Текст книги "Русская жизнь. Бедность (февраль 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

IV.

Россия – богатая страна. Русские – бедный народ.

Как образуется эта разница – неразрешимый вопрос, в том смысле, что решать его всерьез нельзя, даже думать нельзя, а то ой-ей-ей. Поэтому – всего несколько замечаний по теме, чтобы и рыбку съесть и попку не ударить.

Ну например. Все – тут важно именно это самое «все», то есть все абсолютно, безо всяких исключений, а если они есть, напишите мне, пожалуйста, письмо заказное, – народы мира имеют такой институт, как наследство. То есть имущество отца и деда переходит к сыну и внуку. Разумеется, тут есть нюансы, чертова туча нюансов. Но, независимо от бедности или богатства народа – есть же и очень бедные народы – право наследования работает везде. Француз любуется на бриллиант, унаследованный от прапрадеда, масай с гордостью носит ожерелье, оставшееся от деда, и отцовское какое-нибудь копье. А уж такие вечные ценности, как Дом и Земля – это всегда наследовалось, наследовалось, накапливалось. В Западной Европе, если кто не знает, чуть не половина жилого фонда построена еще до Первой мировой.

Русские же – народ массово ограбленный, по крайней мере, в трех поколениях подряд. Такого не делали никогда и ни с кем.

Прежде всего, они лишены Земли и Дома. Обычному русскому в наследство остается квартира в советской постройке (домом это назвать затруднительно, но хорошего настоящего жилья попросту «мало осталось»: русские города разрушены как никакие другие), если совсем роскошно – «дача» (гы-гы). Квартира и дача тоже «не вполне его», потому что с правами на жилье, как и вообще со всякими правами, у нас швах: все понимают, что «если что – отберут». Например, захотят расширить шоссе, чтоб правительственным тачкам было шире ездить, или просто сломать старый дом, просто так, потому что начальству хочется его сломать. Людей выкинут куда-нибудь, их жалобный писк никто не услышит. На моей памяти выкинули из чудесного, сказочного-сахарного, пленными немцами строенного деревянного двухэтажного домика на Хорошевском шоссе семью моих друзей, семью, надо сказать, не бедную, даже со связями – но дом был не ихний, связи не связались, и закинули в гнусь, в гребеня, на десятый этаж бетонного скотомогильника, с ссаным лифтом и свинцовым небом в окне. Что делать – чужое: начальник дал, начальник взял. Деньги у нас тоже не свои, а чужие, легко отнимаемые росчерком пера – они у нас регулярно горят и тонут, займ – не отдайм, сберкнижка – ек, дефолт – бултых, черт знает еще как и чего, но деньги всегда горят, в отличие от рукописей. Сколько стариков копило «внукам на книжке», на «срочном вкладе под процент», помните? Вот то-то. Был у меня приятель, который незадолго до начала конца снял все эти деньги, не дожидаясь процента – хотел купить редкие издания, очень хотел. Родители его чуть не прибили. Потом, когда деньги у всех сгорели, издания переиздали, а есть стало нечего, он очень смеялся… Так что своим можно считать только то, что можно укрыть от начальства – мелкие вещи, серебряные ложки, золото. Но и этого очень мало: у дедов все золотишко и серебришко отобрали или выцыганили в гражданку, потом в тридцатые голодом и неустройством, потом в войну, потом в послевоенные страшные годы – когда последние, самые крепкие русские старухи меняли последние золотые ложечки и крестики на хлебушек и селедочку. Обычно советскому человеку, родившемуся в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, от родителей оставалась добрая память, обручальные кольца, пачка старых фотографий и шкафчик с книжками. Наследство, мля.

Это с одной стороны. С другой – нет никакой надежды на будущее как на источник возможного богатства.

