Текст книги "Регион в истории империи. Исторические эссе о Сибири"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Сергей Глебов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Между колонией и метрополией

Анатолий Ремнев
Университетский вопрос в Сибири XIX столетия

22 июля 1888 года в Томске состоялось торжественное открытие первого в Сибири университета. Его ректор произнес речь, которая имела не только программный, но и полемический характер, понятный тогда многим. В ряду положенных по такому случаю торжественных слов, он объявил:

Пусть откроет он в недрах народной жизни источники новых деятельных сил и докажет потомству, что при помощи света, правды и разума можно превратить страну ссылки, скорби и запустения в благоустроенную, равноправную и равносильную с остальными русскими областями, нераздельную часть великого Российского государства!¹

Чтобы понять, в чем был смысл этих слов, следует обратиться к истории университетского вопроса в Сибири, который был гораздо шире учреждения высшего учебного заведения.

Тяжба сибиряков по поводу университета имела уже к тому времени длительную историю, начало которой может быть отнесено к первым годам XIX столетия. Действуя в духе эпохи Просвещения и верный заветам царственной своей бабки Екатерины II, Александр I в самом начале своего царствования принялся за реформирование системы образования. Главным побудительным мотивом такой просветительской политики являлась острая нужда в образованных людях на государственной службе. Преобразования государственного устройства должно было сопровождаться мерами по улучшению качественного состава бюрократии. Указом 24 января 1803 года «Об устройстве училищ» предусматривалось: «Ни в какой губернии спустя пять лет… никто не будет определен к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, не окончив учения в общественном или частном училище»². В стране создавалась единая система учебных заведений, разделенных на разряды: приходские, уездные, губернские (гимназии). Центром образования в учебном округе являлся университет. Было организовано шесть учебных округов, открыто несколько высших учебных учреждений. Упоминалась в этом указе и Сибирь. Александр I, намечая места, в которых следует в будущем открыть университеты, считал, что таким городом для Сибири должен стать Тобольск. Видимо, царские планы подвигли горнозаводчика П.Г. Демидова, внука знаменитого Никиты Демидова, пожертвовать в 1803 году на сибирский университет 50 тысяч рублей. Но это не помогло, вопрос о сибирском университете отложили на неопределенное время, а демидовский капитал под проценты был помещен в Московскую сохранную казну, а затем был частично использован на содержание тобольской гимназии.

Следующим правительственным актом, повысившим образовательный ценз для получения классного чина, стал известный указ 6 августа 1809 года, подготовленный М.М. Сперанским. Согласно этому указу, для получения чина коллежского асессора необходимо было иметь свидетельство об окончании университета или требовалось сдать экзамен университетской комиссии³. Для последней категории организовывались университетские курсы⁴. Однако Сибирь была избавлена от действия этого указа, и за Урал на службу поспешили титулярные советники, которые из-за образовательной преграды не смогли получить следующий чин, а значит, и потомственное дворянство в Европейской России.

На какое-то время острота нехватки чиновников в сибирских губерниях могла быть снята за счет льгот и привилегий за службу в отдаленных местах империи. Но это отнюдь не улучшило качественный состав сибирской бюрократии, что не могло не беспокоить местную администрацию. Сибирский генерал-губернатор И.О. Селифонтов полагал, что льготы не смогли положительно изменить состав сибирских чиновников, «ибо, привлекаема будучи сею приманкою, набрела туда всякая сволочь»⁵. М.М. Сперанский, проводивший в 1819–1821 годах ревизию сибирских учреждений, жаловался, что заменить замеченных в злоупотреблениях чиновников некем. Но каких-либо новых мер по подготовке чиновников для Сибири Сперанский не предложил, лишь зафиксировал в «Сибирском учреждении» 1822 года прежнюю систему привилегий службы за Уралом. Сохранилось в том числе и право посылать на казенный счет стипендиатов в высшие учебные заведения Европейской России, но и эта льгота оказалась малоэффективной из-за слабого развития сибирских гимназий и нежелания выпускников университетов возвращаться в Сибирь.

