Текст книги "Русская жизнь. Москва (сентябрь 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Русская жизнь
№34, сентябрь 2008
Москва
* НАСУЩНОЕ *
Драмы

Ингушетия

В газетных статьях с подробностями убийства владельца сайта «Ингушетия. ру» Магомеда Евлоева меня сильнее всего поразил один, наверное, самый незначительный эпизод – Евлоев, как известно, летел из Москвы в Магас одним самолетом с президентом Ингушетии Муратом Зязиковым и, как рассказал журналистам кто-то из друзей Евлоева, когда самолет приземлился, Евлоев отправил встречающим SMS-сообщение – со мной, мол, в самолете Зязиков.

Вот этот незначительный эпизод меня действительно поразил – он отправил эсэмэску. Обычный, в общем, способ коммуникации между современными людьми выглядит чем-то совершенно фантастическим на фоне всего остального, что происходило в тот день в Ингушетии. Евлоева схватили прямо у трапа, посадили в милицейскую машину и, как выяснилось позже, убили прямо в ней «непроизвольным выстрелом» точно в висок. Встречающие, впрочем, тоже времени даром не теряли – выбили стеклянные двери аэровокзала (жалко, кстати – в Магасе очень уютный и симпатичный новый аэропорт), побежали к милицейскому кортежу, милиция ответила автоматным огнем по ногам, потом погоня, в газетах писали, что друзьям Евлоева удалось, протаранив кортеж, захватить две милицейские машины, избить и обезоружить находившихся в них милиционеров – самого Магомеда Евлоева это, впрочем, не спасло, и на следующий день перед похоронами его тело принесли на митинг, и на митинге было объявлено, что род Евлоевых объявил кровную месть роду главы ингушского МВД Медова и, как сказал в одном из интервью друг покойного ингушский политик Магомед Хазбиев: «Вся семья Медова и лично Медов будут убиты».

В газетах пишут так: «Будут убиты», – отметил господин Хазбиев. Пишут с той же интонацией, с какой сообщают о какой-нибудь политической чепухе или о биржевых котировках. Это как в фильме «Город Зеро», когда Варакин видит в приемной голую секретаршу, зовет директора, тот высовывается из кабинета в приемную, смотрит: ну да, мол, голая, а что такого? Читая новости из Ингушетии, чувствую себя тем Варакиным. В России есть регион, живущий по каким-то чудовищным, нечеловеческим правилам. Регион, люди в котором похожи на нас с вами только тем, что умеют отправлять эсэмэски. Ты немеешь от ужаса, ты потрясен, а потом в приемную высовывается чья-то голова и говорит: «Ну да, а что такого?»

Признание

Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Скоро в Москве откроются посольства этих уважаемых государств, скоро российские картографические издательства выпустят новые карты, атласы и глобусы, на которых вместо одной Грузии будет уже три разные страны, а встречи лидеров этих стран Эдуарда Кокойты и Сергея Багапша с российским президентом теперь будут называться встречами на высшем уровне.

Остального мира, однако, эти новости никак не коснутся. В книжных лавках Европы так и будут продаваться карты с единой Грузией, президент США не приедет с государственным визитом в Цхинвал, а в Лондоне и даже в Минске не откроются абхазские посольства.

В принципе это даже приятно нам, детям империи, – когда твоя страна может позволить себе вот так вот экспериментировать с реальностью, создавая для себя и только для себя новый мир, который хоть и в деталях, но все же отличается от того мира, в котором живут Европа и Америка. Но тут главное – не увлечься конструированием этих новых реальностей, чтобы однажды не оказалось вдруг, что мы живем уже не в том мире, в котором живет остальная планета.

Главное – не увлечься, а поскольку чувство меры никогда не было нашей определяющей национальной чертой, то даже внешнеполитические успехи (не говоря уже о провалах) России сегодня могут вызывать только тревогу.

Никарагуа

Кстати, еще о признании Южной Осетии и Абхазии. Может быть, самым интригующим вопросом, связанным с этим признанием, был такой: какая страна первой последует за Россией и согласится с тем, что Цхинвал и Сухум (рубрика «Драмы», в общем, тоже признает независимость этих республик и потому использует осетинское и абхазское соответственно названия их столиц) – столицы независимых государств. Аналитики высказывали версии – Белоруссия, Венесуэла, Куба. Может быть, Казахстан. О Никарагуа не думал никто (впрочем, о Никарагуа вообще никто никогда не думает).

