Текст книги "Русская жизнь. Добродетели (ноябрь 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

***

Хороший, здоровый прецедент: в Петропавловске-Камчатском к двум годам колонии приговорена начальница ЖЭКа, по вине которой погибла 9-летняя девочка. Ребенок убит глыбой снега и льда, сорвавшейся с той самой крыши, которая, согласно подписи чиновницы, была благополучно очищена.

В Москве, с ее самыми жирными снегоочистительными бюджетами, ежегодно гибнут люди, родственники пытаются судиться, – но, кажется, никто из жэковских богинь до сих пор не отправился в места лишения свободы. Провинция, которую принято считать «царством коррупции и произвола», иногда ведет себя как-то строже столиц. Например, в Саранске на шесть лет без особого шума посадили замначальника районного прокурора, устроившего ДТП, в котором погибли два человека. Пусть даже показательный процесс, – но в Москве нет и показательных, здесь чиновнику для пенитенциарной жизни надо хотя бы провороваться, а за старушек под колесами или за девочек под ледяными глыбами пока что сажать не принято: не тот масштаб.

***

После трагедии в Оренбурге зашевелились образовательные власти регионов. В Магнитогорске тоже нашли аварийную школу – и как взялись, как набросились! Смотреть репортаж дико и страшно: стоят десять начальников с проникновенными лицами, все одухотворены небывалой сложностью задачи, все рапортуют. Один прогнозирует поведение грунтов, другой говорит о специальных стяжках, третий – про укрепленные окна и двери, четвертый – отчитывается: трамваям вблизи школы приказано замедлять ход. Из контекста ясно, что школа и в самом деле держалась на честном слове, могла рухнуть от любого громкого притопа, – и только большой верховный шмон школьных зданий по всей стране, начавшийся после оренбуржской катастрофы, заставил чиновников ужаснуться. Даже эмоции – по директиве, даже естественный ужас за детей – только в рамках кампании.

Евгения Долгинова

Анекдоты
Со значительной силой

Приговором Магдагачинского районного суда Амурской области осужден 17-летний житель поселка Магдагачи за совершение убийства по ст. 105 ч. 1 УК РФ. Молодой человек приговорен к семи годам лишения свободы с отбыванием наказания в воспитательной колонии.

Установлено, что вечером 22 мая 2008 года на поселковом кладбище, расположенном в черте поселка Магдагачи, возле выкопанной могилы между несовершеннолетним и нетрезвым взрослым жителем поселка произошла ссора из-за того, что мужчина толкнул свою мать, которая не удержалась на ногах и упала.

Подросток, увидев, что взрослый мужчина обижает женщину, выразился в его адрес нецензурной бранью, за что получил один удар кулаком по голове. После этого, сильно разозлившись на обидчика, он сбил его с ног и нанес ему десять ударов кулаком в голову. Не остановившись на этом, полагая, что мужчина вырвется из-под него, подросток поднял с земли штыковую лопату и, держа ее руками за черенок, металлическим наконечником со значительной силой нанес потерпевшему три удара в голову, а также множественные удары лопатой в шею, грудную клетку, по рукам.

После этого подросток заметил, что потерпевший еще дышит, испугавшись, что мужчина сможет его узнать и выдать милиции, он снова схватил штыковую лопату и нанес три удара плашмя в грудь потерпевшего. Всего потерпевшему было нанесено более 50 ударов, его смерть наступила на месте происшествия от полученной тупой черепно-мозговой травмы.

В судебном заседании подросток не отрицал своей вины в совершении преступления, объясняя его тем, что просто заступился за женщину. В пресс-службе отметили, что такая неадекватная реакция подростка объясняется тем, что два года назад он потерял свою мать, воспитывался отцом. Согласно заключению судебно-психиатрической экспертизы в момент совершения преступления подросток не находился в состоянии аффекта, не страдал психическим расстройством, его действия носили целенаправленный характер. Государственное обвинение поддержано прокуратурой Магдагачинского района.

