Текст книги "Регион в истории империи. Исторические эссе о Сибири"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Сергей Глебов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Сахалинские поселенцы-преступники… должны отказаться от всякой мысли о побеге и бродяжестве… обратиться к труду, к оседлой жизни, к мирным сношениям с гиляками и айнцами, которые могут сослужить им полезную службу в качестве помощников в труде и руководителей в знакомстве с местной природой. В таком положении преступник должен понять, что улучшение его участи зависит от него самого, что спасение его будущности лежит в его трудолюбии, домовитости и честности, в превращении его из человека, вредного себе и людям, в мирного гражданина⁶³.

В этой «имперской фантазии» превращение преступника в гражданина происходило через труд и общение с аборигенами, которые оказывали цивилизующее влияние на ссыльных. Следуя практической логике, поощряемой центром, сахалинская тюремная администрация с готовностью прибегала к услугам местных гиляков, которые не только помогали ловить беглых каторжных, но и служили надзирателями в тюрьмах⁶⁴. Для «имперских реформаторов» подобное положение дел представлялось неприемлемым. По словам известного ученого-биолога А.Н. Краснова, посетившего Сахалин в 1880-х годах, «ближайший и непосредственный надзор за жизнью каторжного человека, как бы низко он ни пал, нравственно все-таки более развитого, находится в руках дикаря, самого грубого и первобытного…»⁶⁵ Так, вместо того, чтобы покорять дикую природу и «цивилизовывать» не менее дикое местное население, сахалинцы были отданы на откуп «дикости», что не могло не способствовать их дальнейшему отчуждению в сознании «цивилизованной» публики.

Другими словами, если практические вопросы освоения колониальной периферии ставили и местную администрацию, и центральное правительство перед необходимостью закрывать глаза на различия между разными категориями сахалинского населения, то для либеральной интеллигенции и читающей публики отсутствие четких границ и различий выступало как главный признак нецивилизованности и нерусскости. В попытках осмыслить противоречия фронтира либеральные авторы только усугубили проблему отчуждения Сахалина от империи.

Чужие среди чужих: японская оккупация и начало эвакуации

Отсутствие четких границ между различными категориями сахалинского населения представляло проблему не только для либерально настроенных профессионалов, но и для военных, которые столкнулись с практической невозможностью разграничить «чужих» и «своих» во время эвакуации острова в 1905 году. К началу XX века практика колониальных войн способствовала складыванию нового подхода к мирному населению, при котором оно рассматривалось как сумма отдельных частей (social aggregate) и при необходимости подвергалось классификации и «фильтрации»⁶⁶. Уже во время оккупации Сахалина в июле 1905 года японское военное командование пыталось провести четкую границу между мирным населением и «каторжными», объявив, что жители, пойманные с оружием в руках, будут преданы полевому суду как рецидивисты, представляющие серьезную опасность как для мирного населения, так и для японских войск⁶⁷. Российское военное командование только усугубило ситуацию, призывая японские войска «не церемониться» с каторжниками, которых во многих случаях было невозможно отличить от мирного населения. Например, когда японские войска провели рейд по «зачистке» бывших тюрем, основными жертвами операции стали не каторжники, а мирные жители, которые в тюрьмах искали приют и укрытие от военных действий⁶⁸. Также японскому командованию не удалось с четкостью разграничить регулярные войска и дружинников, на которых японская сторона отказалась распространить действие конвенции о военнопленных. Скорее вооруженные дружинники – бывшие каторжные – попадали в категорию «рецидивистов» и подлежали уничтожению. И тем не менее до 1400 дружинников оказались в лагерях военнопленных в Японии⁶⁹.

