Текст книги "Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Боевые действия в ходе операции продолжались серьезные, вскоре погибли два командира взвода с моей роты, был убит командир роты, в итоге командование перешло единственному оставшемуся в живых офицеру – командиру третьего взвода. Тогда меня вернули на должность ротного. Пошли в наступление, после взятия Выборга продолжали наступать на финские войска, и я был тяжело ранен в грудную клетку в июле 1944 года. Опять темнота, оказался на больничной койке, снова только там очнулся. После окончания лечения меня направляют в 84-ю гвардейскую стрелковую Карачевскую Краснознаменную ордена Суворова дивизию, которой командовал генерал-майор Иван Кузьмич Щербина. Стал я командиром 6-й стрелковой роты 243-го гвардейского стрелкового полка. При взятии города Пилау на Балтике в апреле 1945 года меня сильно контузило и тяжело ранило, вырвав кусок мяса из внутренней поверхности правого бедра. Я лежал в госпитале в г. Тильзит, куда был направлен после пересыльного госпиталя, и вот 30 апреля произошло интереснейшее событие, я точно запомнил эту дату, так как был прикован к кровати и рядом стоял календарь, который медсестра каждый день аккуратно переворачивала. Был на вытяжке, рядом еще один лежал, также привязанный. А остальные раненые из нашей палаты вышли на перекур. И вдруг страшнейшая стрельба началась, со всех видов оружия стреляли. Мы не могли встать и посмотреть, что стряслось, поэтому решили, что это немецкая часть прорывается из тыла к своим и начался бой. У меня пистолет под подушкой был, но что я им мог сделать – только застрелиться, кого же я буду убивать, ведь сам привязан к кровати. Переволновались сильно. К счастью, заходит медсестра и говорит нам: «Вы не волнуйтесь, ничего страшного. Наши взяли Берлин!» Как вы знаете, на самом деле столица Германии пала только 2 мая 1945 года, но нам по радио почему-то сообщили об этом уже 30 апреля, так что мы радовались падению фашистского логова одними из первых в войсках. Здесь же в госпитале я узнал о том, что меня наградили орденом Красной Звезды.

– Как кормили в войсках?

– Нормально. Даже в блокадном Ленинграде мы получали триста граммов хлеба, первое и второе, даже время от времени компот! Когда я учился на командирских курсах, то наша столовая располагалась на первом этаже, рядом проходил тротуар, на который выходило из здания окно. Нас же часто отправляли дежурить на кухню, которая у нас по-морскому именовалась камбузом. Так мы кусок мяса из порций воровали и голодным ленинградцам в окно выдавали, с ним еще и хлеб бросали. Офицерам, кроме всего прочего, выделяли дополнительный паек, состоявший из печенья и масла. Конечно же, были такие случаи, что полк в наступлении отрывался от тылов, и тогда кухня не успевала за нами. Ждали мы отстающую кухню, бывало, и по три дня. Но война есть война.

– Матросы в бригадах морской пехоты имели какие-то привилегии на передовой?

– Никаких, мы все получали согласно нормативам аттестатов стрелковых частей. Единственное, не знаю, почему в этом вопросе разделяли матросов и солдат, но нам давали папиросы «Красная Звезда» вместо махорки. Я не курил, но были большие любители этого дела, и они меняли их на сахар и масло. Правда, я этим не занимался, отдавал бесплатно. Кстати, когда я лежал в госпитале в Инженерном замке, мы по ночам играли в палате в карты, преимущественно в очко. И вот как-то сидим, один не играл, мы вшестером, и один из нас банкует, а у меня последняя рука. Предложил мне открываться, я согласился. Перед нами лежит куча бумажных денег. Банкующий спрашивает, где я возьму столько рублей, чтобы открыть его карты. Но я объясняю, что на все иду, ведь по закону карт, проиграл – значит, голову отдал. И ребята говорят, что, мол, это мое дело, откуда я возьму деньги в случае проигрыша. И я снимаю банк, загреб все. Тут все начали интересоваться, чем же я собирался расплачиваться. Дело в том, что каждый день получал по пачке папирос, а лежал целый месяц, в результате они у меня были под койкой в наволочке, и когда я их достал и высыпал на стол, так те ребята чуть не задавили банкующего за его сомнение в моих словах.

Наградной лист А.С. Чокова на орден Красной Звезды.

– Как мылись, стирались?

– Хочешь верь, хочешь не верь, но я почему-то ни разу не сталкивался со вшами. На корабле, естественно, была чистота и порядок, две парных и ванные комнаты. А на фронте у меня лично насекомых почему-то не было, даже не знаю, в чем причина.

– Как бы вы оценили наше стрелковое оружие?