Есть такое расхожее мнение, что, дескать, жизнь – лучший сочинитель, что она порождает такие сюжеты, каких не выдумать ни одному мастеру детективного жанра. Может, оно и так, но одновременно надо признать, что так называемая реальная жизнь так же умело может прикинуться никуда не годным сочинителем-графоманом.

Весь этот сюжет с дракой и убийством на кладбище словно бы написан старательным девятиклассником, имеющим твердую четверку по литературе, который вознамерился написать рассказ о «страшных ужасах и смертоубийствах». Нетрезвый мужчина вместе со своей матерью оказывается почему-то на кладбище вечером, и прогуливаются они прямо около свежевырытой могилы. Нетрезвый мужчина толкает несчастную мать, и она падает – не удивлюсь, если непосредственно в могилу. Рядом почему-то оказывается подросток. Наверное, в поселке Магдагачи Амурской области такая традиция – прогуливаться вечерами по кладбищу, невдалеке от разверстых могил. И остальное тоже как будто из неумелого, вымученного детектива – удар кулаком по голове, борьба на краю могилы, удары лопатой плашмя «со значительной силой». И сентиментальный финал – подросток-то не просто так набросился на нетрезвого мужчину, чувствительный был подросток, мать потерял, воспитывался отцом, не вынес несправедливости, не мог видеть, как женщину обижают, закипела молодая кровь. В своем роде, благородный разбойник.

В общем, хоть я и люблю тебя, жизнь, но по литературе тебе – двойка.

Двенадцать лет отсрочки

В Амурской области жительница Белогорска осуждена к семи годам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора на 12 лет за совершение преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 105 Уголовного кодекса Российской Федерации – убийство. При назначении наказания суд учел обстоятельства совершения преступления, а также наличие у осужденной на иждивении малолетних детей.

Уголовное дело было возбуждено 26 ноября 2007 года по факту обнаружения трупа мужчины в одном из домов Белогорска. В данном доме проживали муж, жена, две их взрослые дочери и трое малолетних детей. 25 ноября 2007 года около семи часов вечера одна из дочерей собиралась на работу, ее сборы вызвали негодование отца, находившегося в состоянии алкогольного опьянения. Он начал кричать на дочь, оскорблять ее. Затем подошел и ударил ее по лицу. От полученного удара женщина упала на пол. Мужчина схватил ее за волосы и начал тянуть. Увидев это, жена и другая дочь подбежали, чтобы их разнять. В ходе борьбы мужчина схватил за руку одного из малолетних детей, находившегося рядом, причинив последнему физическую боль, отчего ребенок закричал. Мужчина отпустил ребенка и попытался встать. В это время одна из дочерей, опасаясь, что отец снова начнет ее избивать, взяла разделочную доску и несколько раз ударила его по спине, а затем по голове. Другая дочь, сев на отца сверху, начала вызывать по телефону наряд милиции. Супруга, взяв вязаный шарф, накинула его ему на шею и развела концы шарфа в сторону. В результате от удушения мужчина скончался на месте происшествия.

Приговор суда вступил в законную силу.

Снова Амурская область, и снова жизнь преподносит нам нелепый в своей пошлой литературщине сюжет. Мелодрама, переходящая в душегубство. Домашний тиран, мучает близких, начал кричать, ударил по лицу, причинил боль. Жертвы восстают, в ход идет разделочная доска (странно, что не скалка), и трагический финал – разведение концов шарфа в стороны.

Впрочем, тут интересна не вопиющая литературщина, а приговор суда – семь лет с двенадцатилетней отсрочкой. Что-то фантасмагорическое. Помню, пару лет назад какому-то чиновнику за диких размеров взятку вынесли затейливый приговор – восемь лет условно. Я думал, это только коррупционерам такие приговоры выносят, оказалось – нет, и простым бойцам бытового криминала. Двадцать пять лет условно с запретом занимать такие-то и такие-то должности в течение шести месяцев, расстрел с пожизненной отсрочкой – что еще?

