Текст книги "Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Более того, мы даже с норвежцами ночью встречались, с гулянки они идут, а мы аккуратненько прижались к стенке – они проходят, такие довольные, что нас увидели. А мы пленных тащили.

Немцы сделали колоссальную ошибку, захватив Норвегию, – не разрешали норвежцам рыбачить, отобрали плавсредства, а для тех, у кого не отобрали, ввели очень жесткие требования. Норвежцы жили в основном рыбным промыслом, поэтому, естественно, в большинстве своем немцев не поддерживали.

В 43-м году норвежское подполье было вскрыто, немцам удалось в него внедриться, и норвежцы, и мы, понесли большие потери. Большинство групп ходило с норвежцами. А я ходил с Сутягиным. До войны он был военным атташе в Норвегии, а потом работал у нас в разведотделе. Он в совершенстве знал норвежский язык.

В 78-м году норвежцы приезжали в Ленинград, провинция Финнмарк прислала делегацию, и мне позвонил Василий Сергеевич Толстиков и говорит:

– Норвежцы приезжают. Вы вместе воевали, как бы собраться.

Толстиков из Китая вернулся, он был до этого секретарем Ленинградского обкома… Короче, я пригласил Сутягина, Барышева, Антонова, и мы встретились на Кутузовской набережной, в Доме ветеранов. И когда жахнул норвежский гимн, то его в основном пел Сутягин. Норвежцы были изумлены. Им рассказали, что это был за отряд. Они – во!

– Суртэ дьяволе!

По-норвежски означает – черные дьяволы.

1954 год, встреча в Ленинграде: Барышев, Бабиков, Радышевцев, Леонов, Колосов.

Норвежцы теми, кто в Сопротивлении участвовал, очень гордятся. Мы открыли для прессы, для широкой аудитории то, чем мы занимались, после того как выяснилось, что норвежцы уже все опубликовали. И немцы уже все опубликовали. Тогда Бабикову удалось материал собрать, и он с чистой совестью начал говорить, что вот такая группа была. Рассказал одну десятую того, что было.

– Наверняка немцы за высадившимися группами охотились?

– Конечно, но норвежское побережье – это же огромные просторы… Только по карте кажется, что мало…

– А запеленговать…

– Да, если запеленгуют, тут и начинается охота. И это действительно опасно. Погибло несколько групп, которые были запеленгованы. Хорошо, если зимой пурга и снег. А если три-четыре дня ни пурги, ни снега? Тогда любая тропка видна с самолета, любая лыжня. Ребятам приходилось уходить и менять место. Положено было после трех-четырех сеансов менять местоположение. А на связь выходишь не из землянки, где ты сидишь, а подальше отходишь. Километра на три-четыре. Уже на последнем этапе научились. Два сеанса, и вообще махаешь на 20 километров в другую точку. Простор огромный, береговая черта изломана, все побережье невозможно отследить.

– Вы в основном работали против тыловых немецких частей. Как у немцев была поставлена тыловая служба?

– Отряду приходилось и в прифронтовой зоне воевать, с регулярными частями. Мы контактировали не с какой-то тыловой частью, а с конкретными объектами – штабом, батареей – в каком-то укрепленном районе. Однажды на переходе мы хлопнули на дороге штаб зенитного полка. Второй раз нам удалось взять на переезде какое-то смешанное подразделение.

Немцы очень дисциплинированны. Часовой ходит и не присядет. Разводящий приходит, и они смену делают, как на Красной площади.

В начале войны они, даже пленные, нахально себя вели. В конце войны стали как-то поумереннее… Иногда, когда пленных брали, для того чтобы было меньше забот и меньше о них думать, мы срезали им все пуговицы с портков. Однажды одного еле-еле смотали, руки заломили, а он вырвался, еле-еле скрутили второй раз. Мне говорят:

– Срежь пуговицы.

Я достаю нож, а он визжит как поросенок – подумал, что я его резать буду. Взяли в плен четырех человек – один наш спереди, один сзади. Куда они денутся? Срезал ему пуговицы, ну куда он побежит по сопкам, ему штаны только держать.

– Тем не менее были попытки побега?

