Текст книги "Антропологические традиции"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Влияние нидерландской социально-культурной антропологии на нидерландское общество остается преимущественно косвенным. Ее влияние на политику более значимо, в особенности в том, что касается международного развития, гендерных исследований, проблем передачи властных полномочий и исследований развития. Большинство нидерландских антропологов проводит полевые исследования на других континентах. Вследствие этого у них больше опыта в изучении мира за пределами Европы, чем в исследованиях феномена мультикультурности у себя дома.

Нидерландская антропология хорошо оснащена для изучения культурного многообразия, мультикультурного поведения и групповой динамики в современных обществах – как в западном, так и в незападном мире, как на Юге, так и на Севере. Потребность в антропологах, возможно, возрастет, и потребуется больше обученных специалистов. Пока, однако, нидерландские политики продолжают экономить на образовании и исследованиях. Можно лишь заключить, что, по их мнению, проблемы транснационального и многокультурного общества пока недостаточно сложны.

ЛИТЕРАТУРА

Akveld et al. 2002 – De kleurrijke wereld van de VOC / Ed. L. Akveld, E. M. Jacobs. Bussum, 2002.

Arnoldus-Schröder 1998 – The Collection Van Baaren / Ed. V. Arnoldus-Schröder. Groningen, 1998.

Benda-Beckmann 2002 – Tales from Academia: History of Anthropology in the Netherlands/ Ed. F. von Benda-Beckmann, K. von Benda-Beckmann, H. Vermeulen, J. Kommers. Nijmegen, 2002.

Blussé 1989 – Blussé L. Tribuut aan China: Vier eeuwen Nederlands-Chinese betrekkingen. Amsterdam, 1989.

Blussé et al. 2000 – Bridging the Divide, 1600–2000 / Ed. L. Blussé, W. Remmelink, I. Smits. Leiden, 2000.

Bovenkerk et al. 1978 – Toen en Thans: de sociale wetenschappen in de jaren dertig en nu / Ed. F. Bovenkerk, H. J. M. Claessen, van B. Heerikhuizen, A. J. F. Köbben N. Wilterdink Baarn, 1978.

Burns 2004 – Burns P. The Leiden Legacy: Concepts of Law in Indonesia. Leiden, 2004.

de Jong 1998 – de Jong J. De waaier van het fortuin: de geschiedenis van de Nederlanders in Azië en de Indonesische archipel, 1595–1950. Gravenhage, 1998.

de Josselin de Jong 1960 – de Josselin de Jong P. E. Cultural Anthropology in The Netherlands // Higher Education and Research in The Netherlands. 1960. Vol. 4. P. 13–26.

de Josselin de Jong et al. 1989 – de Josselin de Jong P. E., Vermeulen H. F. Cultural Anthropology at Leiden University: From Encyclopedism to Structuralism // Leiden Oriental Connections, 1850–1940 / Ed. W. Otterspeer. Leiden, 1989. P. 280–316.

Dekker 2000 – Dekker T. Ideologie en volkscultuur ontkoppeld: een geschiedenis van de Nederlandse volkskunde // Volkscultuur: een inleiding in de Nederlandse etnologie / Ed. T. Dekker, H. Roodenburg, G. Rooijakkers Nijmegen, 2000. P. 13–65.

Dekker 2002 – Dekker T. De Nederlandse volkskunde: de verwetenschappelijking van een emotionele belangstelling. Amsterdam, 2002.

De la Rive Box et al. 1981 – Van theorie tot toepassing in de ontwikkelingssociologie: sociologen en antropologen over ontwikkelingsproblemen // Mens en Maatschappij / Ed. L. de la Rive Box, D. Papousek. 1981. Vol. 56.

De Pater et al. 1999 – De Pater B. et al. Een tempel der kaarten: negentig jaar geograflebeoefening aan de Universiteit Utrecht. Utrecht, 1999.

De Wolf 1998 – De Wolf J. J. Eigenheid en samenwerking: honderd jaar antropologisch verenigingsleven in Nederland. Leiden, 1998.

Dougherty 1995 – Dougherty F. W. P. Missing Link, Chain of Being, Ape and Man in the Enlightenment: The Argument from the Naturalists // Ape, Man, Apeman: Changing Views since 1600 / Ed. R. Corbey, B. Theunissen Leiden, 1995. P. 63–70.