Украли гири

Сотрудники Кемеровского линейного ОВД на транспорте задержали двух молодых людей, похитивших около 40 тонн чугунных эталонных гирь. Два работника городской товарной станции в течение нескольких месяцев вывозили гири, предназначенные для вагонных весов, и сдавали чугунные изделия в пункт приема металлов. Всего водитель и крановщик похитили 19 гирь весом две тонны каждая. Ущерб, причиненный железнодорожному предприятию, составил более 160 тысяч рублей.

Пропажу гирь обнаружил начальник весового хозяйства, который тут же обратился с заявлением о краже металла в транспортную милицию. Благодаря оперативной работе правоохранителей преступление было раскрыто всего за несколько часов. В одном из приемных пунктов сотрудники транспортной милиции нашли похищенные гири. Кроме того, номера автомобиля КамАЗ записывались в специальный журнал, а сам водитель оставлял свою подпись на бланке приемо-сдаточного акта.

Четырнадцать похищенных гирь удалось вернуть предприятию, а вот за остальные пять, уже отправленных на переплавку, «предприимчивые коллеги» будут обязаны выплатить их полную стоимость.

В настоящее время в отношении крановщика и водителя следственным отделением при Кемеровском ЛОВДТ уже возбуждено уголовное дело по пунктам «а, б» части 2 статьи 158 УК РФ (кража, совершенная группой лиц по предварительному сговору, с незаконным проникновением в помещение или иное хранилище).

Итак, снова в нашем нескончаемом сериале наши чудо-богатыри, похитители металла. Давненько что-то они не радовали нас своими былинными подвигами.

На сей раз удивляет даже не физический масштаб деяния (хотя он и велик), а тот факт, что отсутствие девятнадцати железных штуковин по две тонны каждая было обнаружено только спустя несколько месяцев. Ладно бы пропажу гвоздей не заметили или, там, плоскогубцев. Но две тонны, да умножить на девятнадцать – это как-то… в общем, много. Хорошо поставлена охрана на железнодорожной станции.

Стоимость гирь-гигантов тоже несколько изумляет. Металлический предмет весом в две тонны стоит каких-то восемь с половиной тысяч рублей. Дешевые нынче гири пошли…

Может, кому-то покажется странным то, что я пишу про приключения металлоохотников в такой, несколько приподнятой интонации, хотя речь идет о самых настоящих преступлениях. Ну, а чему удивляться. После всех этих убийств детьми отцов и отцами детей, после маньяков и насильников, после всего этого кровавого и дикого прочитаешь, что люди украли здоровенные железные гири, – и на душе как-то легче становится.

Дмитрий Данилов

* БЫЛОЕ *
Артур Ренсом
Шесть недель в советской России

Впечатления английского журналиста. Окончание

Из моих бесед с Лениным

Как бы ни думали о Владимире Ильиче Ульянове-Ленине его враги, но даже и они не могут отрицать, что он один из величайших людей нашего времени. Поэтому излишне пояснять, почему я передаю те отрывки из разговора с ним, которые мне кажутся характерными для склада его ума.

Он говорил мне о том, что английскому рабочему движению не хватает теоретиков, и рассказал, что на одном собрании он слышал Бернарда Шоу. «Шоу, – сказал он, – честный парень, попавший в среду фабианцев. Он гораздо левее, чем все, кто его окружает». Ленин еще ничего не слыхал о книге Шоу The perfect Wagnerite и был заинтересован, когда я ему рассказал о ее содержании. И когда кто-то прервал нас восклицанием: «Шоу – это клоун», Ленин резко обернулся и сказал: «В буржуазном государстве он, может быть, и клоун для мещанства, но в революции его не приняли бы за клоуна».

Он спросил меня затем, сознательно ли работает Сидней Вебб в пользу капиталистов. И когда я ответил, что он ничего подобного не делает, то заметил: «Тогда у него больше прилежания, чем разума. Вебб обладает безусловно огромными знаниями».