Опять же только один пример, одно соображение из многих. Во всем мире, кроме России, существует надежнейшее из вложений – в образование детей. Родители, давшие денег «на университет», могут быть уверены, что детка – если выдержит учение, конечно – не пропадет. Станет, например, профессором. Даже в Центральной Африке чернокожий профессор получает очень хорошие – для Африки, да – деньги, во всяком случае больше, чем грузчик или лавочник. В России образованный человек может вешать свои дипломы на стенку сортира: сами по себе они мало чего стоят. И дело не только в деньгах. В советское время кандидата наук могли послать на овощебазу, перебирать осклизлую гниль под хохот пьяных колхозников, зато сантехник зашибал баблос, который в нос шибал какому-нибудь «доценту». А в постсоветское время тот же кандидат стоял на морозе у прилавка с польской косметикой, а кавказец из аула, владелец «точки», отбирал у него выручку и похлопывал ему по щеке рукавицей. Сейчас не совсем так, «корма немножко насыпали», но все же все понимают – любые вложения в детей сомнительны.

Наконец, настоящее. О нем я скажу очень глухо. Упомянем только вечную невозможность «заработать», накормиться трудом, обустроиться трудом. Если русский что-нибудь делает, это у него каким-то образом отбирают, или ломают-портят – так что лучше отдать сразу, пусть даже львиную долю, чтобы и не так обидно было, и чтобы отстали…

Гнилая тема? Понимаю, да, поэтому для ясности замнем.

V.

В современной российской – то есть россиянской, так точнее – бытовой культуре бедность играет роль абсолютного отрицательного полюса, «предельного зла». Страх перед бедностью стал главным и основным страхом современного россиянина, затмевающим все остальные страхи. Что характерно: страх этот не имеет ничего общего со страхом перед нищетой как болезнью. Напротив, естественное отвращение от нищеты – сопряженное с умением уважать честную бедность – совершенно выветрилось. Это именно искусственный, наведенный страх, социальный конструкт.

И как все искусственное, он предполагает условность и релятивность того, чего нужно бояться.

Бедность больше не понимается как «нечего жрать», а нищета – как заросшая грязью борода и потухший взгляд. Нет, боятся не этого. Предметом страха и ненависти стала зловещая фигура «нищеброда» и ужасное «быдло».

Сначала о «нищебродах». Хотел бы я знать, кто и когда пустил гулять это замечательное словечко: в начале девяностых я его еще не помню, а вот в двухтысячные оно уже было «понятно всем». Кажется, реанимировали его либеральные писаки, много рассуждавшие о «завистливых нищих», которые точат зубы на богатства неправедные, а также писаки художественные (например, Борис Стругацкий в первом своем романе «без Аркадия» употребил это смачное словцо).

В чем состоит идейка. «Нищебродом» каждый конкретный человек считает любого, кто имеет доходы заметно ниже его собственных. Заметно – в том смысле, что это можно заметить на глаз. Для владельца машины нищеброд – тот, у кого нет машины. Для владельца иномарки нищеброд – тот, кто ездит на «Жигуле». Для владельца тюнингованного Мерседеса владелец Мерседеса нетюнингованного – нищеброд. И так далее. То есть нищеброд – это кто-то чуть ниже тебя.

Ниже нищебродов – то есть ближайшей социальной прослойки – располагается царство «быдла».

Быдло – это те, кто не имеет эксклюзивных жизненных благ, которые есть у тебя, прекрасного. Например, если ты работаешь в офисе с кондиционером, то быдло – все те, кто лишены такой благодати. Если ты имеешь свою квартиру, то быдло – те, кто ее не имеет и мыкается по углам. Если твоя квартира располагается в пределах московской «золотой мили» – быдлом являются жители «всяких зажопиней», «бирюлево и чертаново». А если ты живешь на окраине в Москве, то быдло – все немосквичи.

Дальше. Предполагается, что нищеброды всегда готовы вцепиться зубами в твою пятку – ведь они так близко, и они так жаждут пересесть со своего нетюнингованного Мерса на твой тюнингованный. Поэтому нищебродов надо бояться как конкурентов.

Что касается быдла, то оно – твой прямой враг. Быдло не желает приобрести твои блага – нет, оно хочет только отнять их у тебя, а тебя убить и съесть, за то, что ты ими обладаешь. К счастью, оно далеко, и его сдерживают. Сдерживает его власть, за что ей нужно быть благодарным, несмотря на все ее художества. Ведь она «своими штыками и тюрьмами» (то есть, применительно к нашей ситуации, ОМОНом) защищает тебя от страшного, пузырящегося быдла, которое, дай ему волю, приедет на электричках в Москву и по-волчьи накинется на кондиционированные офисы.