– Я расскажу случай, и вы сами делайте вывод. Взяли мы на дороге один штаб. Леша Каштанов фотографом ходил, он берет двух пленных немцев, сажает одного в шлюпку на весла, сам садится на корму, а второго на нос, и на катер. Немец никак не может справиться с волной. Шлюпку относит… Лешка сам садится за весла, причаливает к катеру, вытаскивает немцев, а при обыске у одного из немцев «вальтер» оказался…

Отряд на переходе, 1943 год. Ващенко – Дороган – Колосов.

– Как расценивались шансы на выживание в группе, отправленной в чужой тыл?

– У большинства все нормально проходило. У Бабикова трагические случаи описаны, но, как правило, нормально проходило. У меня один раз неудачно получилось: нас выбрасывали с самолета при очень сильном ветре. К тому же сбросили с небольшой высоты. Сбросили – парашют только раскрылся, и я сразу же ткнулся. А инерция-то колоссальная, вот меня и понесло. Нужно как можно быстрее погасить купол. Строго под себя. Не успел – разбил голову. И не я один разбился, вся группа получила травмы. Меня выносили на носилках, я оклемался не сразу. Вот такие случаи бывали. Но, как правило, все возвращались в отряд обратно.

– Какое отношение было к раненым и телам погибшим?

– Раненых всегда вытаскивали, а погибших хоронили. Как правило, под камнями. Там земли нет, в расщелину какую-нибудь и закладывали камнями. На Крестовом похоронили всех по-настоящему. Тогда Леонов еще расстрелял 10 немцев. Его потом долго дергали по этому поводу.

– Захваченных немцев у вас допрашивали?

– Первичные, самые необходимые сведения, какой полк… У меня немецкий только в школе был хорош, а как переводчик я был слабый. Прямо на месте Леша Каштанов допрашивал. Или кто-нибудь из разведотдела.

А как только мы швартовались у причальной стенки, нас встречали и забирали пленных, и командир тут же писал, как все было, с кем встречались, как прошло.

Я вам почти анекдот расскажу: вернулись мы с операции. Четыре человека. Нас сразу же ночью отвезли к начальнику разведотдела Бекреневу. Входит командующим флотом Головко:

– Давайте ко мне.

Попили чайку и… Просыпаюсь, мать моя родная, я лежу на кожаном диване. Вот какой был случай.

– Вы помните первые операции, в которых участвовали?

– Первая операция – на какой-то остров мы высадились искать что-то. Там на две группы разделились, ничего не нашли. Вторая операция была – я как обеспечивающий. Все пошли, а наше отделение остается охранять шлюпки. Мы ждали. Потом была операция уже по-настоящему боевая: на дороге громили колонну. Шикарная дорога, серпантином таким шла…

– Вы говорите: «дорога, дорога…» – и возникает впечатление, что просто ходили на эту дорогу. Она что – не охранялась?

– Дорога длиной 500–700 км, разве ее всю можно охранять?

– Наверное, у немцев были блокпосты.

– Если они тебя засекли – они вызывали помощь.

Бинокли у нас были, смотрим – вдалеке какая-то колонна идет… И мы полкилометра до этой дороги через сопки вырываемся. Мы делимся на две группы – одна по головной машине, другая по кормовой. А дальше «чистишь». Это была система. Однажды мы упустили командира полка. Впереди на легковой машине ехал. Мы подумали – разведка и пропустили. Стукнули по следующей… Человек пять или шесть начальников всяких взяли. Служба связи, метео, еще кого-то. Но офицеров – никого, все унтеры. Гражданские, призванные во время войны, но с опытом и образованием.

В разведке самое главное – вовремя смыться, если задержишься, то потом до шлюпок не добраться. Поэтому пленных надо быстро эвакуировать… Иногда захваченные документы оказываются «пшиком».

