель теряет свое значение. И все переходят на электронные носители информации, Интернет. Мы публикуем наши беседы, люди читают, оставляют свои отзывы. Пример: мы в прошлом году взяли интервью у одного ветерана. Он был штурманом полка у Сафонова. Жил в Лахте. И его внучка написала в Интернете: «Ребята, большое спасибо, прочитала интервью, вспомнила деда, как живого».

– С этого полка я знал Коваленко, Кухаренко, потом еще Владимир Павлович Покровский. Мы не были близко знакомы, но когда летали на парашютную подготовку на Соловки, там болтались в казарме полдня – не было погоды. Он был авиационный разведчик. У них тоже работа рискованная.

На переходе.

– Что вы, рядовой боец, знали о предстоящем задании?

– Ни в одной разведке никто, никогда, ничего не знает заранее, кроме командира. В 60-м году в газете Балтийского флота опубликован рассказ как бы от моего имени. «Мы сели на Крестовый…». А мы тогда и не знали, что идем на Крестовый.

Только когда отряд выходит в море, командиры взводов получают команду и мы узнаем, куда и зачем идем. Даже на Дальнем Востоке так было. Мало ли что бывает? Человек случайно отстал, или на переходе что-то случится, корабль утонет, кто-то попадет в плен и расскажет, куда шли, зачем шли. Поэтому до выхода на операцию никто ничего не знал. Иногда нас провожал даже член военного совета:

– Вы идете на ответственное задание, надеемся, вы оправдаете возложенные на вас надежды.

Но лишь общие фразы.

– Если вы получили задачу, например, идете на Крестовый. Вы обсуждаете, кто что делает?

– Выходим на Крестовый, высаживаемся в темноте прямо за линией фронта. Буквально в трех километрах хребет Муста-Тунтури. Это единственное место, где немцы не перешли границу. Наверху скала, висят немцы, а внизу наши окопы. Там много наших штрафников прошло школу. Туда штрафник обед два раза отнес, если живым остался – снимают судимость.

– Это между Средним и Рыбачьим?

– Да. Там были штрафники не только Северного флота, но и из армии. Это, по-видимому, единственное место на Севере, где немцы не смогли продвинуться. Там и пограничный столб остался.

– Почему единственное место, где немцам не удалось заметно продвинуться, – это Север? На Юге понятно – там равнина, там танки пошли и вперед.

– Я не знаю, как вам объяснить. Когда бежали дивизии, они бежали не только на Юге, на Севере поначалу тоже. В этот период активно подключился флот, который совместно с армией проводил операции. И именно на флоте было организовано несколько разведывательных отрядов, дырки затыкать. В том числе был организован 4-й отдельный добровольческий отряд, который потом превратился в 181-й особый разведывательный отряд при штабе флота.

– И стал отрядом Леонова называться.

– Потом после войны стало модно так называть. Фактически Леонов стал командиром отряда в завершающей стадии. В конце 43-го его назначили командиром отряда. Ну, конечно, при нем отряд добился больших успехов, результатов, появилось и мастерство, и искусство. А сначала существовал 4-й отряд, потом он преобразовался, командовали Добротин, Лебедев, Инзарцев, Люден, Фролов. Леонов на завершающем этапе. Нельзя сказать, что он снимал сливки. Он командовал отрядом по-настоящему. Но на завершающем этапе, ему повезло: ребята обстрелянные оказались, и он сам прошел школу, и все это вместе взятое позволило добиваться хороших результатов, и отряд стал после войны называться «леоновским».

Отряд Леонова, конец 1943 года.

– А как вы обычно были экипированы?

– Ходили довольно свободно, по той простой причине, что много было лыжных операций, ходили в лыжных ботинках. Ходили в спортивных брюках. В ватнике и в шапках обыкновенных. И только в 1943 году или в 44-м уже нам выдали канадские куртки, все одинаковые, непромокаемые такие – внутри меховые, с капюшоном. Все носили – от командующего флотом до рядовых. А меховые брюки никто не носил, потому что в брюках очень жарко. Катерники получили и мы. В конце 43-44-го. А до этого ходили кто в чем. Сознательно, возможно, это было. Ходили без погон, без документов, все оставляли. Чтобы непонятно было, что это русские там болтались.

Наградной лист П.Г. Колосова на орден Красного Знамени.

– А если у человека имелась татуировка на русском языке? Было же такое, что моряки себе якоря набивали, русалок.