С началом эвакуации задача японского командования по классификации сахалинского населения несколько упростилась. В самом широком смысле все пришлое население Сахалина, которое до войны по разным подсчетам насчитывало от 35 тысяч до 44 тысяч человек (исключая аборигенных жителей)⁷⁰, распадалось на две категории – служащих и гражданских. Служащих и их семьи (до 800 человек) японское командование согласилось эвакуировать через Японию, куда в течение августа уже были отправлены военнопленные и санитарные отряды (свыше 4000 человек). Также через Японию было разрешено вывезти сахалинские детские приюты⁷¹. С гражданским населением дело обстояло сложнее. Если до войны японское командование планировало эвакуировать всех сахалинцев на материк России, высадив их на противоположном берегу в бухте Де Кастри, то после оккупации планы командования изменились⁷². Гражданскому населению, которое не могло финансировать переезд, было предложено покинуть остров на японских судах и высадиться на материке Приморья. Тем же, кто мог себе позволить эвакуироваться за собственный счет, было разрешено выехать через Японию, в основном во Владивосток (более 1,6 тысяч человек)⁷³.

Выезд сахалинцев через Японию представлял множество проблем как для самих сахалинцев, так и для японских властей, как показывает пример из архивов российского консульства в Японии. Среди выехавших с Сахалина через Японию находился один из самых зажиточных «фермеров» Южного Сахалина, бывший ссыльный, татарин Садык Гафуров⁷⁴. Гафуров не только выехал сам, но и помог выехать с Сахалина двум бывшим каторжным-кавказцам, которые по пути с ним поссорились, опоздали на пароход до Владивостока и остались в Японии без средств к существованию. Вскоре оба бывших сахалинца оказались замешаны в ограблении кассы российского консульства в Хакодате и предстали перед японским судом. Российский консул В.В. Траутшольд, присутствовавший на заседаниях суда, описывал процесс как необыкновенно комическое представление с участием каторжных-кавказцев, объяснявшихся с судьей на ломаном японском языке, и японской публики, потешавшейся над незадачливыми сахалинцами и их экзотическим акцентом. При этом было совершенно ясно, что социальная и культурная дистанция между российским консулом и сахалинскими каторжными была ничуть не меньше, если не больше, чем между сахалинцами и японской публикой, что тем не менее не помешало японским судьям войти в положение сахалинцев и присудить их к минимальным срокам заключения, после чего оба вернулись обратно на остров⁷⁵.

Тех, кто не мог финансировать переезд с Сахалина, японские власти сажали на баржи и в три приема вывезли с острова, высадив их на пустынный берег бухты Де Кастри на виду у русских военных, следивших за операцией с соседнего маяка. Всего высажено было до 7,6 тысяч человек, включая стариков, женщин и детей, которым своим ходом нужно было добираться до ближайшего селения Мариинска, 56 верст через непроходимую тайгу⁷⁶. С точки зрения выселяемых сахалинцев, такой способ эвакуации был, пожалуй, самым неудобным. Российские власти, со своей стороны, были вполне удовлетворены решением японских военных. За две недели до высадки в докладе Приамурскому генерал-губернатору Р.А. Хрещатицкому военный губернатор Приморья А.М. Колюбакин настаивал, что, если «со стороны японцев будет поставлен вопрос о передаче на нашу территорию ссыльного элемента с о. Сахалина, чтобы было выговорено, что передача может состояться только в одном пункте, именно в Де Кастри», так как в более заселенных местах Южного Приморья «выброшенная масса преступного элемента» причинит всему населению как «нравственный», так и «материальный» вред⁷⁷. Только в самый разгар высадки в Де Кастри местные власти осознали все неудобство подобного выбора и обратились к японским военным с просьбой высаживать людей в Николаевске, на что японские власти ответили отказом⁷⁸.

Вообще военный губернатор предпочитал, чтобы весь «преступный элемент» перевезли «на пароходах прямо в Европейскую Россию», что более всего отвечало бы «обстановке военного времени», но такому варианту эвакуации воспротивились в Министерстве юстиции, которому с 1895 года принадлежало тюремное ведомство⁷⁹. Дело в том, что после подписания Портсмутского мирного договора правительство не теряло надежды возобновить ссылку на северную часть острова и приказало задерживать сахалинцев в Приморье⁸⁰, тем самым обрекая их на ненужные лишения и увеличивая число жертв.