Dougherty 1996 – Dougherty F. W. P. Gesammelte Aufsatze zu Themen der klassischen Periode der Naturgeschichte // Collected Essays on Themes from the Classical Period of Natural History. Gottingen, 1996.

Drewes 1957 – Drewes G. W. J. Oriental Studies in the Netherlands: An Historical Survey // Higher Education and Research in The Netherlands. 1957. Vol. 1. P. 3–13.

Ellen 1976 – Ellen R. F. The Development of Anthropology and Colonial Policy in the Netherlands: 1800–1960 // Journal of the History of the Behavioral Sciences. 1976. Vol. 12. P. 303–324.

Ensel 1994 – Ensel R. Tussen woestheid en beschaving: Martinus Stuart als zedekundige en verlicht etnoloog // Antropologische Verkenningen. 1994. Vol. 13. P. 36–52.

Ensel 2002 – Ensel R. The Death of James Cook as a Cultural Encounter Gone Astray: Morality and Ethnology in Dutch Enlightenment Writings // Tales from Academia. Vol. 2. Nijmegen, 2002. P. 601–626.

Fasseur 1993 – Fasseur C. De Indologen: ambtenaren voorde Oost 1825–1950. Amsterdam, 1993.

Gevers 1998 – Uit de Zevende: vijftig jaar politieke en sociaal-culturele wetenschappen aan de Universiteit van Amsterdam / Ed. A. Gevers. Amsterdam, 1998.

Heeren 1993 – Heeren H. J. Van sociografie tot sociologie: de Amsterdamse sociografische school en haar betekenis voor de Nederlandse sociologie. Utrecht, 1993.

Heeren 1998 – Heeren H. J. Sociografie studeren in Amsterdam: terugblik op de jaren 1940–1948. Utrecht, 1998.

Heinemeijer 1998 – Heinemeijer W. F. H.D. de Vries Reilingh: De sociografie in de PSF // In de Zevende: de eerste lichting hoogleraren aan de politiek-sociale faculteit te Amsterdam. Amsterdam, 1998. P. 152–166.

Heinemeijer 2002 – Heinemeijer W. F. A Short History of Anthropology at Amsterdam: Steinmetz and his Students // Tales from Academia. Nijmegen, 2002. P. 227–243.

Held 1953 – Held G. J. Applied Anthropology in Government: The Netherlands // Anthropology Today / Ed. A. L. Kroeber. Chicago, 1953. P. 866–879.

Hovens et al. 1988 – Historische ontwikkelingen in de Nederlandse antropologie // Antropologische Verkenningen / Ed. P. Hovens, L. F. Triebels. 1988. Vol. 7.

Hüsken et al. 1984 – Trends en tradities in de ontwikkelingssociologie / Ed. Hüsken F., Kruijt D., van Ufford P. Q. Muiderberg, 1984.

Jongmans 1976 – Jongmans D. G. Wat stelt Nederland voor op het terrein van de toegepaste antropologie? // Culturele antropologie: portret van een wetenschap. Meppel, 1976. P. 35–48.

Kloos 1972 – Kloos P. Culturele antropologie: een inleiding. Assen, 1972.

Kloos 1984 – Kloos P. Antropologie als wetenschap. Muiderberg, 1984.

Kloos 1988 – Kloos P. Het ontstaan van een discipline: de sociologie der nietwesterse volken // Antropologische Verkenningen. 1988. Vol. 7. P. 123–146.

Kloos 1989 – Kloos P. The Sociology of Non-Western Societies: The Origins of a Discipline // The Netherlands’ Journal of Social Sciences. 1989. Vol. 25. P. 40–50.

Kloos 1990–91 – Kloos P. Development Research in the Netherlands: Origins and Characteristics // Netherlands Review of Development Studies. 1990–1991. Vol. 3. P. 133–143.

Kloos 1991 – Kloos P. Anthropology in the Netherlands: The 1980s and Beyond // Contemporary Anthropology in the Netherlands: The Use of Anthropological Ideas / Ed. P. Kloos, H. J. M. Claessen. Amsterdam, 1991. P. 1–29.