Ленин был глубоко убежден, что Англия накануне революции, и он отвергал мои возражения: «Еще три месяца назад я полагал, что центром реакции будет Англия. Теперь я думаю иначе. Если известия о развитии стачечного движения соответствуют действительности, то ясно, «что события в Англии назревают скорее, чем во Франции». Я указал на географические и экономические условия, которые делают сомнительной бурную и победоносную революцию в Англии. Я повторил ему те же аргументы, какие приводил Бухарину, а именно, что подавленное революционное движение в Англии может иметь для России гораздо худшие последствия, чем применение нашего традиционного метода компромиссов. Он с этим вполне согласился, но заметил: «Это правда. Но никто не может удержать революции, хотя Рамзей Макдональд и будет пытаться это делать до последнего момента. Стачка и Советы. Как только они станут привычными для английских рабочих, – никто их от этого уже не отучит. А как только Советы начнут действовать, они рано или поздно захватят власть. Конечно, положение дел в Англии будет более трудное. Ваши имущие классы, состоящие по большей части из купцов и промышленников, будут бороться до тех пор, пока рабочие не сломят их сопротивления. Россия действительно была единственной страной, где должна была начаться революция. И все же мы не одолели всех трудностей в отношении к крестьянству».

Я заметил Ленину, что революция в России была возможна еще и потому, что ее огромные пространства делали возможными отступления.

– Да, – сказал он, – расстояния нас спасают. Немцы боялись нас, в то время как фактически они могли нас уничтожить и добиться мира, который союзники могли им даровать в благодарность за наше уничтожение. Революция в Англии не будет иметь возможности отступления.

По поводу Советов он сказал следующее: «Вначале я думал, что эта форма чисто русская, но теперь ясно, что под разными именами они везде будут орудием революции».

Далее он сообщил мне, что в одном социалистическом журнале его теория сравнивается с теорией американца Даниеля де Лиона, что он достал эти брошюры у Рейнштейна (который принадлежит к партии, основанной Лионом в Америке) и был поражен, до какой степени и как близко идеи Лиона соприкасаются с русскими идеями.

Его теория, что представительство должно было быть от промышленных районов, а не от территориальных, уже носила в себе зародыши советской системы. Ленин вспомнил, что видел де Лиона на Интернациональном Конгрессе. Он не произвел никакого особого впечатления. «Это был седой, старый человек, совершенно не умевший говорить перед такой аудиторией, но несомненно человек большой мысли, так как его брошюры написаны до опыта русской революции 1905 года».

Несколько дней спустя я увидел, что Ленин ввел в новую программу коммунистической партии несколько фраз де Лиона, чтобы таким образом почтить его память.

Больше, чем когда-либо раньше, Ленин произвел на меня впечатление счастливого человека.

Возвращаясь обратно из Кремля, я старался припомнить человека, у которого был бы такой же темперамент и характер, проникнутый радостью. Но мне это не удалось… Этот маленький, лысый, морщинистый человек, который, качаясь на стуле, смеется то над тем, то над другим и в то же время всегда готов каждому, кто его попросит, дать серьезный совет, – такой серьезный и так глубоко продуманный, что он обязывает его приверженцев более, чем если бы это было приказание.

Его морщины – морщины смеха, а не горя. Я думаю, что причина этому та, что он первый крупный вождь, который совершенно отрицает значение собственной личности. Личное тщеславие у него отсутствует. Более того, как марксист, он верит в массовое движение, которое с ним, без него ли все равно не остановится. У него глубокая вера в воодушевляющие народ стихийные силы, а его вера в самого себя состоит в том, что он в состоянии учесть точно направление этих сил. Он думает, что ни один человек не может задержать революцию, которую он считает неизбежной. По его мнению, русская революция может быть подавлена только временно и то только благодаря обстоятельствам, которые не поддаются человеческому контролю. Он абсолютно свободен, как ни один выдающийся человек до него. И не то, что он говорит, внушает доверие к нему, а та внутренняя свобода, которая в нем чувствуется, и самоотречение, которое бросается в глаза. Согласно своей философии он ни одной минуты не допускает, чтобы ошибка одного человека могла испортить все дело. Сам он, по его мнению, только выразитель, а не причина всех происходящих событий, которые навеки будут связаны с его именем.