Чужие среди своих: сахалинцы в России

Первоначальным пунктом сбора и сортировки эвакуированного населения на территории России стало село Мариинск, располагавшееся в глубине материка, на берегу озера Кизи, откуда сахалинцев партиями перевозили на баржах в Николаевск и далее в Хабаровск. Для организации транспортировки в Мариинск прибыл сам военный губернатор Колюбакин, до приезда которого местный крестьянский голова пытался мобилизовать крестьян в помощь эвакуированным, но те отказались⁸¹. В результате главным источником провианта и перевозочных средств для сахалинцев стали Николаевская крепость и хабаровский Красный Крест, а организация жилья и питания легла на плечи самих сахалинцев⁸².

Сортировка эвакуированных представляла собой задачу еще более сложную, чем организация жилья и перевозки сахалинцев, многие из которых не имели при себе никаких бумаг, подтверждающих их заявления об окончании сроков наказания или об участии в обороне Сахалина. Отсутствие документов объяснялось не только плачевным состоянием канцелярской части на Сахалине и хаотичностью эвакуации, но и тем, что в октябре 1905 года местные жители сожгли здание тюрьмы и канцелярию губернатора в Александровске, чем еще более осложнили процесс проверки и «фильтрации» эвакуированных⁸³. Очень незначительное число сахалинцев было отправлено обратно в тюрьмы, что не могло способствовать их переполнению и отразиться на развитии тюремного кризиса после 1905 года, как утверждают некоторые историки⁸⁴, хотя до 800 сахалинцев были сконцентрированы в сортировочных бараках в Забайкалье, где они пробыли до марта 1906 года, когда был издан указ, разрешающий сахалинцам селиться на территории России⁸⁵.

Идентификация и сортировка дружинников представляла особую проблему. Хотя за участие в обороне Сахалина дружинникам были обещаны льготы, для их получения сахалинцы должны были предоставить свидетельства командиров о достойном поведении на поле брани. Поэтому в Хабаровске была учреждена специальная Комиссия по разбору и удовлетворению жалоб сахалинских воинских чинов, прибывших из плена, и в результате опросов и проверок многие дружинники были признаны дезертирами; их отправляли в тюрьмы до окончания сроков наказания, остальных выпускали на поселение⁸⁶.

Хотя первоначальная сортировка происходила в Мариинске, главной задачей военного губернатора было вывезти тысячи жителей из переполненного села на баржах в Николаевск и Хабаровск до наступления холодов и обмеления Амура. Транспортировка шла медленно из-за недостаточного количества барж и неспособности различных ведомств скоординировать свои действия⁸⁷. Столкнувшись с реалиями эвакуации, Колюбакин не мог не пожалеть о том, что его желание о высадке сахалинцев в Де Кастри было в точности выполнено японской стороной. Через десять дней после начала эвакуации он писал генерал-губернатору в Хабаровск, что «действия японцев по выселению сахалинцев надо прекратить дипломатическим вмешательством, ибо они выселяют насильно семейства с грудными детьми и стариками без соблюдения сроков, что в данных условиях равносильно убийству»⁸⁸. Через месяц с начала эвакуации Колюбакин, уже в полном отчаянии от «глумления» российских военных над ее проблемами, писал генерал-губернатору, что в случае дальнейшего промедления с транспортом он не ручается «за дурные последствия»⁸⁹. Тем не менее эвакуация сахалинцев из Мариинска растянулась на 38 дней и закончилась только в середине октября, к моменту ратификации Портсмутского договора⁹⁰.

Из Хабаровска процесс эвакуации шел уже значительно быстрее, так как в крупных городах по пути следования сахалинцев местные власти прикладывали все усилия, чтобы «этот элемент» не задерживался на их территории. В Хабаровске, например, местные власти изолировали эвакуированных на баржах, пришвартованных на противоположном от города берегу Амура⁹¹. Там, где изолировать сахалинцев не было возможности, им выдавались кормовые и прикладывались усилия к тому, чтобы они как можно скорее покинули местность⁹². Надо сказать, что сахалинцы не стеснялись пользоваться своей репутацией каторжных, чтобы добиться своего от администрации. В своих воспоминаниях бывший канонир русской армии, возвращавшийся в Россию после окончания войны на Дальнем Востоке, говорил о том, как ему пришлось ехать в эшелоне, в котором из Владивостока в Европейскую Россию возвращались через Харбин, Читу и Иркутск до 800 дружинников.

