Текст книги "Богословие личности"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Если божественность Иисуса подразумевает, что Он – человек для Бога, то Его человеческая природа означает, что Он – человек для людей. Нет ничего случайного в бытии Иисуса для своих друзей. Его обращенность к людям как к своим друзьям – «первостепенная, сокровенная и необходимая». Он связывает себя с людьми в искренней солидарности, полностью отождествляя себя с ними. Именно эту со-человечность Иисуса с людьми мы обнаруживаем в бартовском учении об образе Божьем: «Есть некое внутреннее божественное соответствие и подобие между бытием человека Иисуса для Бога и Его бытием для своих друзей. Эти соответствие и подобие состоят в том факте, что человек Иисус в своем бытии для Бога повторяет и отражает внутреннее бытие или сущность Бога, и тем утверждается Его бытие для Бога»[483]483
  CD III/2, p. 219.


[Закрыть]. Человечество Иисуса – это «повторение и отражение самого Бога, не больше и не меньше. Это образ Божий»[484]484
  Ibid., p. 219.


[Закрыть]. Барт старательно подчеркивает, что, хотя есть некая «несоразмерность» между отношением «Бог и человек» и первичным отношением «Отец и Сын», есть и соответствие не на уровне бытия, как в католической аналогии бытия (analogia entis), а на уровне отношения. Здесь Барт посвящает нас в свое учение об аналогии отношения (analogia relationis). Это отношение следует понимать как внешнее выражение Троицы, существующей в отношении любви Отца, Сына и Святого Духа. «Человеческая природа Иисуса, Его дружелюбная человечность, Его бытие для человека как прямое соответствие Его бытия для Бога указывают, свидетельствуют и являют это соответствие и это подобие» между Ним и Богом[485]485
  Ibid., p. 220.


[Закрыть].

Основополагающее утверждение, каковое Барт стремится сделать в своей антропологии, состоит в том, что человечество в целом участвует в этом соответствии и подобии так, что человек оказывается человеком лишь в отношении к своим ближним. Изолированная человечность противоречит человечности. Существование человека вместе с ближними есть основная форма человечности. В блестящем экскурсе на двенадцати страницах тонкой печати Барт заводит спор против одинокого «Я есть» Ницше[486]486
  Ibid., pp. 231–242.


[Закрыть]. Это заслуживает внимательного прочтения, поскольку не только подтверждает правильность концепции Барта об основной форме человечности, но и показывает гениальную проницательность и глубину его философского и культурологического анализа[487]487
  Новым у Ницше был человек «лазурного одиночества», живущий «в шести тысячах футов от человека и от времени», для которого непереносимо глядеть, как его ближний пьет воду из родника; человек, совершенно недоступный для других, не имеющий друзей и презирающий женщин; человек, который чувствует себя дома только с орлами и могучими ветрами; человек, единственно возможная среда которого – «тысяча немых и холодных пустынь»; человек по ту сторону добра и зла, который может существовать лишь как пожирающее себя пламя (см. наст. изд., с. 46–48).


[Закрыть].

В противовес одинокому ницшевскому «Я есть» Барт, выводя основную форму человечности из бытия с другими, предлагает иную интерпретацию этой формулы: «Я есть во встрече, и встреча должна выражаться в утверждении, что “Я есть, ибо Ты есть”»[488]488
  CD, III/2, p. 248.


[Закрыть]. Каковы характеристики той человеческой встречи, которая схватывает собственно человеческое во встрече с другими? Бартовская феноменология встречи выделяет четыре постоянных элемента. Первый: смотреть другому в глаза. «Это грандиозный <…> и ни с чем не сравнимый момент, когда два человека смотрят друг другу в глаза и обнаруживают один другого. Этот момент, этот взаимный взгляд есть в каком-то смысле корневое образование всякой человечности, без чего все прочее немыслимо. <…> Это может иметь место лишь в той дуальности, когда Я и Ты глядят друг другу в глаза»[489]489
  Ibid., pp. 251–252.


[Закрыть]. Второй элемент: важность человеческой речи. «Я и Ты должны оба говорить и слышать, говорить друг с другом и слышать друг друга»[490]490
  Ibid., p. 252.