Вновь к идее создания сибирского университета вернулся первый западносибирский генерал-губернатор П.М. Капцевич, назначенный на эту должность в 1822 году. Уже 20 марта 1823 года он ходатайствовал перед Сибирским комитетом об учреждении в крае высшего учебного заведения. Столкнувшись не просто с недостатком толковых сотрудников, но и с откровенным противодействием старых сибирских чиновников, Капцевич остро почувствовал необходимость обновить состав здешнего бюрократического аппарата. В своем рапорте он ярко обрисовал бедственное состояние образования в Сибири, в которой было только две гимназии – в Тобольске и Иркутске.

По его свидетельству, оканчивали полный гимназический курс из-за бедности родителей всего «пять учеников, если еще не менее». Поэтому ожидать, что эти выпускники поедут учиться в российские университеты, тогда как «нет средств пользоваться и местным учением», не приходилось. Отправлять желающих за казенный счет дорого, да к тому же это совершенно не решает проблемы: что будут значить для Сибири два-три студента?⁶ Капцевич попытался обратить внимание на нужды Сибири самого царя: «Примыкаясь к своему отечеству одною линиею и продолжаясь между неприступным морем и чуждающимися соседями, Сибирь что иное представляет, как не колонию сиротствующую, которая по сему самому и должна чаще взывать к отцу ее отечества»⁷. Официальное ходатайство западносибирский генерал-губернатор подкрепил частным письмом к своему петербургскому покровителю, всесильному тогда гр. А.А. Аракчееву, питая надежду, что тот примет «дело сие ближе, нежели кто другой». В письме Капцевич не жалел черных красок: «Не можно равнодушно видеть начальнику, до какой степени гниет нравственность в состоянии даже высших чинов. Она долго будет поддерживаться перепискою людей порочных из России, да и как иначе!»⁸

П.М. Капцевич предлагал избрать для Высшего училища, как он именовался в документе, один из городов, удобный как для Западной, так и Восточной Сибири. В рапорте такой город не назывался, указывалось только, что лучше всего остановить выбор на одном из городов на юге Сибири, «куда населенность по естественным причинам сама собою склоняется». В дальнейшем все же будут иметь в виду Тобольск как административный центр Западной Сибири, где есть гимназия, хотя Капцевич уже отдавал пальму первенства Омску, куда и перенес свою резиденцию. Проектировалось установить казенное содержание воспитанникам из Западной Сибири: в гимназии 120 человекам, а в Высшем училище – 60. Число воспитанников из Восточной Сибири должен был определить местный генерал-губернатор. По учебной части Высшее училище предусматривалось подчинить Министерству народного просвещения, а по хозяйственной – Главному управлению Западной Сибири.

Ходатайство Капцевича об устройстве высшего учебного заведения в Сибири подало попечителю Казанского учебного округа (в состав которого входила вся Сибирь) М.Л. Магницкому мысль реорганизовать тобольскую гимназию, присвоив ей особый статус. В представлении министру духовных дел и народного просвещения кн. А.Н. Голицыну 30 марта 1823 года Магницкий предложил расширить программу обучения в ней, что позволило бы готовить хороших чиновников. Такая гимназия, по его мнению, помогла бы решить целый ряд проблем:

Доставляла бы из нужного числа казенных воспитанников: i, студентов университету, 2, учителей для училищ сибирских, 3, таких чиновников для сего края, кои бы, имея о нем хорошее понятие и зная обычаи разных к нему принадлежащих областей и языки маньчжурский и монгольский, могли с пользою быть употребляемы в разные гражданские по Сибири и пограничные должности, и, наконец, 4, купеческих детей, которые имели бы нужные для торговли с Китаем познания в языках, законах и обычаях сей империи⁹.

В целом, по его представлению, во всех сибирских гимназиях в дальнейшем должны преподаваться восточные языки, право, основы судопроизводства. Желательно было бы также усилить изучение естественных наук и истории. Отлично закончивший такую гимназию выпускник мог бы сразу при поступлении на гражданскую службу получать XIV классный чин по Табели о рангах. Главное затруднение в благоустройстве Сибири, подчеркивал попечитель Казанского округа, заключается в отсутствии не просто благонадежных чиновников, но чиновников, связанных своим происхождением с этим краем. Одно воспитание, писал Магницкий, совершенно в духе формировавшейся уже в те годы «официальной народности», «может дать Сибири, отдаленной от прочих стран империи природою, постановлениями и обычаями, учителей, судей, полицейских чиновников, которые бы были не пришельцы под величественным ее небом и берегли ее как свою родину»¹⁰.