Оппозиция

На коммунистов, как на правящую партию, сыплются все хулы, и они – объект недовольства. Такое же недовольство очень быстро обрушилось бы на всякую партию, которая сменила бы их.

Новое правительство должно было бы еще усилить дисциплину. Транспортные и другие затруднения не только не уменьшились бы, но из-за хаоса нового политического переворота увеличились бы. Недовольство возросло бы от активного и пассивного сопротивления многих убежденных революционеров и тех, кто станет революционером, чтобы бороться против репрессий.

Коммунисты того мнения, что оставление ими власти было бы равносильно измене революции. С другой стороны, многие лидеры оппозиции ввиду приближения сил союзников и Колчака склоняются к мысли как-нибудь сговориться с большевиками и временно подчиниться тому, что они считают классовой тиранией.

Новые «правители» приближаются из Сибири к Москве. Я убежден, что они не принесут с собой новых принципов.

И все же, хотя массы стоят за новые принципы, они могут подчиниться восстановлению старых, в надежде избавиться от холода и голода. Но надо быть сумасшедшим, чтобы считать это принятие добровольным и рассчитывать, что восстановление это будет надолго.

Под угрозой, что им придется подчиняться не новым, а очень старым принципам, некоммунистические вожди не решаются использовать для своих целей существующее недовольство. Голод и холод превосходный предлог для агитации, для того, кто хочет свергнуть существующее правительство.

Левые с.– р., руководимые истеричной, но честной Спиридоновой, единственная партия, которая не испытывает в этом вопросе ни сомнений, ни колебаний. Другие же партии сильнее проникнуты чувством ответственности, боятся анархии и ослабления революции, которые неизбежно последуют за всяким насильственным поворотом.

Левые социалисты-революционеры

Левые с.– р. стремятся к чему-то, что похоже на анархию, и поэтому им нечего бояться низвержения существующего порядка вещей. Они стоят за армию партизанскую, а не за армию регулярную. Они против привлечения прежних кадровых офицеров в армию, против приглашения специалистов-техников и опытных коммерсантов на заводы и фабрики. Они убеждены, что офицеры и специалисты, прежние буржуа, являются врагами народа и будут поддерживать реакцию. Они противники какого бы то ни было соглашения с союзниками, точно так же, как они в свое время были противниками соглашения с немцами. Я слышал, как они называли большевиков «буржуазными жандармами согласия» за то, что большевики предлагали концессии, которые будут поддерживать порядок в России в пользу союзного капитала. Они устранили Мирбаха и будут стараться устранить его заместителя. Враги регулярной армии (вульгарная буржуазная армия), они считали бы себя при оккупации вынужденными восстать против нее с бомбами в руках.

Я больше не видел Спиридоновой, так как 11 февраля коммунисты арестовали ее под предлогом, что ее пропаганда опасна и анархистична, что она возбуждает недовольство. Уважая ее политическую честность, они не знали, что с ней делать. В конце концов, ее осудили на год заключения в санаторию, «где она могла читать и писать и прийти в нормальное состояние».

Что коммунисты имели основание бояться пропаганды, видно по волнениям, происшедшим в Петрограде, где забастовавшие рабочие нескольких фабрик приняли лево-эсеровские резолюции. И хотя это вовсе не доказывало, что они желают реакции и генерала Юденича, но это все же говорило о том, что они недовольны и склонны повернуть налево.