– Тогда не было жесткого контроля. Скажу по-честному, тело не осматривали, до такого не доходило.

– Разница между боевыми действиями на Севере и на Дальнем Востоке?

– Земля и небо. На Севере была настоящая война, четыре года, каждый поход – настоящее испытание. На Дальнем Востоке, если бы не бои в Сейсине и очень психологически сложные вопросы в Гензане, то там войны практически не было. Была бы прогулка. Страшные бои с японцами, равные боям на Севере, были только в Сейсине. Чхонджин он теперь называется. Вопрос стоял, нам быть или не быть. Нас чуть не сбросили. Сначала было задание взорвать дороги, разведать и уматываться. А фактически мы сделали прорыв, выполнили свою задачу. Нам приказано было снова вернуться в город, снова занять порт и обеспечить высадку основного десанта. А десант не сразу подошел. И опять почти без боезапаса держались ночь на причале. Вот была настоящая такая схватка.

Во время первоначальной высадки, когда мы ворвались в порт, мы просто оглушили япошек, залили их свинцом и гранатами, они нас просто не ожидали. Прорвались. Выполнили свою задачу. Потом они уже остановились на дорогах. Закрыли выход отступающим армиям на юг. Потом они выгнали нас на сопку, мы продержались ночь, а утречком к нам еще подошли из разбитой роты морской пехоты Яроцкого несколько пулеметчиков. Рядом с нами они высаживались и понесли страшные потери. Лишь несколько человек к нам присоединились, и мы вместе вернулись.

– Во время операций вы пользовались рациями?

– Это же был прошлый век, между взводами никаких раций не было. Только для связи групп со штабом.

У нас в отряде человек 8 радистов было. Одни выходят на разовые операции, другие на базе, третьи идут со всем отрядом на ударную большую операцию. 6–8 человек радистов всегда было.

– А остальных бойцов учили радиоделу?

– Нет. Мне один раз пришлось выбрасываться, такое было в 43-м году. Я только потом понял, ради чего меня взяли дублером Мишки Калаганского – я хотя бы минимум знал. Если центр запросил бы, я должен был сказать – Калаганского нет и…

Всех подряд в отряде радиоделу не учили. А я морзянку помнил долго – лет 15 после войны.

– А с шифрами как было?

– Мишкин код – «выходить в квадрат такой-то». Мишка знал, сколько вправо или влево, в какие дни.

– Даже если расшифруют, то не получат информацию?

– Да. Радистов готовили специально, в Горячих Ручьях. Там после войны корабли науки базировались, вот «Келдыш», например, с большими шарами.

– А какие лыжи у вас были?

– Самые обыкновенные. Как мне рассказывали, поначалу перепробовали разные. Я пришел в отряд в начале 43-го. Все снаряжение уже устоялось. Ходили на обыкновенных солдатских лыжах. Крепление жесткое – «ротефелла», вот такие замки. Кто ходил на лыжах – знает. Это немецкое изобретение. У всех были лыжные ботинки. Но чисто лыжных операций зимой, к счастью, оказалось немного. На лыжах когда ходили под Луостари, проходили линию фронта.

– Весь груз на плечах.

– Да, 30–40 килограммов. Занятие, я хочу сказать, не из приятных…

– А вы лыжи смазывали?

– А как же! Это важная вещь, мы всегда брали норвежскую мазь – у них была смазка на все случаи жизни. И наш отряд всегда имел первое место на всех соревнованиях по лыжам…

– Охотники оббивают концы лыж мехом…

– Да-да, некоторые пробовали. Это чтобы лыжи назад не скользили, когда по горам ходишь. И чтобы отдачи не было. Были товарищи, которые по-настоящему были мастерами спорта. После войны Володька Олешев в 52-м году получил заслуженного мастера спорта. Абрамов погиб; правда, Саратовский тоже мастер спорта был, и они участвовали в чемпионатах Советского Союза Вооруженных сил, тогда не было биатлона, а была «гонка патрулей». Володя получил заслуженного мастера спорта. Потом он был заведующим кафедрой физподготовки в ракетной академии им. Дзержинского.

– Север отличался от остальных фронтов тем, что там было большое количество импортного добра, транспорта приходили и там разгружались. Вы упомянули автоматы Томпсона, упомянули одежду – канадки. Что-то еще было?