[Закрыть]. При этом Барт предостерегает от обесценивания слов, отмечает, что за пустыми словами скрываются пустые люди. Третий элемент требует того, что мы определим как взаимопомощь. Здесь Барт обсуждает различие между здоровыми и нездоровыми формами альтруистической деятельности[491]491
  Ibid., pp. 260–262.


[Закрыть]. Четвертый элемент – делать все это с радостью. «В своей сути, в своем сокровенном существе он (человек) есть только то, чем он является в своей радости»[492]492
  Ibid., p. 267.


[Закрыть]. Этим исключается и какое-либо поглощение другого человека, и какое-либо манипулирование им.

В своем заключительном экскурсе «Основная форма человечности» Барт обсуждает человеческую природу и эрос в такой манере, которая удивила бы его критиков. Он подчеркивает благость человеческой природы. «То, что существует человеческая природа, сотворенная Богом и, следовательно, добрая, а не злая, должно быть принято, коль скоро мы смотрим на человека на фоне Человека Иисуса <…> Оспаривать то, что присуще человеку, <…> вряд ли означает возвеличивать славу Бога и Его благодать»[493]493
  Ibid., pp. 274–275.


[Закрыть]. Барт все время удивляет читателя языком изложения, которым отсекается всякое некритичное и упрощенное христологическое прочтение его богословия: «То, что мы назвали человечностью, может быть представлено и постигнуто в различных степенях совершенства и несовершенства даже там, где может не быть никакого вопроса о прямом откровении и познании Иисуса Христа. Эта реальность человеческой природы и ее опознание не ограничены, следовательно, христианской общиной, “чадами света”, но и “чада мира сего”, как нам сказано в Лк 16:8, могут в этом отношении оказаться мудрее, чем чада света, если они человечнее и больше знают о человечности, нежели иные, по сути дела, бесчеловечные и потому безумные христиане»[494]494
  Ibid., p. 276.


[Закрыть].

Человечность в смысле сорадования с другими – это не эрос и не агапэ. И все же она содержит элементы и того и другого. При всей его непригодности для определения человечности, при всей его греховности и поврежденности, в каковых он представляет человеческое, греческий эрос, настаивает Барт, «содержит элемент, который в своей зримой форме и даже в своей сущности не зол и не предосудителен, но имеет решающее <…> значение для понятия человечности и, следовательно, косвенным образом – для понятия христианской любви»[495]495
  Ibid., p. 282.


[Закрыть]. Барт отвергал модную тенденцию своего времени противостоять всякой форме эллинизма. Как он говорил, «нападки на эллинизм в богословии последних лет – нехорошее дело», потому что греки в своем эросе «уловили тот факт, что бытие человека свободно, радикально открыто, добровольно, спонтанно, радостно, весело и общительно»[496]496
  Ibid., p. 283.


[Закрыть]. Хотя Павел и не заимствовал свое понятие христианской любви из эллинской школы и хотя христианская община взяла свое понятие христианской любви не у греков, а вывела ее из факта спасения и божественного откровения, мы не можем не признать, говорит Барт, «наше понимание находит в греческом языке с его эросом подтверждение, помнить которое мы имеем все основания и благодаря которому нам достанет здравого смысла сориентироваться, когда речь зайдет о понимании христианской любви как пробуждения и осуществления человечности, искаженного и извращенного, но не окончательно погибельного образа действий естественного человека, то есть человека, каковой и был сотворен Богом»[497]497
  Ibid., p. 283–284.


[Закрыть].

В финальном подразделе «Человечность как притча и надежда» Барт обнаруживает в совместном бытии мужчины и женщины изначальную и истинную форму сочеловечности. Нельзя сказать: «человек», не говоря тем самым: «мужчина и женщина». Барт не утверждает, что его сочеловечность следует определять исключительно в терминах половой любви и брака; однако чего нельзя отрицать, так это того, что «нет бытия человека выше бытия мужчины и женщины»[498]498
  Ibid., p. 289.


[Закрыть]. Поэтому неверно было бы истолковывать такой текст, например, Гал 3:28, как обоснование какой-либо идеи нивелирования полов.