Надеюсь, понятно, что и «нищеброды», и «быдло» – это именно что искусственные конструкции. Это то, чего нас научили бояться.

Зачем нужны эти фигли-мигли? Для того, чтобы расслоить общество.

В самом деле, если всякий владелец тюнингованной тачки будет заранее опасаться владельца нетюнингованной и ненавидеть всех, у кого вообще нет машины, то в подобном обществе никто никогда ни о чем не сможет договориться. Что и нужно тем, кто обитает на самом верху.

Работает ли эта машинка? Да, работает.

Сейчас всякий, добившийся хоть какого успеха, первым делом приобретает букет социально одобряемых фобий по отношению к тем, кто, по его (как правило, дурацкому) мнению, успеха не добился. Этим букетом он начинает тыкать всем в нос. Любимый разговорчик недавно купившего подержанную иномарку – о том, как он ненавидит поездки в метро и людей в нем же. Присевший на начальницкую погоняльную должность тут же начинает жаловаться равночестным ему погоняльщикам на гадство и ничтожество подчиненных. Пролезший на телеэкран говнюк всячески показывает аудитории, до чего он, находящийся по ту сторону стекляшки, выше и чище находящихся по эту, ибо они «быдло». And so on – и при этом все страшно боятся пасть, лишиться своего маленького отличия, тем самым пополнить число жалких нищебродов, а то и утонуть в быдлячестве. Страшно – жуть.

При этом, конечно, все ощущают себя бедными, и все это скрывают. На чем вся конструкция и держится.

***

На следующий день я снова пошел за пивом. Почему-то мне думалось – не то чтобы с уверенностью, но, скажем так, с большой вероятностью, – что давешний мертвяк так и валяется около палатки. Нет, прибрали.

Вечером палатка сгорела.

От пожарища осталось мерзкое пятно и пластиковая химическая вонь. Соседка потом насвиристела, что вместе с палаткой сгорели и продавцы – они вроде как тихохонько нажрались, да там и легли спать. Когда палатку подожгли, кто-то добрый подпер дверь, чтобы никто не вышел. «Люди – звери, вот просто звери какие-то стали», – щебетала она, и видно было, что ей очень нравится эта нехитрая мысль.

Потом пропали и остальные палатки. Их уже не жгли – не надо было: наверное, все поняли.

А потом на освободившемся месте как-то быстро и застенчиво вырос зеленый торговый павильончик. Цены там сразу стали вдвое против палаточных, но никто не возражал. Жизнь-то налаживалась, покупательная способность поднималась, чего ж не заплатить за культуру быта, за зеленый пластик, за охрану – и никаких тебе бомжей.

До дефолта оставалось где-то полгода.

* ВОИНСТВО *
Александр Храмчихин
Миф о 23 февраля

Проблема с Днем защитника Отечества

«День защитника Отечества», отмечаемый 23 февраля, – самый, пожалуй, большой позор современной России вообще и ее армии в особенности.

Трудно найти в мире армию, которая воевала бы больше, чем наша. В ее истории множество блестящих побед. А вот такого позора, как в конце 1917 – начале 1918 года, не было никогда. Русская/ советская/ российская армия терпела поражения в отдельных сражениях, иногда проигрывала целые войны, но все равно оставалась одной из лучших в мире, потому что никогда не бежала от противника, как стадо. В первый (и, в общем-то, на сегодняшний день в последний) раз такое случилось при большевиках.

