Текст книги "Регион в истории империи. Исторические эссе о Сибири"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Сергей Глебов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Говоря о «лихоимствах» приказчиков, ясачных сборщиков и вообще землепроходцев, надо иметь в виду, что их характер, образ мыслей и действий вполне соответствовали времени. Господствующие социальные отношения и правовые нормы позволяли владение людьми и их использование в своих интересах, уровень образованности редко подымался выше элементарной грамотности, понятий о гуманизме и ценности человеческой жизни не было и в помине, нормы христианской морали попирались даже священниками, в обыденной жизни официальная законность отступала перед сложившимися традициями.

К тому же в Сибири, с ее повышенной социальной мобильностью, открывались большие возможности для карьеры, когда при удачном стечении обстоятельств рядовой казак мог существенно продвинуться в чинах и обеспечить свое материальное благополучие. Хороший шанс для этого давали походы в новые земли и объясачивание иноземцев. Рассказы об удачных походах, передаваемые из уст в уста, привлекали новых «рекрутов» в отряды землепроходцев. В чести были храбрость, удачливость, инициативность, в результате чего «пушная лихорадка» дополнялась «духом завоеваний».

Подытоживая вышеизложенное, приходится констатировать, что обобщенный портрет русских землепроходцев, действовавших на крайнем северо-востоке Сибири, получился далеко не идиллическим. Большинство тех, кто шли «встречь солнцу», первыми вступали в контакты с иноземцами и устанавливали с ними отношения, подчиняя русской власти, были людьми весьма суровыми, совершенно не склонными к сентиментальности и добродушию. Но еще важнее то обстоятельство, что, будучи в значительной части социальными маргиналами, они уже в силу своего характера были склонны к девиантному поведению и, оказавшись в сложных объективных условиях (плохое материальное снабжение, обремененность долгами и финансовыми обязательствами) и соответствующей обстановке (слабый контроль «сверху», враждебное окружение), без всяких колебаний вставали на стезю преступлений, прибегая к злоупотреблениям – «лихоимствам», «налогам» и «обидам». Как писал один из немногих исследователей русско-аборигенных отношений в данном регионе В.И. Огородников, «все эти люди обладали исключительной настойчивостью и твердою волей, отличались страстью к приключениям и проявляли полную неразборчивость в средствах и жадность к добыче: таковы были общие свойства сибирских землеискателей прежнего времени»⁶⁹.

Нетрудно догадаться, какие способы действий в отношении иноземцев предпочитали «землепроходцы» и «покорители». Если между собой они были далеки от любезности и в конфликтных ситуациях применяли оружие, то вряд ли иначе поступали с «чужими». Сами подвергаясь злоупотреблениям со стороны «власть имущих», они привносили такие же отношения силы в контакты с аборигенами. Уже упоминавшийся Д. Садовников верно подмечал, что казаки обращались с иноземцами так же, как с ними самими обращались «на Руси»⁷⁰.

Естественно, что с такими людьми было трудно выполнить правительственную установку на мирные способы взаимодействия с аборигенами («ласкою, а не жесточью»), тем более, что в случае сопротивления и отказа от дачи аманатов и ясака разрешалось применение к «немирным иноземцам» вооруженной силы: «А которые будет новых землиц люди будут непослушны и ласкою их под государеву царскую высокую руку привесть ни которыми мерами немочно… и на тех людей посылати им служилых людей от себя из острошку и войною их смирити ратным обычаем», используя при этом все доступные средства («чинить над ними военный поиск огненным и лучным боем»).

Конечно, случались и исключения, когда служилые люди и промышленники, присоединявшие крайний северо-восток Сибири, предпочитали решать проблемы мирным путем⁷¹. Однако они растворялись в массе тех, для кого цель оправдывала средства, и вынуждены были играть по общим правилам. В принципе можно говорить, что землепроходцы, действия которых в значительной мере были детерминированы совокупностью субъективных и объективных факторов, неизбежно выстраивали свои отношения с аборигенами по линии конфронтации.