Вопреки своим ожиданиям, демобилизованный канонир ничуть не пожалел о том, что ехал в компании бывших каторжных, скорее наоборот. В ситуации, когда сибирские пути сообщения оказались парализованы всеобщей забастовкой, а станции были переполнены демобилизованными и неуправляемыми солдатами, сахалинские каторжные были хорошо организованы, подчинялись артельным старостам, а главное – всегда получали зеленый свет, стоило им только пригрозить поджечь станцию⁹³.

Трудно сказать, как сложилась судьба сахалинцев в России. Скорее всего, они не стали дожидаться разрешения властей и поселились там, где позволяли обстоятельства. Только в марте 1906 года правительство издало указ, по которому бывшим сахалинцам было разрешено селиться в областях империи. Тем же указом сахалинцам должны были дополнительно выделить землю для поселения в Томской и Тобольской губерниях⁹⁴. Скоро в империи возникли сахалинские поселения, как, например, под Курганом, но уже через несколько лет от них мало что осталось⁹⁵.

В Хабаровске прибывающих сахалинцев размещали также и в бараках переселенческого комитета. В отличие от военной администрации, переселенческий комитет мало интересовался сортировкой сахалинцев. Переселенческие бараки были открыты всем желающим, что вскоре стало предметом серьезного недовольства со стороны Приамурской администрации⁹⁶. Хотя к концу 1905 года все эвакуированные сахалинцы выехали из бараков, вскоре начался поток обратной миграции: многие эвакуированные спешили вернуться на русскую часть Сахалина. Слухи о том, что в Хабаровске бывшим сахалинцам обеспечено бесплатное проживание и пропитание, быстро распространились по империи, и с декабря 1905 года сахалинцы стали стекаться в Хабаровск со всех концов России⁹⁷. Но, несмотря на недовольство местной администрации, переселенческие бараки не стали ни распространителями «огромных заболеваний», ни преступными притонами. Хотя некоторые сахалинцы и промышляли грабежом в городе, большинство людей, по выражению заведующего переселенческим делом, были настолько обездолены, что, невзирая на повсеместные «неудовольствия и беспорядки», оставались спокойны⁹⁸.

Вернувшимся на Дальний Восток сахалинцам было предложено расселиться в Приамурье и Приморье. Оценивая результаты этого расселения, генерал-губернатор Приамурья признавал, что администрация с делом не справилась. Переселенческий отдел формально приписывал желающих к поселениям, не наделяя их при этом землей. Последующие ревизии показали, что менее пятой части всех приписанных обосновались на местах. По мысли генерал-губернатора, если бы сахалинцам выделили землю и дали кредит, то результаты могли бы быть более утешительными". Однако там, где кредиты выдавались, результаты оставались теми же. По имеющимся данным, из 318 сахалинцев, получивших кредиты, только 71 проживал по месту приписки. Большинство сахалинцев, получив в кредит от го до 300 рублей, покинули селения и отправились на поиски лучшей жизни¹⁰⁰.

Между двух империй: Сахалин после 1905 года

В последнее время в историографии началось переосмысление Русско-японской войны как первого глобального конфликта, который не только отразил в себе колониальные противоречия прошлого, но и стал предтечей мировых конфликтов XX века, своего рода «мировой войной номер ноль»¹⁰¹. То же можно сказать и о роли Сахалина в Русско-японской войне: если потеря Сахалина стала логическим последствием противоречивой имперской политики на Дальнем Востоке, то эвакуация сахалинцев представляется своего рода «генеральной репетицией» принудительных переселений последующих лет. Несомненно, сахалинское население отличалось специфическими особенностями, которые во многом обусловили отношение к нему как русских, так и японских властей, но приемы и тактика военных мало изменились после 1905 года. Попытка провести четкие границы между группами населения, которые до войны представляли собой противоречивое целое, поставила японское и российское военное командование перед многочисленными проблемами во время эвакуации Сахалина и привела к многочисленным жертвам.