Меньшевики

Вторую значительную группу оппозиции составляют меньшевики. Их вожаками являются Мартов и Дан. Из них Мартов – умнее, а Дан – болтливее, и его болтливость ставит его часто в положение, которое не всегда встречает одобрение со стороны его друзей. Оба очень храбры и оба евреи. Меньшевики стоят за возвращение к капитализму, но иначе организованному и серьезно контролируемому ими самими. В противоположность Спиридоновой и ее романтическим приверженцам они одобрительно относятся к политике Чичерина, к его предложению мира и концессий союзникам. Они опубликовали обращение к союзникам, в котором говорят о необходимости соглашения Антанты с «правительством Ленина». Судя по тому, что они Советское правительство связывают с именем Ленина, ясно, что они опасаются худшего и поэтому боятся использовать (что им было бы легко) недовольство народа из-за голода и холода. Они боятся, чтобы возбуждение не перешло в анархию, что лишило бы республику возможности защищаться против Колчака, Деникина, Юденича и других вооруженных реакционных групп. Их враги некоммунисты говорят о них так: «У них нет никакой сознательной программы, они хотели бы возвращения буржуазного правительства, так как при нем были бы левой оппозицией».

2 марта я был на избирательном собрании рабочих и служащих Московских кооперативов. Было так холодно в вестибюле университета, где происходил митинг, что у меня замерзли нос и ноги. Было объявлено, что будут выступать коммунисты, интернационалисты, меньшевики и правые социали-сты-революционеры. Последние не явились. Президиум был в большинстве некоммунистический, а собрание почти поровну разделилось на защитников и противников коммунизма.

Первый из ораторов-коммунистов произнес очень слабую речь об общем положении дел в Европе; он старался доказать, что единственное спасение России – держаться пути, намеченного правительством в последнее время.

После него слово взял Лозовский, старый интернационалист. Он поддерживал общую политику коммунистов, но критиковал применение репрессий в отношении печати. За ним выступил меньшевик Дан; его-то я и пришел послушать. Это живой человек небольшого роста; когда он говорит, то легко приходит в возбуждение. Он нападал на общую политику большевиков, но в то же время заявил, что если бы на них напали извне, он был бы готов их поддерживать. Вот главнейшие тезисы его речи:

Он согласен с тем, что необходимо разбить Колчака.

Политика большевиков по отношению к крестьянам должна была кончиться тем, что армия, становящаяся в процессе своего развития все более и более крестьянской по своему составу, должна будет превратиться в армию с контрреволюционными симпатиями.

Он противопоставил странные аргументы критике большевиков, касающейся Бернской делегации: хотя Тома, Гендерсон и др. поддерживали своих империалистов во время войны, но все это уже дело прошлого, и соглашение с ними не помешает, а, наоборот, поможет революции в Англии и Франции.

Он объяснил, что формула «вся власть Советам» означает теперь «вся власть большевикам» и выразил желание, чтобы Советы действительно пользовались полной властью, вместо того чтобы поддерживать большевистскую бюрократию.

Его спросили, какова его программа. Он ответил, что у него нет времени ее излагать. Я внимательно следил за теми, кто аплодировал. Было ясно, что все недовольны настоящим положением вещей, но не менее очевидно было и то, что ни одна партия не имела бы успеха, если бы дело шло о разрушении Советов (в конце концов, Дан желал превращения Советов в не политическую, а промышленную организацию), и если бы она не была готова бороться против внешней реакции.

Я посетил Суханова, одновременно друга Горького и Мартова, но ни с тем, ни с другим не сходившегося в своих политических взглядах. Я пришел, с одной стороны, чтобы взять у него корректирующие листы его первого тома воспоминаний о революции, с другой, – чтобы узнать, что думал он о событиях. Я нашел его в нетопленной комнате, закутанного не то в халат, не то в пальто. Он собирался пить чай без сахара с небольшим ломтиком хлеба, с таким же ломтиком колбасы и с микроскопическим кусочком масла, который ему привез из деревни один из друзей.

У него был меньшевик Никитин, мрачный пессимист, предсказывавший гибель всех революционных завоеваний.

Суханов спросил меня, заметил ли я пропажу всех ложек (в «Метрополе» остались одни только деревянные ложки) и не видел ли я в этом символа грядущей гибели революции. Я сказал ему, что, хотя не жил в России тридцать с чем-то лет, как он, я все же жил в ней достаточно долго до революции и успел привыкнуть к исчезновению принадлежностей для рыбной ловли настолько, чтобы не удивляться тому, что русские крестьяне, даже в роли делегатов, не могут удержаться, чтобы не украсть, если это возможно, ложки, особенно в период революционных потрясений, хотя бы как доказательство того, что они действительно были в Москве.