– Автомат ППШ был хорошим, но небезопасным, потому что имел чуткий курок и мог самопроизвольно выстрелить. Когда ты используешь диск с 71 патроном, он тяжелый и тянет тебя к земле. Если же автомат стукнешь, то затвор сразу же срабатывает – ППШ начинал стрелять. Был такой случай в моей роте. Солдат с машины спрыгнул, а у него автомат на плече был, как он ППШ толкнул или об дорогу ударил, в итоге тот выстрелил и ранил солдата, который спрыгивал следом. Вот автоматы ППС были более безопасными и удобными в обращении. Там было меньше патронов в рожке, всего 35 патронов, зато ППС – легче и надежнее. А вот граната Ф-1 опаснейшая штука была, мы же разгильдяи, ее надо носить в подсумке, а мы цепляли гранату за пояс спусковым рычагом, вроде бы форсили как флотские. Когда мы втроем должны были в тыл противника пойти, то несколько дней готовились на занятиях. Однажды топаем в землянку, и вдруг раздается щелчок. В ту же секунду главстаршина турляет нас в бок, сбивает с ног, при этом успевает снять со своего ремня гранату и бросить ее в кювет, где она там взрывается. А один командир взвода разведки у нас погиб от гранаты Ф-1. Пришли мы с задания ночью, в землянке отдыхаем, маскхалаты сняли, этот лейтенант повесил свой маскхалат на крючок и ремень туда же прицепил, на котором были эти гранаты. И вдруг играют тревогу, в землянке темно, лампа-коптилка, сделанная из гильзы, была погашена. Я находился на верхней полке, а лейтенант внизу, он в темноте хватает маскхалат, но схватился по ошибке за ремень, и граната щелкнула. Тот успел ее схватить и бросить за порог, но у нас имелось две двери – одни открытые, а вторые закрытые, и граната ударилась о вторые двери. Лейтенант упал на пол, но граната подкатилась к нему, и ему весь правый бок разворотило. Вот так по-глупому погиб командир взвода.

– А немецкие гранаты как бы вы оценили?

– У них были гранаты с длинной ручкой, они имели длинный запал, так что наши успевали схватить ее и бросить немцам назад в их окопы.

– Что было самым страшным на войне?

– Подниматься в атаку. Перед атакой каждый понимал, что ты идешь на явную гибель. Но этот страх был до тех пор, пока ты не выскочил из траншеи. Дальше уже-то все, бежишь вперед, страха тут нет, пусть пули летят и снаряды, надо прятаться, а не бояться. Так что сам страх внутри расцветает именно в момент ожидания приказа: «В атаку!»

– К женщинам в части как относились?

– Обычно. Их, во-первых, мало было, а во-вторых, старшие офицеры чаще всего их к себе забирали. Хорошо помню следующий эпизод. В 109-й стрелковой дивизии командир батальона ухаживал за одной женщиной из штаба, а начальник политотдела ее хотел к себе забрать, причем угрожал неприятностями. И комбату, капитану, обо всем доложили, его же соперник по амурным делам передвигался на лошади, он пешим не ходил. Так комбат остановил лошадь, взял за уздечку и стянул политработника на землю, после чего как врезал тому изо всей силы и сказал, что если еще раз та женщина пожалуется, то он его пристрелит. Это все происходило на глазах у солдат. Скандал был сильнейший. Ну а для разрядки расскажу анекдот, который пользовался популярностью в войсках. Жуков приехал подо Ржев и остановился у начальника корпуса. Зима, снег, намело его масса. Георгий Константинович вышел в брюках, голый по пояс, и растирается снегом. Мимо идет девушка-сержант. Жуков говорит: «Сержант, ты бы не потерла мне спинку снежком». Та в ответ: «А не пошел бы ты на …» И пошла себе в землянку. Георгий Константинович следом заходит и командиру корпуса говорит, мол, что у тебя за дисциплина, сержант посылает на три буквы представителя Ставки Верховного Главнокомандования! А тот в ответ: «Маша такая, она все может!»

– Какое в войсках было отношение к Жукову, Рокоссовскому?

– Фамилии Георгия Константиновича Жукова и Константина Константиновича Рокоссовского звучали в войсках, и исключительно в положительном плане.

– Как передвигалась пехота на марше?

– Только пешком. Был такой случай, когда я служил в 109-й стрелковой дивизии и мы наступали по направлению на Выборг. Идет батальон, впереди комбат, а там были деревянные дороги, по бокам которых располагалась грязь, шли они на передовую. Навстречу им идут в тыл грузовые машины порожняком за провиантом и снарядами. И солдаты должны уступать дорогу этим машинам. А за батальоном ехал наш комдив генерал-майор Николай Андреевич Трушкин, и он увидел, что машины заставили солдат ступить в грязь и болото. Он всегда ходил с тростью, так что подскочил к первому же водителю, вытащил его из кабины грузовика и как врезал ему по спине, что тот согнулся. После чего Трушкин говорит: «Ты, гад, машину отдашь другому, а сам пойдешь солдатом в этот батальон на передовую!»