Формированию сахалинского населения как амальгамы этничностей, конфессий и социальных групп во многом способствовала каторга. Практический подход тюремных властей к населению противоречил не только логике военных, но и модерному сознанию либерально настроенных профессионалов. По мнению последних, поощряя гибридизацию и размывание границ, каторга не только препятствовала «колонизации» Сахалина, но и тормозила его модернизацию. В «либеральной фантазии» будущее Сахалина было неразрывно связано с разработкой богатых ресурсов острова, что было возможно лишь при свободном движении труда и капитала, которое требовало создания полноправного населения¹⁰². Казалось бы, после официальной отмены каторги в 1906 году¹⁰³ ничто не мешало этой фантазии стать реальностью. Однако процветающей колонией Сахалин не стал ни до, ни после 1905 года, так как, потеряв надежду восстановить на острове каторгу, центральное правительство потеряло к острову всякий интерес.

С отменой каторги в отношении центра к Сахалину возобновилась все та же противоречивая политика, когда, с одной стороны, Сахалин представлялся «островом сокровищ», а с другой – очень мало делалось для того, чтобы этими сокровищами воспользоваться. Несомненно, каторга тормозила развитие острова, но она же поддерживала постоянный интерес центра к тому, что делалось на периферии, а вместе с этим привлекала внимание более широких слоев населения. С отменой каторги связующее звено между имперским центром и колониальной периферией исчезло, и вместо экономического бума после 1905 года на острове обострились экономические и социальные проблемы¹⁰⁴. Население русской части острова практически не росло, хотя в марте 1908 года был принят закон о вольном заселении Сахалина. По сведениям нового военного губернатора Сахалина А.М. Валуева, прибывшего на русскую часть острова в октябре 1905 года, к концу года население русской половины составило всего 5500 человек (3359 взрослых и 2141 ребенок)¹⁰⁵. К 1912 году население увеличилось всего лишь до 7567 человек, и это несмотря на то, что остров на некоторое время привлек к себе внимание П.А. Столыпина, который лично поручил новому губернатору Д. Д. Григорьеву «поднять Сахалин»¹⁰⁶.

После отмены каторги с особой очевидностью проявилось уникальное положение Сахалина как окраины двух империй. Здесь, в условиях фронтира, население было предоставлено само себе, а граница оставалась подвижной и каждый раз устанавливалась заново «силой свершившегося факта»¹⁰⁷. Неопределенность и амбивалентность пограничного существования сахалинского населения проявлялась не только в невозможности полностью интегрироваться в имперское общество, но и в постоянной угрозе быть оккупированными соседней империей (что произошло сначала в 1920 году, когда японские войска вторглись на северный Сахалин, а потом в 1945 году, когда Япония потеряла Южный Сахалин). Универсальность этого «пограничного» состояния подтверждается не только тем, что Сахалин не стал полноценной частью Российской империи ни до, ни после 1905 года, но и тем, что Карафуто – южная часть Сахалина, отошедшая к Японии в 1905 году, – не стал полноценной частью империи Японской¹⁰⁸. Подданные как Российской, так и Японской империй, сахалинцы продолжали оставаться чужими среди своих.

Примечания:

1 Витте С.Ю. Воспоминания: Царствование Николая II. М., 1922. T. I. С. 389.

2 Все даты даются по новому стилю, если не оговорено иначе.

3 Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (далее РГИАДВ). Ф. г. Фонд Приморского областного правления. Оп. 10. Д. 6. Манифесты, указы Сената, циркуляры МВД и военного губернатора Приморской области за 1896–1906 гг. Л. 98–99.

4 Латышев В.М. Боевые действия на Южном Сахалине в 1905 году // Краеведы ведут поиск / Под ред. В. М. Латышева. Южно-Сахалинск, 1985. С. 57–58; Урсын-Прушинский С.Н. Бои на острове Сахалине во время Русско-японской войны //Краеведческий бюллетень. 1995. № 3. С. 55.