Случай был – мы ворвались на ремонтную базу, были сведения, что там во фьорде отстаивается какая-то лодка. Мы на соседний фьорд высадились почти всем отрядом и через сопки туда. Лагуна, у пирса стоит подводная лодка. Тут пост, там маленький домик, бараки, это оказались ремонтные мастерские… Задача была разобраться с лодкой – мы ее думали увести. Одна группа идет поселок закрыть, другая на всякий случай преграждает дорогу – второй взвод идет, снимаем караульных. Поторопились – в живых никого не оставили. Ворвались в лодку – я там не был, я прикрывал казарму. А в лодке все оказалось в разобранном состоянии, и дизеля разобраны. В центральном посту выдрали с мясом сейф, привезли документы…

– А подорвать?

– Мы и подорвали, гранат накидали, шум подняли и ушли. Немцы выскочили из того поселка, но не прошли – вторая группа их задержала. Привезли сейф, а там только техническая документация – ни интересных сведений, ни кодов. И пленного еле довезли. Он чуть тепленький – ему так досталось. Он ничего сказать не мог. Можно считать, что неудача.

– Ваш отряд выполнял в первой половине войны те же задачи, что и войсковая разведка? У вас совместные операции были?

– Армейская (СОРовская – Северного оборонительного района) разведка выполняла только прифронтовые операции. У нас с ними была совместная операция только на Крестовом в 44-м году. Тогда командиром сводного отряда был назначен капитан Барченко (И. П. Барченко-Емельянов) – командир СОРовской разведки. Она стояла на Рыбачьем.

Леонов Героя получил как командир взвода разведчиков. Мы были у Барченко в подчинении, хотя самостоятельно решали свои задачи и шли параллельно на Крестовый разными путями. И друг друга не видели. И только утром в 4 утра радисты связались, и выяснилось, что и они подошли, и мы. Была команда:

– Приближаемся, атакуем.

Мы батарею взяли, а они нам ничем не помогли, абсолютно ничем. Разбирались только мы… Я был тогда ранен… А Барченко тоже получил Героя. Вот такие контакты с СОРовской разведкой были.

– Разведчики сами себя ощущали привилегированной кастой?

– Наверное, немного ощущали. Когда мои родные умирали с голоду, я в отряде питался шоколадом. Когда мы уходили на маневренную базу в Пумманки, нам шел дополнительный паек. Но его мы с собой никогда не брали. Поэтому, когда мы приходили на отдых, нам выдавали шоколад, спирт. Спирт сразу весь не выдавали, потому что если выдать за месяц, то можно спиться. Выдавали по фляжкам.

Мы любили в Мурманск при любой возможности сходить. Мы дважды на Севере теряли ордена. Праздник какой-то – не помню какой, поскольку не участвовал, а наши ребята, кажется, пошли встречать Новый год с девчонками, и вдруг врываются какие-то мужики:

– А-а-а, вы наших девок тут прихватываете.

Завязалась драка. Семену Агафонову досталось по голове. Короче говоря, на следующий день мы его положили в госпиталь. Оказалось, что пятеро маляров или штукатуров, которые ремонтировали квартиру начальнику штаба Кучерову, не вышли на работу. Стали выяснять, оказывается, и они пострадали в той самой драке. Начались разборки, с отряда отчислили двух человек. Семена удалось спасти. Но все наши уже посланные представления на ордена были отозваны. В том числе и мой орден. Весь отряд пострадал – вот тебе и привилегированная каста.

– Какие вольности в одежде позволялись бойцам отряда?

– Мы ходили на операции вне формы, без погон и даже без всякого признака на то, что мы советские люди. Мы отлично знали, что никакая конвенция нас не спасет, если мы попадем в плен. Каждый разведчик четко это знал. Поэтому, чтобы не попасть в руки врага живым, кто-то где-то бритву зашьет или еще что-то такое…

И на базе ходили очень вольно и в разном. Но на увольнение ходили щегольками. Носили нормальную форму морскую. Ордена вытаскивали, брюки наглаживали.

Один раз, когда мы базировались на Среднем, чтобы не привлекать к себе внимание, мы какое-то время ходили в армейской форме.

В 1944 году мы часто выходили на охоту на торпедных катерах. Катеров стало много. К тому времени появились английские катера «Воспер» и американские – «Хиггинс». При выходе на свободную охоту катерникам выделялось отделение для захвата судов в случае чего. Очень интересные операции. Тогда нам выдали вместо ушанок катерные шлемы, очень удачные – непромокаемые, и от снега и от воды. На Крестовый мы шли в этих шлемах.