Мы, конечно, стали говорить по поводу их отношений к большевикам. Оба работали в советских учреждениях. Суханов был убежден, и Никитин соглашался с ним, что стоит только большевикам войти в соглашение с остальными партиями, как Колчак и Деникин принуждены будут покончить с собой, а Ллойд-Джордж – оставить мысль об интервенции.

Я спросил его, что произошло, если бы им поставили условием либо собрать Учредительное собрание, либо подвергнуться блокаде. Суханов мне ответил: «Такое Учредительное собрание было бы невозможно, и мы были бы по отношению к нему в оппозиции».

По поводу Советов один из них, не помню кто, ответил мне: «Мы в настоящее время сторонники советской программы, но мы думаем, что подобная форма правления не может существовать долго. Мы смотрим на Советы как на прекрасное орудие для классовой борьбы, но не как на совершенную форму правления».

Я спросил Суханова, считает ли он возможной победу контрреволюции. Он ответил отрицательно, но признал, что есть опасность, чтобы агитация меньшевиков не возбудила недовольства в массах настоящими условиями жизни и не окончилась погромом, который снесет и большевиков и меньшевиков одновременно. По их мнению, Россия не была еще готова для социалистического государства. Они предпочитали поэтому государство, в котором существовал бы частный капитал и где предприятия велись бы не под управлением государства, а под управлением хозяев. Они полагали, что крестьяне, мелкие собственники по инстинкту, будут стоять за подобного рода правление и что все это кончится утверждением одной из форм демократической республики. Оба они были против уступки концессий союзникам, потому что это отдавало бы во власть концессионерам весь север России, его железные дороги, леса, право организовывать собственные банки, железнодорожные станции в городах, со всем, к ним относящимся.

Суханов принципиально был против концессий и жалел, что меньшевики признавали их.

Я посетил Мартова в редакции его газеты. Газету только что закрыли из-за статьи, которую сам Мартов признавал неосторожной, так как она протестовала против дальнейшего существования Красной армии. Выразительным жестом указал он мне на печати на дверях и сказал, что они выпустят другую газету. Он показал мне первый номер этой газеты и сказал, что спрос на нее так велик, что они изменили свое первоначальное решение выпускать ее еженедельно и сделали ее ежедневной газетой. Мартов сообщил мне, что он и его партия были по следующим соображениям противниками всякой интервенции. Во-первых, они думали, что продолжение столкновений и необходимость существования армии и активной обороны страны помогали развитию нежелательных сторон революции, тогда как соглашение, разряжая общую враждебность, заставило бы большевиков вести более умеренную политику. Во-вторых, потребности армии парализовали все усилия привести в нормальное состояние экономическую жизнь страны. Кроме того, он был убежден, что интервенция, какая бы она ни была, поддерживает реакцию, допуская, что Антанта, быть может, ее и не желает.

– Это выходит само собою, – сказал он, – что силами, которые поддерживают интервенцию, руководит реакция, вот почему все нереакционные партии забывают все свои разногласия с большевиками, чтобы защищать революцию в целом.

Он был убежден, что большевики или изменят свою политику, или уйдут. Он мне прочел в подтверждение своего мнения письмо одного крестьянина, которое доказывало, что крестьяне противились вхождению в сельские коммуны (принуждение было отвергнуто центральным правительством).

«Мы взяли землю, – писал крестьянин. – Взяли столько, сколько могли обработать. Мы обработали то, что до сих пор было необработанно, и если теперь будет организована коммуна, придут лентяи, которые до сих пор ничего не делали и воспользуются нашей работой».

Мартов был того мнения, что сама жизнь, нужды страны и воля крестьянских масс приведут к тем изменениям, которые он считал желательными при советском строе.