Несомненно одно: надо избавляться от мифологизированного образа русских землепроходцев. Без этого нельзя в полном объеме понять все обстоятельства и сам характер русского продвижения «встречь солнцу», поскольку совершенно очевидно, что «брали» Сибирь не абстрактные «социальные группы» и «государственные институты», а вполне конкретные люди с вполне определенными устремлениями, образом мысли и действий.

Примечания:

1 См. об этом: Зуев А.С. О характере присоединения Сибири к России (постановка проблемы) // Региональные процессы в Сибири в контексте российской и мировой истории. Новосибирск, 1998; Он же. Характер присоединения Сибири в новейшей отечественной историографии // Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Новосибирск, 1999. Вып. 1; Он же. От завоевания к вхождению, или Как присоединяли Сибирь к России советские историки // Родина. 2000. № 5.

2 Обзоры зарубежной историографии присоединения Сибири к России см.: Чернавская В.Н. Англоязычная историография и вопросы открытия и освоения русского Дальнего Востока (XVII – первая половина XIX вв.) // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII–XIX вв. Владивосток, 1995. Т. 2; Она же. Концепция «русской восточной экспансии» в англоязычной историографии Дальнего Востока России (XVII–XVIII вв.) // Вестник Дальневосточного отделения РАН. Владивосток. 1994. № 5–6; Дмитришин Б. Русская экспансия к Тихому океану, 1580–1700 гг.: историографический обзор // Краеведческий бюллетень / Южно-Сахалинский обл. краевед, музей. Южно-Сахалинск, 1995. № 2; Корчагин Ю.В. Русская колонизация и народы Севера в зарубежной историографии // Доклады Межвузовской научно-теоретической конференции / Камчатский гос. пед. ин-т. Петропавловск-Камчатский, 1994. Ч. 1; Он же. Зарубежная историография вхождения северных народов в состав России // Из истории народов Камчатки. Петропавловск-Камчатский, 2000.

3 Вот, например, что писали по этому поводу авторы академической «Истории Сибири»: «Путем тщательного анализа материала советские ученые установили, что военные столкновения между русскими служилыми и местными жителями, имевшие место в процессе присоединения Сибири, вызывались обычно позицией отдельных представителей местной родоплеменной верхушки, возмущением местного населения тяжестью феодального гнета или злоупотреблениями царской администрации, но не противодействием сибирских народов в целом установлению российского подданства» (История Сибири. Л., 1968. Т. 2. С. 18).

4 Надо заметить, что в условиях господства «мирной концепции» присоединения Сибири само присоединение стало изображаться как ряд последовательных «географических открытий», походы казаков и промышленников по Сибири стали представляться не как военные и промысловые предприятия с вполне определенными целями, а как географические экспедиции. Соответственно, историки старались не акцентировать внимание на фактах вооруженных столкновений. Особенно показательно в этом отношении описание событий, связанных с русским проникновением на Амур, в первую очередь похода Е.П. Хабарова. Разбойничий налет казаков и промышленников, приведший к запустению Даурской земли и массовому бегству местного населения, под пером историков 1960-1980-х гг. превратился в путешествие неутомимых и любознательных землепроходцев.

5 Сгруппировав рассыпанные в литературе, опубликованные в архивных источниках упоминания о русско-аборигенных столкновениях на северо-востоке Сибири, я составил соответствующую «Хронику», которую надеюсь в скором времени опубликовать.

6 Этнопсихологические аспекты русско-аборигенных отношений в период присоединения Сибири к России до сих пор являются совершенно неизученными, а сравнительно молодая российская этноконфликтология мало обращается к далекому прошлому, изучая, что вполне понятно, актуальные современные этнические конфликты.

7 Уже в 1647 г. якутские служилые люди в достаточно резкой форме подняли перед властями вопрос о нехватке жалованья, которое совершенно не соответствует характеру и тяжести службы на северо-восточной окраине. См.: Иванов В.Н. Вхождение Северо-Востока Азии в состав Русского государства. Новосибирск, 1999. С. 121.

8 Сафронов Ф.Г. Русские промыслы и торги на северо-востоке Азии в XVII – середине XIX в. М., 1980. С. 92–94.

9 Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII века на северо-востоке Азии: Сб. документов / Сост. Н.С. Орлова; под ред. А.В. Ефимова. М., 1951. С. 278.