В союзе мужчины и женщины Барт видит отражение основного Завета-Союза между Богом и человеком. Достоинство и честь, приписываемые браку, основаны не на том факте, что брак представляет более высокий набор ценностей, определяемый природой или обществом, а на том факте, что за союзом мужчины и женщины стоит «управляющий архетип» – союз Яхве с Его народом, Израилем, союз, достигающий своей цели во Христе и Его общине. Этот Завет-Союз между Иисусом Христом и Его общиной есть истинный объект божественной воли. Барт даже называет его «секретом творения»[499]499
  Ibid., p. 299.


[Закрыть]. В этом разделе Барт внимательно и подробно рассматривает все важные новозаветные тексты, касающиеся отношений мужчины и женщины. Можно надеяться, что это будет по достоинству оценено христианскими общинами в России и где бы то ни было еще в проходящих и часто ожесточенных дебатах по поводу надлежащего понимания отношений мужчины и женщины как в браке, так и вне брака.

Свое рассуждение Барт заключает торжественной нотой, напоминая читателю, что «мы не сотворены союзниками-партнерами Бога, но – чтобы быть Его союзниками-партнерами, Его партнерами в той истории, каковая есть цель Его творения»[500]500
  Ibid., p. 320.


[Закрыть]. Как союзник-партнер Бога по природе, человек становится Его союзником-партнером по благодати. Человек поистине носит подобие того, чем ему предназначено стать. Но он делает это в надежде. В финальном анализе подобие в бытии человека как мужчины и женщины есть не просто отношение Завета-Союза между Богом и человеком, а само бытие Бога, которое есть бытие в отношении. «Как Отец Сына и Сын Отца, Он сам есть Я и Ты, противостоящее себе и все-таки всегда одно и то же в Святом Духе. Бог сотворил человека по своему образу, в соответствии со своими собственными бытием и сущностью»[501]501
  Ibid., p. 324.


[Закрыть]. Поскольку Бог не одинок в себе, но существует в отношении, Он не желает, чтобы человек был один, и поэтому Он сотворил его по своему образу – как мужчину и женщину. Если так смотреть на человека, то «спор о том, утрачен ли вследствие греха в человеке божественный образ, обретает самоочевидное разрешение. Он не утрачен»[502]502
  Ibid., p. 324.


[Закрыть]. И, в конечном счете, вот что действительно важно: то, чем является человек в божественном образе, «как он есть человек со своим ближним, он есть в надежде бытия и действия» Бога, «Который суть первопричина этого отношения»[503]503
  Ibid., p. 324.


[Закрыть].

Включение знаменитого бартовского обсуждения проблемы зла в этот том должно представлять особый интерес для тех философов и богословов, которые занимаются центральными вопросами философии религии. Проблема зла, которое Барт называет das Nichtige («ничтожное»), тщательно проанализирована в разделе «Бог и ничтожность». Это напоминает читателю о magnum opus Жан-Поля Сартра – «Бытие и ничто». Поэтому не следует удивляться, что Барт вовлекает в весьма длинную дискуссию о природе Ничто не только Сартра, но и Хайдеггера. Здесь читатель видит Барта во всем его ослепительном блеске как проницательного и благожелательного интерпретатора, равно как и критика, современных тех философов и богословов, которые думали над проблемой зла. В экскурсе из 36 страниц, набранных тонким шрифтом при одинарном интервале строки (это можно опубликовать как отдельную монографию), Барт предлагает критический анализ Канта, Лейбница, Шлейермахера, Хайдеггера и Сартра, мимоходом разбирая и некоторых менее известных мыслителей.

Подступая к проблеме зла, Барт напоминает своему читателю, что здесь мы видим «исключительно ясную демонстрацию неизбежного надлома любой богословской мысли и ее выражения. <…> Оно (богословие) никогда не может исходить из системы, постигая и, так сказать, “схватывая” свой предмет»[504]504
  Ibid., p. 293.