Между тем – удивительно, но именно эта страна, о которой в предперестроечные годы каждый день рассказывали ведущие передачи «Международная панорама», – именно эта страна вопреки всем прогнозам аналитиков первой вслед за Россией признала независимость двух бывших провинций Грузии. Об этом в специальном телеобращении заявил президент Никарагуа Даниэль Ортега Сааведра.

Понятно, что от мнения Никарагуа во всей этой истории зависит, прямо скажем, немногое, и новость о никарагуанском признании должна проходить в сводках событий недели под рубрикой «курьезы» – но все же это не только курьез. Даниэль Ортега, лидер Сандинистского фронта национального освобождения Никарагуа, уже был президентом этой страны в начале восьмидесятых. Это он прилетал в Москву к Брежневу и Горбачеву. Это в его времена советские школьники собирали подарки никарагуанским детям. Это сандинисты – те самые, которых когда-то поддерживал Советский Союз, – воевали в никарагуанских джунглях с проамериканскими контрас, и это об их борьбе Фарид Сейфуль-Мулюков рассказывал в передаче «Международная панорама».

Прошло двадцать лет. Закончилась история Советского Союза, а с ней – и власть сандинистов. Ортега ушел в глухую оппозицию, двадцать лет боролся за власть уже без поддержки извне и в прошлом году неожиданно для всех вернулся к ней. Новость о его возвращении российские СМИ подавали именно как курьез – в самом деле, мы о нем уже забыли давно, а он мало того, что жив, так еще и на выборах победил, с ума сойти.

Мы о нем забыли, а он, оказывается, не забыл. Можно не сомневаться, что этот (совершенно для него не обязательный, между прочим) шаг есть не что иное, как запоздалая благодарность – и за встречи с Брежневым, и за подарки школьников, и за «Калашниковы», которые Советский Союз поставлял сандинистам. И это, по-моему, безумно трогательно.

Хотя, конечно, когда из двух сотен стран мира Россию всерьез поддержала одна, да и та – Никарагуа, – от этого делается как-то не по себе.

Письма

Два документа, два открытых письма, опубликованных практически одновременно и посвященных одному и тому же – ситуации вокруг Грузии и бывших ее провинций, признанных Россией в качестве независимых государств. Одно письмо – либеральное, вот: «Бомбардировки Грузии и одностороннее признание „независимости“ Абхазии и Южной Осетии показали, чего на деле стоят разглагольствования российского руководства о международном праве»; «российское руководство утратило моральные основания для критики действий других стран, нарушающих международное право»; «неприкрытое желание Москвы откалывать куски территорий соседних государств» и тому подобные вещи – под этим письмом подписались Гарри Каспаров, Юрий Самодуров, Александр Рыклин и еще десяток участников оппозиционных движений.

Второе письмо – патриотическое, вот такое: «Считаем необходимым обратить внимание мировой общественности на то, что региональная война, развязанная марионеточным режимом Михаила Саакашвили против населения Южной Осетии, есть не что иное, как начало необъявленной войны, которую США и их европейские союзники развязали против России руками братского грузинского народа»; «Россия остается самым серьезным препятствием на пути к глобальному мировому господству США и установлению по всему миру нового тоталитарного режима под личиной „демократии“» и даже – «Люди мира! Люди доброй воли! Поднимите свой голос в защиту мира и справедливости на нашей общей земле!» Под этим письмом подписи Валерия Гергиева, Карена Шахназарова, Фазиля Искандера, Андрея Битова и нескольких других культурных и общественных деятелей.

Взять два письма, положить рядом, читать поочередно, сравнивая, какой из двух текстов более тошнотворен, а потом со словами: «Победила дружба» скомкать их, выбросить в мусорное ведро и еще раз убедиться в том, что не зря в любой серьезной организации – от армии до современных корпораций, коллективные письма к рассмотрению не принимаются.

Навальный

Есть такой Алексей Навальный – раньше он был аппаратчиком в «Яблоке», потом ушел в какую-то виртуальную националистическую организацию, параллельно с этим вел популярные некоторое время назад политические дебаты в московских клубах – в общем, такой человек, которого года три-четыре назад было бы корректно называть молодым политиком, а сейчас непонятно, как его называть, потому что и политики не осталось, и слово «молодежь» всех справедливо раздражает.