10 Вдовин И.С. Очерки истории и этнографии чукчей. М.; Л., 1965. С. 106; здесь и далее курсив мой.

11 Там же. С. 106–107.

12 Скаски Владимира Атласова о путешествии на Камчатку // Записки русских путешественников XVI–XVII вв. М., 1988. С. 419, 423; См. также: Русская тихоокеанская эпопея: Сб. док. / Сост. В.А. Дивин и др. Хабаровск, 1979. С. 107; Леонтьева Т.А. Якутский казак Владимир Атласов – первопроходец земли Камчатки. М., 1997. С. 100–101.

13 См.: Сафронов Ф.Г. Русские на северо-востоке Азии в XVII – середине XIX в.: Управление, служилые люди, крестьяне, городское население. М., 1978. С. 89–90; Федоров М.М. Правовое положение народов Восточной Сибири (XVI – начало XIX в.). Якутск, 1978. С. 27; Иванов В.Ф. Русские письменные источники по истории Якутии XVIII – начала XIX в. Новосибирск, 1991. С. 58–59; Александров В А., Покровский Н.Н. Власть и общество; Сибирь в XVII в. Новосибирск, 1991. С. 135–136; Леонтьева ГА. Указ. соч. С. 22–23.

14 Федоров М.М. Указ. соч. С. 27; Акишин М.О. Полицейское государство и сибирское общество; Эпоха Петра Великого. Новосибирск, 1996. С. 180–181.

15 Иванов В.Ф. Русские письменные источники… С. 60–62; Акишин М.О. Указ. соч. С. 182.

16 Сафронов Ф.Г. Русские на Северо-Востоке Азии… С. 78, 79.

17 Например, к 1694 г. задолженность казны только перед якутскими казаками и только по денежным окладам составляла 8412 рубля 24 алтына 3,5 деньги (Сафронов Ф.Г. Русские на Северо-Востоке Азии… С. 83).

18 Обзор следственных дел о воеводских злоупотреблениях в Якутии см.; Иванов В.Ф. Русские письменные источники… С. 60–62,91-116; Акишин М.О. Указ. соч. С. 179–182.

19 Колониальная политика Московского государства в Якутии XVII в. / Сб. док. под ред. Я.П. Алькора и Б.Д. Грекова. Л., 1936. С. 234.

20 Огородников В.И. Русская государственная власть и сибирские инородцы в XVI–XVIII вв. // Сб. трудов профессоров и преподавателей Иркутского ун-та. Иркутск, 1921. С. 90–97.

21 Иванов В.Н. Вхождение Северо-Востока Азии… С. 23, 37–39, 43–45,64,66; Сафронов Ф.Г. Русские на Северо-Востоке Азии… С. 25.

22 Русская историческая библиотека. СПб., 1875. Т. 2. № 213. С. 964. Приведенная фраза является дословным цитированием соответствующего места из «докладной записки» мангазейского воеводы А.Ф. Палицына 1633 г. (См.; Иванов В.Н. Вхождение Северо-Востока Азии… С. 64).

23 Иванов В.Н. Вхождение Северо-Востока Азии… С. 172, 173; Огородников В.И. Указ. соч. С. 94–97.

24 Якутия в XVII в.; Очерки. Якутск, 1953. С. 45, 284; Гурвич И.С. Этническая история Северо-Востока Сибири. М., 1966. С. 18, 19,35; Михайлова Е.А. К вопросу об этно– и культурогенезе коренного населения крайнего Северо-Востока Азии // Сибирь; Древние этносы и их культуры. СПб., 1996. С. 186–187; Туголуков В.А. Кто вы, юкагиры? М., 1979. С. 20.

25 Записки русских путешественников XVI–XVII вв…. С. 420.

26 Памятники сибирской истории. СПб., 1882. Кн. I. С. 462–463, 488–489; Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII веке / Сб. архив, материалов под ред. Я.П. Алькора и А.К. Дрезена. Л., 1935. С. 33–35, 194.