[Закрыть]. Коль скоро наличие и действие das Nichtige указывает на разрыв связи между Творцом и творением, «богословие должно установить общую модель действия (этого das Nichtige), соответствуя своему предмету “надломными” мыслями и выражениями»[505]505
  Ibid., p. 294.


[Закрыть]. Здесь Барт предупреждает читателя, чтобы тот не ожидал большего, нежели намеков, догадок и парадоксов перед лицом тайны зла. Хотя das Nichtige должно быть увидено со всем своим насилием как смертельная угроза, в действительности оно было полностью побеждено и отменено Христом на Кресте. Оно есть действие «левой руки» Бога, и нет власти, которую оно получило бы не от Него, и все же оно абсолютно противостоит и враждебно Ему[506]506
  J. Hick. Evil and the God of Love. London: Collins, The Fontana Library, 1970, p. 134.


[Закрыть].

Барт открывает свое обсуждение зла выяснением того, что он подразумевает под das Nichtige. «Это – противостояние и сопротивление Божьей власти над миром. Существует в мире <…> система элементов, которые не охвачены Божьим провидением <…> и поэтому не сохраняются, не сопровождаются и не управляются всемогущим действием Бога <…>. Такому элементу Бог отказывает в благе сохранения, <…> да он и сам сопротивляется тому, чтобы его сохраняли, сопровождали и им управляли»[507]507
  CD III/3, p. 289.


[Закрыть]. Этот упрямый и чужеродный фактор, противостоящий Божьему провиденциальному управлению, и есть то, что Барт подразумевает под das Nichtige. Вопрос, который должно первым делом учитывать всякое обсуждение das Nichtige, звучит так: в каком смысле мы можем говорить о существовании Ничто? Барт ясно дает понять, что das Nichtige не есть «ничто». Какой бы реальностью оно ни обладало, его реальность явно иного рода, нежели реальность Бога и Его творений. Мы должны принимать его всерьез, так как и Бог, которому оно противостоит, принимает его всерьез. Бог принимает его настолько всерьез, что имел дело с ним «в полноте славы своего божества <…> и все свое существо предельно вовлек в него»[508]508
  Ibid., p. 349.


[Закрыть]. Ничтожность, жертвой которой стал человек как грешник, преодолена Христом. «Мы должны сказать изначально и окончательно, что ничтожность можно интерпретировать только в ретроспективе к тому факту, что она уже была осуждена, отвергнута и лишена силы милостью Божьей, явленной и действующей в Иисусе Христе»[509]509
  Ibid., p. 366.


[Закрыть]. Теперь das Nichtige, чем бы оно ни было актуально и потенциально, принимает форму фрагментарного существования. Оно не может быть чем-то бóльшим, нежели «эхо, тень того, что было, но чего более нет, того, что оно могло делать и более делать не может. Ибо это факт, что оно сломлено, осуждено, отвергнуто и разрушено в самом своем средоточии могущественным актом спасения, осуществленном в Иисусе Христе»[510]510
  CD III/3, p. 367. Барт дает свою наиболее полную богословскую экспозицию этой темы поражения das Nichtige в работе, которую некоторые считают его шедевром, The Way of the Son of God into a Far Country («Путь Сына Божьего на чужбину»), включенную в первый подраздел завершающего раздела данного русского издания. Через крест Иисуса «Бог вошел к нам, взломав порочный круг человеческого положения, взяв на cебя не только вину человека, но отвергнутость его и осужденность, взяв на cебя закономерные с точки зрения божественной справедливости последствия человеческого греха, не просто вынеся божественный приговор человеку, но и допустив, чтобы приговор этот свершился в Нем самом. Он, Бог вечный и спасающий, восхотел стать отверженным и погибшим человеком <…>. Тот, Кто живет вечно, сделался добычей смерти. Творец подвергся бешеному натиску того, чего нет (das Nichtige), и был им поборот» (CD IV/1, pp. 175–176). Барт ясно дает понять, что страдания и смерть Христа на кресте не следует понимать как принесение Христом «сатисфакции» для усмирения гнева Бога-Отца. Ибо подобный взгляд, утверждает он, совершенно чужд Новому Завету (CD IV/1, p. 253).


[Закрыть].