– Продукты. Чтобы не везти из глубины страны, необходимое оставляли. Это, наверное, было разумно.

У нас была тушенка, шоколад, сушки, сухари… В запаянных банках. Рис, который так надоел, что на него смотреть было невозможно.

И первые самолеты по ленд-лизу, которые пришли, осели на Севере. Англичане были заинтересованы в том, чтобы вместе Север прикрывать. Первые зарубежные катера торпедные «Воспера», «Хиггинсы» тоже появились на Севере. И кроме всего прочего, когда я еще был в зенитном дивизионе, появились их радиолокационные станции. Меня хотели отправить на учебу, чтобы я на радиолокацию перешел. Но я отказался, решил не оставаться в зенитном дивизионе.

– В Мурманске было много иностранцев, вы с ними общались?

– В Полярном никого никогда не было. Во время войны в Мурманске моряков торговых судов действительно было много. Когда англичане приходили в Мурманск, были сильные бомбежки. Оказывается, англичане, как только их корабль тыкался в пирс, считали, что защищать корабль – это уже не их дело, и по тревоге все бежали в бомбоубежище. Они говорили:

– У нашего короля много кораблей. Мы вам привезли, а вы как хотите, так и разбирайтесь.

Появился приказ из дивизиона выделить взвод. Мне, старшине второй статьи, дали два расчета. Мы пошли к ним на корабль. И наши ребята под моим командованием отбивали атаки. Открывали огонь с зенитных пушек, которые стояли на кораблях. Два случая таких было.

– Вы упомянули РЛС. То есть на Севере была английская радиолокационная станция, личный состав которой был английский?

– У них был свой командный пункт в Полярном. Была английская военно-морская миссия, которая ведала проводкой караванов. Обслуживающий персонал наш был. Мы с дивизиона своего, с одной стороны бухты Екатерининской, смотрели в бинокль на противоположную сторону. И смеялись: англичане досочку возьмут, тащат на свой КП – надрываются, вдвоем несут с передышками снизу наверх, два раза останавливаются, кофейку попьют и идут дальше. Мы смеялись.

– Участвовал ли ваш отряд в обеспечении союзнических авиационных операций, когда их бомбардировщики «ланкастеры» перебазировались на аэродром Ягодник и, например, «Тирпиц» бомбили?

– Нет. Бойцы нашего отряда, которые сидели в Алта-фьорде, докладывали о передвижении караванов и о передвижении «Тирпица». О выходе «Тирпица» из Алта-фьорда доложили первыми наши разведчики. Они же доложили о том, что «Тирпиц» вернулся через три часа с повреждениями. И тогда «затюкали» ребят – Лунин ведь доложил, что он потопил «Тирпиц».

– Когда мы от англичан получили линкор, в его защите, охране отряд какое-либо участие принимал?

– Это вы про «Архангельск»? Англичане подсунули нам старую калошу в счет тоннажа, который они обязаны были выделить при дележе итальянского флота. Это старый линкор, который нам был не нужен. Он действительно пришел на Север, но ни в одной операции не участвовал. Потом его использовали на Новой Земле, когда там термоядерную бомбу испытывали.

На переходе.

Корабли, которые получили как трофеи: «Гай Юлий Цезарь» – итальянский линкор, который потом стал «Новороссийск». Крейсер «Нюрнберг» – «Москва». Еще итальянский какой-то был крейсер, «Керчь» назвали.

– Вы обещали более подробно о Крестовом рассказать.

– В 81-м году я работал в плановой комиссии горисполкома, и вдруг меня вызывает срочно в кабинет Зайков. Оказывается, из Москвы позвонили и сказали, что в Москве будет совещание, посвященное съезду партии. И, как водится, будет встреча ветеранов. И я поехал. И мне сказали: будешь выступать вместе с Леоновым. Приехал Леонов, и мы с ним договорились на следующий день. Но Леонов не приехал, и я выступал один, ребята с телевидения записали мое выступление. В эфир – три минуты. Я сконцентрировался, и все, что сказал, попало в эфир.

– Расположение мыса Крестового четко видно на карте – четко видно, что прямо напротив Лиинахамари находится. И он достаточно высокий, на карте плохо видно высоту, но тем не менее. Я читал книгу Бабикова, толстая такая, не так давно выпущена. У меня есть вопросы по этой операции, нападение хорошо описано, а дальше идет рассказ о том, наблюдали, что идут катера с десантом… Вопрос: если вы получили доступ к орудиям, сами производили стрельбу по Лиинахамари? Почему вы не стреляли по катерам с десантом? Или их не видно было?