27 Наиболее подробно и впечатляюще описание казачьих лихоимств буквально по свежим следам дал Г.В. Стеллер (Стеллер Г.В. Описание земли Камчатки. Петропавловск-Камчатский, 1999. С. 136–139; Он же. Из Камчатки в Америку: Быт и нравы камчадалов в XVII в. Л., 1928. С. 18–20).

28 РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. Д. 481. Ч. 7. Л. 199–199 об.

29 См. также: Сафронов Ф.Г. Русские промыслы и торги… С. 99–101.

30 Стеллер Г.В. Описание Камчатки… С. 139.

31 Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки. М.; Л., 1949. С. 505–506.

32 Там же. С. 753.

33 Колониальная политика царизма… С. 7–8.

34 Стеллер Г.В. Описание Камчатки… С. 139.

35 Крашенинников С.П. Указ. соч. С. 505–506.

36 Стеллер Г.В. Описание Камчатки… С. 137–138.

37 Сафронов Ф.Г. Ссылка в Восточную Сибирь в XVII веке. Якутск, 1967. С. 45–47; Он же. Русские на Северо-Востоке Азии… С. 64–65. Надо заметить, что центральные власти, выдерживая общую политику сословной замкнутости служилых людей, в отношении далекой якутской окраины проявляли колебания, то запрещая, то разрешая верстать в служилые ссыльных, гулящих, промышленных.

38 Сафронов Ф.Г. Русские на Северо-Востоке Азии… С. 59.

39 Леонтьева Г.А. Указ. соч. С. 142.

40 Cм.: Александров В.А., Покровский Н.Н. Указ. соч. С. 75–107; Никитин Н.И. Служилые люди в Западной Сибири XVII в. Новосибирск, 1988. С. 42–48; История казачества Азиатской России. Екатеринбург, 1995. T. г. С. 44–45; Акишин М.О. Указ. соч. С. 12.

41 Никитин Н.И. Землепроходец Семен Дежнев и его время. М., 1999. С. 32.

42 Там же. С. 32–33.

43 РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 527. Д. 12. Л. 3. 06.-5.

44 Матюнин Н. О покорении казаками Якутской области и состоянии Якутского казачьего пешего полка // Памятная книжка Якутской области на 1871 г. СПб., 1877. С. 140, 142–144; Якутия в XVII в. С. 40, 44; Белов М.И. Семен Дежнев. М., 1955. С. 18–19,25; Тураев В.А. И на той Улье-реке… Русский землепроходец И.Ю. Москвитин: правда, заблуждения, догадки. Хабаровск, 1990. С. 20–21; Иванов В.Н. Вхождение Северо-Востока Азии… С. 45; Бродников А.А. Алданские события 1639 г. (К вопросу о взаимоотношениях русских служилых людей и коренного населения Якутии в первой половине XVII в.) // Казаки Урала и Сибири в XVII–XX вв. Екатеринбург, 1993. С. 46–51.

45 Садовников Д. Наши землепроходцы. Рассказы о заселении Сибири (1581–1712). М., 1905. С. 140–141; Белов М.И. Семен Дежнев… С. 83–84; Сафронов Ф.Г. Ссылка в Восточную Сибирь… С. 63; Леонтьева Г.А. Указ. соч. С. 59.

46 Сведения о камчатском бунте 1711 г. разной степени полноты встречаются во многих работах, посвященных истории Камчатки и Сибири (С.П. Крашенинникова, Г. Спасского, А. Сгибнева, В.Л. Приклонского, Д. Садовникова, Н. Матюнина, В. Маргаритова, Б.П. Полевого, Г.А. Леонтьевой и др.), однако нет ни одного специального исследования о данном событии.

47 Памятники сибирской истории. Кн. I. С. 490, 501, 529–535; Кн. 2. С. 537; Крашенинников С.П. Указ. соч. С. 485; Сгибнев А. Исторический очерк главнейших событий в Камчатке с 1650 по 1856 г. // Морской сборник. 1869. Т. юг. № 4. С. 82, 83,84; Матюнин Н. Указ. соч. С. 163; Леонтьева Г.А. Указ. соч. С. 149, 150. В этой междоусобице закащиков вполне проглядывает борьба верхне– и нижнекамчатского гарнизонов за сферы влияния и ясачную территорию.