– Моряки всегда в тельняшках. У вас это соблюдалось?

– Нижнее белье – только тельняшка, наверх даже выдавали нам теплые офицерские рубашки фланелевые. Кроме того, у нас было очень много норвежских пуловеров из верблюжьей шерсти. Я два матери привез, так они сто лет служили, не сносить их. А тельняшка всегда была.

– А как снимали психологическое напряжение?

– Как и везде. Специального врача-психолога не было…

Павел Колосов, 1944 год.

У нас ни один доктор больше одного похода не выдерживал. Потому и погибали раненые. У нас Луппов в первом же походе погиб. Потом главстаршина Костя Тярусов полгода фельдшером ходил, вместо врача. Пришел доктор – и в первом же походе погиб в Крестовом.

– А норвежцы в отряд входили?

– На фотографиях они есть, но в отряде не служили с нами, у них свое подчинение. Они базировались в БРО. Когда норвежцы с нами высаживались, то для того, чтобы с местным населением контактировать.

– А по-русски говорили?

– Большинство.

– Каких национальностей бойцы в отряде были?

– Еврей был один – Дороган, он старше был, наверное, 1915 года рождения. Он был оружейником, но во все походы ходил вместе со всеми. Много было украинцев: Валька Каротких, Михайленко, Григоращенко, Залевский. Залевский был полуполяк. С Кавказа – несколько человек. Из Средней Азии никого не было – они же на лыжах не ходят.

– А местные – северные?

– Северян было много. С Вологды, с Коми, с Печоры, из-под Архангельска. С Архангельска – Костя Тярусов. Сенька Агафонов, Бабиков с Коми. Они все хорошо знали северную природу, меткие стрелки, хорошо ходили на лыжах и часто выполняли задачи бесшумные.

– Но большинство – славяне?

– Да. Но, вот, к примеру, Костя Тярусов, он русский или что? Однажды, когда он приехал в Ленинград ко мне, Маришка, приятельница моего друга, сказала ему:

– Ты наелся свинины уже, мы тебе не сказали, а теперь чего есть не хочешь?

А его тут же вырвало – может, он мусульманин… Не поймешь. Он после войны окончил лесотехническую академию, потом стал директором завода, потом директором лесотехнического комбината (5 заводов) в Архангельске. После войны получил орден Трудового Красного Знамени.

– Вопрос – формальные и неформальные лидеры отряда.

– Лидерами отряда считались те, кто частенько выполнял грязную, тяжелую работу. Лидерами отряда были такие люди, как Мотовилин Степа, Агафонов Семен. Иван Лысенко – здоровый мужик. Хохол. Тихонов – ходил на лыжах лучше всех. Идет на задание и лыжню торит.

Отряд на переходе. Смотрит Тихонов Григорий.

Лидерам доверяли, верили. Были у нас ребята хорошие, но забияки, как, например, Павел Барышев, забияка страшный. Он не мог быть лидером. Трепач, как Вася Теркин, мог болтать языком с утра до вечера. Его любили, но назвать его лидером – нельзя. Но любили его. У большинства ребят с Печоры с языком «не ахти», не очень. А «Теркин» в любой компании «в своей тарелке». Из-за Барышева, из-за устроенной драки, мы лишились орденов. Ну и какой же он лидер?

У нас в отряде существовал негласный суд чести. И даже если лидер отряда провинился, по-настоящему провинился, Леонов не разбирался. Собирался суд, и Иван Лысенко выдавал 50 банок или 20 банок. Что такое «банка», объясню. Виноватый ложится на скамейку, вот так оттягивают кожу на животе, а Семен Агафонов по коже живота ребром ладони бъет. И от 20 банок – кожа черная. Не знаю, в курсе ли был Леонов, это его дело. Суд чести собирался по всяким поводам. Например, человек собрался на увольнение, а у него стащили парадные брюки. Выяснилось кто, не жалко брюки, но хотя бы предупредил бы. 5 банок получи.