Kloos et al. 1975 – Current Anthropology in the Netherlands / Ed. P. Kloos and H. J. M. Claessen. Rotterdam, 1975. P. 181–184.

Kloos et al. 1981 – Current Issues in Anthropology: The Netherlands / Ed. P. Kloos and H. J. M. Claessen. Rotterdam, 1981. P. 244–249.

Kloos et al. 1991 – Contemporary Anthropology in the Netherlands: The Use of Anthropological Ideas / Ed. P. Kloos and H. J. M. Claessen. Amsterdam, 1991.

Knippenberg et al. 2002 – Alles heeft zijn plaats: 125 jaar geografie en planologie aan de Universiteit van Amsterdam, 1877–2002 / Ed. H. Knippenberg M. van Schendelen. Amsterdam, 2002.

Köbben 1992 – Köbben A. J. F. Sebald Rudolf Steinmetz (1862–1940): een hartstochtelijk geleerde // Een brandpunt van geleerdheid in de hoofdstad: de Universiteit van Amsterdam rond 1900 in vijftien portretten. Amsterdam, 1992. P. 313–340.

Köbben 2003 – Köbben A. J. F. Het gevecht met de Engel: over verheffende en minder verheffende aspecten van het wetenschapsbedrijf. Amsterdam, 2003.

Kooiman et al. 2002 – Conflict in a Globalising World: Studies in Honour of Peter Kloos / Ed. D. Kooiman et al. Assen, 2002.

Kuitenbrouwer 2001 – Kuitenbrouwer M. Tussen oriëntalisme en wetenschap: het Koninklijk Instituut voor Taal-, Land– en Volkenkunde in historisch verband, 1851–2001. Leiden, 2001.

Lucassen el at. 2002 – Nederland multicultureel en pluriform? Een aantal conceptuele studies / Ed. J. Lucassen, de A. Ruijter. Amsterdam, 2002.

Meijer 1999 – Meijer M. C. Race and Aesthetics in the Anthropology of Petrus Camper (1722–1789). Amsterdam, 1999.

Meijer 2004 – Meijer M. C. The Century of the Orangutan // XVIII New Perspectives on the Eighteenth Century. 2004. Vol. 1. P. 62–78.

Meurkens 1998 – Meurkens P. C. G. Vragen omtrent de mensheid. Culturele antropologie in Nijmegen (1948–1998). Aalten, 1998.

Meurkens 1999 – Meurkens P. C. G. De wazige blik van de ‘ingewijde informant // Focaal. 1999. Vol. 33. P. 176–178.

Papousek 1988 – Papousek D. A. Terug naar af: antropologie in Groningen // Antropologische Verkenningen. 1988. Vol. 7. P. 147–163.

Postel-Coster el at. 2002 – Postel-Coster E., van Santen J. Feminist Anthropology in The Netherlands: Autonomy and Integration // Tales from Academia. Nijmegen, 2002.

Roede 2002 – Roede M. A History of Physical Anthropology in the Netherlands // Tales from Academia. Nijmegen, 2002. P. 1033–1094.

Ross 1999 – Ross R. A Concise History of South Africa. Cambridge, 1999.

Schoorl 1974 – Schoorl J. W. Sociologie der modemisering: een inleiding in de sociologie der niet-westerse volken. Deventer, 1974.

Schrieke 1948 – Report of the Scientific Work Done in the Netherlands on Behalf of the Dutch Overseas Territories during the Period between Approximately 1918 and 1943 / Ed. Schrieke B. J. O. Amsterdam, 1948.

Van Bork-Feltkamp 1938 – Van Bork-Feltkamp A. J. Anthropological Research in the Netherlands // Verhandelingen der Koninklijke Nederlandsche Akademie van Wetenschappen. Amsterdam, 1938.

Van Bork-Feltkamp 1948 – Van Bork-Feltkamp A. J. Anthropology // Report of the Scientific Work Done in the Netherlands on Behalf of the Dutch Overseas Territories during the Period between Approximately 1918 and 1943. Amsterdam, 1948. P. 26–30.