48 Памятники сибирской истории. Кн. I. С. 539; Кн. 2. С. 268–269; Крашенинников С.П. Указ. соч. С. 490, 745–746,758; Сгибнев А. Исторический очерк… С. 99; Матюнин Н. Указ. соч. С. 166; Маргаритов В. Камчатка и ее обитатели // Записки Приамурского отдела Императорского РГО. Хабаровск, 1899. T. V. Вып. I. С. 14.

49 Открытия русских землепроходцев… С. 261, 263,266,275; Самойлов В.А. Семен Дежнев и его время. С приложением отписок и челобитных Семена Дежнева о его походах и открытиях. М., 1945. С. 73–75, 124–127,129; Белое М.И. Семен Дежнев… С. 83, 85–88; Никитин Н.И. Землепроходец Семен Дежнев… С.100, 102–107; Полевой Б.П. Новое об открытии Камчатки. Петропавловск-Камчатский, 1997. Ч. I. С. 70, 78.

50 Открытия русских землепроходцев… С. 267–269.

51 Белов М.И. Семен Дежнев… С. 111.

52 Самойлов В.А. Семен Дежнев… С. 78; Белов М.И. Семен Дежнев… С. 95–96; Никитин Н.И. Землепроходец Семен Дежнев… С. 118–119,121.

53 Полевой Б.П. Новое об открытии Камчатки. Петропавловск-Камчатский, 1997. Ч. 2. С. 19–22,28.

54 См., например; Магидович И.П., Магидович В.И. Очерки по истории географических открытий. М., 1984. Т. 3. С. 76–78; Скалой В.Н. B. В. Атласов – первый исследователь Камчатки //Вопросы географии Сибири. Томск, 1953. Сб. 3. С. 268–269; Леонтьева Г.А. Указ. соч.

55 Полевой Б.П. Новое об открытии Камчатки… Ч. 2. С. 120.

56 Об Атласове накопилось уже достаточно большое количество литературы. См. основные работы; Спасский Г. Владимир Атласов, покоритель Камчатки (Эпизод из истории Камчатки) // Вестник Императорского Русского географического общества. СПб., 1858. Ч. 24. № 12. C. 157–172; Маргаритов В. Указ. соч. С. 5–12; Белов М.И. Новые данные о службах Владимира Атласова и первых походах русских на Камчатку // Летопись Севера. М., 1957. Т. 2. С. 89–106; Вахрин С. Покорители Великого океана: Очерки. Петропавловск-Камчатский, 1993. С. 33–38; Полевой Б.П. Новые биографические сведения о Владимире Атласове // Изв. АН СССР. Сер. географ. 1963. № 5. С. 90–92; Полевой Б.П. Новое о Владимире Атласове // Дальний Восток. Хабаровск, 1976. № 4. С. 130–135; Полевой Б.П. Новое об открытии Камчатки… Ч. 2. С. 68–120,136–140; Леонтьева Г.А. Указ. соч.

57 Белов М.И. Новые данные о службах Владимира Атласова… С. 103.

58 Памятники сибирской истории. Кн. I. С. 443–445.

59 Там же. С. 447.

60 Там же. С. 450–451; Крашенинников С.П. Указ. соч. С. 483; Огрызко И.И. Очерки истории сближения коренного и русского населения Камчатки (конец XVII – начало XX веков). Л., 1973. С. 18.

61 Памятники сибирской истории. Кн. 2. С. 254; Крашенинников С.П. Указ. соч. С. 490, 758; Сгибнев А. Исторический очерк… С. 99; Маргаритов В. Указ. соч. С. 14; Садовников Д. Указ. соч. С. 159; Вахрин С. Покорители Великого океана… С. 43, 44; Леонтьева Г.А. Указ. соч. С. 151.

62 Крашенинников С.П. Указ. соч. С. 490.

63 Сгибнев А. Исторический очерк…; Вахрин С. Иван Козыревский // На суше и на море. 1990: Повести, рассказы, очерки, статьи. М., 1991. С. 380; Окунь С.Б. Очерки по истории колониальной политики царизма в Камчатском крае. Л., 1935. С. 18.