У Навального интересное хобби – несколько месяцев назад он купил несколько акций крупнейших российских нефтяных компаний, и теперь на правах миноритарного акционера скандалит с топ-менеджментом этих компаний по поводу нарушений, которых в их практике, судя по всему, действительно много.

Среди компаний, миноритарием которых является Навальный – «Траснефть». На днях Навальный проиграл «Транснефти» в Московском арбитражном суде – поводом для иска стали 12,4 миллиардов рублей, согласно годовым отчетам, потраченные компанией в 2006-2007 го– дах на благотворительность. Истец требовал от «Транснефти» объяснить, в чем именно заключалась эта благотворительность, представители ответчика заявляли, что компания имеет право не разглашать такую информацию, и суд с ответчиком согласился. Все понимающе улыбаются, и никаких особенных сомнений ни у кого нет, но куда именно делись деньги – так никто и не узнает. В самом деле – коммерческая тайна.

Я не знаю, зачем Навальному эти корпоративные войны. Наверняка есть в них какой-то малоприятный подвох, наверняка Навальным движет не только примитивное правдолюбие. Может быть, даже за ним маячат конкуренты «Транснефти», вашингтонский обком и масоны. Все может быть.

Но когда государственная компания по непонятным причинам тщательно скрывает, что это за благотворительность, на которую она потратила 12 миллиардов, это вызывает серьезные вопросы, и любой подвох не имеет никакого значения. Где деньги-то?

Оттепель

Две подряд внутримедийные новости, о которых в газетах пишут в рубрике «Политика», а не, допустим, «Телевидение».

Во– первых, в федеральный телеэфир вернулся, может быть, самый знаменитый ведущий новостей из «уникального журналистского коллектива» НТВ времен Владимира Гусинского Михаил Осокин. Теперь он ведет итоговый выпуск новостей на телеканале «Рен-ТВ» -не бог весть какой канал, но, по крайней мере, до сих пор и этого не было. Первый выпуск «осокинских» новостей 1 сентября начался с сюжета о гибели Магомеда Евлоева, сразу после него показали траурные мероприятия в Беслане – а по остальным каналам в тот день новости начинались с сюжетов о школьных линейках с участием первых лиц государства.

Вторая новость – вообще сенсационная. Легендарный Сергей Доренко, живой символ телевидения девяностых, который в последние годы мог общаться с аудиторией только в эфире «Эха Москвы», неожиданно стал главным редактором почти государственной news-talk радиостанции «Русская служба новостей», которая в последние годы, после прихода на станцию в качестве гендиректора члена Общественной палаты Александра Школьника, по унылости и ангажированности легко могла соперничать даже с самой программой «Время». Теперь программы «Время» не будет, будет Доренко.

Оттепель, оттепель! Это было невозможно еще полгода назад, а теперь – пожалуйста, Осокин в телевизоре, Доренко в радиоприемнике. Осталось только вернуть в эфир Евгения Алексеевича Киселева – и все, и тема свободы слова закрыта раз и навсегда, потому что никто уже не станет сомневаться в том, что она есть.

Но это – только на первый взгляд. При более пристальном рассмотрении сенсации сенсациями быть перестают. Осокин? Ну да, лично за Михаила Глебовича стоит порадоваться, но вечерний итоговый выпуск новостей на «Рен-ТВ» и до Осокина отличался свободомыслием, переходящим в либерализм, – рейтинги канала и выпуска новостей настолько невелики, что даже если показывать по «Рен-ТВ» Валерию Новодворскую, никаких устоев это не поколеблет. С Доренко все еще парадоксальнее – начиная с 8 августа он постоянно выступает с такими выспренними патриотическими комментариями по поводу ситуации на Кавказе, что Первый канал вполне мог бы выпустить его вести передачу «Однако» – разницы зритель бы не заметил. Так что вряд ли с Доренко «Русская служба новостей» превратится во второе «Эхо Москвы» – ну разве что рейтинги вырастут, потому что Доренко и в самом деле яркий ведущий. Но это, конечно, не оттепель.