– Какие операции вы можете отметить как неудачные?

– Была у нас в начале войны неудачная операция с участием нашей ПЛ. Началось все с неудачной высадки – матросы, которые высаживали группу с лодки, были неподготовлены к работе с резиновыми шлюпками… И командира подлодки Коваленко в плен взяли… Лодка погрузилась, а командир всплыл и попал в плен.

Пару недель мы не знали, что с ними. Потом выяснили: один утонул, оборудование утонуло, а они без радио и всего оборудования и продуктов оказались на берегу. И еще с ними в обузу пара матросов с лодки, в робе. И это зимой. Они попали в плен. Это была огромнейшая неудача.

«В феврале 1942 года ПЛ «Щ-403» вышла в поход с заданием высадить в тылу у немцев разведгруппу, далее действовать в районе Порсангер-фьорда. Ночью разведгруппа была погружена в резиновые шлюпки и отправлена к берегу противника. Гребцами на шлюпках были назначены старшины Широков и Климов. Назад они не вернулись, на сигналы не отвечали. После длительного ожидания командир был вынужден уйти на боевую позицию. Ночью 19 февраля «Щ-403» вела поиск противника в надводном положении, на мостике вахтенный офицер Шилинский, рулевой, сигнальщик. Внезапно лодку атаковала группа немецких кораблей. Шилинский, опасаясь тарана, начал маневрирование, вызвал командира. На мостик поднялись командир С. И. Коваленко, штурман Беляев, военком. Немцы открыли огонь, ранив командира, штурманом была дана команда срочного погружения. В этот самый напряжённый момент порядок на мостике оказался недостаточно чётким и раненый С. И. Коваленко остался наверху. При погружении лодка получила таранный удар, была атакована глубинными бомбами, но сумела уйти и вернуться в базу[1]1
  И. А. Колышкин «В глубинах полярных морей», Москва, 1970. С. 123


[Закрыть]. Впоследствии выяснилось, что командир лодки С. И. Коваленко, старшины Климов и Широков пленены».

Или сентябрьская операция 1942 года на Могильном. Тогда головная группа пробилась на опорный пункт, а остальной отряд с приданным батальоном морпехов задержался и не смогли выполнить поставленные задачи.

– А немецкая авиация вам не мешала?

– Авиация нам не доставляла проблем. Когда я был в операциях, самолеты ни разу нас не засекали.

– А вы немецкой авиации проблемы создавали? Ходили на аэродромы?

– Ходили один раз на Луостари… Ходили наблюдать, сколько было самолетов, сколько вылетело. Докладывали. Потом это поручалось армейским группам

– А если бы вам дали задание разгромить этот Луостари?

– Разведгруппе невозможно… Аэродром огромный, и рассредоточены самолеты в нескольких точках.

Наша авиация – «Илы» в 44-м году на Крестовом нам помогли. Это просто спасение было. Мы смогли подняться на сопку… Мне тогда по ногам попало, а до этого еще был ранен осколками гранаты в голову. Я потом оклемался, а Рябчинский погиб. Лежим с ранеными на сопочке. Немцы собрались нас добивать. И в это время вызвали «Илы». Они нас окружили, одни уходят, другие приходят с реактивными снарядами… Вот это была организация – научились воевать. Паленым мясом запахло – это немецкая пехота, которая обложила нас, горела.

Мыс Крестовый. Леонов, Залевский, Бабиков в шапке.

Мы, может быть, и удержались бы без «Илов», но они своим огнем по густым цепям пехоты немецкой очень помогли. А мы взяли базу в Крестовом. Напротив главной базы подводного флота немецкого. Они в ответ высадили один десант, потом второй, обошли и нас обложили.

– А корабли своей артиллерией помогали?

– В наших операциях нет. Мы же делали все тихо, ночью.

А на Крестовом… После того мы как доложили, что взяли батарею, в бухту ворвались торпедные катера, с десантом морской пехоты. Мы им открыли дорогу. Но больших кораблей не было. С большими кораблями мы имели дело только в Сейсине (Чхонджин) на Дальнем Востоке.

– А у немцев был ли аналог вашего отряда?