В течение 1917 года большевики во главе с В. Ульяновым (Лениным) на немецкие деньги разваливали русскую армию изнутри. До этого она разлагалась стихийно и относительно медленно, большевики придали процессу осмысленный и целенаправленный характер, значительно его ускорив. Успехов они добились колоссальных. «Революционные» солдаты и матросы бежали с фронта десятками тысяч. К февралю 1918 года захватившие власть главари большевиков вдруг поняли, что немцы, беспрепятственно продвигающиеся вглубь страны и уверенно подходящие к Питеру, совершенно не обязательно будут щадить своих агентов, и выдвинули поразительный по уровню лицемерия лозунг «защиты социалистического Отечества», что, впрочем, не помогло. «Бои под Псковом и Нарвой», якобы имевшие место 23 февраля, – чистейшая большевистская ложь. 27 февраля 1918 года «Правда» писала следующее: «Псков был занят небольшими силами немцев, город удалось бы отстоять, если бы было оказано сопротивление». В том же духе писал и сам Ленин: «Мы воевать не можем, ибо армия против войны, армия воевать не может. Неделя войны с немцами, перед которыми бежали наши войска с 18 по 24 февраля, вполне доказала это». Отсюда и «похабный» Брестский мир (подписан 3 марта), от последствий которого нас потом спасли «проклятые империалисты», разгромившие немцев на Западе. Интересно, зачем бы было его подписывать, если бы «революционные солдаты и матросы» победили бы немцев? Самое замечательное, что предложение о мире, то есть, по сути, согласие на капитуляцию большевики отправили немцам как раз в ночь с 23 на 24 февраля! Отмечать день беспримерного в истории страны позора в качестве дня защитника Отечества – очевидное кощунство, тяжкое оскорбление Вооруженных сил. С таким же успехом в США могли бы 7 декабря (годовщина Перл-Харбора) отмечать день ВМС, а 11 сентября – день ПВО. То, что этот «праздник» так яростно отстаивают сами военные, – отражение общего катастрофического психологического состояния российского общества, а также результат тотальной фальсификации собственной истории, которая в ближайшем будущем, похоже, еще более усилится. Военная история пострадала от фальсификации как минимум не меньше, чем история вообще.

Современная российская военная историография остается в основном советской, сохраняя характерные для нее черты – крайнюю мифологизацию и прямую ложь, причем часто необъяснимую даже с точки зрения коммунистической идеологии. Канонизированы сражения проходные, не имевшие принципиального исторического значения либо проведенные далеко не лучшим образом, при этом действительно выдающиеся битвы преданы полному забвению.

Куликовской битве придан ореол святости, хотя в ней был разгромлен мятежный с точки зрения ордынцев Мамай, а законный хан Тохтамыш через 2 года после битвы «в благодарность» сжег Москву, после чего, как положено, выдал Дмитрию Донскому ярлык на княжение. Впрочем, есть серьезные сомнения в том, где именно была данная битва, какими были ее реальные масштабы и даже была ли она вообще. Отсутствие на Куликовом поле массовых захоронений – вещь совершенно необъяснимая в том случае, если каноническая версия битвы соответствует реальности.

Между тем о «стоянии на Угре» летом – осенью 1480 года (при Иване III) нынешние россияне имеют в высшей степени смутное представление, хотя именно оно имело эпохальное значение. Стояние не только освободило страну от 240-летнего ордынского ига, но и привело к быстрому краху Большой Орды (через 25 лет такого государства уже не было). И столь выдающийся результат был достигнут вообще без сражения, только несколькими небольшими боями! Подобных примеров не найти не только в отечественной, но, пожалуй, и в мировой истории. Видимо, именно поэтому стояние и забыто: ведь у нас «хорошим тоном» считается залить противника своей кровью и завалить своими трупами, а тут постояли и разошлись…

Не поддается никакому разумному объяснению полная неизвестность в нашей стране исторического сражения у села Молоди (сейчас – Московская область, на полпути между Подольском и Чеховым) летом 1572 года. Войско крымского хана Девлет-Гирея численностью 120 тысяч человек шло мстить за взятие Казани и Астрахани. Фактически целью крымского-турецкого войска было полное покорение России, установление нового ига менее чем через 100 лет после свержения предыдущего. Однако 60-тысячное русское войско под командованием воеводы Воротынского и князя Хворостинина в ходе продолжавшейся несколько дней битвы нанесло противнику сокрушительное поражение, у крымчаков уцелело не более 20 тысяч человек (по другим данным – всего 5 тысяч). Сражение у Молоди, безусловно, должно входить в число наиболее значимых в истории страны. Но вот не повезло ему, не снизошли советские историки до Воротынского и Хворостинина, слишком заняты были, видимо, написанием мифа о 23 февраля.