– В штыковую атаку ходили?

– Нет. Ни разу. Немцы нас на ближний бой не принимали, предпочитали отступать. Вообще же, немцы были весьма и весьма крепкими вояками, но при этом самонадеянными и самоуверенными без причины, они считали, что их армия дойдет до Индии и даже дальше. Но они нарвались на русских, на славян. Ведь недаром в уста главного героя кинофильма «Александр Невский» Сергей Эйзенштейн вложил фразу: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет!» Те же французы в Отечественную войну 1812 года даже Москву спалили, а в итоге наши пришли в Париж.

– Как бы вы оценили финнов как противника?

– Они были даже более опасными врагами, чем немцы. Финны были боевитее, они выросли в лесах и на хуторах. Сама природа их родной страны готовила к военному ремеслу, закаляла.

– Как ваша семья приняла участие в Великой Отечественной войне?

– Два брата погибли. Иван, самый старший, погиб в Восточной Пруссии, причем мы служили рядом друг с другом, но не знали об этом. Второй брат, Федор, 1907 года рождения, погиб в Молдавии. Николай участвовал в войне, окончил свой боевой путь в Германии, а Василий служил на Дальнем Востоке военкомом. Брат жены моей был в плену, но связался с партизанами Белоруссии и воевал в партизанском отряде, в ходе боев был награжден орденом Боевого Красного Знамени, а когда демобилизовался, то стал главным энергетиком сахарного завода в Полтавской области, где его наградили орденом Трудового Красного Знамени. Но при этом в партию он не вступал.

После победы над Германией нашу 84-ю гвардейскую стрелковую Карачевскую Краснознаменную ордена Суворова дивизию направили на Дальний Восток. А я остался в госпитале, и буквально через несколько дней после окончания Великой Отечественной войны нас посадили в вагоны, повезли в Россию, и остановились мы во Владимирской области, в городе Гусь-Хрустальный, где изготавливают знаменитый хрусталь. Там было множество пленных немцев, которые восстанавливали промышленность. Я же там лечил в течение нескольких месяцев свою ногу. Затем надоела мне больничная жизнь, и я говорю начальнику госпиталя: «Слушай, ну я же могу ходить на перевязки, мне, кроме них, больше ничего не делается. Ходить дома в поликлинику на перевязки спокойно смогу, ну чего я тебе тут харчи перевожу». Начальник со мной согласился и выписал меня в августе 1945 года. Приехал домой, побыл немного, а в октябре пошел в редакцию газеты, где я работал до войны, а там как раз знакомая мне работница вышла замуж за молдаванина, ей надо уезжать, а заменить ее некем. И она в тот же день начала меня упрашивать занять ее место, хоть на время, пока не найдут постоянного работника.

В итоге я согласился, и как подменил, так с того времени 35 лет и проработал журналистом. Пятнадцать лет был штатным корреспондентом в Веселиновском районе Николаевской области. Там мне дали квартиру, потом я там свой дом построил. Поступил в заочную Высшую партийную школу при ЦК КПСС, отделение которой находилось в Киеве. И с первого же курса там учился с крымчанином Гончаровым, он работал заведующим сельскохозяйственным отделом в «Крымской правде». А в Веселиново корреспондентом Николаевской областной газеты «Пiвденна правда» работал Петр Васильевич Качанов, и когда Крымскую область присоединили к Украинской ССР, то встал вопрос о том, что теперь необходимо выпускать «Крымскую правду» на двух языках – русском и украинском. Поэтому из украинских областей собирали журналистов, после чего присылали их в Крым. Наш Петр Васильевич переехал по направлению в Симферополь и вскоре стал заведующим сектором печати обкома партии. А с Гончаровым мы пять лет вместе проучились, ездили на сессии, и он говорит: мол, чего я буду прозябать у себя в Веселиново, лучше в Крым перебраться. Наметили мне должность редактора в газете в Судаке. Но как только я приехал, то там газету закрыли. К счастью, в Черноморском требовался заместитель редактора, Гончаров предложил мне поехать туда, посмотреть, если понравится, то здесь и обосноваться. Я приехал, прекрасный берег моря, обещают квартиру и, что немаловажно, работу жене. Переехал в Черноморское, правда, с квартирой немножко задержали, потому что дом достраивался, ведь меня решили поселить в здании, которое строилось на деньги обкома партии и здесь жили только работники райкома. Так я стал работать в Черноморском, после выхода на пенсию активно участвовал в ветеранском движении. Так, организовывал саму поселковую организацию, после чего некоторое время был ее председателем. У меня есть много почетных грамот, в том числе грамоты Совета министров и Верховного Совета Автономной Республики Крым.