64 Окунь С.Б. Указ. соч. С. 18.

65 Крашенинников С.П. Указ. соч. С. 745, 758.

66 Подсчитано по: РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 481. Ч. 7. Л. 174–183.

67 Садовников Д. Указ. соч. С. 159.

68 Сгибнев А. Охотский порт с 1649 по 1852 г. // Морской сборник. 1869. Т. 105. № 11. Отдел «Неофициальный». С. 6; Вус В. Заветный край особой русской славы: Науч.-попул. очерк истории Охотска. Хабаровск, 1990. С. 27.

69 Огородников В.И. Указ. соч. С. 71.

70 Садовников Д. Указ. соч. С. 54–55.

71 К такому типу людей принадлежал, в частности, С. Дежнев. Известно, что еще до анадырской службы ему удавалось «умирять» впавших в «измену» якутов без применения силы, а в 1641 г., будучи на Оймяконе, он сумел не только «ласкою» взять ясак с местных якутов и тунгусов, но и установить с ними дружеские отношения, да такие, что, когда его отряд подвергся нападению «немирных» тунгусов и гибель была неминуема, только что объясаченные друзья пришли на помощь и помогли отбить нападение. Оказавшись на Анадыре Дежнев прибегал к «ратному бою» только в случае крайней необходимости, без значительных столкновений объясачил анадырских юкагиров и даже пытался защищать их от произвола со стороны Стадухина. И после Анадыря, продолжая службу в Якутии, он умело разрешал возникавшие конфликты с якутами и тунгусами, отговаривая их от «бунта» и «измены». См.: Самойлов В.А. Семен Дежнев… С. 60, 71, 73–74, 76–78; Никитин Н.И. Землепроходец Семен Дежнев… С. 44–45; Белое М.И. Семен Дежнев… С. 34, 109.

Анатолий Ремнев
Вдвинуть Россию в Сибирь: империя и русская колонизация второй половины XIX – начала XX века

Выступая 31 марта 1908 года в Государственной думе по поводу строительства Амурской железной дороги, глава правительства П.А. Столыпин подчеркнул, что она должна быть построена русскими людьми, которые не только проложат эту дорогу и поселятся вдоль нее, они выполнят гораздо большее – «они вдвинутся в край и вдвинут вместе с тем туда и Россию»¹.

Расширение империи на восток не ограничивалось только военно-политической экспансией, это был и сложный процесс превращения Сибири и Дальнего Востока в Россию. С установлением новых государственных границ имперская политика переходила в длительную фазу интеграции новых территорий и народов в единое политическое и социокультурное пространство. Это было не только военное закрепление за Российской империей новых территорий и народов восточнее Урала, крестьянское переселение и хозяйственное освоение сибирских земель, но и осмысление Сибири как земли русской. П.Н. Милюков в этой связи замечал: «Последний продукт колонизационного усилия России – ее первая колония – Сибирь стоит на границе того и другого»². Империя как бы вырастала из исторического процесса «собирания русских земель» и, как писал поэт Велимир Хлебников: «Вслед за отходом татарских тревог – это Русь пошла на восток»³.

Основным отличием Российской империи от западных мировых держав считалось то, что она представляет собой цельный территориальный монолит. Поэтому, как заметил Д. Дивен, «русскому колонисту было затруднительно ответить на вопрос, где, собственно, заканчивается Россия и начинается империя?»⁴. Для англичанина ответ на этот вопрос был очевиден, как только он садился на корабль и отплывал от берегов Туманного Альбиона. Тема расширяющегося «фронтира» на нерусской окраине, помимо военных действий и организации управления, включала «конструктивные» аспекты российской колонизации: «Рождение новой социальной идентичности, этнических отношений, новых ландшафтов, регионального хозяйства и материальной культуры»⁵. В этом заключалась не только географическая предопределенность отличия континентальной империи от заокеанских колоний европейских держав.