Фразу Суворова о том, что воевать следует не числом, а умением, повторять наши полководцы и историки в погонах любят чрезвычайно, однако, поскольку у советских военачальников так не получалось, то и этот выдающийся русский полководец практически предан забвению. Кто знает про Рымник или Треббию? Кто вообще знает хотя бы одно суворовское сражение? Знают, пожалуй, лишь переход через Альпы – единственное, по сути, поражение Суворова. Поражение получилось, можно сказать, блестящее, поэтому его до сих пор легко спутать с победой. Тем не менее поражением от этого оно быть не перестало. Его и канонизировали.

Семилетняя война с точки зрения политических последствий оказалась для России совершенно невнятной, точнее – бесполезной. Тем не менее это не основание для того, чтобы полностью забыть блестящую победу русских над пруссаками под Кунерсдорфом. После войны прусские эмиссары ездили по России и выкупали у отставных русских солдат медали за это сражение – чтобы извести всякую память о беспримерном позоре Фридриха Великого. Прусская армия в этом сражении (начало которого было за ней, и король уже не сомневался в победе) не просто была разбита, но разбежалась, чего с ней никогда раньше не происходило. И ведь получилось, извели память.

Еще одна каноническая битва – Бородинская – в отличие от Куликовской, совершенно точно была, причем именно на Бородинском поле. Здесь был продемонстрирован беспримерный героизм русских воинов, однако сама по себе битва практически ничего не дала, Москву сдали. Кутузову просто навязали Бородино по принципу «мы долго молча отступали, досадно было, боя ждали». Во всей Отечественной войне 1812 года значение имела только одна битва – за Малоярославец (которую тоже не выиграли, но и не проиграли), а еще действия партизан на коммуникациях противника. Гениальный стратег Кутузов, по сути, выиграл войну одними маневрами, сражения ему были не нужны. Но за это никто ему спасибо не сказал, а помнят, в соответствии с национальной традицией, самую кровавую и ненужную битву.

В число дней воинской славы России, утвержденных Госдумой РФ второго созыва, входит сражение при Тендре – вполне проходной бой между русским и турецким флотами, не имевший сколько-нибудь принципиального значения. С другой стороны, места в списке «славных дней» почему-то не удостоилось Чесменское сражение, состоявшееся месяцем раньше Тендры. В нем русский флот из 7 кораблей (из них 4 линейных) полностью без потерь со своей стороны уничтожил турецкий флот из 72 кораблей (15 линейных). При этом турки потеряли убитыми не менее 10 тысяч человек – наивысший результат за всю историю морских сражений! За всю историю морских войн было очень мало сражений, в которых один из флотов (не отдельная его часть, а флот целиком) был уничтожен полностью, до последнего корабля, причем гораздо меньшими силами, чем имел уничтоженный флот. Чесменская битва была именно такой. В российской же военно-морской истории ни одна битва даже отдаленно не сопоставима с Чесмой по масштабам и значению. Но вот не удостоилась.

Разумеется, в наибольшей степени мифологизирована Великая Отечественная война, здесь принцип канонизации наиболее кровавых и топорно проведенных сражений возведен в абсолют. Это относится и к Московской, и к Курской, и к Берлинской битвам. Московская и Берлинская битвы были в чистом виде заваливанием противника трупами своих солдат, причем если в случае с Москвой это было хоть как-то понятно (потеря Москвы с высокой вероятностью означала проигрыш войны), то под Берлином «народный полководец», знатный мясник Жуков устилал этими трупами путь к личной славе. Ему надо было Конева обогнать на пути к заведомо обреченному Берлину, сказки же советского агитпропа о том, что мы должны были опередить союзников, не имели вообще никакого отношения к действительности. Перед Эйзенхауэром еще в марте 45-го путь на Берлин был открыт, поскольку немцы на Западе воевать практически перестали. Только американский генерал сознательно отказался по нему идти именно потому, что не хотел конфликта с русскими.

В Курской битве у немцев с самого начала не было никаких шансов на победу, вермахт не должен был вообще начинать эту битву. Тем не менее советская армия провела ее настолько плохо, что в какой-то момент немцы были в одном шаге от этой невозможной победы.

При этом практически полному забвению подвергнута серия великолепных операций 1944 года (Белорусская, Львовско-Сандомирская, ЯсскоКишиневская), безнадежно забыта Маньчжурская операция, по размаху и результатам до сих пор не имеющая равных в истории войн.