Van Bork-Feltkamp 1955 – Van Bork-Feltkamp A. J. The Netherlands and Belgium: An Anthropological Review for 1952–1954 // Yearbook of Anthropology. N.Y., 1955. P. 541–561.

Van der Velde 2000 – Van der Velde P. G. E. I. J. Een Indische liefde: P. J. Veth (1814–1895) en de inburgering van Nederlands-Indië. Ph.D. thesis. University of Leiden. Amsterdam, 2000.

Van Eerde 1923 – van Eerde J. C. A Review of Ethnological Investigations // The History and Present State of Scientific Research in the Dutch East Indies. Amsterdam, 1923. P. 3–30.

Van Goor 1994 – Van Goor J. De Nederlandse koloniën: geschiedenis van de Nederlandse expansie, 1600–1975. Gravenhage, 1994.

Van Wengen 2002 – Van Wengen G. D. Wat is er te doen in Volkenkunde? De bewogen geschiedenis van het Rijksmuseum voor Volkenkunde in Leiden. Leiden, 2002.

Vermeulen 1995 – Vermeulen H. F. Origins and Institutionalization of Ethnography and Ethnology in Europe and the USA, 1771–1845 // Fieldwork and Footnotes. L., 1995. P. 39–59.

Vermeulen 1996 – Vermeulen H. F. Enlightenment Anthropology // Encyclopedia of Social and Cultural Anthropology. L., 1996. P. 183–185.

Vermeulen 1999 – Vermeulen H. F. Anthropology in Colonial Contexts: The Second Kamchatka Expedition (1733–1743) and the Danish-German Arabia Expedition (1761–1767) // Anthropology and Colonialism in Asia and Oceania. Richmond, 1999. P. 13–39.

Vermeulen 2002 – Vermeulen H. F. Ethnographie und Ethnologie in Mittel– und Osteuropa: Völker-Beschreibung und Völkerkunde in Russland, Deutschland und Österreich (1740–1845) // Europa in der Frühen Neuzeit: Festschrift für Günter Mühlpfordt. Köln, 2002. Bd. 6. S. 397–409.

Vermeulen el al. 2000 – Immigrant Integration: The Dutch Case / Ed. H. Vermeulen, R. Penninx. Amsterdam, 2000.

Vermeulen el al. 2002 – Tales from Academia / Ed. H. Vermeulen, J. Kommers. Nijmegen, 2002.

Vermeulen el al. 2003 – Multiculturalisme in Canada, Australië en de Verenigde Staten: ideologie en beleid, 1950–2000 / Ed. H. Vermeulen, B. Slijper. Amsterdam, 2003.

Warmenhoven 1977 – Warmenhoven A. J. J. De opleiding van Nederlandse bestuursambtenaren in Indonesië // Besturen overzee: herinneringen van oudambtenaren bij het binnenlands bestuur in Nederlandsch-Indië. Franeker, 1977. P. 12–41.

Wertheim 2002 – Wertheim W. F. Globalisation of the Social Sciences – Non-Western Sociology as a Temporary Panacea // Tales from Academia / Ed. H. Vermeulen, J. Kommers. Nijmegen, 2002. P. 267–296.

Winters 1991 – International Dictionary of Anthropologists / Ed. C. Winters. N.Y., 1991.

Пер. с англ. С. В. Соколовского

Альсида Рамос

Альсида Рита Рамос (Ramos) – профессор кафедры антропологии Университета Бразилии. Среди текущих научных интересов: этничность, коренные культуры и политика; этнография индейских культур Бразилии. Автор книг: Sanuma Memories: Yanomami Ethnography in Times of Crisis (Madison, 1995); Indigenism: Ethnic Politics in Brazil (Madison, 1998).

Этнологи и индейцы: Бразильский сценарий

Это личный взгляд человека, начиная с 1960-х годов проводившего исследования среди коренных народов и получившего в результате собственное представление об этнографическом «поле». Мое видение этнологической/антропологической дисциплины в Бразилии, возможно, будет отличаться от видения моих бразильских коллег и определенно будет другим, чем у зарубежных этнологов. Полная погруженность в профессиональное этнологическое сообщество страны не позволяет мне, однако, претендовать на статус нейтрального наблюдателя.