В российской имперской политике господствовал стереотип, что только та земля может считаться истинно русской, где прошел плуг русского пахаря. Крестьянская колонизация становилась важным компонентом имперской политики, а крестьянин – эффективным ее проводником. С XIX века крестьянское и казачье переселение на свободные земли почти целиком попадает под контроль государства, которое стремится подчинить его задачам имперского закрепления новых территорий. Главной движущей силой колонизации становится уже не «природная стихия» крестьянских побегов от государства, а само государство, которое направляет народные потоки, создает для русских переселенцев защитно-оградительную инфраструктуру, законодательно стимулирует и регулирует размещение русских населенных пунктов⁶. Крестьянская колонизация сознательно воспринимается как необходимое дополнение военной экспансии. «Вслед за военным занятием страны, – отмечал известный публицист Ф.М. Уманец, – должно идти занятие культурно-этнографическое. Русская соха и борона должны обязательно следовать за русскими знаменами и точно так же, как горы Кавказа и пески Средней Азии не остановили русского солдата, они не должны останавливать русского переселенца»⁷. Реализацию исторической миссии России – продвижение на восток – должна была, согласно Уманцу, происходить в равной мере посредством меча и орала.

Таким образом, важнейшую роль в строительстве империи должны были сыграть не столько военные и чиновники, сколько мирные крестьяне-переселенцы. Существовала своего рода народная санкция имперской экспансии, которая оправдывалась приращением пахотной земли с последующим заселением ее русскими⁸.

Даже ссылка в Сибирь рассматривалась как «внутренняя колонизация», в отличие от западной принудительной эмиграции из метрополии в колонии⁹. Не случайно даже каторжане Сахалина с гордостью заявляли: «Нерадостная судьба наша заставляет позабыть свою родину, свое происхождение и поселиться на краю света, среди непроходимых лесов. Бог помог нам. В короткое время построили дома, очистили долину под поля и луга, развели скот, воздвигли храм, и, вы сами теперь видите, здесь Русью пахнет»¹⁰.

Экстенсивный характер крестьянского земледелия как бы подталкивал власть к расширению земельной площади, в том числе и к созданию земельных запасов впрок, для будущих поколений. П.А. Кропоткин вспоминал, как во время экспедиции 1864 года в верховья Амура заблестели глаза у казака, увидевшего, насколько хороши здесь земли: «Тогда мне стало ясно, что рано или поздно, при поддержке русского правительства или без нее, оба берега Амура, покуда пустынные, но удобные для колонистов, заселятся русскими»¹¹. «Необходимо помнить, – писал уже в 1900 году военный министр А.Н. Куропаткин, – что в 2000 году население России достигнет почти 400 мил. Надо уже теперь начать подготовлять свободные земли в Сибири, по крайней мере для четвертой части этой цифры»¹². Влиятельный в правительственных сферах экономист профессор П.П. Мигулин на страницах газеты «Русь» пытался в начале XX века описать имперское расширение на Дальнем Востоке в категориях «национального интереса»:

Народ наш, обладающий страстною жаждою к земле, отлично поймет значение захвата таких областей, как Монголия и Маньчжурия, с их обширными и плодородными равнинами, пригодными и для земледелия, и для скотоводства. Но он поймет и значение открытого моря и важность короткого общения (торгового и политического) с восточными народами, живущими в ином, чем мы, климате и производящими предметы нашего широкого потребления (чай, хлопок, пряности, фрукты), без которых мы не можем обойтись… Поймет наш народ отлично также важность умножения наших золотоносных, железных, нефтяных, медных, каменноугольных и других месторождений, которыми столь обильны спорные области, – поймет и пойдет на их разработку¹³.

Еще в большей степени, нежели Франция, Россия была «обречена расплачиваться за свою огромную территорию, за свой по-крестьянски ненасытный аппетит к приобретению все новых и новых земель¹⁴. Мания пространства долгие годы отождествлялась в народном сознании с политическим могуществом империи.