Подобное презрение к собственной истории как минимум унизительно для нации, которая так любит хвастаться своей духовностью. Кроме того, очень странно, что главным критерием для канонизации сражения является максимально высокий уровень СВОИХ потерь при полном пренебрежении к основным принципам военного искусства.

В связи со всеми этими «историческими особенностями» вопрос о том, когда отмечать военный праздник, становится особенно сложным. Не иметь армейского праздника в стране с таким богатым военным прошлым совершенно невозможно. С другой стороны, богатство прошлого усложняет задачу выбора «самого главного сражения» и даже «самой главной войны». Большевики были логичны в том плане, что просто отказались от всей предыдущей истории страны и объявили, что страна началась с них. Если нынешняя Россия признает всю свою историю, то выбор усложняется чрезвычайно. Еще больше он усложняется от того, что «война есть продолжение политики иными, насильственными средствами», поэтому на собственно военную историю «навешивается» масса идейно-политических нюансов, коими наша история еще более богата, чем войнами.

23 февраля, как уже было сказано, принципиально неприемлемо. Даже нынешний официоз старательно избегает упоминаний о тех «победах», в честь которых этот «праздник» объявлен (а в этом году ведь юбилей «боев под Псковом и Нарвой», 90 лет!). Получается, что День защитника Отечества приурочен к некой произвольной дате, не несущей никакой исторической нагрузки (в 1933 году «красный маршал» Ворошилов именно так и писал в «Правде»: «Кстати сказать, приурочивание празднества годовщины РККА к 23 февраля носит довольно случайный и трудно объяснимый характер и не совпадает с историческими датами»). Точнее, единственная нагрузка – то, что он был Днем Советской армии и Военно-морского флота. В высшей степени странное обоснование, учитывая хотя бы то, сколь незначительную часть истории России составляла история СССР. На самом деле, и такого обоснования не приводится. Основной причиной сохранения прежней даты является неспособность придумать новую. В принципе, действительно, нельзя же отменить нынешний праздник, не назвав и не обосновав дату того, который его заменит.

К сожалению, мы даже не вполне понимаем, «откуда есть пошла Земля Русская». Соответственно, непонятно, какое сражение в нашей истории считать первым (теоретически, таковое могло бы обеспечить дату Дню защитника). Помним мы Олега, прибившего щит к вратам Царьграда. Правда, самого города он не взял, а на обратном пути погиб вместе почти со всей дружиной. Еще «Слово о полку Игореве» знаем, историю одного из первых крупных наших поражений.

Первой по времени несомненной крупной русской победой стало сражение на Чудском озере. Причем Александр Невский победил там первоклассную европейскую армию, что в нашей истории бывало не так уж и часто (по сути, следующую такую победу пришлось ждать почти 5 веков, до Северной войны). Вроде бы нет особых сомнений в исторической достоверности сражения. Есть, однако, ряд непростых политических моментов. Александр ведь возглавлял лишь одно из многочисленных русских княжеств. Княжество, правда, «удачное». Новгородская республика была одним из первых в истории человечества демократических государств, его было бы весьма полезно «пиарить» как раз сегодня. Правда, это потребует ломки всей современной исторической концепции, в частности, придется признать пагубность объединительной роли Москвы, которая через два с половиной века удушила Новгород с его демократией. Кроме того, Новгородская республика при Невском хотя и не была напрямую оккупирована монголами, но признала их власть и платила им дань, Александр ездил в Орду за ярлыком на княжение. В общем, сложный случай. Неоднозначный.

Несколько лет назад бродила в политических и научных кругах идея перенести День защитника Отечества на сентябрь, объединив, таким образом, Куликовскую и Бородинскую битвы, состоявшиеся именно в этом месяце. Но, как уже говорилось, здесь случай еще сложнее.

При всем героизме Бородина, после него сдали Москву. Это праздновать как-то странно. Даже те потери, которые мы там нанесли французам, особой пользы нам не принесли. Чем больше французов пришло бы в Москву, тем быстрее они начали бы есть конину.