Основополагающей в обсуждении Бартом проблемы зла является попытка различения между das Nichtige и тем, что он называет Schattenseite, теневая сторона, или отрицательный аспект космоса. Барт стремится исправить общую, но ошибочную тенденцию идентифицировать теневую сторону со злом в строгом смысле слова – как тем, что противостоит власти Бога. Теневая сторона зла отлична от das Nichtige в той же мере, в какой теневая сторона есть необходимый антитезис и контраст внутри этого конечного и благого мира, который сотворил Бог. На теневой стороне творения, говорит Барт, «есть не только Да, но и Нет; не только высота, но и бездна; не только свет, но и мрак; не только продвижение и непрерывность, но и препоны и ограничения; не только возрастание, но и упадок; <…> не только красота, но и прах; не только начало, но и конец; не только достоинство, но и отсутствие достоинства <…>. И все же неоспоримо, что творение и тварь благи даже при том, что существуют при этом контрасте и антитезисе»[511]511
  Ibid., pp. 296–297.


[Закрыть]. Барт расширяет природу теневой стороны, чтобы включить многообразие и конечность творения. Ничто в творении не включает в себя все и не похоже ни на что другое. «Каждому принадлежит его собственное место и время, и все это – в своей собственной манере, натуре и существовании». Теневая сторона творения «состоит из “нет”, которое, в своем двойственном отношении – как отличие от Бога и как своя индивидуальная характерность, относится к тварной природе»[512]512
  Ibid., pp. 349–350.


[Закрыть].

Барт соглашается с Августином и с католической традицией, рассматривающими теневую сторону как неизбежное следствие мира, сотворенного ex nihilo («из ничего»), мира, которому постоянно угрожает опасность рухнуть обратно в несуществование, так как он в своей конечности находится между бытием и небытием. Он охотно соглашается с этой традицией мысли, которая отказывается определять зло как неизбежные ограничения и несовершенства сотворенного мира. «К сущности тварной природы принадлежит и является воистину знаком ее совершенства то, что у нее действительно имеется эта отрицательная сторона, склоняющаяся не только вправо, но и влево, одновременно достойная своего Творца и, однако, зависящая от Него, которая есть не “ничто” (Nichts), но “нечто”, однако нечто на самой границе ничтожности (Nichts), защищенная и все же в опасности»[513]513
  Ibid., pp. 349–350.


[Закрыть]. Легко по ошибке отождествить теневую сторону с das Nichtige, которое пребывает во враждебной оппозиции к творческой Божьей воле. Для Барта очевидно, что теневая сторона на самом деле выполняет творческую волю Бога. Когда Бога обвиняли за землетрясение в Лиссабоне, Барт в одном из наиболее возвышенных пассажей «Церковной догматики» призывает в качестве богословского авторитета Моцарта, чья музыка говорила о благости творения и о гармонии в природе. Прекрасная дань, возданная Бартом Моцарту, заслуживает того, чтобы ее процитировать: Перед лицом этой проблемы теодицеи Моцарт видел мир Божий, который превосходит всякий критический или спекулятивный рассудок, восхваляющий либо порицающий <…>. Он услышал и дает услышать тем, кто имеет уши, и сегодня то, чего мы не увидим до конца времени, – весь контекст Провидения. Словно в свете этого конца, он слышал гармонию творения, к которой принадлежит и тень, но в которой тень – это не тьма, недостаток – это не поражение, печаль не может стать отчаяньем, беспокойство не может выродиться в трагедию, а бесконечная меланхолия не возымеет окончательной и непреодолимой власти. Тем самым в этой гармонии радость не беспредельна. Но свет сияет тем ярче, ибо он прорывается из тьмы <…>. Слыша творение без возмущения и беспристрастно, Моцарт создавал не просто свою музыку, но и музыку творения, ее двойственную и все же гармоничную хвалу Богу[514]514
  Ibid., p. 298.


[Закрыть].