В мои намерения не входит обзор литературы по бразильским индейцам; это вполне компетентно делалось многими, в том числе Бальдусом (Baldus 1954, 1968), его преемником Хартманом (Hartmann 1984) и Мелатти (Melatti 1982, 1984). Я не намереваюсь также описывать личные стили или биографии отдельных антропологов, даже если и упоминаю одну-другую из основных фигур. Все, что я хочу сделать, – это подчеркнуть некоторые аспекты бразильской этнологии, которые придают ей ее специфику и идентичность.

Но прежде позвольте мне объяснить (быть может, путано), что мы имеем в виду в Бразилии, когда говорим «этнография», «этнология» и «антропология». Весьма вероятно, что при встрече, скажем, десятка бразильских антропологов, намеренных определить эти термины, без споров и аргументов «за» и «против» консенсус вряд ли будет достигнут. Мы можем прийти к согласию относительно различия между этнографией и антропологией; последняя характеризуется как всеобъемлющая область теории и метода, а первая – как акт сбора данных и его производное, включающее описание результатов (как, например, во фразе «этнография яномами»). Значительно труднее провести четкие границы между этнографией и этнологией. Здесь консенсус исчезает.

В качестве рабочего определения примем, что этнология является разделом антропологии, фокусирующимся на этнографическом исследовании, которое находится на том же классификационном уровне, что и эпистемологическое или историческое рассмотрение предмета. Как бы то ни было, я уверена, что тех, кто называют себя «этнологами», вполне устраивает, если их кто-то зовет «этнографами» или «антропологами». Тонкие различия здесь зависят от контекста.

Этнографические исследования индигенных обществ в Бразилии развивались по-разному, в зависимости от того, был ли этнограф бразильцем или иностранцем. Как уже отмечал Мелатти (Melatti 1982), иностранные антропологи больше обращали внимание на различные аспекты культуры и социальной организации, в то время как бразильские антропологи были склонны фокусироваться на изучении контакта и его последствий для коренных народов. Это, разумеется, лишь основная тенденция, поскольку есть и противоположные примеры.

В большей части этнографических монографий, написанных небразильцами, информация о контактной ситуации индейских групп обычно ограничивалась кратким историческим описанием, сопровождавшим прочие сведения, призванные воссоздать контекст анализа основных тем исследования. Это не означает, что такие этнографы ищут «чистую культуру» бразильских индейцев и не осведомлены о политике контакта. Скорее, как мне кажется, академическая среда у них дома определяет их исследовательские интересы и заставляет их сначала избирать темы, а уже потом подыскивать индигенные группы, которые бы отвечали этим темам. Сами эти темы могут включать самые разные сюжеты – от символических линиджей и социальной роли музыки до понятий личного и интимного и активной роли среды, влияющей на индигенную экономику.

Все это может и часто на самом деле рассматривается вне связи с неравенством в межэтнических отношениях, которое сегодня влияет на все индейские группы на континенте, а не только в Бразилии. Есть какая-то фальшь в игнорировании этого всеохватывающего обстоятельства, независимо от того, насколько «нейтральной» является тема исследования; ведь невозможно игнорировать тот важнейший факт, что сегодня уже нигде не найти «изолированного племени». Индигенное общество может и должно исследоваться с самых разных точек зрения, однако полагать, что последствия контакта могут быть просто оставлены за скобками, – значит предаваться антропологической иллюзии.

Сосредоточенность бразильской этнологии преимущественно на межэтнических отношениях связана, как и множество других вещей, с особым социальным интересом и историческим контекстом в стране. Она связана с политической приверженностью защите прав изучаемых народов. Представляющийся весьма естественным для нас, бразильцев, этот интерес может тем не менее озадачивать, если не обескураживать часть наших зарубежных коллег, не желающих быть втянутыми в профессионально опасные политические интриги или считающих невозможным успешное совмещение того и другого.