Разделял Магницкий и мнение Капцевича, что готовить чиновников в самой Сибири значительно дешевле, чем привлекать их из Европейской России. Однако если же устраивать в Сибири высшее учебное заведение, то, как полагал Магницкий, расположить его нужно в Барнауле, «по его климату и срединному положению в Сибири, а также по наличию ученых горных чиновников». Предложение его было поддержано Министерством народного просвещения, которое согласилось открыть Высшее училище в Барнауле как отделение Казанского университета. Правда, оговаривалось, что расходы на его содержание следует отнести на счет сибирских средств.

Сибирский комитет в принципе согласился с этой идеей, но желал разместить его в Томске – губернском городе, который также расположен в центре Сибири и к тому же на Московском тракте. В качестве аргумента против Барнаула было заявлено, что там от горных заводов нездоровый воздух. В пользу Томска высказался и местный губернатор П.К. Фролов, известный своими изобретениями в металлургии.

Но выбрать город для высшего учебного заведения оказалось далеко не самым важным делом. Камнем преткновения стал вопрос финансовый. П.М. Капцевич испрашивал из казны пб 750 рублей на устройство Высшего училища, а сумму на содержание казеннокоштных студентов планировал найти в самой Сибири. Генерал-губернатор Восточной Сибири А.С. Лавинский, хотя сразу же не подверг сомнению возможность содержать высшее учебное заведение и его студентов собственно сибирскими средствами, но проявил удивительную осведомленность в финансовых делах столь далекого от Сибири Виленского университета. В 1803 году в Вильно вместо Главной школы Великого княжества Литовского, которая содержалась на средства иезуитов, был учрежден университет. С целью отыскать имущество иезуитов после запрещения их деятельности в Российской империи была даже создана специальная комиссия. Так вот, Лавинский предложил обязать эту комиссию предоставить часть конфискованных у иезуитов средств на содержание сибирского высшего училища!¹¹

Однако Капцевич, как ему казалось, нашел более реальный финансовый источник. Он решил обложить оброчным платежом рыбные промыслы на крупнейших озерах Западной Сибири, с тем чтобы он был использован на содержание сибирского университета. Но рыбопромышленников, желающих взять с торгов эти озера, не нашлось ни в 1824-м, ни в 1825 году. Крестьяне отказывались платить оброк за рыбную ловлю. И только после организации охраны озер казаками государственные крестьяне согласились с 1 июля 1825 года взять в аренду традиционные для них места ловли¹².

Впрочем, это не мешало крестьянам и далее саботировать «просвещенное» начинание генерал-губернатора. За двухлетний период с гг озер, обложенных казенным оброком, вместо 46 722 рублей 50 копеек было собрано всего 6103 рубля 62 копейки, а остальная сумма числилась в недоимке. К тому же сама эта затея оказалась пустой, так как даже полностью собранных средств не хватило бы на содержание планируемых 180 студентов гимназии и Высшего училища¹³. Необходимой суммы не нашлось и у Министерства народного просвещения. А между тем за приписных крестьян, занимавшихся рыбной ловлей, вступился кабинет Его Императорского Величества. Как выяснилось, он не собирался делиться доходами с Министерством просвещения. В таких условиях Сибирский комитет вынужден был отменить решение Капцевича об озерном оброке.

Несмотря на внешнюю привлекательность проекта, устроить в то время Высшее училище в Сибири было вряд ли возможно. Это обусловливалось не только финансовыми трудностями или усилением в конце царствования Александра I реакционных тенденций в правительственной политике. Ведь в Петербурге «сибирских просветителей» поддерживали А.А. Аракчеев и занявший в 1824 году пост министра народного просвещения А.С. Шишков. Очевидно, только такой поддержкой можно объяснить то, что проект не был провален в самом начале.