Музыка Моцарта – свидетельство благости Бога в Его творении. Для тех, кто имеет уши, чтобы слышать, музыка Моцарта возвещает красоту, порядок и совершенство Бога в творении даже на его теневой стороне куда лучше, чем могла бы это сделать любая научная дедукция. Теневую сторону никогда не следует смешивать с ничтожностью das Nichtige, в противном случае есть опасность приписать Богу и Его воле «угрозу и порчу творению со стороны das Nichtige или так понять Его работу»[515]515
  Ibid., p. 301.


[Закрыть]. Было бы фатальным заблуждением видеть в этой «угрозе и порче» со стороны das Nichtige неизбежный и терпимый аспект жизни в Божьем мире, ибо это означало бы позволить das Nichtige усилить над нами свою порочную власть.

Истинную природу das Nichtige во всей его злобе, во всем его ужасе и враждебных формах можно увидеть лишь в ее отношении к Иисусу Христу. А увидеть ее в отношении к Христу замкнутую в смертельной битве с Ним – значит увидеть поражение и проигрыш das Nichtige. Именно для победы над das Nichtige Бог избрал в этом мире человека и подчинил себя ему в Иисусе Христе. «Подлинное Nichtige есть то, которое привело Иисуса Христа ко кресту и которое Он победил на нем»[516]516
  Ibid., p. 305.


[Закрыть]. Христиане могут доверительно смотреть ретроспективно на победу Иисуса над das Nichtige на кресте. Но так как христиане все еще живут в промежуточный период между воскресением и возвращением Христа, das Nichtige, похоже, не утратило ни своей угрожающей опасности, ни вредящей силы, хотя через веру мы и знаем, что оно уже потерпело решительное поражение.

Оно может выжить только в статусе парадокса, будучи абсолютно враждебно Богу и все же в рамках Его власти[517]517
  Ibid., p. 302.


[Закрыть].

Исходя из этого, неудивительно будет узнать, что самая значительная из всех разнообразных форм das Nichtige – это человеческий грех. «В свете Иисуса Христа конкретная форма, в которой проявляет себя das Nichtige, – это грех человека как его личное деяние и вина <…>. В свете Иисуса Христа невозможно уйти от той истины, что мы сами, как грешники, стали жертвами и рабами das Nichtige, разделив его природу и творя и распространяя ее»[518]518
  Ibid., p. 354.


[Закрыть].

Барт говорит, что, хотя грех есть конкретная форма das Nichtige, оно «не исчерпывается грехом». Страдание, причиненное грехом, реально, хотя оно не всегда ясно воспринимается. Что никогда не подлежит сомнению, так это то, что грех человека всегда губителен и никогда не благотворен. Грех как таковой есть не только оскорбление Богу; он разрушает человека и ведет к переживанию зла и к смерти, когда das Nichtige торжествует над нами в нашем бунте против Бога. Через царство das Nichtige смерть, которая по праву принадлежит к теневой стороне существования, становится «чем-то нестерпимым, разрушающим жизнь, к чему всякое страдание спешит как к своей цели, как к последнему нашествию и торжеству той чужеродной власти, которая уничтожает тварное существование и тем самым дискредитирует и отрицает Творца»[519]519
  Ibid., p. 310.


[Закрыть]. Теневая сторона творения заражается от этого das Nichtige его реальным злом и реальной смертью, его реальным дьяволом и его реальным адом. Они реальны, потому что они противовосстали всему благому Божьему творению. Ясно, что das Nichtige есть нечто большее, чем просто грех; оно есть враг Бога, принимающий формы греха и боли, страдания и смерти. То, к чему все это устремлено, есть трансформация отрицательного и отрицательных аспектов существования, таких, как болезнь и телесная боль, в рамках теневой стороны творения, в ужасающие манифестации das Nichtige в условиях греховного человеческого опыта. И потому мы видим Иисуса в Его целительном служении не только прощающим грехи, но и ниспровергающим работу дьявола посредством исцеления болезней и устранения источника человеческого страдания. Иисус противостоит власти зла своей собственной властью – трансцендентной властью Бога. «Он являет себя как абсолютный Победитель»[520]520
  Ibid., p. 311.


[Закрыть]. Своей властью Он поражает das Nichtige.