Эта невозможность скорее мнится, чем является реальной. С одной стороны, такие темы, как мифология или ритуал, могут исследоваться так, как если бы белых не существовало и как если бы индейцы оставались в «чистом» состоянии социальной изоляции. Но даже здесь потребовались бы значительные усилия по абстрагированию, чтобы заставить себя поверить в то, что контакт не повлиял на символические сферы жизни коренных народов. Результат будет граничить с чем-то похожим на этнографическую мистификацию. Даже тогда, когда бразильские антропологи проводят месяцы и годы жизни, собирая и анализируя сведения о родстве, мифах, духовных мирах или иных предположительно «холодных» проблемах, в их трактовке этих тем будет проявляться более или менее видимое влияние межэтнического контакта.

С другой стороны, эти же самые антропологи постоянно чувствуют потребность разными способами участвовать в защите прав коренных народов[73]73
  В отдельных случаях индейцы сами нанимают этнографов для помощи, в других случаях бразильская ассоциация антропологов (АВА) привлекает экспертные знания своих членов для подготовки слушаний в судах, касающихся земельных прав (у ассоциации в отношении таких дел есть действующее соглашение с генеральной прокуратурой – Procuradoria Geral da República). Кроме того, конгрессмены, пресса и другие ключевые фигуры национальной политической сцены часто обращаются к антропологам за информацией или советом.


[Закрыть]. Им не удается (даже если иногда они этого и желают) оставаться в мире и покое своих академических кабинетов. Часть рабочего времени, которая могла бы быть посвящена теоретическому осмыслению или оттачиванию методов, тратится на участие в политических действиях. Эта утрата, однако, компенсируется ростом понимания и сочувствия, зрелости и приверженности решению серьезнейших человеческих проблем.

Некоторые темы более непосредственно связаны с политикой, чем другие, и контакт между индейцами и белыми относится к первым. В таких случаях активная позиция исследователя, которую индейцы все чаще ожидают и требуют, становится неотъемлемой частью самого этнографического исследования. Девиз организации «Черные пантеры» в США 1960-х годов («Ты – либо часть решения проблемы, либо – часть проблемы») сегодня приложим ко множеству случаев в индигенной Бразилии. Научная нейтральность, обусловленная либо академической пунктуальностью, либо политической беспомощностью, все менее и менее терпима как со стороны коллег этнографа, так и со стороны его хозяев-индейцев.

Более того, интенсивная полевая работа в индигенном обществе (или, если уж говорить всерьез, в любой группе) всегда предполагает тесную вовлеченность. Обмен подарками, выбор информантов, ответы на вопросы о собственном обществе и другие аспекты постоянного общения неизбежно помещают этнографов, независимо от их желания, в средоточие политики, хотя многое здесь кажется тонким и неуловимым. Принимать это обстоятельство во внимание в рамках проводимого исследования представляется критически важным; однако выбор, конечно, зависит от теоретических интересов, профессионального стиля, личной восприимчивости и большей или меньшей степени политической наивности.

Не существует «чисто научных исследований»; то, что существует, – это личная склонность и возможность за счет средств риторики исключить из собственных текстов личностные, политические, моральные или этические аспекты научной работы. К тому же политическая вовлеченность в проблемы индигенистской политики, хотя временами и отнимает массу времени (составление документов, помощь индейцам в конгрессе и правительственных учреждениях, участие в мучительно долгих, тянущихся за полночь дискуссиях, а недавно к этому добавилось еще и составление проектов развития общин), не является по сути отвлечением от научно ориентированных планов работы.

Ни одна наука не существует в социальном вакууме, и этнологии это касается прежде всего. Здесь «наблюдатели» и «наблюдаемые»[74]74
  А. Рамос использует английскую фразу «The observers and the observed», перекликающуюся с названием сборника статей под редакцией Джорджа Стокинга – первого тома в ставшей широко известной многотомной серии работ по историографии антропологии: Observers Observed: Essays on Ethnographic Fieldwork / Ed. G. W. Stocking. Madison, 1983 (прим. пер.).


[Закрыть] являются и авторами, и актерами одного и того же сценария. В конце концов, при написании монографии именно этнографы, признают они это или нет, конструируют ее, выбирая тон, форму и стиль в соответствии с собственными представлениями. Короче говоря, они представляют собой необъемлемую часть описываемой ими реальности.

Можно ли преуспеть сразу в качестве ученого и политического активиста или нельзя, ясно одно – практически каждый этнолог в Бразилии так или иначе оказывается связанным с судьбой коренных народов страны, что отражается и на характере исследований, и на выборе тем и теоретических подходов, полевых стратегий и методов этнографического письма.