…В 1950 году в авиакатастрофе в Свердловске погибла хоккейная команда советских ВВС. Традиции обсуждать авиакатастрофы в прессе в СССР тогда, как известно, не было, и о трагедии никто не узнал – на следующий день команда вышла на лед, и болельщики даже увидели знакомых игроков – трое хоккеистов, не попавших на погибший борт, были срочно доставлены в Свердловск, а вместо одного из погибших, Юрия Жибуртовича, на лед вышел его брат Павел, и комментатор называл его только по фамилии. Со стороны все выглядело так, что это та самая команда, – но только для тех, кто не разбирался в хоккее.

Не знаю, почему, но этот случай я вспомнил в связи с медиаоттепелью имени Осокина и Доренко.

Резник

Дзержинский суд Петербурга прекратил уголовное преследование лидера петербургского отделения партии «Яблоко» Максима Резника в связи с примирением сторон и отсутствием у потерпевших претензий к обвиняемому. Так закончилась история, длившаяся ровно полгода, – в начале марта Резника арестовали за то, что он избил двух милиционеров. Как было сказано в постановлении о возбуждении дела, Резник «начал бить одного из сотрудников милиции рукой по лицу, а затем и ногой – по ногам милиционера». Произошло все это у здания партийной штаб-квартиры в ночь на 3 марта, сразу после выборов президента России и накануне марша несогласных, который был назначен как раз на 3 марта.

Теперь милиционеры заявили, что претензий к Резнику у них нет. Поскольку версия об избиении активистом сразу двух сотрудников милиции с самого начала выглядела сомнительной, самое интересное здесь не то, почему потерпевшие вдруг простили обидчика, а то, почему теперь, спустя полгода, власть отказалась от преследования этого человека. И слово «оттепель», которое и так давно уже звучит вполне комично, снова вертится на языке.

Но в сторону шутки об оттепели. Случай с Резником в очередной раз демонстрирует, что практически любые действия государства и его правоохранительных органов логичнее всего воспринимать не с точки зрения «что там на самом деле случилось, и кто в этом виноват», а в совсем другой плоскости – «зачем прессуют этого человека и кто за всем этим стоит». Это относится не только к условно политическим делам вроде «дела Резника», но и к любым другим. И к делам об экономических преступлениях (вот сейчас идут обыски в «Евросети» – всем и так известно, что это очень загадочная компания, но кто всерьез рассматривает версию о том, что обыски начались потому, что прокуратуре вдруг стало известно о каких-то нечестных ее делах?), и даже к бытовым историям (см. сюжет с Антониной Федоровой из Новгорода, которую недавно присяжные признали виновной в попытке убийства собственной дочери). Словосочетание «правовой нигилизм» вошло в моду вполне заслуженно – мы все давно стали правовыми нигилистами, и вряд ли это можно исправить.

Олег Кашин

Лирика

***

Депутат Госдумы Федоткин попал в библиотеку. И увидел там «Народные русские сказки А. Н. Афанасьева». «Оглавление ряда из них и содержание вызвало у меня большое удивление. Даже в заголовках сказок для детей использовались грубые нецензурные выражения. Изображение на обложке имело непристойный, развратный характер. И все это выдается за русскую народную культуру», – рассказывает удивленный Федоткин. Рассказами он, впрочем, не ограничился. Депутат выступил в Госдуме с протокольным поручением комитетам по образованию и культуре создать комиссию по проверке народных сказок. «Нет сомнения, что такими сказками не воспитаешь ни чувство патриотизма, ни чувство порядочности», – говорится в его протокольном поручении. Фундаментальный научный труд А. Н. Афанасьева (1826-1871) представляется ему «пропагандой секса, насилия, нецензурных выражений и мата». Федоткин уверен: «наше русское, российское, коренное нещадно вычищается» в сказках.

Суммируем. Вычищая русское, коренное, А. Н. Афанасьев насаждает мат, надо полагать, некоренной для населения. Не знает русский человек слова «х. й», никогда им не пользуется, ему его ученый подбрасывает и выдает за народную культуру. Карикатурность ситуации так наглядна, что ее даже неловко комментировать. Да и сказки вне опасности. Наверняка депутаты, вооружившись словами, почерпнутыми у А. Н. Афанасьева, диалектично рассудили в кулуарах: «Совсем о. уел Федоткин, но п. здато пиарится».

История эта, однако, поучительна.