Куликово, как было сказано выше, совсем не однозначно. Кроме вопросов «там ли оно было?», «сколько людей сражалось?» и «было ли оно вообще?» есть еще один принципиальный момент. Нам надо определиться: история России – это, как и раньше, история русских или это синтетическая история всех коренных народов, проживающих в нынешней РФ? Есть чувство, что, исходя из необходимости выживания страны и учитывая нынешнее, мягко говоря, непростое психологическое состояние русского народа, мы должны выбрать второй вариант. С этой точки зрения лучше не педалировать, как русские славно побеждали татар (ныне второй по численности народ России, важнейшая ее «несущая конструкция»). Лучше поискать те победы, которые нас объединяют, а не разделяют.

Множество прочих войн и отдельных сражений хотя и требуют зачастую исторической «реанимации» и «реабилитации», но сделать из них общенациональный праздник затруднительно. И по историческому значению, и по факту сегодняшней неизвестности. Праздник все-таки не должен вызывать у народа чувство недоумения. Поэтому альтернативных 23 февраля дат у нас, видимо, всего две – 8 июля и 9 мая.

8 июля (по старому стилю – 27 июня) 1709 года состоялась Полтавская битва. В ней русские одержали одну из не очень многих побед над первоклассной, лучшей на тот момент, европейской армией. Причем с учетом Переволочны (место капитуляции оставшихся шведов через 3 дня после Полтавы) шведская армия была не просто разгромлена, но почти полностью уничтожена (Карла и Мазепу упустили, но при них осталась только личная охрана).

Конечно, при Кунерсдорфе и Треббии мы тоже одерживали победы над европейскими армиями. Но Полтава не просто была первой такой победой после битвы на Чудском озере, случившейся в абсолютно иной исторической обстановке. Полтава означала появление на карте мира совершенно новой России, созданной Петром I, принципиальное изменение ее геополитической роли. Как писал один современный американский историк, «потрясающая победа России над шведами при Полтаве поставила все прочие державы перед фактом превращения когда-то отдаленного и в значительной степени варварского Московского государства в участника европейского расклада сил. Теперь Западу было исключительно трудно, может быть, даже невозможно завоевать ее».

Роль Полтавы в военной истории страны усиливается тем, что победу одержала совершенно новая армия, коей не было еще и 10 лет отроду. В ноябре 1700 года под Нарвой прежняя русская армия была наголову разгромлена вдвое или даже втрое меньшими силами шведов, у которых после этого появилась поговорка: «Бежит, как свинья под Нарвой». Всего через 9 лет новая русская армия обеспечила рождение другой, более вежливой поговорки: «Бежит, как швед под Полтавой», дожившей до наших дней. Столь стремительное и эффективное строительство новой армии, обеспечившей переход всей страны в новое геополитическое качество, в высшей степени актуально для наших дней. Мучительная и безнадежная агония «Советской армии Российской Федерации» требует создания новой, именно Российской армии. Шестнадцать лет уже требует.

При этом Полтаву не надо специально «раскручивать». Это, пожалуй, единственное из канонизированных сражений, которое не требует никаких оговорок и хорошо известно всему населению. Так что 8 июля – это вполне подходящая дата для переноса на нее Дня защитника Отечества.

Единственный ее реальный конкурент – 9 мая. То, что эта дата сама по себе «нагружена» другим праздником, дела не меняет. Как и то, какой ценой была достигнута победа в Великой Отечественной. Масштаб и, как говорилось в советской литературе, «всемирно-историческое значение» победы таковы, что перекрывают всякие оговорки. К тому же на этой войне полегло больше защитников Отечества, чем на всех остальных вместе взятых. Так что 9 мая – это их день в самом широком смысле.

Кроме того, 9 мая могло бы «перетянуть» на себя еще один праздник. Нынешняя власть в своих узких, сиюминутных, конъюнктурных целях породила весьма странный «День народного единства» (4 ноября). Не имеющий реального смыслового наполнения, он мгновенно превратился в «день нациста». Видимо, власть, для которой борьба с «русскими маршами» превратилась в серьезную проблему, с удовольствием придушила бы собственное порождение, да уж очень неприлично это получится. А ведь реальный день народного единства – это все то же 9 мая, никакая другая дата так не объединяет население, как День Победы. Так и сделать его тройным праздником, чтобы не мучиться с остальными. Заодно и выходных меньше станет, а то многовато мы гуляем, не по делу и незаслуженно.

Но определяться, в конце концов, надо. Потому что позор 23 февраля терпеть недопустимо.