Есть, разумеется, и иностранные антропологи, глубоко вовлеченные в защиту прав коренных народов. Их озабоченность столь же сильна, как и у их бразильских коллег. Однако я хочу отметить, что, в отличие от бразильских этнологов, североамериканские и британские антропологи склонны выбирать один из двух вариантов: они либо остаются в рамках академической работы, а защиту прав человека практикуют (если вообще это делают) лишь в перерывах между профессиональными заботами, либо отказываются от академической карьеры вовсе и посвящают себя целиком правозащитной деятельности.

В Бразилии совмещение академических обязанностей с социальной ответственностью практического свойства не только встречается часто, но и вполне желанно и ожидаемо со стороны антропологического сообщества в целом. Вполне вероятно, что условия академической работы в Бразилии таковы, что предоставляют большую свободу действий, чем антропологическая среда англосаксонского мира. Однако этого вряд ли достаточно, чтобы объяснить суть различия.

Как сформировался этот специфический бразильский этос? Каковы исторические и социальные ингредиенты, которые, сложившись вместе, произвели этот стиль в изучении коренных народов?

Рождение бразильской антропологии обычно усматривают в корнях движения за модернизацию в 1920-х годах и усилий по созданию бразильской нации (Peirano 1981). Долгом интеллектуалов в то время была разработка такой идеи национальной идентичности, в которой использовалось бы все «местное» («native»). Художники, писатели, социологи и прочие теоретики работали не просто для собственного удовлетворения или развития науки как таковой. Их творчество было мотивировано и направлялось гражданской ответственностью по отношению к консолидации некоего определенного «согражданства». Они работали именно как граждане, привнося свой вклад в строительство новой нации. Антропология возникла и стала процветать как раз в этом контексте. Однако, участвуя в этом широком общенациональном строительстве, первые антропологи предпринимали усилия, чтобы все-таки отличать себя от своих соотечественников-гуманистов. Создавая собственную дисциплину, они делали особый упор на этот привилегированный источник «местного» – индейцев. В течение почти 70 лет антрополог как гражданин (см.: Peirano 1985) был фигурой национального масштаба[75]75
  Клаас Вортманн, мой коллега в Университете Бразилии, однажды выдвинул предположение, что, в то время как антропологи в Бразилии работали на нациестроительство, антропологи в Британии и США вносили свой вклад в строительство империи. Такие инциденты, как скандально известный проект «Камелот» с участием североамериканских антропологов в тайных операциях 1960-х годов, разумеется, дают основания для гипотезы Вортманна. Это, возможно, также объясняет, почему большинство англо-американских антропологов чураются вовлеченности в политику. (Проект «Камелот» – политическая кампания США в 1960-х годах по внедрению политтехнологий в страны Латинской Америки, в которую оказались вовлечены ряд ученых-обществоведов, в том числе и антропологов. – Прим. пер.).


[Закрыть].

Таким образом, в основании гуманистической окраски бразильской антропологии лежат идеи ее основателей, работавших в начале XX в. Культурная антропология возникла главным образом из традиции, общей для философов, писателей и прочих гуманистов. И хотя специалисты из других профессий, таких как медицина, тоже имели некоторое отношение к антропологии – как физической, так и культурной, – можно утверждать, что современная бразильская антропология хранит очень мало следов их влияния, за исключением редких примеров вклада в этнографические исследования небольшого числа коренных народов или сельских групп населения. Основная антропологическая мысль в стране далека от точных наук.

Гуманистический уклон антропологии в Бразилии и регулярная социальная вовлеченность ее участников могут быть обусловлена еще одним историческим фактором. Как бывшая португальская колония (вплоть до момента обретения независимости в 1822 г.), Бразилия находилась под сильным влиянием таких стран, как Франция, Великобритания и США. Это влияние выражается в гегемонии евроамериканских идей, течений и мод, которые опосредованно или непосредственно воздействуют на умы людей в странах, подобных Бразилии, которая в этом отношении не отличается от прочих латиноамериканских наций.