5 The Russo-Japanese War Fully Illustrated. 1905. № 10. P. 1351.

6 Самарин И.А. Боевые действия на Северном Сахалине во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. // Краеведческий бюллетень. 1993. № 3. С. 72–108; Костанов А.И., Тварковский Л.С. «Здесь не готовились к войне» (о М.Н. Ляпунове) //Губернаторы Сахалина. Южно-Сахалинск, 2000. С. 43–56.

7 Sevela М. Chaos versus Cruelty; Sakhalin as a Secondary Theater of Operations // Rethinking the Russo-Japanese War; Centennial Perspectives / Ed. by Rotem Kowner. Folkestone, 2007. Vol. 1. P. 106.

8 Дубинина H.И. О судьбе ссыльнопоселенцев Сахалина после Русско-японской войны //Дальневосточные архивы; прошлое – будущему. Владивосток, 2003. С. 141–147; Хара Т. Сахалинцы в Японии в 1905 году // История Карафуто глазами сахалинских и японских исследователей; сборник научных статей / Сост. Е.Н. Лисицына. Южно-Сахалинск, 2006. С. 7-17.

9 ПСЗРИ (2). T. 51. № 55696, «О трактате между Россиею и Япониею об обмене части острова Сахалина, принадлежащей Японии, на гряду Курильских островов» (12 марта 1875 г.).

10 Портсмутский договор был ратифицирован обеими сторонами I (14) октября 1905 года. См.: ПСЗРИ (3). Т. 25. № 26762, «Высочайше ратификованный мирный договор между Россиею и Япониею» (1 октября 1905 г.).

11 Esthus R.A. Nicholas II and the Russo-Japanese War // Russian Review. 1981. Vol. 40. № 4. P. 410–411; Okamoto S. The Japanese Oligarchy and the Russo-Japanese War. New York. 1970. P. 167 passim.

12 Dillon E.J. The Eclipse of Russia. London; Toronto, 1918. P. 306.

13 Post-War Diplomacy: The Russo-Japanese Problem: Treaty Signed at Portsmouth, USA, 1905. Dairy of J. J. Korostovetz. London, 1920. P. 78.

14 Цит. по: Центральная Азия в составе Российской империи. М., 2008. С. 66.

15 Невельской Г.И. Подвиги русских офицеров на крайнем Востоке России: Приамурский и приуссурийский край. СПб., 1897. С. 42 и далее; Матханова Н.П. Генерал-губернаторы Восточной Сибири середины XIX века: В.Я. Руперт, Н.Н. Муравьев-Амурский, М.С. Корсаков. Новосибирск, 1998. С. 146.

16 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел / Под ред. П.А. Зайончковского. М., 1961. Т. 2. С. 60–61.

17 Подробнее об Амурской кампании и российском общественном мнении см.: Bassin М. Visions of Empire: Nationalist Imagination and Geographical Expansion in the Russian Far East, 1840–1865. New York, 1999.

18 О значении Сахалина во время Крымской кампании см.: Невельской Г.И. Указ. соч. С. 378.

19 Об упадке стратегического значения Приамурья и Северного Приморья см.: Афанасьев. Амурский край и его значение // Морской сборник. 1863. № 11. С. 29–30.

20 О так называемом Цусимском инциденте 1861 года см.: Файнберг Э.Я. Русско-японские отношения в 1697–1875 гг. М., 1960. С. 193–197.

21 См., например, мнение управляющего Морским министерством И.А. Шестакова: Государственный архив Российской Федерации. Ф. 122. Главное тюремное управление. Оп. 5. Д. 1235. Докладная записка генерал-адъютанта Шестакова о состоянии каторги в Приамурской области. Л. 2–3 об.

22 ПСЗРИ (2). Т. 36. № 36928, «О правилах для поселения русских и инородцев в Амурской и Приморской областях Восточной Сибири» (27 апреля 1861 г.).