– Не знаю, у нас на Севере, по крайней мере, ничего такого не было. И какой немец сможет спать на голом граните да еще несколько суток?

– А в спальном мешке?

– Да какой там спальный мешок. Его же таскать надо, он много места занимает. Поэтому, когда идешь, берешь еду, патроны… Самое важное – носки сменные.

– А какое еще снаряжение обычно брали с собой на операции?

– Если идем на операцию на три дня, то продуктов брали мало – лишь шоколад и сгущенку. Пошли на Крестовый – получили пакет сухарей, галеты, шоколад, тушенку. Самый минимум. А патроны – валом. Дали нам на отделение два цинковых ящика, потом добавили еще ящик. Мало того что все пальчики-магазинчики заполнишь, так еще и в рюкзак накидаешь россыпью. И еще «эфочек».

Кто побывал в операции, всегда жаловались, что кончились патроны – два патрона, например, осталось. Потому что с автомата не по одному выстрелу делаешь, ты поливаешь. А если ты поливаешь – значит поливаешь.

– А немецкое оружие взять у убитых?

– Бывало такое. У нас были «шмайсеры». Вопрос упирался в боеприпасы. Взвод Баринова специально комплектовали «шмайсеровскими» комплектами. И патронами.

Отряд переходит реку, 1943 год.

– А трассирующими пулями пользовались?

– Мы, строевые взвода, не пользовались трассирующими. Их давали в основном группе командира.

– Немцы к вам как относились?

– Боялись как огня. Считали нас неуловимыми, «черными дьяволами». Раза два мы ускользали от них в ситуациях, когда немцы уже думали, что все…

– Вы атаковали цели, которые были защищены силами, превосходящими вас? Были ли какие-то критерии – эту цель надо атаковать, а эту не надо. Здесь нам окажут сопротивление, а здесь – нет.

– Рассуждаете по-дилетантски. Получили приказ разобраться с опорным пунктом. И твоя задача выполнить приказ.

– Предположим, такая ситуация: вы подошли к объекту: маленький населенный пункт, типа хутора. Сейчас там много немцев, и вам трудно будет с ними справиться. А если подождать три часа, то они уйдут. Вы атаку откладывать не будете?

– Мы не можем ждать три часа, потому что мы тогда не выберемся. Главное – выполнить задачу и принести материал, не ввязаться в бой, не заниматься взятием укрепрайона. И когда ты ночью подходишь к укрепрайону, никогда ты не знаешь, что там, где немцы… Там хуторная система, там нет поселков. Подошли к хутору, слышим – в этом доме немецкая речь, командир принимает решение. Если часовые – убрать часовых, если нет, то аккуратно подползаем. В этой ситуации все оценивает старший.

– Дайте, пожалуйста, краткие характеристики бойцам отряда: Леонову, Бабикову, Никандрову, Лысенко, Пшеничных, Агафонову, Абрамову, Людену, Инзарцеву, Визгину.

– Леонов оказался в нужном месте в нужное время. Он обладал неплохой интуицией. И пройдя полтора года суровой подготовки с другими командирами, он умел принимать решения. Что такое морской десант?

Надо быстро, хамовато и нагловато действовать и вовремя смотаться. И пусть не самое оптимальное решение, но его надо принимать, ни на кого не перекладывая. Леонов обладал нужными качествами. С ним нам еще и везло, и на Крестовом, и особенно в Сейсине. Это действительно так. Он пользовался авторитетом, и у него было много приятелей в отряде. Леонов не вмешивался в мелочовку, никогда не занимался воспитанием личного состава, да и некогда ему заниматься этим.

Бабиков по меркам отряда был очень грамотный мужик. Писарем был, на машинке печатал, всю картотеку вел, похоронки оформлял, но при этом участвовал во всех операциях за время моего пребывания в отряде. Он обладал и личным мужеством, грамотно ориентировался.

Командир 181-го разведотряда Северного флота и 140-го разведотряда Тихоокеанского флота дважды Герой Советского Союза В.Н. Леонов.