– Во-первых, они же внизу, во-вторых, в этой ситуации уже не до пушек, потому что в отряде уже половина не способна обороняться.

– В книге Леонова описано, что ранен Колосов и еще кто-то, погибли пять человек, но вроде все остальные живы-здоровы.

– Памятник стоит, фотографию потом покажу. Через 22 года после войны была встреча разведчиков в Североморске. Принимал Военный совет. Потом нас доставили на Крестовый. Там было 11 подписей, 10 наших убитых. В госпитале в Полярном, когда я лежал, нас было 17. В отряд входило человек 80.

Наша задача была эти пушки ликвидировать. Взвод Баринова слева, его две пушки. Леонов со своей группой идет в центре. У него был примерно взвод. Потихоньку ползем, расползаемся бесшумно. И тут вдруг светло как днем, свист, звонки как в театре. Сигнализация сработала. Укрепрайон был окружен проволокой, бетонные капониры, метров двадцать на метр высотой, в которых стоят пушки. Ворочается передняя пушка, и начинается стрельба. Бросились на пушки… Что такое проволочное заграждение на Севере? Из рельса треноги, навешана проволока, а по проволоке электрический ток – сигнализация. Врываемся, взяли пушку, подбегает комиссар, замполит Гузненков:

– Колосов, давай разворачивай.

Раз я из зенитного дивизиона пришел, значит, артиллерист. Ну, стрелять куда? Свет уже погас, и торчат напротив в Лиинахамари бензиновые баки, белой красной покрашены. Подбегает Никандров:

– Мать-перемать, что вы тут не делом занимаетесь. Задача еще не выполнена. Надо еще казарму взять.

Я бегу туда, но попадаю под какую-то гранату, падаю – меня ранило по ногам. Такая боль… Дальше уже могу рассказывать, как мне рассказывали. Меня вынесли, и я уже лежал на берегу, когда немцы очухались и на шлюпках, такие 12-весельные три-четыре шлюпки, высаживают на берег егерей. Мы сбросили их, частично, не всех. Часть немцев закрепились напротив батареи. И тут немцы начинают шквальный обстрел из артиллерии с того берега. Причем снаряды навесными падали, тяжелая артиллерия. Леонову удалось испортить пушки, и организованно отошли, вытащив всех раненых. И после этого вызвали самолеты. Вот было классическое взаимодействие. За все время первый раз мы получили поддержку. «Илы» приходили, сбрасывали питание. Мы сказали «питание», они поняли это в прямом смысле этого слова и стали сбрасывать еду. А нам надо было не питание, нам надо было патроны, снаряжение. Короче говоря, кое-что попадало немцам, кое-что нам. Я помню только в этом состоянии, Ващенко рядом стоит, из нашего отделения, было оставлено два-три человека охранять. Остальные отбивали атаки. А немцы в эту гору лезут, мы как раз на горе. Бросил гранату я свою и потом уже ничего не помню. И страшная мысль – попаду в плен в бессознательном состоянии. Весь в напряжении, чтобы только не потерять сознание. Раненые лежали, Воронин без ноги, Миша Калаганский, пуля попала в яйцо, вылетела сзади, разрывная. Правда, после такого ранения он еще двух ребят сделал. Мы лежим, отряд дерется, и в это время прорывался еще один взвод бригады морской пехоты к нам.

И в это время смотрим, действительно по заливу идут катера, одна, вторая группа. Сразу на 12 катерах высадились. Морская пехота, мы действительно обезвредили батарею. И пришел командующий… Командующий в 64-м году издал книгу, где говорит о том, что с ранеными Колосовым и Калаганским беседует. Это настоящий был командующий, в разгар боя командующий флотом Головко пришел и сказал:

– Давай в Лиинахамари.

Отряд пошел дальше, в Лиинахамари.

Когда очистили территорию батареи, нашли несколько наших убитых бойцов с вырезанными на лбу звездами, а еще несколько были обезображены.

– Когда вы пришли на Дальний Восток, группа подготовленных бойцов, которые прошли серьезную войну, достаточно самоуверенные, народ жесткий. Как вас вообще удавалось удержать в рамках приличия? Как вы в раздрай не пошли?