С вступлением на престол Николая I ситуация изменилась. После отставки Аракчеева П.М. Капцевич лишился опоры в столице, а вскоре и своего поста. Отправленная в феврале 1827 году в Западную Сибирь сенаторская ревизия кн. Б.А. Куракина и В.К. Безродного идею создания сибирского высшего училища не одобрила. Ревизоры заключили, что проект преждевременен, так как в Сибири пока нет необходимых условий для основания высшего учебного заведения. В их донесении Николаю I указывалось, что наполнение Высшего училища достаточным числом студентов было бы невозможно не только из-за недостатка средств:

…[в] училище сие воспитанники должны приниматься… только из учеников, с отличием окончивших полный, преподаваемый в гимназиях курс наук, а в Западной Сибири существует одна только гимназия в Тобольске, да и в оной полный курс обучения едва ли оканчивают два или три ученика… прочих же родители или родственники их, не имея по бедности своей способов к их содержанию, берут из гимназии преждевременно, не дожидаясь окончания гимназического курса, спешат определить в самое низшее приказное состояние собственно для получения какого ни есть жалованья¹⁴.

Впрочем, их аргументы против сибирского высшего училища в этой части почти буквально совпадали с тем, что Капцевич излагал как мотивирующую потребность в ходатайстве 20 марта 1823 года. При этом ни Капцевич, ни Магницкий не задумывались, где они возьмут для будущего университета подготовленных абитуриентов и знающих свое дело профессоров. Неизбежно они должны были пойти на понижение уровня требований при приеме студентов и программы преподавания. Их умами владела прежде всего мысль о возможно более быстром наполнении бюрократического аппарата Сибири образованными чиновниками в надежде тем самым повысить эффективность управления и достичь «исправления нравов» в местном обществе. П.М. Капцевич был, по определению А.И. Герцена, выходцем из административной школы Аракчеева, не чуждым, как и его патрон, прожектерства в духе своего времени¹⁵. В 1820-е годы появилось большое число проектов, проникнутых общей идеей преобразования России, в которых вопросам просвещения и воспитания отводилось заметное место. Позднее часть этих проектов отольются в официальную формулу «православие, самодержавие, народность»¹⁶, и не случайно, что в ряду преобразователей оказались аракчеевец П.М. Капцевич и обскурант Магницкий.

О преждевременности учреждения высшего учебного заведения в Сибири неожиданно заявил визитатор училищ сибирских губерний, человек близкий к М.М. Сперанскому, П.А. Словцов, которого трудно заподозрить в равнодушии к делу просвещения¹⁷. Словцов, очевидно, подходивший с довольно высокой меркой к университетскому образованию, вообще усомнился в необходимости для сибирских чиновников обладать высшим образованием. По его мнению, Сибирь еще не готова к восприятию учреждений такого уровня образования:

…Малая населенность страны, малочисленность училищ, которые даже не по всем уездным городам еще открыты и самое число губернских гимназий, которых только две в целой Сибири, изменяют в настоящее время благим намерениям, если бы сии намерения снова клонились к предположению особых высших училищ в той и другой Сибири¹⁸.

Нужно расширять сеть сибирских гимназий и других средних учебных заведений, дополнив программу обучения предметами, необходимыми потребностям края. Поэтому Словцов, как и его казанский начальник Магницкий, предлагал повысить статус сибирских гимназий и прибавить еще два года для изучения дополнительных наук (римское и российское право, политэкономия, прикладная математика, физика, сочинение, иностранные языки и проч.). С отменой льгот приезжающим, как правило, временно на службу в Сибирь чиновникам в погоне за чинами и доходными местами нашлись бы и нужные деньги для осуществления такого нововведения. Выпускникам, окончившим шестилетний курс в гимназии, при поступлении на гражданскую службу можно было бы присваивать сразу XIV классный чин, фактически приравняв их к выпускникам высших учебных заведений. Но, видимо, и на этом Словцов пока не настаивал, рассматривая такую меру лишь в качестве дополнительного варианта решения проблемы. Пока, считал он, первоочередной задачей является открытие гимназии в Томске, что и было осуществлено только в 1838 году.