Разумеется, возникает и реакция на такую подчиненность (subaltemity) – обычно в форме критики всех вещей, производных от гегемонии. Неудивительно, что эти обстоятельства формируют особый стиль социального мышления, свойственный бразильской интеллигенции. Большие усилия представителей социальных наук были направлены на то, чтобы разобраться и понять историческую природу, политические перипетии и социальные импликации этой проблемы. Это критическое отношение, часто принимающее марксистскую окраску, имело в качестве своего следствия уклонение от позитивистского стиля североамериканских или британских социальных наук. Бразильская антропология, развиваясь в очень тесном контакте с другими социальными науками с сильной политической традицией, развила иной этос. Это не означает, что позитивизм совершенно чужд для бразильских социальных наук; но когда он присутствует, он окрашен в иные цвета и находится под иными влияниями (Velho 1982).

Вовлеченность бразильских антропологов в политику не грозит их заботе об академической строгости. Качество их работы, как и повсюду в мире, меняется в зависимости от конкретной личности и учреждения, однако общей картиной будет то, что антропология в Бразилии вполне соответствует международным стандартам качества, сохраняя собственную ауру. Мы заражаемся различными влияниями и течениями, но не становимся их приверженцами навеки. Мы говорим на lingua franca антропологической теории, но сохраняем собственный акцент.

В современной бразильской антропологии именно индейская проблема стала средоточием политического внимания, и это при том, что лишь меньшинство антропологов проводит исследования коренных народов. Почему это так?

Из всех конкретных объектов в бразильских антропологических исследованиях именно коренные сообщества являются наилучшими представителями культурной инаковости. В исследовании индигенной группы антропологу не приходится создавать требуемую методикой дистанцию, как в случае работы среди крестьян, горожан или в других сегментах национального общества. Эта дистанция, гарантированная различиями в исторических процессах и традициях, облегчает работу этнографа, сокращая помехи, возникающие из-за слишком большой степени близости и знакомства с объектом. Таким образом, политическое участие в деле индейцев оказывается не столь тесно переплетенным с личной жизнью антрополога (как это бывает, например, когда феминистка изучает феминизм или гомосексуал – движение геев), чтобы повредить критическому чувству, столь необходимому для анализа.

И все же бразильские индейцы являются нашими Другими par excellence. Они – часть нашей страны, они – важный ингредиент в процессе строительства нашей нации и представляют собой одно из наших идеологических зеркал, отражающих наши фрустрации, тщеславие, амбиции и фантазии по поводу власти. Мы не рассматриваем их как настолько экзотических, далеких или загадочных, чтобы превращать их в буквальные «объекты» науки. Их человечность всегда осознаётся нами, их тяжелая ситуация – это наша историческая вина, а их судьба является в той же степени и нашей судьбой (Ramos 1998).

Я не говорю, что антропологи, изучающие индейцев, – единственные специалисты, вовлеченные в правозащитную деятельность в Бразилии, как и не утверждаю, что индейцы – единственная часть населения, заслуживающая такого внимания. Я лишь говорю, что «индейский вопрос» остается привилегированной областью для реализации проекта, объединяющего академическое исследование с политическим действием. Это именно так в силу того, что коренные народы представляют собой наиболее драматический пример людей, угнетаемых из-за их отличий, а точнее – в силу того, что культурные различия и социальное многообразие являются жизненным принципом или духом антропологии.

Посторонние у себя дома

В Бразилии, как и повсюду, где антропология утвердилась в качестве особой области исследований, полевая работа стала основой этой дисциплины. Специфика научной карьеры в Бразилии определила собственную модель полевой работы, которая, в свою очередь, повлияла и на стиль антропологии, о чем уже говорилось. Кроме того, описанная выше критическая установка стала частью нашей университетской жизни и предрасполагает нас к тому, чтобы мы обращали особое внимание на политически важные аспекты полевой работы. Тщательное соблюдение академических стандартов выразилось в важных и оригинальных подходах к некоторым проблемам, представляющим интерес для профессии в целом. Для того чтобы полнее охарактеризовать контекст этого утверждения, представляется уместным обсудить условия, в которых обычно протекают полевые исследования в Бразилии, а также наиболее интересные достижения в исследованиях коренных народов.