Никандров – мой командир взвода. Я к нему пришел. Он уже успел отслужить. Хорошо ходил на лыжах, приемами рукопашного боя владел и преподавал. Дотошно учил стрелять, гонял нещадно на шлюпках, и сам кувыркался на них вместе со всеми. Это был трудяга. Хорошо знал природные условия на Севере.

Про Лысенко я уже сказал, он в отряде пользовался непререкаемым авторитетом. Он родился где-то в Сибири. Такой сибиряк, крепкий.

– Могла возникнуть ситуация, при которой Лысенко что-то сказал бы поперек Леонову?

– Против командира – никогда. Пользовался уважением, это не значит, что он что-то против командира мог сказать. Лысенко был обыкновенным бойцом, рядовым матросом.

Иван Лысенко.

Про Пшеничных я ничего не могу сказать. Почему он на слуху был? Он оказался в составе у Леонова в группе. И на Севере, и в Сейсине. Леонов его все время видел и врукопашную вместе ходил. Я далеко был. Очевидцы все рассказывали, что по-настоящему все это было. Ребята, кто с ними в группе ходил, говорили, что он Леонова охранял. Группа, которая на Крестовом состояла у Леонова, кто там вокруг него. Интенданты – Вавилов, Колосов Михаил еще был. Два этих самых порученца, адъютанта. Затем фотографы, затем врач, затем представитель разведотдела, Змеев. И вот это группа, которых человек 15–20, среди них был и Пшеничных, который ходил в рукопашную атаку. Так же было в Сейсине. Мне внук его позванивает.

Семен Агафонов.

С Семеном Агафоновым у меня после войны были дружеские отношения. Кристально чистый человек, настоящий помор, хорошо знающий природу, и очень мужественный человек. Правда, в жизни ему не везло: одна кикимора облапошила его. Женился на директоре ресторана. Сделала директором завода, но жулики обманули, его чуть не посадили. Пришлось его снова мобилизовывать на флот.

Про Абрамова я ничего не могу сказать, я его не застал.

Люден – все говорят, что это был настоящий, толковый специалист, немножко штабист. Любил рассуждать, народ собирать вокруг себя. Его тоже потихонечку перевели в Северный район на штабную должность. О нем плохо не говорят, он очень дотошный был, но я бы сказал, что не умел принимать волевые решения. У меня запись есть, там четко сказано, каким должен быть разведчик-диверсант.

Ну, про Инзарцева я все сказал.

Про Визгина можете прочитать у Бабикова. Он был начальником разведотдела, я с ним не контактировал.

С Бекреневым я встречался после войны. Он был начальником войсковой разведки, потом был начальником академии, потом мы с ним встречались уже в отставке.

– В чем сложность высадки на резиновой лодке?

– Вас надо один раз в воду опустить попробовать, и чтобы хоть один раз волна два балла. На шлюпке отойти и подойти – целое событие.

– Спецкостюмы у вас какие-нибудь резиновые были?

– Это была опытная работа. Нас тренировали в гидрокостюмах. Это были такие гидрокостюмы, надеваешь его – сзади мешок с рюкзаком. Тебя вместе с рюкзаком запихивают в этот резиновый гидрокостюм, и оружие там. Ты должен до берега с этим всем добраться.

Морда открыта. Задерживаешь дыхание, и все. Акваланги потом появились, а тогда были гидрокостюмы с двумя лопаточками. И гребешь к берегу. Эти лопаточки очень мало помогают. Держишься на плаву, а волна накатывает и откатывает. И тебя туда и обратно. А это камни, не ялтинский пляж.

Беспомощный, голыми руками тебя можно взять. Мы сразу были против… К счастью, мне не пришлось его применять в боевой обстановке, и через торпедный аппарат не выходил.

– Были ошибки при отборе людей в отряд? Отсеивали до первых походов или после?

– Отсеивали как когда, по-разному. На Севере было. Я забыл его фамилию. Парень пришел из нового пополнения, больших походов не было. Ходили на острова, и его потом аккуратно у нас из взвода убрал Никандров. На Дальнем Востоке в поход одного парня забрали. А потом оказалось, что он – власовец, его трибунал судил. Бабиков рассказывал, что они с Володькой Толстиковым были на процессе.