Генерал-адъютант Н.Н. Анненков, ревизовавший Западную Сибирь в 1849–1851 годах, отметил в очередной раз низкий образовательный уровень сибирского чиновничества и поставил университетский вопрос в тесную зависимость от способов решения увеличения дворянского сословия в Сибири¹⁹. Основное население, получившее прочную оседлость в крае, составляло крестьянство, но его нравственно-политический облик вызывал опасение у правительства. Необходимо было найти противовес, как полагал Анненков, влиянию ссылки и раскола. Воздействие же чиновничества на народные массы признавалось недостаточным – оно, по заключению ревизора, слабо связано с краем и смотрит на свое пребывание в нем, «как на средство достижения частных своих и нередко непозволительных видов». В таких условиях университетский вопрос для Сибири приобретал политическое значение. Теперь на пути внедрения высшего образования за Уралом вставала общая социально-экономическая отсталость, ее специфика, связанная прежде всего с сибирской ссылкой и отсутствием местного дворянского общества. В отчете Анненкова формулировалось:

Следует решить, должно ли предоставить дальнейшее развитие Сибири из начал, в ней уже существующих, или должно стараться привить к ней общие жизненные начала, которые усвоились прочими частями государства… Первое приведет, без сомнения, к развитию Сибири на основаниях, не соответствующих потребностям русской жизни и не сообразных с началами монархическими. Последнее требует водворения в Сибири сословия дворян с предоставлением им права собственности на землю, т. е. такого сословия, которое, будучи привязано к стране материальными выгодами и составляя часть постоянного населения, по образованию своему и общественному положению могло бы быть связующим между правительством и крестьянством и поставлять из среды своей верных слуг престолу и безусловных исполнителей воли монаршей²⁰.

Считалось, что, не имея земельной собственности в крае, дети сибирских чиновников, получив высшее образование, все равно будут стремиться покинуть Сибирь. Поэтому в проекте плана работ II Сибирского комитета, учрежденного в 1852 году, уже было официально закреплено, что высшее учебное заведение в Сибири может быть основано не раньше, чем там появится особое дворянское сословие²¹. Однако планам насаждения за Уралом помещичьего землевладения не суждено было сбыться, что поставило под сомнение и решение университетского вопроса для Сибири.

В ходе этой дискуссии главноуправляющий II Отделением Его Императорского Величества канцелярии гр. Д.Н. Блудов, опираясь на доминирующий старый тезис, что Сибирь «есть, так сказать, запасной край России», предлагал не спешить. Он утверждал, что для образования сибирского чиновничества в настоящее время достаточно выделяемых мест в Казанском университете. Но Блудов отвергал план насаждения помещичьего землевладения в Сибири, лучше «бодрять, поощрять полезные в сем крае предприятия по разным отраслям промышленности и торговли, охранять ее действия и вообще людей, свободно там водворяющихся, силою закона и благоразумного, беспристрастного управления»²². Министр государственных имуществ гр. П.Д. Киселев, для которого Сибирь была зоной особого внимания, также отнесся с большой осторожностью к помещичьему проекту Анненкова, видимо, оберегая прежде всего казенный интерес. Согласившись, что необходимо дать сибирскому чиновничеству средства к образованию их детей, он ограничился предложением усовершенствовать уже существующую систему обучения в сибирских гимназиях. Фактически это было дальнейшим развитием ранее высказанных идей: учредить при гимназиях «высшие классы», в которых бы преподавались законоведение, судопроизводство и основы делопроизводства. Окончившим с «отличием» такие «высшие классы» можно было бы присваивать сразу XII классный чин, а остальным – XIV. Кроме того, Киселев настаивал, что в условиях Сибири не следует делать различия между детьми чиновников и дворян-помещиков²³.

В результате Сибирский комитет 22 ноября 1852 года постановил, что учреждение высшего учебного заведения в Сибири было бы «не только преждевременным, но даже едва ли полезным и удобным». Это вызовет неоправданные расходы, и к тому же за Уралом слишком мало лиц, действительно испытывающих потребность в высшем образовании. Сибирская элита состоит преимущественно из чиновников и купцов, для которых достаточно имеющихся учебных заведений, а также выделенных сибирякам 28 вакансий в Казанском университете. Богатое же купечество, посчитали в Сибирском комитете, вполне способно за свой счет отправлять своих детей учиться в столичные университеты²⁴. Как и 20 лет назад, Сибирский комитет предлагал расширить сеть низших и средних учебных заведений в самой Сибири, хотя уровень предложений заметно снизился.

Сибирские генерал-губернаторы и губернаторы уже не замахивались на создание сибирского университета, более прагматично концентрировали свое внимание на среднем и низшем уровнях образования. На этом настаивал и западносибирский генерал-губернатор Г.Х. Гасфорд. Он также предлагал уровнять в правах на льготы и привилегии за службу за Уралом сибирских уроженцев, получивших высшее образование, с приезжающими из Европейской России²⁵.