23 Государственный архив Иркутской области. Ф. 24. Главное Управление Восточной Сибири 1822–1887. ОЦ. Д. 842. О заселении о. Сахалина, 1867–1868. Л. 10 об.; Костанов А.И. Освоение Сахалина русскими людьми. Ю.-Сахалинск, 1991. С. 90; Государственный архив Иркутской области. Ф. 24. Главное Управление Восточной Сибири 1822–1887. Оп. 9. Д. 130. К. 1903. Отчет по управлению Восточной Сибирью за 1868 год. Л. 60–61; Д. юг. К. 1901. Отчет по управлению Восточной Сибирью за 1867 год. Л. 46 06.-47.

24 [Власов В.И.] Отчет по исследованию Сахалина и предположения по устройству на нем пенитенциарных колоний // Научная библиотека Иркутского государственного университета. Отдел редких книг и рукописей. Сахалинская коллекция. ВИГУ РУК 345. Л. 15–18; Костанов А.И. Указ. соч. С. 91–92.

25 Государственный архив Иркутской области. Ф. 24. Главное Управление Восточной Сибири 1822–1887. Оп. 9. Д. юг. К. 1901. Отчет по управлению Восточной Сибирью за 1867 год. Л. 46 06.-47; Оп.²  – Т. 3. Д. 29. К. 2609. О сахалинских ссыльно-каторжных (дело Путевой канцелярии генерал-губернатора Восточной Сибири), 1870–1871 гг. Л. 6–7.

26 Государственный архив Российской Федерации. Ф. 122. Главное тюремное управление. Оп. 5. Д. 72. Дело об отмене тяжких телесных наказаний за преступления ссыльных, 1867–1868 гг. Л. 351 06. – 352.

27 См.: Журналы заседания комиссии по организации каторжных работ (1875). Государственный архив Иркутской области. Ф. 24. Главное Управление Восточной Сибири 1822–1887. ОЦ. Д. 76. Об устройстве каторжных работ на Сахалине. 1876–1878 гг. Л. 48–84 об.

28 Отчет по ГТУ 1884 года. СПб., 1886. С. 92.

29 Бутковский Я. Остров Сахалин и его значение. СПб., 1873. С. 9.

30 Голос. № 177.28 июня 1877 г. С. 1; Тальберг Д. Ссылка на Сахалин // Вестник Европы. 1879. № 5. С. 218–251.

31 Burbank J., Hagen М. von. Coming into the Territory; Uncertainty and Empire // Russian Empire; Space, People, Power, 1700–1930 / Ed. J. Burbank, M. von Hagen, A. Remnev. Bloomington, IN, 2002. P. 15.

32 Ремнев A.B. Сделать Сибирь и Дальний Восток русскими; К вопросу о политической мотивации колонизационных процессов XIX – начала XX века // Сибирская заимка. 2002. № 3 [http:// www.zaimka.ru/ 03_2002/remnev_motivation].

33 Ищенко М.И. Формирование русского населения на Сахалине (конец XIX – начало XX в.) // Краеведческий бюллетень. 1993. № г. С. 77 (таблица).

34 О дебатах о статусе сахалинских обывателей см.; Панов А. Сахалин как колония; Очерки колонизации и современного положения Сахалина. М., 1905. С. 217–227.

35 См., например, доклад наместника на Дальнем Востоке Е.И. Алексеева; РГИАДВ. Ф. 702. Канцелярия Приамурского генерал-губернатора. Оп. 5. Д. 634. Л. 1-i об.; Отчет по Главному тюремному управлению за 1901 год. СПб., 1903. С. 137.

36 Фраза принадлежит Н.Я. Новомбергскому: Новомбергский Н.Я. Остров Сахалин: Очерк сахалинской жизни. СПб., 1903. С. 85.

37 Отчет по Главному тюремному управлению за 1901 год. С. 137.

38 Гридяева М.В. Демографические процессы, административное развитие и становление социальной сферы на о. Сахалине в середине XIX – начале XX в. Дне. канд. ист. наук. Ю.-Сахалинск, 2004. С. 251.

39 См., например: Чехов А.П. Остров Сахалин. М., 1895. С. 76, 447; Лобас Н.С. Каторга и поселение на о-ве Сахалине: Несколько штрихов из жизни русской штрафной колонии. Павлоград, 1903. С. 47–48 и др.