– У вас особый отдел работал?

– Они везде работали. Но на задания не ходили никогда. Особист, который у нас в отряде болтался, тогда капитаном был. Я и фамилию его забыл.

В 54-м году у меня были хорошие отношения с начальником института адмиралом Мельниковым, у которого я был адъютантом. Я лейтенантом тогда был. Он из меня человека лепил, затыкал во все дырки, в одну комиссию, в другую. «Ничего – научишься». Натаскал. То линкор «Гай Юлий Цезарь», то крейсер «Нюрнберг» трофейные пришли. Меня поставили в состав комиссии, секретарем.

До этого Мельников был начальником военно-морской администрации в Германии, заместителем Жукова. Жукова скантовали, начали кантовать и Мельникова. Однажды приходит ко мне подполковник с красными погонами и ко мне «на ты»:

– Паша, ты должен нам помочь…

И начинает мне про подробности жизни Мельникова в Германии рассказывать. А я в Германии с ним не был. И я его послал очень далеко и рассказал шефу…

Были такие. Леонов говорил, что он их гонял. Хотя как он мог их гонять – его бы самого моментально выгнали.

Уважением большим особисты не пользовались. Ни в один поход никто из них с нами не ходил. И никто из наших порядочных ребят им ничего не рассказывал – они интересовались, как ведет себя тот, как тот, как Никандров. Как будто ночью я должен смотреть, как ведет себя Никандров. Но они меня особо и не донимали.

– А у вас какое звание в отряде было?

– Старшина первой статьи, а службу кончил полковником.

– Ваше отношение к комиссарам, к замполитам?

– Я не могу их так просто оценивать. Мне и везло, но видел я среди них и не очень порядочных людей.

Вот, например, Василий Михайлович Дубровский. Его сняли после сентябрьской операции, хотя он и сам ранен был. После войны у меня сохранились с ним теплые дружеские отношения. Мы после войны встречались с ним в День Победы. Он был последнее время начальником Военно-морского архива в Гатчине. Гузненков – ходил со всеми наравне. И обычно пол-отряда ведет Леонов, пол-отряда он. Я с ним ворвался в капониры на батарее на Крестовом. Мы с ним стреляли по Лиинахамари. По бакам стреляли – баки белые, с бензином. Мы только пару выстрелов сделали, но попали и побежали дальше. Вот такие были контакты с заместителем по политчасти.

Батарея мыса Крестовый после штурма.

Я видел замполитов и после войны. Всякая бывала публика. Но были и такие. Вот, допустим, Крупский, родственник Надежды Константиновны. Так вот, мой шеф – Мельников, которому я как отцу родному верил, сказал:

– Паша, это самый порядочный политработник, которого я в жизни видел.

И еще Ульянов был, который при хрущевской оттепели начал жестко критиковать Горшкова:

– Вы теперь проповедуете по-новому. И хорошо бы, чтобы вы выполнили все, что обещаете, а то вы то не делаете, то не делаете.

Критиковал Горшкова по-честному. А через три дня его демобилизовали.

– Война на Севере закончилась в 1944 году. Чем вы тогда занялись?

– Боевые действия закончились в ноябре. А я окончательно оклемался, наверное, только в декабре и уехал в отпуск, к матери в Казань.

Михаил Кологанский, Павел Колосов. 1944 год.

Потом занялись перезахоронением наших погибших. Это были негласные операции. Мы приняли обязательства перед Норвегией и выводили свои войска, но было и наше обязательство – долг перед друзьями выполнить и, что можно, вывести.

Несколько операций таких сделали. Мы ходили по берегу, искали ребят. Там, где мы высаживались, никто побережье уже не охранял, кроме флота. А где мы высаживались, по местам поближе к морю, там вообще никаких людей не было – понимаете?

И потом от нас в феврале месяце троих отправили на Амур: Залевского, Братухина и Вальку Коротких. Трех командиров отделений. Чуть позднее и Леонов получил назначение. И тут почти полмесяца шла торговля – Леонов получил назначение, и ему разрешили взять добровольцев, он взял 30 человек.