– Когда Леонова направили на Дальний Восток, он долго торговался, чтобы ему дали отряд. Нас приехало человек тридцать. Леонов писал, что 50, но это он приврал – нам выделили вагон, и часть вагона была загружена всяким барахлишком.

И ему сказали, ну ладно, возьми там добровольцев. И получилось так, что кто хотел, тот поехал. Кто не хотел, тот мог не ехать. Хотя всех старшевозрастных оставляли, но тем не менее уже отслужившие все сроки Дороган, Чекмачев, Никандров поехали… И остальные – относительно молодые ребята. На Дальнем Востоке уже 100 с лишним человек в отряде было. Всех, кто с Севера приехал, назначили командирами отделения или помкомвзвода. Мне дали помкомвзвода, командир группы, я у Никандрова ведал двумя отделениями. И буквально через пару дней нас послали на учебу – на изучение местности, мы ходили около Владивостока, потом нас отправили в тайгу. Про начало войны нам сообщили по радио. И нас срочно на Русский. Мы даже не высаживались, нам подгрузили дополнительного боезапаса, и мы полетели на торпедных катерах в Юкки. Теперь название по-новому – Унгу.

Что нас поразило – мы на Севере никогда за все время днем не высаживались. А тут днем – в полдень, даже раньше, а мы высаживаемся в Юкки. Там боев никаких не было, город был чистенький, мы туда проскочили, япошки бежали. И в это время, когда подошла армия, мы отдали им город.

И сразу же полетели высаживаться в Расин.

– Вопрос по Расину. В первые дни войны с Японией этот город подвергался атакам нашей бомбардировочной и торпедоносной авиации. Там были и потери, но и успехи были определенные. В каком состоянии город был на момент, когда вы туда вошли?

– Страшно вонючий, весь горел – в полном смысле этого слова. Причалы все забиты лежащими на боку транспортами. Вонючка, трупная вонь, жарко очень было.

Мы ворвались первые, там, кроме самолетов, никого до нас не было.

Авиация действительно поработала по-настоящему. Мы насмотрелись всего, что можно видеть самого неприятного… Прошли через весь город, япошки только отстреливались.

Мы вышли за город и подождали, когда армия подошла. Те первые отряды, которые прорвали границу, завалили свинцом и огнем все укрепрайоны Квантунской армии. Когда первые армейские отряды подошли, мы отдали город армии. Нас посадили на корабли, и мы вышли.

Выходя из Расина, подорвались на мине. Наш катер залило… Катеров было три – один болтался, рейд охранял. А на двух разведчики были. На корме головного взорвалась акустическая мина, он проскочил, и огромная волна рухнула на следующий наш катер. Наверно, это была ошибка катерников, они дистанцию не соблюдали. Смыло у нас троих, погиб мой друг, Витя Карпов, внутри сидел в ахтерпике, и у него от удара выстрелил автомат. Пуля прошла через него. И Федя Мозолев погиб, короче говоря, в отряде в этой операции из северян погибло три человека. Еще погибло несколько человек. Но мы их слабо знали… Короче говоря, мы пришли на Русский остров, Виктора вынесли, собрались похоронить. Была ночь, и мертвецки заснули. А утром, не успели очухаться, нам подали катера, кучу оружия подвезли. Дополнительный боезапас дали. Посадили нас на катера, и мы Витю не успели похоронить. Остались там пара человек. Мы поспали часа три-четыре, и утром нас отправили в Сейсин, где были настоящие бои.

– С чем связано, что в Юкки, в Расине никто не оказывал никакого сопротивления? А в Сейсине вдруг оказалось сильное сопротивление?

– Нам сказали, что в Сейсине были жандармское управление и комендантская рота, а там оказалась японская дивизия. Кроме всего прочего, туда стекались отступающие войска Квантунской армии. Сейсин – промышленный город, там текстильные заводы, металлургический комбинат, шелковый завод для производства искусственного шелка. Куча баков с горючим. Это порт, откуда можно было по-настоящему воевать. Это далеко от границы. Туда уже самолеты наши не долетали, никакой авиационной поддержки в Сейсине не было.

– Была ли поддержка от местных?

– От корейцев? Какая поддержка, они с красными флагами стали вылезать из подвалов, только когда япошки уже убежали. Там народ, когда война началась, в горы убежал или по подвалам отсиживался. С точки зрения вооруженной борьбы, там никакой помощи не было.