40 Ищенко М.И. Русские старожилы Сахалина: вторая половина XIX – начало XX вв. Ю.-Сахалинск, 2007. С. 48.

41 Wilson К. An Island Race: Englishness, Empire, and Gender in the XVIII Century. New York, 2003. P. 17.

42 Cm.: Popkin K. Chekhov as Ethnographer: Epistemological Crisis on Sakhalin Island // Slavic Review. 1992. Vol. 51. P. 36–51.

43 См.: Чехов А.П. Указ, соч.; [Саломон А.П.]. О. Сахалин: Из отчета Начальника Главного тюремного управления А.П. Саломона о поездке на остров в 1898 году // Тюремный вестник. 1901. № I. С. 20–58; 1901. № 2. С. 68–80; Дрыль Д.А. Ссылка и каторга в России: Остров Сахалин // Журнал Министерства юстиции. 1898. № 4. С. 125–68 и др.

44 См., например: Панов А. Указ. соч. С. 93, 95; Новомбергский Н.Я. Указ. соч. С. 85.

45 ПСЗРИ (2). Т. 44. № 46984, Высочайше утвержденное положение Комитета об устройстве каторжных работ от 18 апреля 1869 года, объявленное Сенату министром внутренних дел 5 мая «По вопросу о будущей организации каторжных работ и временном распределении каторжных».

46 См. ПСЗРИ (2). Т. 20. № 19283, «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» (15 августа 1845 г.). Ст. 21; № 19284, «Дополнительное постановление о распределении и употреблении в каторжные работы» (15 августа 1845 г.).

47 См.: Таганцев Н. Проект изменения существующей системы наказаний // Журнал гражданского и уголовного права. 1873. № 3. С. 161–204.

48 Государственный архив Иркутской области. Ф. 24. Главное Управление Восточной Сибири 1822–1887. ОЦ. Д. 76. Об устройстве каторжных работ на Сахалине. 1876–1878 гг. Л. 52–52 об.

49 [Галкин-Враской М.Н.] Остров Сахалин: Необходимые и желательные мероприятия: Записка бывшаго начальника ГТУ д.т.с. Галкина-Враского по обозрению о. Сахалина в 1894 году. СПб., 1899. С. 2.

50 Cм., например: Лучинский Н. Краткий очерк деятельности ГТУ за первые XXXV лет его существования // Тюремный вестник. 1914. № 2. С. 284–440.

51 [Галкин-Враской М.Н.] Указ. соч. С. 2.

52 См.: Государственный архив Российской Федерации. Ф. 122. Главное тюремное управление. О. 6. Д. 58. Об учреждении и деятельности Комитета для обсуждения проекта тюремной реформы в России 1873-75. Ч. 2. Л. 59–60.

53 Там же. Л. 164-64 об; см. также: ПСЗРИ (2). Т. 55. № 60268, Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета «Об основных положениях, имеющих служить руководством при преобразовании тюремной части и при пересмотре Уложения о наказаниях» от 10 декабря 1879 года.

54 См.: Вопрос о ссылке на V Парижском международном тюремном конгрессе //Тюремный Вестник. 1897. № 9. С. 430, 435.

55 Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 33 т. Собрание писем: В 12 т. М., 1976. Т. 4. С. 33.

56 Чехов открыто признавал, что «психология» сахалинских «противоречий» была ему совершенно непонятна //Чехов А.П. Остров Сахалин… С. 376.

57 См.: Чехов А.П. Остров Сахалин… С. 455; Лобас Я.С. Указ. соч. С. 118; [Саломон А.П.] Указ. соч. С. 69 и др.

58 [Саломон А.П.] Указ. соч. С. 23, 40,76–77; Дриль Д.А. Указ. соч. С. 152–157; Чехов А.П. Остров Сахалин… С. 350–369.

59 Чехов А.П. Остров Сахалин… С. 319–320; Новомбергский Н.Я. Указ. соч. С. 156–157; Панов А. Указ. соч. С. 99–104.