Источником антинародного разврата впервые выступил не продукт западного разложения, не какая-то «Гавриилиада», салонная и дворянская, вдохновленная чужим и чуждым Парни, – ей доставалось раньше, – а самое что ни на есть народное, пренародное: сказки А. Н. Афанасьева. А из этого следует, что ни что, решительно ни что не застраховано от плодотворного удивления депутатов. О сколько им открытий чудных готовит просвещенья дух, например, визит в любой крупный музей, где есть залы греческой архаики: ряды вздыбленных фаллосов, а на них ведь дети смотрят.

С комической безошибочностью выбрав труд А. Н. Афанасьева, то есть нечто заведомо невозможное для обвинений в антинародности, Федоткин перевернул ситуацию, обессмыслил термин. Как истинный художник-концептуалист, он спародировал всю деятельность коллег по депутатскому корпусу, которые добрый десяток лет ведут борьбу за нравственность. Сладострастно облизываясь, они насаждают свою слободскую мораль: делать можно все что угодно, говорить нельзя. Жопа есть, а слова нет; оно антинародно. Но, уже перевернув ситуацию, надо было идти до конца – раз слова нет, значит, жопы нет тоже; она антинародна, – и в протокольном поручении комитетам по образованию и культуре потребовать запретить не только сказки, в которых упоминается х. й, но и сам х. й как физическую субстанцию, ведь с его помощью «не воспитаешь ни чувство патриотизма, ни чувство порядочности». Кому он нах нужен?

***

У меня поменялся телефон, первые три цифры, остальное по-старому. Я выяснил это спустя две недели и совершенно случайно, набрав со своего домашнего чей-то мобильный, и там, на дисплее, высветился новый номер.

Я мог бы вовсе не выяснить этого и даже ничего не заметить. У меня есть мобильный, и вообще я большей частью на даче, и все это знают, – в том, что молчит городской телефон, нет ничего подозрительного. Гудок же идет. К тому же он не молчал. Звонили из службы соцопросов, любопытствуя, что я сейчас смотрю по телевизору, и какая-то фирма, торгующая недвижимостью, деланно извиняясь, если зря побеспокоила, выпытывала, не коммунальная ли это квартира, и не хочу ли я ее продать или, может быть, сдать, у нас самые лучшие цены, и клиенты только иностранцы, очень респектабельные люди. Обе девушки – и социологическая, и квартирная – знали новые цифры, а я – нет. Ни упреждающей бумажки со станции, ни торжественного извещения о том, что у Вас, мужчина, другой номер, так и не поступило. Никто, никто мне не позвонил – ни живым, ни даже механическим голосом, вообще никак. И сейчас все еще невозможно узнать про судьбоносную эту перемену: набирая старый номер, слышишь длинные гудки, как ни в чем не бывало, как будто никого нет дома.

А если б в моей квартире жил не я, а, скажем, не слишком молодая женщина со своей старухой-матерью? Сейчас сентябрь, бархатный сезон, последние теплые денечки. Живо представил, как дочь, подтянутая, окрыленная, уезжает в какую-нибудь Хорватию. Прочь из Москвы – все, все забыть, впереди две недели счастья! Нет, мама, ты мне не звони, я мобильный дома оставлю, трубку возьму, а симку там куплю, я за границей всегда так делаю, мы с тобой не Рокфеллеры, мама, это гораздо дешевле, хорватский номер, я сообщу его сразу, как прилечу. Прилетев, конечно же, первым делом бежит за симкой и звонит домой, день звонит, другой, третий, какой там к черту отдых, не выдерживает, срывается в аэропорт и посреди сваленных чемоданов сидит в потном зале ожидания, отечная, седая. И каждые десять минут набирает одни и те же цифры, но идут пустые длинные гудки. А мать сначала ворчит себе в удовольствие, ну надо же, чужая дочка звонит, интересуется, какую я смотрю телепередачу, а эта на юг упорхнула и забыла все, и в голове ветер. Но через день она уже мечется по квартире – так не бывает, сутки прошли, другие, а звонка нет, а телефон работает, гудок идет, и все, кому надо, дозваниваются, вот фирма недвижимости хочет снять нашу квартиру. Пусть. Пусть здесь живут хорошие клиенты, только очень респектабельные люди. И, перебрав все варианты, что дочь убили темной южной ночью, что она, не справившись с волной, утонула в море, разбилась в авиакатастрофе, которую скрывают от народа, мать отдает Богу душу.