Как объясняет Барт происхождение зла? Он не желает сказать прямо, что das Nichtige существует по воле Бога, так как это поставило бы под вопрос Божью благость. Но Барт не желает также думать о das Nichtige как о предсуществующей реальности и власти. «Das Nichtige есть то, от чего Бог отделяет Себя и перед лицом чего Он утверждает Себя и осуществляет свою позитивную волю <…>. Бог избирает и, следовательно, отвергает то, чего Он не избирает <…>. Он – Господин как на правой стороне, так и на левой. Лишь на этой основе das Nichtige действительно “есть”»[521]521
  Ibid., p. 351.


[Закрыть]. По мнению Барта, коль скоро Бог – Господин и на левой стороне, das Nichtige должно в известном смысле быть обязано своим существованием Божьей воле. Но оно существует как то, чего Бог не желает. Бартовское разрешение тайны das Nichtige выражается в том, что Божье отвержение его сообщает ему реальность. Именно это ясно подразумевается в словах Барта. «Так как Бог – Господин и на левой стороне, Он есть основание и Господин также и das Nichtige <…>. Следовательно, это не случайно. Оно не второй Бог и не самосотворенно. У него нет власти, кроме той, что дозволена ему Богом. Оно тоже принадлежит Богу. Его «бытие» проблематично, так как оно лишь на левой руке Бога, под Его «Нет», оно – объект Его ревности, гнева и суда. Оно “есть” не так, как есть Бог и Его творение, а лишь своим собственным ложным способом, как врожденное противоречие, как невозможная невозможность»[522]522
  Ibid., p. 351.


[Закрыть].

Зло названо Ничтожностью, das Nichtige, потому что оно имеет существование того, что не существует. Что бы ни думали об этом, das Nichtige приходит к «существованию» вследствие решения Бога сотворить благой мир. Божья воля косвенно оказывается основанием для того, что противоположно Богу. Чтобы не понять неправильно бартовское учение о зле, для нас важно вникнуть именно в этот пункт рассуждений Барта. Разрушительная ничтожность, das Nichtige, есть результат Божьего отрицательного воления. Желая благого творения, Бог не пожелал его противоположности. Das Nichtige, чужеродное дело Бога, есть результат скорее Божьего нежелания, чем Божьего позитивного желания. Das Nichtige, говорит Барт, «основано на свободе и мудрости Божьего избрания»[523]523
  Ibid., p. 352.


[Закрыть]. Das Nichtige пришло к бытию как то, что Бог отверг, когда Он избрал свое благое творение.

Финальный пункт, который следует подчеркнуть в бартовском анализе das Nichtige, – это то, что оно потерпело поражение. «Ничтожность лишена даже мимолетного, временного бытия, которое у него имелось, <…> посредством победы Бога <…>. Это то, что уже совершилось в Иисусе Христе, в вознесении этого творения к правой руке Бога <…>. В свете Иисуса Христа нет такого смысла, в котором могло бы утверждаться, что ничтожность имеет объективное существование»[524]524
  Ibid., pp. 362–363.


[Закрыть]. Если ее все еще боятся и если она все еще обладает деструктивной силой, то это потому, что наши глаза все еще слепы. В настоящее время, в промежуточный период, Бог позволяет das Nichtige иметь видимость реальности, чтобы использовать его фрагментарное существование для своей божественной цели. «В этой, уже безвредной, форме, как эхо и тень, оно есть инструмент Его воли и действия <…>. Побежденный, плененный и подчиненный враг Бога стал как таковой Его служителем»[525]525
  Ibid., p. 367.


[Закрыть].

В этом втором томе русского издания «Церковной догматики», в трех подразделах, объединенных темой «послушания Сына Божьего», русский читатель сможет узнать бартовское истолкование рассказа о поражении зла, особенно в подразделе «Путь Сына Божьего в далекую страну». Исследователи Барта склонны видеть в этой части «Церковной догматики» один из самых восхитительных образцов его богословия. Тут мы найдем лучшие образцы библейской экзегезы, как если бы Иоанн Златоуст, Августин, Кальвин и Лютер со своими самыми глубокими прозрениями соединились в едином симфоническом целом.

Перевод с английского Андрея Лукьянова