Неожиданно против сибирского университета и привилегий для сибирских уроженцев выступил генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев (будущий граф Амурский), которого потом назовут «сибирский янки». Его позиция объяснялась той борьбой, которую ему пришлось вести в эти годы с оппозицией иркутского купечества и сроднившегося с ним местного чиновничества. В отзыве на отчет Анненкова Муравьев довольно категорично заявил, что вообще что-либо менять в системе образования в Сибири нельзя,

особливо в тех видах, чтобы заведения эти образовывали для Сибири чиновников из тамошних уроженцев, которые, имея родственные и другие там связи и получив там первоначальное воспитание, неминуемо получают и то пагубное направление, которым отличается сословие местных купцов и чиновников. Гораздо полезнее, чтоб присутственные места в Сибири наполнялись благонамеренными людьми, рожденными и получившими надлежащее образование во внутренних губерниях России, а если даже и из сибирских уроженцев, то, во всяком случае, таких, которые с юных лет удалены были для воспитания с места их родины и тем избавились от заразы, сильно распространившейся в сибирском крае в этом классе²⁶.

В 1858 году именно Муравьев помешал министру народного просвещения А.С. Норову сдвинуть с мертвой точки вопрос о сибирском высшем учебном заведении. Не помогло и то, что Норов заручился поддержкой Александра II и был уже готов заняться «начертанием плана сего высшего учебного заведения, которое, не теряя своего университетского характера, должно быть числом, составом и направлением своих факультетов приспособлено к потребностям страны»²⁷.

Новый этап в развитии университетского вопроса в Сибири начался в 1860-е годы, и не только совпал с эпохой «великих реформ», но и стал частью пробуждающегося общественного сознания самих сибиряков. В борьбу за открытие высшего учебного заведения за Уралом вступила сибирская общественность, сделав это частью своего рода программы за уравнение в правах Сибири с Европейской Россией. Из разговоров в тесных кружках сибирской интеллигенции или в сибирских землячествах в столицах и Казани университетская тема выходит на страницы журналов и газет. Примечательно, что в данном вопросе общественные инициативы, как правило, находили, пусть и осторожную, поддержку местной высшей администрации. В 1860 году в Иркутске вокруг чиновника Б.А. Милютина, брата известных реформаторов Н.А. и Д.А. Милютиных, сложилась небольшая группа единомышленников (братья Павлиновы, С.И. Турбин и др.), которые живо обсуждали перспективы открытия сибирского университета. В Главном управлении Восточной Сибири их поддерживал В.Д. Карпов, игравший, по свидетельству Б.А. Милютина, при генерал-губернаторе М.С. Корсакове важную роль²⁸. Воспитанник Царскосельского лицея Карпов и в Сибири мечтал создать что-то вроде альма-матер, где бы готовились образованные чиновники. Милютин впоследствии писал, что в 1860 году состоялся торжественный обед, на котором произносились в духе времени речи, обращенные к иркутскому губернатору П.А. Извольскому. Последний выразил готовность поддержать идею создания университета в Восточной Сибири, но интриги не дали ему развернуться, и он вскоре вынужден был оставить свой пост. Сменивший его Н.Ф. Щербатский с еще большим энтузиазмом поддержал это начинание: был разработан проект учреждения университета с медицинским и юридическим факультетами. Но и этот проект не дожил до стадии серьезного обсуждения. На смену ему, по свидетельству Милютина, был составлен еще более грандиозный план создания «целой системы народного образования в крае, которую предполагалось осуществить при содействии виноторговцев. Во главе системы должно было стоять нечто вроде ликея (выделено в тексте. – Л.Р.), в который с прибавкой двух старших классов (8 и 9) должна была преобразоваться иркутская гимназия»²⁹.

Идею сибирского университета поддерживал и тобольский губернатор А.И. Деспот-Зенович, известный своими либеральными взглядами³⁰. Для финансового обеспечения иркутского плана им предлагалось установить 10%-ный сбор с ведра водки, выкуриваемой в Сибири, и ввести дополнительный налог с золотопромышленников³¹. Но и этот план, по словам Милютина, «заглох где-то». Правда, в 1864 году сибирским казенным стипендиатам было разрешено наряду с Казанским поступать и в столичные университеты, а в 1872 году в Петербургском университете было учреждено несколько специальных сибирских стипендий.