Современный исследователь Л.Е. Горизонтов видит в русском колонизационном движении перспективу «двойного расширения» Российской империи путем внешнего ее территориального роста, который дополнялся параллельным разрастанием «имперского ядра» за счет примыкающих к нему окраин¹⁵. Российский имперский проект предусматривал постепенное поглощение имперским ядром (прежде всего в результате русской крестьянской колонизации) Сибири, Дальнего Востока, а также части Степного края. Это был сложный и длительный процесс, в котором сочетались тенденции империостроительства и нациестроительства, что должно было обеспечить империи большую стабильность и дать ей национальную перспективу. Как отмечает А. Рибер, Российская империя «уникальным, калейдоскопическим образом сочетала государственное строительство с колониальным правлением», стремилась добиться культурной гармонии, идейной сплоченности и административно-правового единства государства¹⁶.

Со второй половины XIX века движение русского населения на имперские окраины (как стихийное, так и регулируемое государством) начинает сознательно восприниматься и в правительстве, и в обществе как целенаправленное политическое конструирование империи. Это была своего рода сверхзадача, которая с 1860-х годов формулируется как новый национальный курс на создание «единой и неделимой» России, с центральным государственным ядром, окруженным окраинами. Однако эти окраины со временем способны обрусеть и слиться с сердцевиной империи, ее внутренними губерниями, населенными русскими¹⁷. Отсутствие четких границ внутри государственного пространства Российской империи создавало условия для расширения этнического ареала расселения русских.

Сибирь и Дальний Восток включались в более широкий дискурс: «Европа – Россия – Азия», частью которого было новое прочтение проблемы деления России на европейскую и азиатскую части – деления, которое было вызвано еще петровской вестернизацией, стремлением иметь в провозглашенной империи свою европейскую метрополию и свою азиатскую периферию¹⁸.

Однако национальный колонизационный компонент имперской политики давал новые возможности не только для укрепления государственного единства, но и для создания общего цивилизационного пространства.

Сотрудник российского посольства в Китае Ф.Ф. Вигель писал в 1805 году, что в отличие от британских заморских колоний Сибирь, «как медведь», сидит у России на привязи и пока ей не нужна. Однако в будущем, рассуждал он, Сибирь будет полезна России как огромный запас земли для быстро растущего русского населения, и по мере заселения Сибирь будет укорачиваться, а Россия расти¹⁹. Н.И. Надеждин заметил также, как к «основному ядру» империи, где «география имеет чисто Русскую физиономию», где расположена «коренная Русская земля», присоединяются новые земли в Азии и Северной Америке. Это, по его словам, наш Новый Свет, который «деды наши открыли и стали колонизовать почти в то же время, как прочие Европейцы нашли новый путь к Азиатскому югу и открыли восток Америки»²⁰. Историк Сибири и известный сибирский просветитель П.А. Словцов (1767–1843) рассматривал Сибирь как часть России, передвинувшейся за Урал²¹.

Востоковед В.П. Васильев в программной статье «Восток и Запад», опубликованной в 1882 году в первом номере газеты «Восточное обозрение», призывал перестать смотреть на русских как на пришельцев в Сибирь, заявляя: «мы давно уже стали законными ее обладателями и туземцами»²². П.П. Семенов-Тян-Шанский писал об изменении этнографической границы между Европой и Азией путем ее смещения в результате колонизации все дальше на восток²³. Историк М.К. Любавский в «Обзоре истории русской колонизации» определял прочность вхождения той или иной территории в состав Российского государства в соответствии с успехами русской колонизации, прежде всего крестьянской²⁴. Именно русские переселенцы, отмечалось в официальном издании Главного управления землеустройства и земледелия (ГУЗиЗ), должны были духовно скрепить империю, являясь «живыми и убежденными проводниками общей веры в целостность и неделимость нашего отечества от невских берегов до Памирских вершин, непроходимых хребтов Тянь-Шаня, пограничных извилин Амура и далекого побережья Тихого океана, где все, – в Азии, как и в Европе, одна наша русская земля, – одно великое и неотъемлемое достояние нашего народа»²⁵. Колонии России – это ее окраины на Дальнем Востоке, в Средней Азии и на Кавказе. «Подобно тому, как наши южные степи, наша Новороссия, наша южная „украина“ некогда представляли запас для русского населения, так теперь наступило время постепенно использовать с этою же целью наши восточные дальние окраины. Чем более населятся они русскою народною массою, тем крепче свяжутся эти страны ядром Русского государства»²⁶.