К тому же 1860 году относится обсуждение университетского вопроса на собраниях студентов-сибиряков в Петербурге. В числе участников этих собраний Н.М. Ядринцев называл Н.М. Павлинова, братьев А. и И. Черемшанских, А.К. Шешукова, С.С. Шашкова, инициатора создания сибирского студенческого землячества в Петербурге казака Сидорова, поэта И.В. Федорова-Омулевского, художника Пескова, будущего бурятского просветителя И. Пирожкова и др. В известной степени областническая идея как раз и формировалась вокруг таких вопросов, как университетский вопрос. В юном воображении влюбленных в свою родину сибиряков уже рисовались дивные картины будущего:

Портик должен быть из белого мрамора с золотой надписью «Сибирский университет». Нет, лучше на черном, внутренность из малахита, яшм, кругом сад, в котором сосредотачивается вся сибирская флора. В кабинеты доставлены коллекции со всей Сибири, общественная подписка дала огромные средства. Аудитории кишат народом, где мы встречаем рядом с плотными коренастыми сибиряками наших инородцев, наш друг Пирожков, изучающий философию Гегеля, был для нас примером, университет привлечет японцев и китайцев, – говорили другие. Так развивалась мечта³².

Но до ее хотя бы частичного осуществления было еще далеко. Пропаганда идеи открытия сибирского университета оказалась небезопасной, она сталкивалась с противодействием закосневшего в бюрократической рутине сибирского чиновничества и с апатией не осознавших своих потребностей местного купечества и городского мещанства.

Особую известность и широкий общественный резонанс получила речь Н.М. Ядринцева в ноябре 1864 года на литературном вечере в Омске, где он не только публично заявил о необходимости университета в Сибири, но и выдвинул развернутую аргументацию, едва ли не политическую программу. И это несмотря на то, что главный инспектор училищ Западной Сибири Попов, предварительно цензурировавший текст выступления Ядринцева, вычеркнул показавшуюся ему слишком дерзкой фразу: «…и, говорят, даже находятся тупоумные обскуранты, утверждающие, что в Сибири учреждать университет еще рано»³³. Рукою Попова против этих строк было подобострастно приписано, что «это утверждало главное начальство Западной Сибири и некоторые государственные люди, насколько они правы – это решит правительство и потому автору… советую об этом умолчать»³⁴. Ядринцев писал своему товарищу и единомышленнику Г.Н. Потанину, что при этом Попов орал на него³⁵. Основной пафос речи, произнесенной Ядринцевым, заключался в призыве поддержать сибиряков, отправляющихся учиться, ибо только эти труженики, голодающие теперь по университетам, явятся к нам общественными деятелями, внесут новый дух в наше усыпленное общество и поведут его с распущенным знаменем науки, истины и цивилизации в то заветное будущее, которое готовится стране нашей и ее народу³⁶.

Ядринцеву устроили горячие овации присутствовавшие на вечере ученики Сибирского кадетского корпуса. Однако обвинения, брошенные Ядринцевым в адрес сибирского купечества и местной администрации в их безынициативности и бездеятельности, не остались безответными. Против него начались интриги, некоторым присутствовавшим на вечере кадетам грозили расправой. Кадет Михайлов, написавший в защиту Ядринцева открытое письмо, был посажен в карцер, 11 декабря 1864 года А.Д. Шайтанову об омских событиях сообщал его брат, учившийся в то время в кадетском корпусе:

Сочувствователей Ядринцеву оказалось немного, только одна молодежь, да наши кадеты, между тем, как против него восстали почти что все и в том числе наши корпусные начальники и преподаватели, исключая только некоторых. Вследствие этого наши начальники и наблюдатели каются не раз, что отпустили нас на этот вечер. Многие из воспитанников чуть-чуть не пострадали из-за сочувствия Ядринцеву… Для большей строгости ввели снова в употребление субботницы, т. е. розги³⁷.

Ядринцеву было отказано в частных уроках, которые он имел у омского купца Кузнецова. Вдохновителем гонений стал преподаватель словесности кадетского корпуса В.П. Лободовский, кичившийся в свое время дружбой с Н.Г. Чернышевским.